- Поначалу малая была торговля, - говорил Невельской, придя к себе домой, - а теперь все больше, и мы весной отошлем с первым судном большую партию отличных соболей. Подло это, как подумаешь, что трудимся для акционеров Компании, да что поделаешь… Гиляки очень довольные уехали, а Боуров - бюрократ, вчера даже разговаривать с ними не стал и не пустил в магазин! Проклятые нравы! Гиляка надо понять, для него торговля - отрада. Но ему хочется иметь свободу выбора, он то к одному купцу пойдет, то к другому и тоже ищет выгод. Поэтому они боятся сговора купцов, то есть монополии, которая им ненавистна, и они хоть и дикари, но отлично понимают, что это такое. Они у меня всегда спрашивают, кто у нас хозяин, кто работник, почему, мол, ты говоришь, что вы друг другу чужие, а товар у вас лежит вместе. Видишь, до чего они додумались! Они знают, что в верховьях реки маньчжурские купцы составили компании, поделили речки между собой и закабаляют гольдов, так что тем и некуда уйти, если бы и захотели. На них из Китая движется опасность, и они это понимают и боятся, не с тем ли и мы приехали. Они уже говорили мне, что маньчжуры устанавливают цены общие и между ними, видно, здесь готовится тайный сговор, но гиляки им не хотят поддаваться, грозят ножами и стращают, что перестанут маньчжуров пускать в свою землю! Не хотят монополии, которой боятся, как огня, хотя и не читали газет. Только бы мы с умом действовали и торговля налаживалась бы у нас и с ними, и с маньчжурами.
Невельской рассказывал жене, как в сорок девятом году впервые сошелся с маньчжурскими купцами и еще в то лето наблюдал их торговлю.
- Первое их преимущество - водка. Действуют беспощадно, угощают покупателей, при продаже разводят ее или что-то добавляют, отчего пьющий совсем дуреет. Второе - знание гиляцкого языка и обычаев. А у нас ты единственная во всей экспедиции, кто добросовестно учит его… Еще Иван Масеев.
- Да Дмитрий Иванович знает.
- Но без тунгусов или Чумбоки и он никуда. Хорошо, что соседи наши сами быстро выучиваются по-русски. Как действуют маньчжуры? Купец придет в гости, рассказывает новости: о богдыхане, о войнах, о торговле. Тут потом в ход идет все: и сплетни городские, и небылицы, и все, что делается в соседних державах, и как бы о военных маневрах! Гилякам это нравится, дает пищу воображению. Купец дарит им разные мелочи, уверяет, что привез для них из Китая нарочно подарки, не забудет жену, детей. Еще угощает… Меха скупает по дешевке. Но если надо - дает в долг и понемногу закабаляет. Он становится необходим. Как такому откажешь? Позь мне много рассказывал и Чумбока тоже. Тягаться трудно, если будем действовать как бюрократы! И куда только маньчжуры не добираются! Мунька ездит на Коль, на Сахалин. Но у них есть способы, которые нам трудно перенять. Туземцы страдают от них, но без них не могут. Трудно нам тягаться, но я добьюсь своего.
На другой день прикатил с Удда Тятих, такой же маленький и толстый, как Момзгун. Явился прямо к Невельскому, поцеловал его, попил чаю и попросил показать тот товар, что вчера покупали его товарищи.
Невельской послал за приказчиком, и вместе пошли в магазин.
- Да он не возьмет ничего! - сказал Боуров, показывая то один кусок, то другой.
- Не наше с вами дело! Обязаны показать все, что просит.
Тятих заставил снимать сукно с верхних полок, щупал и потом сказал, что брать ничего не будет.
- У меня на них есть нюх, Геннадий Иванович, - сказал Боуров с гордостью.
- Возьми в долг! - сказал Невельской гиляку.
- И в долг не надо!
- Если бы не ваше приказание, Геннадий Иванович, хоть вы меня завсегда упрекаете, - сказал Боуров, видя досаду на лице капитана, - то я бы дал ему такого пинка, что он бы летел через трап и еще на три сажени в снег вошел.
- Не смейте!
- Разве я не понимаю, Геннадий Иванович! Я завсегда все понимаю, и даже политичность ваша понятна, и обхожусь поэтому с ними ласково, а совсем не так, как они заслуживают. Вот вы сравниваете торговлю нашу с маньчжурской. Да разве можно! У маньчжуров нет ничего хорошего, кроме шелков и дабы синей. Крупа? Да грош ему цена, их пшену! А мы даем ситец, сукно, скобяной товар, инструмент! Эх ты! - с презрением сказал он Тятиху. - Так ничего не берешь?
- Не-тю! - ответил, свирепо хмурясь, одутловатый широкогрудый гиляк и поспешно улыбнулся.
- А ведь считается у них богачом! - сказал Боуров. - Вон и шапка отделана соболем, и хохотунчик из выдры. Они ведь, как маньчжуры, ценят выдру дороже соболя.
Гиляк, улыбаясь, поцеловал и приказчика, и Невельского и уехал.
- Вот, видели его! Перерыл всю лавку, да и был таков. Но я бы не посмотрел, что он богач! И как вы, Геннадий Иванович, благородный человек, позволяете себя целовать дикарю?
На другой день явились гости издалека. Во главе их старик Чедано, знакомый Невельского с лета прошлого, пятидесятого года. Этих пришлось угощать как следует. Их поместили в каюрской. Там теперь поставлен еще один очаг, сделаны нары, столы, табуретки, есть котел для приготовления пищи. Питкен там топит печку, хозяйничает и готовит гостям пищу.
Чедано привез подарки: свежее мясо оленя, меховые торбаса Невельскому и рукавички его жене.
Невельской водил Чедано с его приятелями в магазин. Боурову пришлось опять все показывать. Невельской отдарил гиляка табаком, бусами и материей.
Чедано плохо говорил по-русски, поэтому пришлось вызывать казака Масеева. Обычно переводит Позь, умный и грамотный гиляк, который сейчас путешествует с Орловым.
Чедано остался ночевать в каюрской. Ужинать гиляки пришли к Невельским.
- Алексей твой помощник? - допытывался Чедано.
- Мой товарищ.
- А Николай?
- Тоже мой товарищ.
- А почему у них нет своих лавок? Где их товар?
- Товар мы держим все вместе, в магазине.
- А-а! А не ты главный у них?
- Я по службе главный. А они торгуют сами по себе.
- Ты сегодня только свой товар показывал?
- Да…
- Пусть придет Алексей и мне свой товар покажет. Он у нас ездил и очень хорошо торговал. У него товар дешевле, чем у тебя. Его все хвалили. Но я его не застал.
Послали за Березиным. Тот принес сарпинки и солдатского сукна. Живо вошел в роль, хвалил свой товар, хвастался, щелкал языком, принес свою водку. Чедано был в восторге и полез в мешок за оставшимися лисами и соболями.
- Мы любим торговаться, - признался он. - Если у одного купца нужный мне товар плох, идем к другому. Каждый купец хочет нас обмануть, и мы его тоже обмануть стараемся.
- А удается?
- Конечно! А вот если купцы сговорились, то я кругом попался! А у вас сговора нет? - вдруг с испугом выкатил глаза старик.
- Наоборот, я запрещаю по одной цене продавать!
"Эх, Геннадий Иванович, проговорился!" - подумал Березин.
- Вот это хорошо! - успокоился Чедано и поскреб лысину ногтями. - А маньчжуры про вас говорят, что у вас одна компания и вы хотите их совсем выгнать. Это правда разве?
- Нет! Но почему ты так беспокоишься? Ведь ты сам знаешь, что они вас обманывают. И обижают. А ты их защищаешь.
- Вот и я говорю! Обманывают обязательно! И обижают сильно… Но, капитан, не гони их, пусть они торгуют! И они и вы! Ладно?
- Пусть. Мы им не запрещаем, а напротив - объявляем всюду, что будем охранять их торговлю и жизнь. И сами готовы торговать с ними. Только пусть вас не обманывают. Ведь ты сам был со мной, Чедано, на Тыре, когда я впервые встретил маньчжуров. Я не прогнал их и объявил: пусть честно торгуют.
- Да, это верно, от них бывает и горе. Но выгонять их не надо. Они торгуют плохо, но зато подарки дают. И мы их товар тоже любим. У них такие красивенькие легонькие вещицы есть. И вкусные тоже…
- Согласен с тобой.
- А теперь очень много про вас разговоров всюду.
- Эти слухи пускают про нас из зависти сами маньчжурские торгаши.
- Может быть! - согласился Чедано. - Говорят, что вы хотите все захватить, тогда цены будут единые и никто не сможет от вас убежать, и тогда, не имея соперников, вы будете у нас все брать даром. Верно?
- Нет, не верно!
- А ваш магазин всегда охраняется? - спросил Чедано.
- Всегда! Там человек ночует.
- Вот это хорошо! И хорошо, что вы с пушками. А магазин ведь это ваш корабль, и он дырявый, можно стрелять через дырки. Вы его можете оттолкнуть в воду и плыть, чтобы торговать? Хорошо, у тебя много товарищей. Я тоже так хотел бы! Тебе жить не страшно! И ездить всем вместе хорошо, компанией. Торговать! Да и как нам ссориться с маньчжурами? Ведь ты, если захочешь, уплывешь на своем магазине. А нам некуда плыть. Мы тут остаемся.
- Нет, мы никуда не собираемся. Будем всегда защищать вас.
- А вот у нас был случай на Амгуни, ехал твой парень, который живет в Николай-посту, сам Николай…
- Бошняк?
- Так, конечно! И ехали маньчжуры. Один маньчжур обманул, давно еще, у нас дядю, и наши гиляки решили его убить. И схватили за руки и за ноги, встретив на дороге. И как раз ехал Бошняк. Выскочил из нарты, услыхав крик. И сильно бил наших гиляков, ударил по лицу и в грудь и сказал, что человека убивать нельзя. И вместе с маньчжуром поехал дальше.
- Я это знаю. А почему тебе это не нравится? Если маньчжур виноват, то пусть жалуются, и мы заставим вернуть его все, что он взял незаконно, а убивать человека нельзя.
- Разве нельзя? - с невинным выражением лица спросил старик. - Дядя тогда сказал, что плохо, если русские и маньчжуры познакомятся. Пусть бы лучше ссорились.
Гиляки задымили весь дом, после них остался запах собачьих и звериных шкур.
- Не зазнавайтесь, господа! - сказал Невельской своим офицерам и приказчикам, которые присутствовали при этом разговоре. - Вы видите, как желают сохранить они торговлю с маньчжурами. И те не глупы! И нам надо стараться торговать с маньчжурами. Они могут стать нашими друзьями, быть может, и оптовыми поставщиками нужного нам продовольствия.
Все разошлись. Пришлось студить избу, открывать дверь, проветривать. Печь топилась, и в трубу тянуло.
- Торговля идет бойко! - говорил Геннадий Иванович, садясь в углу за письменный стол. - Но и хлопот много. Опять грязь и тебе неприятности.
- Не беспокойся, Геннадий! Я всегда рада твоим гостям!
- Я знаю, что надо пользоваться, если они охотно идут. Но всех водить к себе мы с тобой не можем. Мне тогда все бросить надо и только ими заниматься. А мне все же придется отчеты составлять, следует написать в правление, что мы тут делаем! - Он показал на кучу бумаг. - В каюрской теперь столы и котел, и я велел, чтобы приказчики там сами всех угощали или назначали бы вместе с боцманом людей для этой цели. А я туда буду ходить на "говорки"!
Глава пятая
РОЖДЕСТВО
Ночью Николаю Бошняку - двадцатилетнему начальнику Николаевского-на-Амуре поста - часовой доложил, что видно северное сияние. Николай Константинович так устал и так ждал рассвета и часа отъезда, что даже не вышел из юрты и не захотел взглянуть. Не верилось, что на рассвете - в путь, а вечером - у Невельских!
Позавчера проезжал Дмитрий Иванович Орлов. Он, возвращаясь из командировки, заночевал у гиляка Ганкина в стойбище Вайда, в семи верстах от Николаевского поста, где его застала ночь и непогода, и явился утром. Привез массу новостей. Но хотел засветло в тот же день попасть домой, в Петровское, где его ждали к празднику, посидел в юрте у Бошняка час, попил горячего чая с лепешками и помчался дальше. Хоть и спешил, а много интересного успел рассказать о своей поездке.
- Нашли пограничные столбы на Становом хребте? - спросил его Бошняк.
- Никак нет! Их нет, а груды камней, про которые идет толк, - места для ярмарок.
- Слава богу… А я нынче тоже был в экспедиции, ехал по Амгуни в нартах и все смотрел на горы, думал о вас, что непременно увижу в трубу Дмитрия Ивановича.
- Мы с Позем очень далеко были от Амгуни, Николай Константинович.
В командировку Орлов выехал из Петровского на север, через Коль и озера направился к хребту, считавшемуся пограничным, проехал вдоль его подножия, свернул на Амгунь и вернулся с юга.
Надо бы ехать было с ним в Петровское, да Бошняк еще не собрался. Но приезд его сильно подстегнул Николая Константиновича.
Теперь Орлов все подробности расскажет. Чихачев вернулся тоже. У Невельского много новостей: может быть, почта пришла.
Бошняк эти дни работал, как рядовой, с топором в лесу, старался разделить со своими казаками и матросами их тяжелую долю. Заготовляли строевой лес. С осени был приказ Невельского: построить к зиме теплые помещения для людей, баню и сделать засеку.
Баня готова, срублена из сырого леса. Готова и засека. Для команды вырыто жилье в земле. Стоймя поставлены бревна, снаружи обложены дерном. Сделаны нары, грубые столы и табуретки. Пол земляной. Крыша крыта дерном.
В таком помещении с земляными стенами живет на нарах более двух десятков людей, двое семейных с женами и детьми здесь же. Бошняк понимает, что это мука, а не жизнь. Духота, теснота, стоит смрад от светильников с тюленьим жиром. И от сырости, от плохой пищи люди болеют.
Такая же землянка, но поменьше - у Бошняка. С ним живут приказчики и горный штейгер Попов - невысокий, сумрачный человек, прослуживший добрый десяток лет среди каторжников на рудниках Забайкалья. В душе Николай Константинович недолюбливает этого штейгера.
На зиму казаки насолили черемши; из Петровского доставили бочки с капустой. Рыбы насолили и навялили, стоят с ней самодельные долбленые ушаты.
Осенью прибыли из Охотска две женщины - жены казаков. Вся команда их встретила с радостью, убирали к их приезду казарму. С их прибытием команда подтянулась.
Жены нижних чинов готовили пищу, содержали помещение в чистоте, стирали, ходили за двумя коровами, для которых тоже выкопано и крыто жердями с дерном помещение.
Вечерами обязательно - песни, пляски, чтобы народ не чах и не зяб.
Каждую неделю - баня. Бошняк полюбил простую баню. И отдых, и удовольствие. Потом - по чарке водки.
День и ночь пушка наготове, как велено; при ней часовой, и в любой миг по тревоге все станут в ружье.
Николай Константинович иногда думал, что и в подобной жизни на далеком посту есть своя поэзия. Но вот получил приглашение на праздник в Петровское, и появилось такое чувство, как будто из тюрьмы отпускают в родную семью. Только сейчас понял, как надоело жить в сырой землянке и все эти караулы, рубка леса, черемша и капуста, перевесы и дележка порций, счет продуктам, свечам и салу…
С рассветом Бошняк пошел в казарму. За Николая Константиновича на посту оставался присланный недавно из Петровского бойкий и разбитной унтер-офицер Салов. Старый унтер Тихонов из команды "Байкала" заболел и отправлен в Петровское. Приказчик Березин по делам задерживается там же.
- Не беспокойтесь, ваше благородие Николай Константинович, будет все в порядке, - сказал Салов. - Людей я знаю всех еще по Охотскому порту и вижу их насквозь. Я их не обижу, но и спуску не дам. Для вас все готово. Аносов едет на праздники в Петровское, сейчас подаст упряжку, только вот собаки маленько заморенные.
- Что это у тебя с носом, Шестаков? - спросил Бошняк, обращаясь к высокому красивому матросу.
- Кто тебе морду погрыз? - усмехнулся Салов.
- Крысы! - печально ответил Шестаков.
"В самом деле, ему обидно! - подумал Бошняк. - Матрос из команды "Байкала", один из лучших был на судне, любимец Геннадия Ивановича".
Вдруг все стали смеяться.
- Глянь, робя, Шестакова крыса за нос укусила!
- А Замиралова за ногу!
- Вон как, ваше благородие, - показывая завязанную ногу, сказал старик Замиралов.
- Искусала - значит, спишь крепко!
- Летом построим казарму, и крыс в ней не будет! - сказал Бошняк.
- Слыхали? - добавил Салов, обращаясь к казакам. - Теперь уж недолго!
- Да вот на них ловушки лажу; пока вы ездите, Николай Константинович, может, всех переловим, - сказал худой смуглый матрос Веревкин.
Собаки вихрем помчали Бошняка. Чуть отъехал от поста, и не стало видно строений, все снегом занесло, лишь торчат трубы. Подумал: "Нелегка жизнь ради идеи. Известность можно приобрести и в Петербурге, не подвергая себя подобным лишениям". Он понимал, что еще придется возвратиться сюда, и от этого являлись обидные мысли. В Петербурге не очень желали осуществления замыслов Геннадия Ивановича, даже государь запретил распространять влияние экспедиции, а Невельской уж после этого опять рассылал объявления, что страна наша. "Боже, чем все это кончится?" Бошняку тоже пришлось побывать с казаком Беломестновым в одной из непродолжительных экспедиций. Но казалось, что его, как самого молодого из офицеров, да еще родственника своих костромских знакомых, Невельской бережет и в трудные экспедиции не отправляет и что успех первой экспедиции зависел не столько от него, как от Беломестнова, который теперь в Петровском ждет новой экспедиции, а пока возит воду.
…Собаки хороши и мчали быстро. Аносов каюрил не хуже любого гиляка. После полудня между сопок завиделось море во льду, на косе дымили трубы. Николай Константинович глазам не верил, что подъезжает.
Вот и Петровское, слава богу! Снег, слепящее солнце, крепкий мороз, и такое чувство, как будто явился домой в Кострому. И там сегодня ждут звезды! Сочельник! А после рождества - святки, все это так торжественно! Может быть, Геннадий Иванович разрешит и святки пробыть в Петровском…
Невельская в шубке и Геннадий Иванович в форме вышли на улицу встречать Колю. Тут же Чихачев, доктор Орлов, Воронин, знакомые казаки и матросы. Крики радости, объятия и поцелуи без всяких чинов. Всплескивает руками невысокий Беломестнов.
- Здравствуй, брат Кир! - обнял его Николай Константинович. Подошел пожилой рослый и плечистый мужчина с густым загаром и черными бровями.
- Доехали, Дмитрий Иванович? - обрадовано воскликнул Николай Константинович.
- Как видите! - отвечал моложавый старик. Широкой, большой ладонью схватил он руку Бошняка.
Тут и Позь - рослый худой гиляк с большим лбом, и жена Дмитрия Ивановича Орлова - молодая, красивая, с выражением спокойного достоинства на смуглом лице.
Почты, оказывается, еще нет. Что делается в Петербурге, в Иркутске и в Костроме - неизвестно.
Орлов - старый штурманский офицер. Был под судом за убийство из-за женщины. В ссылке жил в Охотске и в Аяне, служил в Компании, был нужен, его не держали в тюрьме. Он женился. В прошлом году Муравьев выхлопотал ему прощение и чин штурманского прапорщика. Орлов считается заведующим торговой лавкой в Петровском зимовье, состоит на службе в Компании и отвечает перед заведующим ее Аянской факторией капитаном второго ранга Кашеваровым за все товары.
Во время поездки душа его болела, как тут Невельской распоряжается товарами и как идет торговля. Какие бы приказы Невельской ни отдавал, но в конечном счете придраться смогут к Орлову, и даже обязательно придерутся.
Возвратившись в Петровское, Дмитрий Иванович даже не пошел в первый день в магазин, не ожидая увидеть там ничего хорошего. Явившись к Невельскому, он доложил с подробностями о поездке и, представив карты, пошел отмываться и отсыпаться.
Вечером в тот же день рассказывал Невельским о поездке, о том, что про пограничные столбы никто в тех краях даже не слыхал.