- Немцев надо разведывать на большаке, что с Белынковичей на Бороньки, - как бы подначивая, сказал Поцюпа. - Там они ездят взад-вперёд.
- Разведаем и больше, если понадобится, - спокойно, но все-таки с некоторым нажимом ответил Береснев, будто почувствовал в словах Поцюпы насмешливую укоризну, затем перевёл взгляд на старика: - Я вот подумал… немцев, как вы говорите, видать, и правда в деревне нету. А полицаев?
- Дак… теперя, считай, в каждой деревне без них не обходится. Особливо там, где ещё и волость.
- Ну, а в Мошевой?
- А в Мошевой как раз волость.
- Сколько их?
- Покуль один. Это там, где лагерь, их обыкновенно много, а где нет лагеря, дак один, два.
- Кто же он?
- Нетутошний. Я даже фамилии не запомнил. Сдаётся, из окруженцев.
- А в волости? Кто в волости заправляет?
- Ну, там наш за бургомистра. Зимаров.
- Где он живёт?
- Там, где и волостное правление. В деревне покажут, а отсюль не видно. Жёнка у него из немок будет.
- Как это - из немок? - встрепенулся вдруг Патоля.
- Обыкновенно. Привёз ещё из того плена. В Германии работал где-то. Оттуда и привёз в жены себе.
- Ну вот, а ты говоришь, кого разведывать, - с насмешкой сказал Патоля и стал поторапливать Береснева: - Пошли, Севастьян!
- А может?…- заикнулся было хозяин сторожки.
- Ничего не может, - даже затопал почему-то ногами Патоля. - Железо надо ковать, пока горячо.
Сторож совсем помрачнел и сказал, как бы про себя:
- Да и плевать на горячее железо тоже не стоит, потому как опасно.
Когда же за партизанами наконец затворилась дверь, старик покачал головой, упрекнул Чубаря:
- Што это они у вас снуют взад-вперёд? А Поцюпа сказал:
- Баба с воза, коню легче. Пускай пошляются, ежели захотелось. А мы тут…
- Да как бы они не натворили там чего лишнего.
- Ничего, дед. Давай своё дермецо. А то аж глотка ссохлась.
Старик не заставил ждать, водрузил бутыль на стол. Потом нашёл в шкафчике краюху хлеба, сырые яйца. Но на этом не остановился - сбегал во двор, принёс в плетёной корзине яблок.
Пока он ходил, Поцюпа сказал Чубарю: - Правильно сделал, что отстал от них, - имея в виду Береснева и Патолю. - Дед тебе поможет в твоих бродяжных делах. Думаю, он что-то знает.
- А то ты не знаешь?
- Ну! - блеснул глазами Поцюпа.
- Карханов, командир спецотряда, что теперь стоит недалеко от Веремеек, говорил, мол, у нас в районе были оставлены в августе, когда армия отступала, две группы. Одна как партизанский отряд, другая как подпольный комитет партии.
- Откуда у него такие сведения?
- Не знаю. Но ведь отряд-то разведывательно-диверсионный. Рация тоже имеется. Так что вести поступают.
- Про отряд я не знаю, а вот про подпольный райком слыхал. Да ты не торопись с этим. Сейчас вот раскачаем деда…- А как его звать, деда этого?
- Калистратом. Калистрат Шандов. Шкарняк его откуда-то привёз. Сестра Шкарняка служила у господ, кажется, горничной. Ну, а брат, это, значит, и есть Калистрат Шандов, в саду тут завсегда работал, при винокурне. И при панах, и уже при колхозе.
- То-то я сколько времени приглядываюсь - нос у человека красный, - довольный, что все так ладно получается, без всякой причины засмеялся веремейковский председатель.
Слова его, судя по всему, слышал, входя, и хозяин, но не обиделся.
- Садитесь к столу, - бросил он с порога.
Вино Калистрату не очень-то удалось на вкус, недаром сам обозвал малопристойно, однако после третьего стакана Чубарю ударило с непривычки в голову.
- Пей, пей, - подзадорил его тем временем повеселевший Поцюпа, который тоже не слишком разбирался в напитках и явно не жалел чужого угощения.
Чубарь налил себе из бутыли по четвёртому разу. Поставил стакан сбоку, собираясь взять закуски, и насторожённо прислушался - далеко в деревне стреляли. Бах, бах… А потом снова - бах, бах…
- Ну вот, наразведали, - злобно сказал хозяин и сплюнул под стол. - Всегда, Поцюпа, зацепишься за г…!
- А вдруг это немцы?
- Какие тебе немцы! - поморщился старик. Чубарь схватил с лавки свою винтовку, опрометью выскочил во двор. Из деревни донёсся ещё один выстрел.
Хозяин тоже вышел на крыльцо. Спросил:
- Што там?
Чубарь пожал плечами, но, словно виноватый, поднялся выше на пригорок, стал среди деревьев, чтобы наблюдать за деревней оттуда.
Сперва ничего не было видно, но вот вскоре он заметил, как через горбатый мосток на Мошовке пробежали на эту сторону две знакомые фигуры. Патоля норовил забежать вперёд, за ним поспешал Севастьян Береснев с винтовкой в руке, время от времени оглядываясь на деревню, которая, казалось, даже не встрепенулась от недавних выстрелов. Хоть от мостика до винокурни и было через сад не меньше полутора километров, однако взмокшие партизаны добежали сюда за считанные минуты - только хватило времени Чубарю снова спуститься к сторожке.
- Что там случилось у вас? - крикнул он ещё шагов за двадцать.
Калистрат Шандов тоже подозрительно не сводил глаз с обоих.
Но ответа они дождались не сразу - Береснев и Патоля некоторое время ещё отдувались от быстрой ходьбы, и только после того как Чубарь снова спросил:
- Кто стрелял-то? - Севастьян Береснев нерешительно сказал:
- И мы, и бургомистр., - Как это случилось?
- Да так…
- Что значит - так?
- А то, что все сорвалось! - вдруг разъярённо, дрожащим голосом заорал Патоля. - Из него стрелок!…- Он ненавидяще поглядел на Севастьяна Береснева и затопал ногами, совсем как тогда, в сторожке, но на этот раз уже не от нетерпения, а скорей всего со злости; потом из-под полы длиннющей шинели, с которой не расставался даже в тёплое время дня, выхватил топор, насаженный на новое топорище, и изо всей силы, на какую был способен, метнул в простенок, где вместо завалинки лежал присыпанный сверху землёй трухлявый столб.
Хромой Шандов кинулся вслед, схватил топор и оглядел его, покачивая головой.
- Ну вот што, - Шандов повернулся к партизанам с каменным лицом, с которого вдруг пропал даже тот румянец, который, как шутил Чубарь, может, и вправду устоялся за счёт выпитого, - признайтесь, што натворили? - И чуть не ткнул обухом топора в нос Патоле. - Чья это кровь?
- А тебе что до этого? - ощетинился Патоля.
- А то, што я тут хозяин! И должен знать, чего мне, по вашей милости, ждать надо! - старик повернулся к Бересневу, повторил так же настойчиво, с угрозой: - Ты, сдаётся, поумней - говори! Только быстро!
Береснев от напряжения не удержался на ногах, сел на вросший в землю чурбан, который, видно, без всякой надобности торчал посреди двора.
- Кажется, вышла нелепость, - тихо, с явным омерзением, от которого передёрнулось его побелевшее лицо, сказал он. - Женщину убили. Немку.
- Бургомистрову жену?
- Да.
- Топором? - Да.
- Этот? - Шандов показал на Патолю.
- Да.
- А стреляли зачем? - через некоторое время снова спросил Шандов.
- Стреляли потом, когда бургомистр выскочил через окно, - растолковал Береснев.
- Да, да, - ухватился за Севастьяновы слова Патоля, - это он по нам первый выстрелил!
- Помолчи ты, - не дал ему разойтись Шандов. - Рассказывай все! - приказал он Севастьяну. - Все как было!
Береснев быстро взглянул на Поцюпу, который стоял, казалось, безучастный ко всему, что происходило во дворе старой винокурни, потом перевёл взгляд на Чубаря, будто от обоих по очереди ждал сочувствия или хоть поддержки.
Чубарь в ответ насупленно кивнул: "Говори, говори!"
Поцюпа не пошевельнулся и не промолвил ни слова.
Севастьяну Бересневу до тоски не хотелось рассказывать про убийство, которое только что произошло в Мошевой, но приходилось - слишком грозно подступил к нему с окровавленным топором хромой Шандов.
"А этот и вправду набитый дурак, - подумал Севастьян о своём попутчике Патоле, - не мог забросить куда-нибудь по пути заляпанный топор". И вслух сказал:
- Ну, прошлись мы, как обычно бывает у нас, по деревне, даже дальше немного прошагали, до просёлка. Немцев и вправду, как вы говорили, нету. Мы тогда в волостное управление. Глядим, а там этот Зимогоров. Обедает.
- Зимаров.
- Да, Зимаров, - легко поправился Береснев, словно теперь это в самом деле имело какое-нибудь значение. - И жена его. Спрашивает, что за люди. Мы отвечаем - по делу. Какое дело у вас, спрашивает Зимаров снова и все на мою винтовку глядит, глаз не сводит. А свою тем временем ближе да ближе к себе подгребает.
- Ага, и у него тоже винтовка оказалась, - совсем некстати влез в разговор Патоля, потом добавил: - Правда, не наша, видать, французская или ещё какая.
- Ну, Патоля и кинулся на бургомистра с топором, мол, отдавай оружие. Тут и получилось все. Женщина эта, немка, вдруг заступила дорогу Патоле, заслонила мужа. Удар и пришёлся по ней. А бургомистр тем временем в окно, как раз растворённое было. Ну, я и выстрелил ему вдогонку.
- Да нет, ты забыл, - перебил Береснева Патоля. - Сперва он, падла, по нам с улицы выстрелил, а ты уж потом по нем пальнул. И топором. Я замахнулся потому, что он стал хвататься за винтовку, стрелять хотел.
- Стрелять, стрелять, - с досадой передразнил его Шандов. - Наделали делов. - И вдруг словно спохватился: - А может, она ещё живая?
- Навряд ли, - покачал головой Береснев. - Сам видел, как голова треснула.
Ничего больше не говоря, старый Шандов захромал к бочке, которая была вкопана до половины в землю на углу винокурни и в которую стекала дождевая вода, сунул туда топор. А когда вернулся, сказал, будто сам только что в воде охладился:
- Ладно, теперь ничего не поделаешь. В конце концов люди они - и Зимаров, и жёнка его, - сами по себе, может, и вправду не стоют, чтобы жалеть их да убиваться, а вот… Словом, не на пользу все это, и стрельба, и убийство, и особенно - что сбежал бургомистр. Теперь заварится каша.
Наконец подал голос Поцюпа:
- В какую сторону побежал Зимаров?
- Туда, к просёлку, - ответил Береснев.
- Немцев сейчас в Мошевую приведёт, - заключил старый Шандов. - Там, за просёлком, невдалеке большак, дорога столбовая на Душатин. Дак он решил немцев перехватить. За жёнку Зимаров не простит, я его знаю, этого человека только в злобу ввести, так всем миром не управишься.
- А может, нам попробовать перехватить его? - рассудил Поцюпа. - Пока доберётся до большака да пока дождётся немцев…
- Они там часто теперь ездят на машинах. Нет, не поспеете. Я местность знаю. Можешь не сомневаться, Василь, Зимаров уже на обочине стоит, рукой машет.
- Холера, - выругался Поцюпа.
- То-то, што холера, - закивал головой старик. - Уж такая холера, што и сказать страшно. Доведётся сегодня платить за побитые вами горшки. Ах, Поцюпа, Поцюпа!…- Он постоял немного, задумавшись, потом сказал, обращаясь к партизанам, в том числе и к Чубарю: - Вот што, граждане, вам тут оставаться нельзя. Идите себе, откуда пришли. На сегодня вам подвигов уже, сдаётся, хватит. Наразведывали… А ты, Поцюпа, останься.
- Я тоже останусь, - заявил Чубарь. - Тебе оставаться незачем, - недобро поглядел на него Шандов.
Пришлось подчиниться. Сперва двинулся со двора Севастьян Береснев, за ним - Патоля с Чубарем.
А ведь Чубарю никак нельзя было уходить отсюда. Тут оставались люди, которые были ему нужны. Но теперь он не только не знал, как вернуть их приязнь, их доверие, но и не представлял даже смутно, как наново подступиться к ним, чтобы выяснить наконец, где скрывается подпольный райком. А в том, что действовать надо именно через этих людей - через старого колхозного сторожа Шандова и через бывшего сотрудника районного отдела Наркомата государственной безопасности, пусть даже "бумажного червя", как он сам себя называл, Поцюпу, - Чубарь уже не сомневался. Кстати, в Поцюпе Чубарь вообще не сомневался. Почему-то был уверен, что Федор даже после сегодняшнего происшествия пойдёт ему навстречу, если только он снова обратится к нему, и вряд ли станет упрекать, а тем более обвинять Чубаря в том, что натворили в Мошевой партизаны. Тут Чубаревой вины было не намного больше, чем самого Поцюпы. Другое дело Шандов. Старик и до сих пор не выказывал особой готовности поладить с веремейковским председателем, а теперь тем более не станет. Хотя иначе он, видать, и не может. Должно быть, то, что он знает про подпольщиков, оговорено такими условиями, которых он не имеет права по своей воле переступить.
Но когда Чубарь снова попадёт сюда, в этот Шкарняков сад? И зачем он вообще уходит отсюда?
В противоположность Шандову Чубарь совсем не считал, что и на самом деле надо быстрей уносить ноги из винокурни; иное дело, что пока нет другого выхода - все-таки хозяином тут был этот человек и он имел право после того, что стряслось в деревне, потребовать от любого оставить его жильё, и не только затем, чтобы выказать таким образом своё отношение к совершённому, но прежде всего, чтобы уберечься наперёд от опасности.
Некоторое время Чубарь шёл вслед за партизанами по саду в таких вот рассуждениях, будто не решаясь на что-то другое. Но рассуждения эти привели к тому, что он вдруг стал прикидывать, по какой причине ему ловчее всего было бы вернуться назад. Причин веских не находилось, кроме одной - не взирая ни на что, ему необходимо быть там, где Шандов и Поцюпа…
Он остановился, может, в полукилометре от винокурни, задержал своих попутчиков.
- Вот что, - сказал он, - вы идите в отряд вдвоём, а я вернусь. Я должен довести порученное дело до конца. И не только потому, что оно поручено мне. Я сам заинтересован в нем не меньше. К тому же, может, не так страшен черт, как его малюют и как расписал нам сторож.
* * *
Странно, но за целый день Чубарь, кажется, ни разу не глянул на небо - с охотою, с живым чувством в душе. Это совсем не означало, что он и в самом деле не замечал неба. Как говорится, зрячий человек не может не видеть, как оно раскинулось над ним, все время меняясь. А сегодня как-то вот случилось, что только теперь, пробираясь по саду, Чубарь с любопытством, сознательно поднял глаза вверх, словно вырвавшись из долгой неволи.
Ничего особого на небе в эту минуту не было. Даже облачков, которые осенью, будто бездомные скитальцы, сбиваются в тучи и плывут чуть ли не день напролёт, Чубарь не приметил. Зато, заглядевшись в бездонную глубину, неожиданно ещё раз понял, что за эти почти два месяца отвык от людей и что они ему словно бы уже и в тягость. И дело тут было не в Бересневе. И даже не в Патоле, который не заслуживал доброго слова. Главное заключалось в том, что Чубарь стал терять былое качество общественного человека, которое вырабатывалось в нем со времён детской коммуны, где ему пришлось провести самые свои нежные годы. Но и сказать, что Чубарь становился индивидуалистом, тоже было нельзя. Просто за долгие дни своей неприкаянности, в том числе и подпольного пребывания в Мамоновке, он отвык от людей, приучился смотреть на них издали, будто в перевёрнутый бинокль, и теперь сходился с ними принуждённо, не по своей воле, не мог сразу найти контакта. Во всяком случае, Чубарь совсем не пожалел, что отстал сейчас от Береснева и Патоли.
Одних он покинул. К другим возвращался.
Но там было наиважнейшее дело.
Когда Чубарь через несколько минут снова вошёл во двор знакомой винокурни, там уже не было ни Василя Поцюпы, ни Калистрата Шандова. Даже лошадь, на которой они - Чубарь, Севастьян Береснев, Патоля и Василь - приехали сюда, тоже куда-то подевалась, по крайней мере, на прежнем месте, за пристройкой, не было ни телеги, ни рыжей кобылы. Чубарь, отворив дверь, заглянул в сторожку, в которой они с Поцюпой и Шандовым недавно пировали. Стол там был прибран и выглядел так, будто до сих пор никто не сидел за ним и не пользовался хозяйским гостеприимством.
Стоя на крыльце, Чубарь некоторое время опустошённо смотрел на дорогу, что вела в Мошевую. И когда наконец окинул взглядом ближнюю опушку справа, у склона крутого холма, то увидел вдруг знакомую фигуру Поцюпы. Василь стоял как раз на том месте, где недавно, после того как они в сторожке за столом услышали выстрелы, стоял сам Чубарь, высматривая, что делается в деревне.
Не иначе Поцюпа заметил Чубаря в тот самый момент, когда веремейковский председатель снова появился во дворе винокурни, но не смог на таком расстоянии подать голос, ведь для этого пришлось бы кричать на всю округу, поросшую и в низине, и на склонах пригорка плодовыми деревьями. Поэтому терпеливо ждал, пока Чубарь не повернётся в его сторону и не глянет на него. Увидев, наконец, что Чубарь его заметил, Поцюпа замахал руками, звал к себе, на пригорок.
Как и тогда, после настораживающих выстрелов, Чубарь довольно быстро, почти бегом, одолел сперва ровную часть расстояния до леса, затем принялся так же торопливо карабкаться вверх по склону.
Поцюпа крикнул ему навстречу:
- Левей бери, левей, тут не такая крутизна. - Он не скрывал радости, что видит Чубаря, а когда тот, сгибаясь в три погибели, вскарабкался и стал рядом, сказал: - Нехорошо у нас вышло, Родион Антонович.
Чубарь промолчал, хотя Поцюпа, наверно, и не ожидал от него никакого ответа, потом спросил:
- Где Шандов? И куда ты подевал лошадь?
- Лошадь я спрятал в лесу, - показал Василь дальше на пригорок, где чуть ли не в три яруса возвышались лохматые ели, - а Калистрат побег в деревню. Старик был прав. Бургомистр таки перехватил на большаке немцев, уже две грузовые машины проехали из посёлка в Мошевую. Отсюда как раз хорошо видать было. А твои? Где твои?
- Пошли одни.
- Правильно. Легко ли хоть избавился?
- От кого?
- Ну, от них.
- А-а, ясное дело.
- Правильно сделал, что назад не привёл их. Мы с тобой сейчас тоже подальше спрячемся-скроемся.
- Думаешь, немцы и сюда заявятся?
- Нет, если никто не подскажет. А так - по следам твоих приятелей - в самый раз. Неспокойные, скажу, товарищи у тебя оказались. Вот уж правду говорят - не зная броду, не суйся в воду. Так и тут вышло.
Солнце между тем уже стояло на западе, где-то над Веремейками, если смотреть прямо отсюда, и лучи его, падая с левой стороны, теряли острую яркость, позволяли глазу без защиты видеть все вокруг, особенно местность справа, куда попадала также часть дороги между просёлком и деревней. Наверно, Поцюпа все ещё ждал, что там, в этом промежутке, могут появиться, кроме тех двух грузовиков с немцами, которые уже прибыли в Мошевую, и другие машины, но никакого движения на дороге больше не было заметно. Наконец Василь понял, что нечего стоять тут дальше, предложил Чубарю:
- Пойдём?
И, раздвигая руками ельник, двинулся в глубь леса.
- А почему Шандов побежал туда? - спросил Чубарь, направляясь следом за ним. - Это же, наоборот, опасно?