Когда всё определилось и опричная рать уже собиралась, шли и ехали в Александрову слободу отъявленные негодяи и тати, Басманов, будучи в трезвом состоянии, дрогнул. Его поразила мысль о том, что ему придётся руководить поганцами и вводить их в чин царских служилых. И была долгая бессонная ночь стенаний и болезненных размышлений. Он вспомнил своего побратима Фёдора Колычева, который ушёл из мерзкого мира и обрёл пристанище в монастырской обители, принял имя Филиппа. Басманов знал, что Колычев всё ещё игумен в Соловецком монастыре, и решился убежать от проклятого, порочного окружения царя Ивана и принять схиму, а потом уйти на какой-нибудь пустынный остров в Белом море, там построить скит и коротать в молениях оставшуюся жизнь. Как сладки были эти мысли и как жестоко они оборвались, когда в его покой пришёл сын Федяша.
- Вставай, батюшка, на моление пора, царь призывает. Да после моления велено мне медведя приготовить: бой будет.
Алексей знал, о чём говорил сын. Был схвачен князь Никита Серебряный, который, возвращаясь с посольской службы из Литвы, не ведая ничего про опричников, побил их, многих плетьми порол, когда они в деревне боярина Морозова бесчинствовали, убивали, насиловали, грабили добро. Двоих опричников Никита повесил для острастки. И собачьи головы рядом с ними привязал. И только вожаку их Митьке Хомяку удалось убежать. Он-то и опознал князя Серебряного. Примчавшись в Александрову слободу, он всё рассказал Малюте Скуратову, а потом и царю Ивану. Государь выслушал, синея глазами, пятна розовые по лицу пошли, но сказал Малюте Скуратову без крика и спокойно:
- Такого никогда впредь не будет, чтобы моих слуг убивали. Отловите Никитку и в железах ко мне.
Знал Басманов, что его сын вместе с царскими псами держит ещё и матерого медведя. И видел Алексей, как Фёдор выпускал его на обречённых "изменников". После этого Алексей умолял сына:
- Феденька, прекрати травить людей медведем и псами. Сам скоро на зверя будешь похож. Не рушь мою любовь к тебе.
- Так ведь я-то, батюшка, царя больше люблю, чем тебя. Он меня вырастил, чего уж тут говорить, кому мне служить...
И на этот раз Алексей пытался увещевать сына, но наткнулся на крепкую рогатину.
- Батюшка, может, ты меня ещё и в Литву поманишь сбежать, как князь Андрей Курбский бежал. Нет уж, не доводи до греха. - Фёдор посунулся близко к отцу. Алексей увидел красивые глаза Ксении, чистые, невинные, а в словах сына был яд. - Вот шепну государю-батюшке, чего добиваешься от меня, и песенка твоя будет спета. - И словно не опрокидывал в душу отца отраву, весело сказал: - Идём же, батюшка, на моление, а то игумен-государь осердится.
Проглотив горечь и боль от удара, нанесённого сыном, Алексей встал с ложа, быстро оделся и ушёл в дворцовую церковь, где службу вёл сам Иван Грозный.
В Александровой слободе все ходили в чёрных одеяниях, "яко ношь темна". Царь вместе с Басмановым и Скуратовым придумали и обряд опричника. Его нарядили в чёрное суконное одеяние до пят, с чёрным шлыком на голове. К конскому седлу у него были приторочены собачья голова и метла - знаки его должности, чтобы, как собака вынюхивать и выслеживать, грызть государевых изменников. У всех опричников были кони только чёрной масти, с чёрной же сбруей.
Набрав первую тысячу опричников, взяв с них клятву верности, царь Иван поручил Басманову учить их воинскому делу. Алексей принял это поручение без особой радости. Не хотелось Басманову учить отпетых негодяев ратному делу, ничем они не походили на ратников, с которыми он ходил во многие сражения и сечи. Но повеление надо было исполнять. И Алексей, как и всё, что он делал, старательно, взялся учить опричников воинскому ремеслу. Он назначил сотских, десятских, выбирал их не без разбору, а по своему опыту: строгий, но справедливый и не жестокосердый должен быть сотский, десятский. А замыслив сей подбор, Алексей посмеивался над собой, будто искал в навозной куче зерно жемчуга, а его там и не могло быть. С горем пополам, разбив тысячу на сотни и десятки, поставив воевод, Басманов облегчённо вздохнул: они уже в строю, они служилые люди и, доведись идти на ордынцев, пойдут. Вот только надо научить их владеть саблей, бердышом, теперь ещё и пищалью.
Царю Ивану обученная тысяча опричников понравилась. Проехав вдоль строя на коне, он даже похвалил Басманова:
- Угодил, радетель военной справы, царю. В кои-то веки.
И выходило по сказанному Иваном Васильевичем, что вся его, Басманова, ратная служба - псу под хвост. Обидно было Алексею, да виду не подашь. Радоваться и смеяться надо было, чтобы царь понял, что он доволен похвалой.
Опричнина набирала силу. Разделив Россию "пополам", а точнее, разрубив на многие куски, Иван Грозный выделил в свой царский обиход двадцать лучших городов с уездами, более десяти волостей с лучшими землями и поручил Алексею Басманову установить в них новый строй жизни, метлою выметая дух земщины. Он наставлял Алексея:
- Ты как придёшь с ратью опричников в Вологду или Суздаль, так сход устраивай, всем горожанам говори, чтобы вольно шли в опричный обиход. - Глаза царя Ивана смотрели на Басманова пристально, подозрительно, словно он впервые видел его. Алексей боялся этого змеиного взгляда, но должен был добротою своих глаз сдерживать натиск. - Кто пойдёт, с тех клятву бери. А кто будет сопротивляться, тот мой враг, того гони с семьёй, но без добра в земские земли, ещё в Казанский инородный край. А кто и в опричнину не пойдёт и город покинуть не захочет, тот есть мой лютый враг, того казни.
Алексей слушал наставления будучи трезвым. Он стоял перед царём, словно послушник, но в голове у него пробивались крамольные мысли: "За что же казнить невинных и вольных россиян? Зачем гнать старух, стариков, детей на жительство в гиблые места? "
И царь Иван угадал настроение Басманова. Сказал ему, однако, ласково:
- Ты, Алёша, вижу, сомневаешься в справедливости моего повеления. Но царю дана господом Богом власть над рабами его, и я не чиню беззакония, а только властью пресекаю всякое сопротивление мне. Потому не гневи меня и будь покорен моей воле. Тебе сие в прибыток.
Таков был Иван Грозный. И Басманов понял, что никаких крамольных мыслей он не должен держать в голове, ибо их доступно царю "видеть". И он покорно, с показным вдохновением принял повеление государя очистить от крамолы Вологду и Суздаль, Галич и Старую Руссу, все другие города, уезды и волости, какие царь наметил ему посетить в зиму. И где-то в глубине сознания Алексей молил Бога, чтобы царю не пришло в голову желание поручить ему неправедное дело ещё и в Каргополе и в Старицах, которые по царскому указу тоже отходили в опричнину. Как он мог при встрече с каргопольцами смотреть им в глаза и требовать у тех, с кем проливал кровь в сражениях, чтобы они шли в опричнину или покинули город, ежели воспротивятся воле царя? Нет, лучше пусть на него падёт царский гнев, чем предстать перед каргопольцами или старичанами в роли палача-изгонителя. Несколько позже судьба сведёт его со старицким князем Владимиром Андреевичем, отца которого он знал и уважал, но сведёт не для того, чтобы они мирно побеседовали за кубком княжьей медовухи, а для того, чтобы он, Басманов, опрокинул в рот князя кубок отравленного вина.
А пока конюший Алексей Басманов собирался в зимний долгий вояж по городам и весям державы, чтобы чинить именем государя зло и насилие над россиянами, пришла к нему жажда вновь увидеть любимого сына. Он нашёл его в глубине двора возле псарни.
- Ну как ты тут, Федяша, управляешься? Я в поход ухожу дальний, а тебе пожелать хочу от отцовской любящей души, чтобы ты только собачками и занимался. Уж больно они хороши у тебя. А в государевы-то дела и не встревал. Матушка покойная на том свете тому порадуется. Это уж точно. Она мне во сне часто видится.
Сын смотрел на отца с ласковой улыбкой, как Ксения, у него ещё таилось в душе что-то родственное к отцу, но ответил, как всегда, не так, как ждал отец:
- Как же не встревать, батюшка? Ноне должен вернуться из Москвы князь Афанасий Вяземский. Так он, сказывают, наловил там дюжины три татей-бояр и их прихвостней, супротивных царю-батюшке. Ишь, Арбат они не хотят отдавать государю во владение. Мне же велено государем собачек приготовить, дабы проучили их, рвали и кусали крамольников рьяно. Вот какие дела-то у меня, батюшка.
- Грех на душу берёшь, Федяша, - попрекнул отец сына. И зря.
- Так ведь и ты, батюшка, ходишь с руками по локти в крови, - взбеленился Фёдор. - Яблоко-то от яблони недалеко падает. - И тут же весело рассмеялся, тронул отца за плечо, бросил, уже уходя в загон к собакам: - Мы с тобой, родимый, одной опояской повязаны.
Алексей бы полюбовался сыном, богатырём, красавцем, у которого улыбка была обворожительная, как у красной девицы, ан нет, он плюнул вслед и не потому, что досадовал на сына, а по одной причине, коя давно жгла душу Басманова: сын сказал правду. Вольно или невольно, но он обагрил свои руки невинной кровью. Вот и сейчас он отправлялся в поход не калачи дарить, а изгонять из родных изб и палат ни в чём не повинных россиян.
Басманов ещё надеялся, что в тех опальных городах, кои отбирались в опричнину, он сумеет исполнить царскую волю малым горем и бедой и без кровопролития. Но накануне отъезда к нему был приставлен боярин Василий Грязной. Если Фёдор Басманов был главным царским псарём, то Василий Грязной был истинным царским псом. И это он надоумил царя Ивана послать его в соратники к Басманову. Свирепый, как дикий кабан, хитрый, как старый лис, Василий сказал царю льстиво:
- Ты, царь-батюшка, прозорлив и приметлив, аки Бог, и верно рассмотрел, что в душе у Алёши Басманова червоточина появилась. Да тебе ведь любезен Басманов, и посему пошли меня с ним по городам и весям, дабы он не пошатнулся там.
- Отпускаю тебя скрепя сердце. Да потому, что угадал ты мою боль за Алёшу. Поправь, ежели что. Ты это умеешь.
- Сумею, батюшка. - И засмеялся. Смех у него был серебристый, приятный. - Он у меня шёлковый будет.
Сотня опричников во главе с Басмановым и Грязным покинула Александрову слободу задолго до рассвета. И первым градом на их пути был Суздаль, древний и некогда стольный град Суздальского княжества. Суздальская земля была извечно для хлебопашцев щедрой и обильной. Необозримое ополье без лесов и болот примыкало к самому граду с трёх сторон. Дорога здесь была каждая четь землицы. Богато жили суздальцы. И потому Алексей с болью думал о том, что они не отзовутся добровольно стать вотчинниками опричнины, придётся ломать их силой.
Едва сотня опричников появилась в Суздале и вступила на торговую площадь, как со всех сторон сбежались горожане посмотреть на дивных и пугающих всадников. Отродясь суздальцы не видели такого войска: все в чёрном, кони чёрные и - страсть! - собачьи головы и метлы у конских седел.
- Потешники явились! Потешники! - кричали бойкие горожане, окружив всадников.
Народу на площади было много по случаю торгового дня. Из окрестных селений съехались крестьяне продать-купить всякую всячину. Окружив опричников, горожане трогали их снасти, смеялись. Да вскоре, рассмотрев мрачные, свирепые лица опричников, поспешили отойти подальше. Только отважные мальчишки кружили близ конских ног.
Басманов и Грязной уже действовали. Собрали присяжных окладчиков из земской управы, нашли городового приказчика, велели собрать весь городской люд и послушать царский указ. Город был небольшой, и с торговой площади можно было докричаться до каждого подворья. И вскоре все горожане стеклись на площадь, лишь кое-кто из местной знати не пришёл. Басманов и Грязной въехали на конях в самую гущу суздальцев. Василий поднял руку, гул толпы утих. Сказал Басманову:
- Давай, Данилыч, тебе речь вести.
Алексей умел красно говорить. Царь Иван любил его за это. И вот настал час сказать такое красное слово тысячам горожан и сельчан, убедить их в том, что оно не от лукавого, а праведное. Сказанного по-иному суздальцы не поймут. И, переступив порог чести, Алексей повёл речь:
- Россияне, слушайте слово царя-батюшки Ивана Васильевича. Он пребывает в великой печали и даже ушёл из стольного града во Владимирскую землю. Он страдает близ вас, потому как по всей святой Руси гуляет боярская крамола и грозит нашему государю лютой смертью. Поможем же государю-батюшке в борении против крамолы, коя и в вашем городе свила гнездо. Я призываю вас высветить лики крамольников, кои прячутся во тьме. И царь отплатит вам за сию помощь добром. Отныне ваш град будет под личной охраной государя. А всякий горожанин, который укажет крамольника или крамольное гнездо, будет награждён землёй и имуществом государева преступника. - Алексей замолчал. Он должен был услышать, почувствовать, как были приняты его слова, правильно ли он повёл горожан.
Площадь молчала. Горожане ещё не успели осмыслить сказанное царским посланцем. Но за последние слова Алексея, как он и рассчитывал, зацепились те, кто норовом был подобен опричникам. За чужое имущество, за четь земли они готовы были выдать с головой кого угодно. И вот уже Алексей заметил в толпе движение. С разных сторон через плотную массу горожан пробивались несколько молодых и в возрасте мужиков. И один из них, лет сорока, в драном кафтане, в истрёпанной шапке, натянутой до самых глаз, сказал Басманову:
- Ты, государев человек, угости нас царской медовухой, тогда и покажем тебе осиные гнезда.
- Смотрите, за обман государя не сносить вам головы, - предупредил мужиков Басманов.
- И поделом обманщикам будет, - отозвался красноликий бородатый мужик. - Да только мы честной народ. В нашем товаре обмана не будет, мил человек.
- Василий, проводи их к виночерпию за государев счёт, - попросил Грязного Басманов. - Да пусть ведут тебя с опричниками в те гнезда.
- Дело говоришь, Данилыч, - ответил Грязной. И крикнул: - А ну, молодцы, за мной! - Позвал и десятского: - Эй, Гришка, веди своих! - И Василий повёл дюжину поганцев в торговый ряд, где приметил питейный торг.
Алексей вновь прислушался к гулу на площади. Там гуляло разноголосие. И Басманов понял, что его надо углубить, разжечь страсти. Он вновь возвысил голос, чтобы сказать то, что затронет каждого суздальца, не только тех, кто готов изживать "крамолу", но и тех, кто крамолой живёт.
- Суздальцы, слушайте новое слово царя-батюшки. Поскольку город ваш указом государя изымается из земского управления, всем вам отныне должно быть на государевой опричной службе. Царь-батюшка не принуждает вас силой, вы вольны выбирать. А выбор таков: кто идёт на государеву опричную службу, тому всё имущество сохраняется и государь обещает вам жалованье. Иное ждёт тех, кто не пойдёт на государеву службу. Они вольны покинуть царский град и уехать в места, им обозначенные самим царём-батюшкой.
Эти слова Басманова вызвали негодование у большинства горожан. Они не хотели идти на государеву опричную службу, тем более, угадав, что эта служба предполагала насилие. В этот миг суздальцы увидели, как ведут пятерых именитых горожан, среди которых был сродник опального рода бояр Морозовых. Все они своей человечностью и правдолюбием были любезны собравшимся. И кто-то крикнул:
- Не дадим в обиду Морозовых, Анчихиных и Петровых!
Но опричники по мановению руки Василия Грязного обнажили сабли и ринулись теснить люд от "крамольных" горожан. Басманов тронул коня и с десятью опричниками, что были близ него, врезался в толпу горожан. Он кричал:
- Суздальцы, вам будет мир и покой, ежели дадите осудить государевых преступников!
Басманова уже никто не слушал. Толпа не утихомирилась. Опричники едва сдерживали горожан, рвущихся спасти пятерых обречённых. Василий Грязной увидел помост близ храма и велел вести их к нему. Он взлетел на помост и крикнул:
- Суздальцы, утихомирьтесь! Я ещё не сказал своего слова. Идите вольно в опричнину, пока призываем. Завтра уже будет поздно. Завтра мы оголим город. Отныне он царский!
Вошёл в раж и Басманов. Кровь у него закипела, непокорство суздальцев бесило его. Он выхватил плеть и стал направо и налево бить по головам горожан. Кто-то схватил его за полу кафтана, пытаясь стащить с коня, но сверкнула сабля опричника, и молодой горожанин упал под ноги коня. Пролилась первая кровь. И она опьянила опричников. В этот миг вновь возвысил голос Василий Грязной. Он выдохнул из могучей груди всего одно слово:
- Тихо-о!
Такого гласа суздальцы не слыхивали и замерли.
- Смотрите, непокорные! - продолжал Грязной. - Вот что будет каждому из вас, ежели не подчинитесь доброй воле милосердного царя! - И Грязной коротким, но сильным ударом отрубил руку у пожилого боярина Анчихина, стоявшего впереди других обречённых. Не обращая внимания на вопль обезрученного, он спросил остальных: - Будете ли вы молить государя о пощаде за ваши злодеяния против него?
Трое из жертв не произнесли ни слова. Лишь четвёртый молвил:
- Не жди от нас покаяния, тать. Мы ни в чём не виновны.
Грязной исказил сказанное горожанином и донёс до суздальцев за плотную стену опричников явную ложь:
- Вы слышите, что он сказал: "Мы шлем анафему царю-аспиду!" Ваше слово, горожане! Я слышу! Я слышу! Вы жаждете их смерти! - И Грязной крикнул опричникам: - Ату их! Ату!
Сразу десять молодых и сильных опричников бросились к помосту, взлетели на него, засверкали сабли. И полетели прочь головы, руки, падали на помост тела.
Женщины, кои были среди горожан, заголосили, суздальцы стали разбегаться. И вскоре близ опричников остались дрожащие от страха и ужаса лишь городовой приказчик и присяжные окладчики.
На следующий день суздальцев вновь согнали на торговую площадь. Они были тихи и покорны. Они признали особый царский двор и просили Басманова и Грязного, чтобы те от их имени поклонились царю-батюшке о милости войти в опричнину.
Алексей Басманов был в этот день изрядно хмелен, бодр и деятелен. Он довольно потирал руки, смакуя первую удачу. И лишь где-то в глубине души таилось смущение оттого, то при его участии был жестоко растерзан боярин Петров, сродник московского боярина Захарьина, к которому сам Басманов был близок. "Почему же я не остановил эту дикую расправу?" - задал себе вопрос Алексей и отказался искать на него ответ, увидев, как пристально приглядывался к нему Василий Грязной - недреманное царское око.
После Суздаля Басманов и Грязной повели свою орду в тихий Галич, приютившийся на берегу большого озера, богатого рыбой. Было неведомо, чем приглянулся этот городок царю Ивану, может быть, первозданной тишиной, только он запомнил его и одним из первых занёс в список. Здесь была пролита малая кровь. Сами галичане привели в железах местного скотобойца Захара, который каждый раз, когда резал животину, приговаривал: "Вот и ещё одного Ивашку под нож пустил". Кого он имел в виду под именем "Ивашка", оставалось неизвестно, ибо дознаться от него путного слова не смогли, потому как он был хмелен до поросячьего визгу. Захара отдали на потеху молодым опричникам, и они его зарезали, как режут кабанов: распластали на земле и ткнули нож в сердце.
Галичане мирно приняли все царские указы-повеления, тем сохранили свой город и себя от неправедной расправы. Покидая город, Грязной негодовал:
- Плохо мы поратничали здесь, Данилыч. Держать нам ответ перед государем за то, что гнойную крамолу не вскрыли.
- Да нет её в Галиче.
- А ты бы придумал. Чай, побашковитее меня.