- Я прежде тебе голову снесу! - вновь крикнул Глинский и замахнулся саблей. - В России нет великого князя. Свидетельствую: сын Елены Иван не есть сын великого князя Василия! Он - плод разврата! Тому очевидица её мать княгиня Анна. Она свела свою дочь с черкесом Ипатом. Он ноне в Кремле! Возьми его в хомут, и он откроется. Теперь уходи! Завтра я сам приду в Кремль и скажу своё слово Боярской думе. И пусть бояре меня судят, ежели есть за что!
Слушая откровения Михаила Глинского, Фёдор невольно встал на его сторону. Ведь ежели всё так - а он уже не сомневался в том, - как можно подвергать Глинского и всех его сторонников, истинных россиян, опале: они же против вознесённого на престол чужеродного княжича? И у Фёдора дрогнула рука с саблей: как можно наказывать за правду? Он миролюбиво сказал:
- Хорошо, князь, насилия я над тобой не свершу. Но тебе должно сей же час, а не завтра идти с нами в Кремль. Иван ещё великий князь, и он на троне. Его повеление для нас от Всевышнего. Но ты не страшись, мы тебя не тронем.
- Полно, боярин. Тебе должно знать, сколь жестоки те, кто стоит возле Елены. И сам я, случись, отправил бы изменника на дыбу.
Глинский вспомнил, как тридцать лет назад расправился за неверность с земским маршалком паном Яном Заберезским. Он ворвался со своими уланами в спальню маршалка и, не дав ему прийти в себя от сна, отрубил голову, велел уланам вынести её и бросить в колодец. "И как они помилуют меня, если и я, и там, в Кремле, - все мы палачи". И вовсе неожиданно для Фёдора князь Михаил сделал выпад и достал его саблей. Не сделай Фёдор малого движения в сторону, сабля пронзила бы ему грудь. Она пропорола лишь кафтан и холодной сталью коснулась тела. В то же мгновение Фёдор вложил в свой удар всю силу и, выбив из рук князя саблю, крикнул воинам:
- Вяжите его!
Карп прыгнул на князя, сбил его с ног, заломил руки за спину. Другой воин тут же стянул их сыромятным ремнём. Когда князя вывели из опочивальни, Фёдор велел воинам найти крытый возок. И вскоре пара лошадей подкатила возок, воины упрятали в него князя и повезли в Кремль.
В великокняжеском дворце в этот вечер никто не ложился спать. Придворные и сама княгиня Елена ждали, когда приведут заговорщиков. Случилось сие по внушению Ипата. Сначала жажда увидеть своих врагов проснулась в Елене и конюшем Овчине, потом и в пятилетием великом князе. Чародей не сказал им ни слова, лишь глазами поиграл возле них да что-то пошептал. Когда ожидание затянулось, Елена обратилась к Ивану Овчине:
- Любый, ты выйди, посмотри, может, кого уже изловили.
Князь ушёл, и вскоре перед княгиней предстали братья Семён и Иван Бельские. Они были покорны, в глазах затаился страх, на лицах - следы побоев.
- Зачем вы вздумали бунтовать? Вы хотите власти? Разве мало её у вас в вотчинах?
Братья стояли, низко опустив головы, молчали.
- Матушка, их надо батожками, и они заговорят, - подал голос великий князь, за спиной которого стоял его кормилец Ипат.
- Они того заслужили, государь, - ответила Ивану мать и приказала: - Уведите их в пыточную.
Лишь только увели Бельских, в палату втащили бушующего и непокорного князя Ивана Ляцкого. Он бился в руках стражей, матерно ругался. И первым обвинил его в бунте малолетний Иван.
- Он мне противится! Мне! - закричал великий князь. - Бить его батожками да покруче!
Фёдор Колычев с воинами появился в Кремле последним. Иван дремал в кресле. Елена с Овчиной мирно беседовали. Ипат сидел возле печи, тоже дремал. Когда Фёдор доложил, что князь Глинский доставлен во дворец, Иван Овчина сказал Елене:
- Матушка великая княгиня, может быть, сего изменника сразу в Тайнинскую башню отправить?
- Нет, Иван Фёдорович, хочу посмотреть дядюшке в глаза, - отозвалась Елена. - Вели его привести.
Услышав от конюшего Овчины повеление великой княгини, Фёдор с облегчением подумал: "Будет прощён!" Он развязал князю руки и вместе с Карпом повёл его в палату. Князь Михаил расправил плечи, гордо вскинул голову и предстал перед племянницей и великим князем Иваном с гневом на лице и глазами, сверкающими злым огнём. Увидев Ипата, он поспешил к нему и, ткнув пальцем в грудь, крикнул:
- Вот главный злодей нашей беды! Он очаровал тебя колдовством, Елена, и ты нас отвергла!
Ипат попытался обуздать ярость литвина, ожёг его властным взглядом. Но нашла коса на камень: взгляд чёрных глаз Глинского оказался не менее силён, чем у Ипата. Они долго буравили зрачками друг друга. И всё, может быть, кончилось миром, если бы князь Михаил не метнул свой дикий взор на полусонного Ивана. Он встрепенулся и закричал испуганным голосом:
- Матушка, обереги меня!
Елена подбежала к сыну и заслонила его от Глинского.
- Чем ты напуган, родимый? - спросила она.
- Он уколол меня, мне больно. У него глаза колючие! Я не хочу их видеть больше! - Иван заплакал.
Елена повернулась к Овчине и властно произнесла:
- Иван Фёдорович, уведи его. Да именем великого князя лиши колючих глаз. Упрячешь его в камору, в коей сидел. - И Елена с ненавистью посмотрела на дядю.
Ноги у князя Михаила подкосились, он упал на колени и взмолился:
- Ленушка, пощади! Не я ли твой радетель?!
Великая княгиня словно не слышала его мольбы, жёстко приказала Ивану Овчине:
- Да убери же его, конюший!
Овчина сделал знак Карпу, тот подбежал к нему, они подхватили князя под руки и поволокли из палаты. Конюший тут же распорядился:
- Колычев, отправь заговорщика в Тайницкую башню. Да жди меня!
Он вернулся в палату, подошёл близко к Елене, попросил:
- Повтори, что сказала во гневе: должно ли ослепить твоего дядю?!
- Должно. Такова воля великого князя, - ответила Елена и отвернулась от конюшего.
Он же посмотрел на Ивана. Взгляд его был печальным и осуждающим. Овчина хотел попросить о милости к престарелому князю, но передумал: понял, что милости не будет. Ушёл. А великий князь смотрел вслед конюшему так, как дети в его возрасте не смотрят. Это был жестокий взгляд. И было ясно, что великий князь не забудет осуждения Овчины. Пройдёт не так уж много времени, когда юный государь Иван повелит засадить конюшего Ивана Овчину в земляную сидельницу и уморить его там голодом.
Придя в пыточную, Овчина кликнул Колычева и сказал ему:
- Позови дьяка Третьяка Ракова и передай волю великого князя. Да проследи, дабы исполнили точно.
Колычев не был робким человеком, но тут его взяла оторопь. Овчина толкал его на соучастие в казни. Но Фёдор одолел минутную слабость. "Ан нет, тому не бывать!" И тихо, но твёрдо ответил Ивану Овчине:
- Боярин, тебе велено исполнять дело, ты и пекись!
- Как смеешь перечить! Или сам рвёшься в руки катов, так есть за что! Сей миг крикну видоков!
- Коль так, чини неправый суд и надо мной! Да поспешай!
Выговорив это, Фёдор покинул башню, прибежал на Соборную площадь, за нею у коновязи нашёл своего коня, взметнулся в седло и покинул Кремль. Он примчал на подворье братьев, разбудил их, сказал, что вынужден покинуть Москву и вернуться в Старицы. Братья все поняли, помогли ему собраться в путь, вместе с ним снарядили в дорогу Доната и двух воинов, кои пришли с Фёдором из Стариц, и проводили до ворот.
- Берегись теперь, Федяша, как бы и в Старицах тебя не достали, - предупредил боярин Андрей.
- Бог обережёт и помилует, - ответил Фёдор и расстался с братьями.
В этот час в Тайницкой башне Кремля князя Глинского привязали в столбу, палач взял с жаровни калёный железный прут и дважды ткнул князю в глаза, дабы не смущал больше своим острым взглядом маленького тирана. Михаил Глинский зашёлся в истошном крике и потерял сознание. Великий князь Иван в эту пору уже сладко спал. А его матушка, выросшая на руках князя Михаила Глинского, сидела с Иваном Овчиной и кормильцем Ипатом в трапезной и пила княжью медовуху в знак одоления заговорщиков. Елена была в хорошем расположении духа. А конюший Овчина сидел задумчивый. Он был озабочен поведением Фёдора Колычева. Хотелось конюшему наказать строптивого боярина, но что-то сдерживало его от этого побуждения. Над этим и маялся сей совестливый человек.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
НЕ ИДИ ВСТРЕЧЬ
Князь Иван Овчина-Телепнёв недолго терзался сомнениями по поводу дерзкого поступка Фёдора Колычева. Ему захотелось, сменив милость на гнев, наказать непокорного боярина. И он считал, что должен сделать это в назидание другим. Да, князь Иван знал, что род бояр Колычевых силён и знатен заслугами перед державой, корнями уходят в далёкое прошлое. В одной Боярской думе их из года в год заседало не меньше седмицы, а то и более. Были из них и председатели думы. А о службе во Дворцовом, в Посольском и в Разрядном приказах и говорить нечего: все Колычевы через них прошли. И всегда они служили исправно. А вот меньшой из них, Фёдор, дворцовую службу вёл неисправно, теперь же и норов неуёмный проявил. Так почему бы его не наказать?
И пока над князем Михаилом Глинским каты вершили в Пыточной башне расправу, князь Иван придумал, как привести ослушника Колычева в повиновение. А чтобы от государевой службы не увиливал, был исполнителен и послушен, князь Овчина нашёл ему такое дело, от которого он никак не мог бы отказаться, ежели не хотел попасть в немилость у самой великой княгини.
Еленой Глинской было уже решено выслать в глухие и губительные места мятежников бояр Ивана Ляцкого, братьев Семёна и Ивана Бельских и князя Ивана Воротынского. Вот и отправит он Фёдора Колычева повелением государыни гнать их по этапу в места отдалённые. Знал он, что на пути к тем гиблым местам погонщикам достаётся тягот не меньше, чем погоняемым.
Не мешкая, чтобы Фёдор далеко не умчал, не спрятался за спины дядьёв и братьев, князь Иван Овчина призвал в свои покои верного десятского Карпа, во всех делах рьяного и твёрдого, и сказал ему душевно:
- Вот что, друг Карпуша, бери своих воинов и отправляйся сей же миг на поиски Федяшки Колычева. Отлови его и приведи под белые руки ко мне.
- Исполню, князь-батюшка, - ответил Карп. - В Заяузье или на Пречистенке он, поди, у братьев.
- Ищи всюду.
- Так и будет, князь-батюшка.
Иван Овчина помедлил отпускать Карпа, пришла, как ему показалось, ещё одна благая мысль: послать на поиски вместе с Карпом дружка Колычева, Алёшку Басманова. Слышал Овчина, что молодой воевода долечивался дома после ранения. Счёл Овчина, что умный Федяша сразу поймёт, что не для утехи или сурового наказания ищут его, вспомнит хождение в Каргополь и одумается. Сказал Карпу:
- И вот что ещё, Карпуша. Ты допрежь, как идти за Фёдором, загляни на Пречистенке к Басмановым-Плещеевым и позови моим именем с собой за Федяшкой Алёшку Басманова.
- Исполню и сие, - ответил Карп.
- Теперь поспешай.
Иван Овчина ушёл в свою опочивальню, думая о том, что хорошо бы сейчас погреться возле свет Еленушки-государыни. Да время было не то - смутное, где уж тут до утех. И он решил отдохнуть от многотрудного дня. А Карп поспешил в казарму поднимать своих воев и вести их в ночь исполнять "государево дело".
Однако всё случилось не так, как мыслили себе князь Иван Овчина и десятский Карп. Первым делом Карп рысью повёл своих ратников на Пречистенку за Басмановым. Прилетев к подворью, он твёрдой рукой застучал в ворота. Вскоре вышел привратник, по стуку понял, что за воротами властные люди, открыл калитку. Карп уже сошёл с коня. Едва калитка приоткрылась, как он вломился во двор.
- Веди к господину не мешкая, - строго сказал он молодому, но крепкому мужику.
Но привратник не поспешил исполнить волю Карпа.
- Кто тебе нужен, воин? У меня два господина, старший и младший.
- Государыня призывает к себе Алексея Басманова. Веди же к нему. - И Карп направился к палатам.
- Так нет в покоях Алексея Даниловича, - спеша за Карпом, вымолвил привратник.
- Где же он? - остановившись, спросил Карп.
- В село Уборы к тестю уехал. Рыбку любит по ночам добывать.
- Будь он неладен со своей рыбкой! - вскипел Карп. - Ты знаешь, у кого он там остановился?
- Ведаю. Сказал же, у тестя. Там у дворянина Лыгошина и спроси в барском доме, скажут, где рыбачит.
Карп покинул подворье Басмановых, отправил трёх воинов в село Уборы к Лыгошиным, сам с оставшимися воинами полетел в Заяузье, оставив на потом палаты боярина Михаила Колычева на Пречистенке.
Но и там служилого ждала неудача. Братья Андрей и Гаврила встретили посыльного князя Овчины ласково. На вопрос Карпа, где Фёдор, ответили дружно.
- Утром, как ушёл на службу, так и не приходил. Мы уж не знаем, что и подумать. Андрей вот все уши прожужжал: сходи, дескать, в Кремник, спроси князя Овчину, - пространно повёл речь боярин Гавриил.
- Бояре вы непутёвые! - вспылил дерзкий Карп. - Я же вечером у вас был, и с Фёдором мы уехали.
- Так мы того не видели, как он был дома, на службе задержались, - ответил Андрей.
- Не видели! Теперь вот князь-батюшка Овчина велел привести его под белые ручки.
- Эка поруха! - воскликнул боярин Андрей. - Да что же этот Федяшка самому конюшему встречь пошёл? Говорили же, не ломись на того, кто выше тебя. Да мы взгреем его, как появится в палатах, сами отведём к светлейшему.
Карп глазами позыркал по сторонам. Хотелось ему пошнырять по покоям и каморам, потому как чуял он, что его за нос водят. Да понял резон: тянули они время, дабы Федька куда подальше ушёл. Зыкнуть надумал на братьев, да попробуй: боярин Гавриил в Разбойном приказе служил, управу в сей миг на крикуна найдёт. Сказал братьям:
- В Кремнике Фёдора нет. Час назад ускакал, не исполнив повеления конюшего. А дело то - государево.
- Господи, надо же, - забеспокоился боярин Андрей. - Так, может, служилый, вместе его поищем? Может, он у нашего дяди Михаила на Пречистенке?
- Да я сей же час и людей подниму, - засуетился Гавриил.
- Ладно, свои люди есть, - ответил Карп миролюбиво, но добавил с острасткой: - Токмо пеняйте на себя, ежели утаили что и пошли в обман. Князь спросит!
С тем и покинул Карп палаты братьев Колычевых. Да побудил себя ехать к думному боярину Михаилу Колычеву, надеясь на авось. Но и от Михаила Колычева Карп уехал несолоно хлебавши. И уже злой, взвинченный, всю ночь мотался по Москве, поднимая кряду всех Колычевых, а их было больше десяти семей. Измотав себя и воинов до чёртиков в глазах, Карп вынужден был отправиться в село Уборы, потому как явиться к князю Овчине без "улова" смерти подобно. И только к вечеру следующего дня Карп вернулся с поисков, "отловив" в речных заводях на Москве-реке молодого воеводу Алексея Басманова.
Алексей был удивлён тому упорству, с каким искали его люди князя Ивана Овчины. Он попытался расспросить Карпа, зачем призывает его государев конюший, но Карп отделался от него короткой фразой:
- Ничего мне неведомо!
- Да врёшь ведь, - упрекнул Карпа Алексей. - Ну а если бы я не поехал? Тогда как?
- Так воины при мне, сам понимай, воевода, - отозвался Карп.
И припомнилось Алексею, как он был отправлен в Каргополь. Тогда тоже до самого Каргополя он не знал, зачем его вытурили из Москвы. И нечто подсказывало ему, что ещё раз придётся изведать непредсказуемость поступков конюшего Ивана Овчины.
Вот и Кремль. Въехав в ворота, Басманов спешился, отдал стражу коня, чтобы поставил у коновязи, сам направился к Соборной площади.
В Успенском соборе только что закончилось вечернее богослужение. И когда Алексей подошёл к храму, на паперть вышла великая княгиня Елена Глинская, ведя за руку пятилетнего сына Ивана. За нею шли многие князья, бояре и среди них князь Иван Овчина. На людях он всегда держался в стороне от государыни, хотя вся Москва знала давно, насколько они близки. Увидев Басманова, который стоял неподалёку на площади, Овчина вышел из толпы придворных и направился к нему. Но Алексея заслонил Карп. Подойдя близко к князю, он тихо сказал:
- Боярин-батюшка, Федяшки Колычева в Москве нет. Вчера ушёл через Хорошевскую заставу в Старицы: ратники его там опознали. - И не дожидаясь, что ответит на это князь, отошёл в сторону.
Басманов приблизился к Овчине.
- Слушаю тебя, батюшка-князь.
Иван Овчина внимательно осмотрел Басманова, спросил:
- Где это ты, Алёша, пропадал ночь? Небось девицу какую смущал?
- Ан нет, батюшка-князь, у меня супружница есть. С тестем рыбной ловлей за Уборами на Москве-реке баловались. Страсть как любим с ним ночной лов. Сома пудового отловили.
- Завидую тебе, сердешный. А у меня жизнь, как у белки в колесе. Да уж такая планида... Ты вот что скажи как на духу: где твой друг Федяша Колычев?
- Не знаю и давно не видел.
- И я не знаю. Да вчера он был возле той башни. - И Овчина кивнул в сторону Пыточной башни. - Шлея ему под хвост попала, и умчал он с государевой службы. Не надо бы ему идти встречь меня, негоже. А надобность в нём великая. И в тебе - тоже.
- Говори, батюшка-князь, в чём моя служба? Правда, я ещё от раны не совсем оклемался.
- Скажу, а как же! Да попозже. А пока ты Федяшу должен разыскать. Думаю, рана тому не помеха. Он, видимо, в Старицы уехал, к молодой жене. Сие похвально. Да ведь от службы убежал. Или я бы не отпустил его на побывку?
Алексей Басманов слушал Ивана Овчину внимательно и в лицо ему смотрел. Оно было ласковое, в глазах - одна доброта. И в сказанном не было подвоха: со службы без ведома нельзя уходить. А подспудное-то и не угадаешь - таков уж скрытный норов был у любимца государыни. Слышал Алексей многое о том, как захомутал мятежников Овчина. Такое не каждому по уму и по силам. Да борьба ещё не окончилась, и потому, видимо, нужен был конюшему боярин Фёдор. Алексей отозвался:
- Знамо дело, что без послушания службы не правят.
- Вот и я о том. Так уж ты, Алёша, завтра по первому солнышку отправляйся в Старицы, найди Федяшу да скажи, что надобность в нём большая и дело ему поручается государственной важности. А других наказов у меня и нет.
Алексей не хотел принимать это поручение. Он был твёрдо убеждён в том, что за ним кроется нечто подспудное. Да ведь не спросишь. И попробовал Алексей отбояриться от исполнения нежелательного наказа:
- Ты, батюшка-князь, уволил бы меня от этого. Раной ещё маюсь, в седле долго не могу быть.
- Зачем в седле? На Колымажном дворе возок по вкусу возьмёшь. И ратников тройку дам. Карп тебе во всём поможет. Да вижу я, чем ты маешься. Но государеву службу нужно кому-то вершить. А коль жребий на тебя пал, так ты уж не перечь мне, Алёша. - Иван Овчина посмотрел на толпу придворных, на Елену Глинскую. Все они стояли близ Красного крыльца и ждали его. - Иди же, Алёша, отдыхай, а утром Карп с подорожниками к тебе явится. - И конюший поспешил к ожидающей его государыне.