Но я не нуждалась в ее советах. Я уже знала, что мой муж вовсе не испытывал ко мне отвращения. На самом деле я даже нравилась ему. Все восхищались мною, моей внешностью, моей грацией и очарованием и постоянно говорили об этих моих качествах. Моему мужу было приятно видеть, как Артуа ухаживает за мной. Единственная проблема заключалась в том, что он сам не мог ласкать меня или делать мне комплименты, не испытывая при этом сильного смущения. Когда дофин был одет в свое охотничье платье или в рабочую одежду, то казался вполне взрослым мужчиной. Он словно становился выше ростом, держался прямо, хотя сам не отдавал себе в этом отчета. Но стоило ему надеть костюм придворного кавалера, как он сразу начинал двигаться неловко и шаркать ногами. Я пыталась вникнуть в его интересы. Хотя мне нравилась верховая езда, я совершенно не могла видеть, как страдают животные, поэтому никогда не была расположена к охоте. Кроме того, мне все еще запрещали ездить на лошади. Я приходила в его мастерскую, и там он пытался объяснить мне, как он работает на токарной станке, но я ничего не понимала и с трудом подавляла зевоту.
Как-то раз у него было легкое недомогание из-за того, что он слишком много съел за столом. Он вообще ел много, потому что обычно возвращался с охоты или из мастерской очень голодным. После этого дофин стал спать в отдельной комнате, чтобы не беспокоить меня. Об этом сразу же стало известно всем и вызвало удивление у одних и ужас у других. Меня очень смущало, что все наблюдали за нами и каждое наше действие всевозможным образом комментировалось и интерпретировалось и часто истолковывалось неправильно. Для чувствительного юноши, знающего обо всем этом, положение и в самом деле было довольно щекотливым.
Несмотря на все это, наша любовь с каждым днем все усиливалась. Мой муж больше не отворачивался от меня. Иногда он брал мою руку и целовал ее, а иногда даже целовал меня в щеку. Я как-то спросила его, не разочарован ли он во мне, и в ответ услышала, что, наоборот, очень даже доволен.
Однажды он сказал:
- Не думай, что я невежда в вопросах супружеских обязанностей. Я докажу тебе это… Скоро докажу!
Я была взволнованна. Кажется, скоро все будет в порядке. Надо только подождать. Мы оба и вправду были еще слишком молоды.
И мое ожидание было вознаграждено. Как-то раз, когда я собиралась навестить тетушек, мы с мужем были одни в своих апартаментах, и он шепнул мне:
- Сегодня ночью я снова буду спать в нашей постели.
Я удивленно посмотрела на него. Он в своей обычной неуклюжей манере взял мою руку и с неподдельной нежностью поцеловал ее. Я спросила его:
- Луи… Я тебе хоть немного нравлюсь?
- Как ты можешь сомневаться в этом? Я искренне люблю тебя и еще больше уважаю! - сказал он.
Хотя это еще не было страстным признанием любящего мужчины, но все же он никогда еще не был так близок к этому, как в тот миг. Я пошла к тетушкам в состоянии глубокого волнения, что было очень глупо с моей стороны, так как они сразу же поняли, что что-то произошло.
- Ты только что оставила бедного Берри. Что-нибудь случилось? - спросила Аделаида.
- Сегодня ночью он будет спать со мной!
Аделаида обняла меня, а Виктория и Софи смотрели на меня испуганно.
- Да, он только что сказал мне об этом, - победоносно объявила я.
- Совсем скоро ты сообщишь нам волнующую новость. Я уверена в этом! - с лукавым видом сказала Аделаида.
- Надеюсь. О, как я надеюсь на это!
До чего я была глупа! День еще не успел подойти к концу, а эта новость распространилась уже по всему двору. "Дофин собирается спать с дофиной! Сегодня ночью!" Все эти циничные придворные вроде старого roue Ришелье, заключали пари по поводу успеха нашей встречи. Отовсюду слышался шепот: "Будет он или не будет?.." Но хуже всего было то, что Аделаида вызвала Луи в свои апартаменты, так как намеревалась дать ему "совет".
В ту ночь я лежала и ждала моего мужа. Но он так и не появился. Меня это нисколько не удивило. Моя безрассудная болтливость все испортила.
Хотя эта проблема теперь вызывала у всех самое серьезное беспокойство, я сомневаюсь, чтобы король когда-нибудь взялся за это дело, если бы не моя матушка. Она постоянно писала ему письма и умоляла сделать что-нибудь. "Необходимо открыть всю правду о дофине, и, если существует хоть какое-то средство, которое может ему помочь, его нужно отыскать", - писала она.
Уступив настойчивым домогательствам моей матушки, король послал за моим мужем, и они долго совещались. Наконец Луи согласился подвергнуться осмотру королевского доктора, мсье Лассона. Доктор сообщил, что неспособность дофина выполнять свой супружеский долг объясняется не чем иным, как физическим недостатком, который можно устранить с помощью скальпеля. Если дофин согласится подвергнуться этой операции, все будет в порядке.
Все обсуждали предстоящую операцию, но Луи не говорил, согласен он на нее или нет. Мы с ним спали в одной кровати, и он вел себя как любовник. Однако наша близость не могла достичь той кульминационной точки, к которой мы оба так страстно стремились, и через некоторое время мы оба начинали чувствовать себя измученными и униженными.
Об операции больше никто не говорил. Король лишь пожимал плечами, решение должен был принимать сам Луи. Мне стало ясно, что он не желал делать операцию, потому что отчаянно пытался доказать, что совершенно в ней не нуждается. Но на самом деле она была ему необходима.
Я не могу понять, почему он тогда не согласился на операцию, ведь моего мужа, безусловно, никак нельзя было назвать трусом. Я предполагаю, что причина заключалась в том, что вся эта суета вокруг нас надоела ему так же, как и мне. Если бы мы были самой обыкновенной супружеской парой, мы бы очень быстро разрешили эту проблему. Но мы были дофином и дофиной Франции. Его импотенция была предметом обсуждения как при дворе, так и в армии. Наших самых приближенных слуг постоянно обо всем расспрашивали. Когда мы узнали, что испанский посол подкупил одну из наших служанок при спальне, чтобы она осмотрела простыни и сообщила ему об их состоянии, это было последней каплей, переполнившей чашу терпения. Хотя мы продолжали спать в одной постели, Луи стал рано ложиться и обычно уже спал, когда я входила в спальню. Утром, когда я просыпалась, то обнаруживала, что он уже ушел.
Итак, все шло по-прежнему. Между тем я постоянно получала письма от матушки, которую унизительность моего положения беспокоила гораздо больше, чем меня саму.
Когда пошел второй год моего замужества, возникла новая проблема, заставившая всех забыть о трагедиях нашей спальни.
Мое неприятие мадам Дюбарри началось с тех пор, как тетушки рассказали мне об ее истинном положении при дворе. Тогда я еще не понимала, что мне следует быть благоразумной и заключить союз с ней, а не с тетушками, которые, как выяснилось позже, с самого начала негодовали по поводу моего приезда - но я то об этом ничего тогда не знала! К тому же они были категорически против союза с Австрией и, таким образом, на самом деле никак не могли считаться моими настоящими друзьями. В то же время эта женщина из народа обладала добрым сердцем. Правда, она вела себя несколько вульгарно. Но могла ли она быть другой? И хотя наш брак с дофином устроил Шуазель, являвшейся врагом мадам Дюбарри, по отношению ко мне она не испытывала никакой враждебности. Если бы я вела себя хотя бы немного дружелюбнее по отношению к ней, она вернула бы мне мою дружбу сторицей. Но я была глупа и, подстрекаемая тетушками, продолжала игнорировать ее. Пользуясь своими способностями к подражанию, я часто изображала сценки, передразнивая ее. Эти сценки были очень забавны, но о них, конечно, докладывали ей. Утрируя ее недостатки, я изображала ее манерность, ее вульгарный смех, ее глупую привычку шепелявить. Получалось ужасно смешно.
Теперь я сожалею об этом, но тогда мне не приходило в голову, что она, должно быть, была умнее меня, раз сумела с парижских улиц подняться до господствующего положения при дворе. Король любил ее до безумия. Он позволял ей садиться на ручку его кресла на заседаниях совета, вырывать у него из рук бумаги, требуя его внимания, и называть его "Франция" в самой развязной и фамильярной манере. Он находил все это очень забавным и, если кто-нибудь критиковал ее, говорил: "Она так прелестна и так нравится мне! Этого для вас должно быть достаточно". И все поняли, что, если они хотят сохранить благосклонность короля, им придется угождать мадам Дюбарри. Но я и без того пользовалась его благосклонностью. Мне не нужно было соответствовать обычным стандартам - так, по крайней мере, я тогда думала. В связи с этим я решила, что никогда не буду искать дружбы уличной женщины, даже если она любовница самого короля, и вела себя так, словно ее не существовало вовсе. Часто она искала возможность представиться мне. Но она не могла заговорить со мной, пока я сама не заговорю с ней первой, - это было запрещено правилами этикета, а перед этикетом даже она вынуждена была преклонять колени. Итак, я каждый раз игнорировала ее.
Хотя мадам Дюбарри не принадлежала к той категории женщин, которые способны таить злобу, она, несомненно, не отличалась так же особой почтительностью к людям. Эта особа придумала мне прозвище, назвав "маленькой рыжей австрийкой". Так как оно было подхвачено другими, я очень рассердилась и с еще большим усердием принялась передразнивать ее грубые манеры, продолжая смотреть как бы сквозь нее каждый раз, когда мы встречались. Наша вражда была настолько явной, что вскоре уже весь двор только об этом и говорил. Мадам Дюбарри была очень рассержена и в конце концов сказала королю, что не может больше все это выносить. Пусть он прикажет этой "маленькой рыжей австрийке" поговорить с ней.
Король, который терпеть не мог подобных проблем, был очень раздосадован. Мне не хватило здравого смысла, чтобы понять, что он злится на меня за мое поведение. Первое, что он сделал, - послал за мадам де Ноай. В беседе с ней он, конечно, не сразу перешел к сути дела. Мадам де Ноай, возбужденная, сразу же сообщила мне, что король беседовал с ней. По ее словам, он начал разговор с того, что отпустил одно или два лестных замечания в мой адрес, а потом начал критиковать меня.
- Критиковать! - в ужасе вскрикнула мадам де Ноай. - Очевидно, ты очень рассердила его. Ты разговариваешь слишком непринужденно, и твоя болтовня может оказать дурное влияние на жизнь всей королевской семьи, сказал он. Высмеивая людей, принадлежащих к королевскому окружению, ты вызываешь его недовольство.
- Каких это людей?
- Его величество не назвал никого конкретно, но я думаю, что, если ты скажешь несколько слов мадам Дюбарри, это будет ей приятно и она сообщит об этом королю.
Я твердо сжала губы. Никогда! Я решила, что никогда не позволю этой уличной женщине диктовать мне свою волю.
По глупости я сразу же пошла к тетушкам и рассказала им о том, что случилось. Какая суматоха поднялась в их апартаментах! Аделаида кудахтала и прищелкивала языком.
- Как настойчива эта шлюха! Значит, дофина Франции должна подчиняться проституткам?!
Она сказала, что, по ее мнению, эта женщина - ведьма и король попал под власть ее чар. Она не может найти другую причину его поведения. Как я права, что пришла к ним! Они будут защищать меня даже от самого короля, если понадобится. Она пока придумает какой-нибудь план, а я тем временем должна вести себя так, будто мадам де Ноай ничего не говорила мне. Я ни в коем случае не должна уступать этой женщине.
Аббат заметил мое негодование и спросил меня о его причине. Я все рассказала ему, и он немедленно направился к Мерси, чтобы сообщить ему обо всем. Мерси сразу же понял, насколько это опасно, и послал в Вену посыльного со срочным поручением, вручив ему полный отчет о происшедшем.
Бедная моя матушка! Как она страдала из-за моих глупостей! Все, что от меня требовалось, - это сказать хотя бы одно слово, а я никак не желала сделать этого! Тогда я была уверена в том, что поступаю правильно. Моя матушка была глубоко религиозной женщиной. Она всегда осуждала легкое поведение представительниц своего пола и даже учредила Комитет общественной морали, который помещал в исправительный дом всех проституток, обнаруженных в Вене. Поэтому я была уверена, что матушка поймет и одобрит мои действия. Мне не приходило в голову, что мой отказ разговаривать с любовницей короля являлся вопросом политическим хотя бы уже потому, что она была любовницей короля, а я - тем, кем была. Я не понимала, в какое трудное положение поставила матушку. Она должна была выбирать: либо отказаться от своего строгого морального кодекса, либо вызвать недовольство короля Франции. Может быть, она и была моралисткой, но прежде всего она была императрицей. Мне следовало понять всю трудность ее положения. Она не написала мне сама, как обычно, а распорядилась, чтобы вместо нее это сделал Каунитц.
Нарочный вернулся с письмом от него, адресованным мне. Он писал:
"Непроявление любезности по отношению к тем людям, которых король избрал в качестве своего окружения, унизительно для них. Все те, кого монарх считает своими доверенными лицами, должны считаться принадлежащими к этому окружению, и никто не должен судить, прав король или нет, поступая так. Выбор царствующего монарха нужно уважать безусловно".
Я прочитала это письмо и пожала плечами. Там не было четко выраженного приказа побеседовать с мадам Дюбарри. Когда я получила это письмо, Мерси был у меня, и мы читали его вместе.
- Я полагаю, вы поняли, насколько серьезно это письмо от принца фон Каунитца?
Все они ждали от меня, чтобы я заговорила с этой женщиной. Скоро уже весь двор узнал о том, какие указания король дал мадам не Ноай. Они полагали, что после этого я сдамся. Но мое решение было твердым. Возможно, это явилось проявлением глупого упрямства с моей стороны, но я действительно верила в свою правоту в данном случае. Мадам Дюбарри ждала, что я заговорю с ней. На каждой soiree, за каждой партией в карты она ждала этого, но каждый раз я находила какой-нибудь предлог, чтобы отвернуться от нее как раз в тот момент, когда она приближалась ко мне. Нет нужды говорить о том, что двор находил все это весьма забавным.
Аделаида и ее сестры выражали мне свой восторг. Когда мы бывали в обществе и мадам Дюбарри оказывалась где-то поблизости, они бросали в мою сторону лукавые взгляды. Тетушки не уставали поздравлять меня с тем, что я так стойко сопротивляюсь. Но чего я никак не могла понять - так это того, что, насмехаясь над любовницей короля, я тем самым насмехалась и над самим королем. Нельзя было допустить, чтобы это продолжалось.
Король послал за Мерси. После беседы с ним Мерси пришел ко мне, чтобы, по его словам, поговорить со мной более серьезно, чем когда-либо прежде.
- Король сказал настолько ясно, насколько это возможно, что вы должны поговорить с мадам Дюбарри.
Он вздохнул.
- Когда вы приехали во Францию, ваша матушка написала мне, что не желает, чтобы вы оказывали какое-либо влияние на государственные дела. Она сказала, что знает о вашей молодости и легкомыслии, о вашем недостаточном прилежании, о вашем невежестве, но знает также и о том, какой хаос царит во французском правительстве. Она не хочет, чтобы вас обвиняли в том, что вы вмешиваетесь в государственные дела. А сейчас вы вмешиваетесь, поверьте мне!
- В государственные дела? Это из-за того, что я отказываюсь разговаривать с мадам Дюбарри?
- Ваше поведение в данном случае затрагивает государственные интересы. Я умоляю вас выслушать меня внимательно. Фредерик Великий и Екатерина, царица России, стремятся разделить между собой Польшу. Ваша матушка возражает против этого, хотя ваш брат, император, склонен к тому, чтобы поддержать Пруссию и русских. С моральной точки зрения, ваша матушка, конечно, права, но она вынуждена будет уступить, потому что не только ваш брат, но и Каунитц выступает за раздел Польши. Ваша матушка опасается того, как на это отреагируют французы. Если Франция примет решение противостоять разделу, Европа может быть ввергнута в войну.
- Но какое все это имеет отношение к моим разговорам с мадам Дюбарри?
- Вам необходимо знать, что очень часто самые глупые действия могут стать причиной грозных бедствий. Домашние дела оказывают определенное влияние на дела государственные. Ваша матушка в такое время особенно не желала бы обидеть короля Франции. Он надеется, что сможет уладить эту глупую ссору между двумя женщинами, которая служит предметом обсуждения по всей стране, а возможно, и в других странах. Неужели вы не видите опасности?
Я не видела ее. Все это казалось мне таким абсурдным! Мерси вручил мне письмо от матушки и наблюдал за мной, пока я читала его.
"Говорят, что ты отдала себя в распоряжение Королевских Мадам. Будь осторожна. Королю это скоро надоест. Эти принцессы сами оттолкнули от себя всех. Они никогда не умели ни завоевать любовь своего отца, ни уважать других людей. Всё, что говорится и делается в их апартаментах, сразу же становится известным. В конечном счете ты и только ты будешь нести ответственность за всё. Ты, а не они, должна задавать тон в своих отношениях с королем".
Она ничего не знает, подумала я. Она ведь не живет здесь.
- Я должен сейчас же написать императрице, - сказал Мерси, - и рассказать ей о своей беседе с королем. А пока я умоляю вас: сделайте это пустячное дело. Всего несколько слов! Это все, о чем она просит вас. Неужели это так трудно?
- С женщиной такого сорта дело не ограничится несколькими словами. Впоследствии она всегда будет искать моего общества.
- Я уверен, что вы сумеете предотвратить ваши дальнейшие контакты с ней.
- Что касается хороших манер, то в этом вопросе я не нуждаюсь в чьих-либо советах, - холодно сказала я.
- Это правда, я знаю. Но неужели вы не будете чувствовать угрызений совести, если австро-французский союз распадется из-за вашего поведения?
- Я никогда этого себе не прощу.
Улыбка осветила его старое лицо, и он стал похож на обыкновенного человека.
- Теперь я знаю, что вы последуете совету своей матушки и тех людей, которые желают вам добра, - сказал он.
Но мне так и не удалось выполнить свой долг. Оказавшись в апартаментах у тетушек, я рассказала им о своей беседе с Мерси. Глаза Аделаиды засверкали. Она заявила, что это безнравственно.
- Но у меня нет выбора! Этого хочет моя матушка. Она боится, что король рассердится не только на меня, но и на Австрию.
- Очень часто короля приходится спасать от него самого.
- Все же мне придется сделать это, - сказала я.
Аделаида успокоилась. Ее сестры сели, глядя на нее в ожидании. Я решила, что теперь даже она разделяет эту точку зрения.
Но мне следовало бы лучше знать ее.
По всему двору ходили слухи. "Сегодня дофина будет разговаривать с Дюбарри!", "La guerre des femmes закончилась победой любовницы"… Все, кто держал пари против такого исхода, остались в дураках. Но им, несомненно, было бы очень забавно посмотреть на унижение "маленькой рыжей австрийки" и триумф Дюбарри.