Манчары с удивлением и восторгом смотрел на Славную Марию, и чувство досады, что он напрасно пришёл сюда и так нелепо попался, возникшее у него поначалу, когда его вязали, стало исчезать. Он думал, что произошло какое-то недоразумение: неужели такая прекрасная женщина заставит изловить и послать на каторгу человека, пришедшего сюда без всяких злых намерений? Эти подлецы, поднявшие шумную возню от избытка сил, наверное, действовали самочинно, без ведома госпожи. Манчары почему-то убедил себя в этом. И даже решил, что она тотчас же распорядится развязать его, а этих хвастливых озорников накажет. Подумав так, он уже хотел заговорить, чтобы дать знать о себе, но в это время скороговоркой заговорил мужчина, первым напавший на него:
- Своё обещание и ваше поручение исполнили. Оказывается, правду говорили про этого вислоухого, что он ни за что не выпустит из своих рук то, во что вцепился. Видимо, и в самом деле из него со временем выйдет верзила с сильными руками и цепкими пальцами. Он оправдал то, что целое лето обжирался до отвалу в вашем доме. С этого дня вы можете сделать его своей наказующей рукой и лягающей ногой, - и указал на довольного от похвалы детину с открытым ртом и взлохмаченными волосами. Потом он повернулся к двери. - Беспокоивший всё долгое лето слухами, что собирается погостить у вас, Басылай Манчары прибыл, и вот он лежит перед вами. Смотрите, возгордясь и набравшись спеси, он встречает вас, госпожа, лёжа и валяясь на спине!
И, решив, что он высказался очень остроумно, самодовольно расхохотался.
- Вы оказались достойными мужчинами, - вполголоса сказала Славная Мария и с благодарностью кивнула им своей гордо вскинутой головой. Затем повернулась к входной двери и удивлённо заговорила: - А, это ты, милый Басылай Манчары, оказывается, пришёл? Прими привет! Мне передали твой устный наказ, и я давно приготовилась к встрече. - Края тонких губ госпожи слегка вздрогнули.
- Все твои приготовления я уже ощутил и телом и душой, - ответил ей Манчары, заблуждения которого уже рассеялись словно туман.
От возмущения он напряг свои мускулы, начал биться и кататься по полу, злобно стеная и скрежеща зубами. О, он всё ещё, дожив до такого возраста, обманывается в своих предположениях! И когда же это он перестанет надеяться на чьё-то честное, чистое сердце? Он ошибается и страдает от этого, разочаровывается, но всякий раз продолжает верить, и его всякий раз обманывают. В этот раз он тоже сам попался в ловушку. Эта "прекрасная", "благородная" госпожа в ожидании его прихода, оказывается, всё лето держала в доме двух силачей. Мы бы им показали, что такое сила, если бы, как предлагал мой друг крепыш Дуула, пришли сюда втроём. О, до чего же обидно и досадно!.. А кто же это там мелькает чёрной тенью и самодовольно хихикает от радости?
- Кому это удалось заставить меня споткнуться? Назови хоть имя своё и звание, окажи такую милость! - сурово сказал Манчары.
- Имя - Качикат Уйбаан. А печать - вот она! - И он со всего размаха ударил по уху связанного человека.
- Разбойник, ты давеча угрожал выпороть меня, превратить мою спину в спину бурундука! Ну как, получил свою порцию? - С этими словами князь Шишигин, успевший выбраться из-под одеяла и одеться, сутулясь и горбясь, начал тыкать в лицо Манчары носками торбасов: - Вот тебе! Вот! Так и надо!
- Госпожа Славная Мария, я хоть и крепко связан, но всё же считаюсь твоим гостем, являюсь твоим ночлежником. И потому уйми ты этих людей, - сказал Манчары. - Ну, Качикат Уйбаан, уж если мне суждено будет ещё раз вернуться, то тебе это припомню. Говорят, что мальчик трижды вешает свой колчан со стрелами и только после этого опоясывается. Пойми это! Мы встретимся на узкой дороге!
- Ты угрожаешь, да, варнак?..
Славная Мария не дала договорить своему зятю Качикат Уйбаану, махнула белой, как песец, рукой:
- И в самом деле, вы уж не очень… Девки, принесите из амбара и наварите полный котёл конских рёбер и требухи! Принесите из чулана крепкого вина и поставьте на стол! Мой гость - проезжий человек; наверное, жаждет поесть, проголодался в дороге. Так повеселимся же по случаю нашей встречи!
"Радуется ведь… Довольна, наверно, что изловила меня", - подумал Манчары.
- Госпожа Славная Мария, я пришёл сюда, чтобы взглянуть на вашу прославленную красоту, послушать ваше доброе слово, и вот попал в ловушку. Снова взошло ваше солнце, а моё солнце закатилось. Снова настало время увидеть тёмную тюрьму, оказаться в сырой, заплесневелой темнице. Госпожа Славная Мария, разрешите спеть одну песню перед тем, как расстаться с родной землёй, как уйти от своих сородичей.
- Эй, парни, вы что это заставляете моего дорогого гостя лежать у порога. Возьмите и перенесите его на почётную правую лавку и усадите на медвежью шкуру. Ослабьте ему путы! - распорядилась хозяйка дома, и голос её зазвенел звоном закалённого железа. Когда все её распоряжения были исполнены, протяжно заговорила сладеньким, медовым голоском: - Милый Басылай Манчары, всё сказанное тобой соответствует действительности. Ну-ка, раскрой свои уста, молчавшие со вчерашнего дня, разомкни свои губы, сомкнувшиеся ещё позавчера, и спой нам песню. Говорят же, что, когда погибает щука, остаются её зубы, когда умирает певец, остаются его песни. Пусть будущее поколение расскажет легенду о том, какую песню вам тут спели. Ну-ка, займите свои места! Быстро!
Манчары несколько раз глубоко вздохнул и, не спуская пристального взгляда с госпожи, горделиво вскинувшей свою головку, чистым, сильным голосом запел:
В ласковое тепло, в уют твоего гнезда
Без злобы вступил.
У очага твоего, в котором играют радуги,
Не жаждал битвы.
Я гостем
В твой дом
Вошёл.Твоя нежность
Сравнится только с дыханием весны.
Твоя красота
Поспорит только с цветущей сарданой.
Твоя щедрость
Подобна лишь плодоносной осени,
И вот
Я гостем
В твой дом
Вошёл.Твои
Мысли, сверкающие, как алмазы в песке,
Приветствуют царства.
Твои
Слова, драгоценные, как золотые слитки,
Повторяют в восьми улусах.
Твой
Голос - точно журчанье ручья.
Улыбка твоя -
Как луна в полнолунье,
И вот
Я гостем
В твой дом вошёл.Я увидел - не ложь
Говорили мне люди,
Я увидел - прекрасна ты,
Точно белая пуночка,
Жаворонок, рождённый
Для высокого неба.
Я увидел - природа потрудилась немало,
Чтоб создать тебя, нежную, стройную.Я увидел тебя,
И глаза мои чуть не ослепли,
И сердце моё чуть не разбилось,
И душа моя задрожала как лист.Я увидел тебя,
Ты прекраснейшая из прекрасных,
Чудо лучшее из всех чуд,
Тайна вечная из всех тайн…Богиня Айысыт,
Вижу, к тебе благосклонна,
Если одной подарила так много.
Бог Тангара
Осчастливил тебя за всех,
Если создал тебя без малейших изъянов.
- Но-о! - сказала польщённая госпожа, томно откинув голову.
- Пой, молодец, дальше, - прошамкал князь Шишигин, подстрекая певца.
- Пой ещё! Пой!.. - воскликнули все домашние, вместе с рабами и батраками.
Голос Манчары звучал все свободнее:
По сравненью с тобой
Я, несчастный,
Тёмной ночи
Сродни,
Туче грозной
Подобен,
С бурей снежною
Схож,
Знаюсь
С лютым морозом
И бурями.
Я тот,
Кого жаркий луч солнца не греет,
Кого лунная ночь не баюкает,
Кто с горем и болью сдружился,
Кто тяжкими думами полн,
Кто внемлет несчастьям,
Кто слышит все муки, -
Это я!Я тот,
Кто родимого крова не знал,
Не изведал любви,
Не баюкал дитя в колыбели,
Кто очаг не сложил
И хлев для скота не построил, -
Это я!Я тот,
Кто с бесправьем и гнётом мириться не мог,
Кто все блага земли
Променял на борьбу,
Кто лишился всего
Ради общего счастья.
- Но-о! - Старый князь поддакивал, подливал масла в огонь. - Что же дальше?
- Какой же он бедняга!.. - Мягкими нежными пальчиками, на которых никогда не бывало мозолей, Славная Мария вытерла слезы. До чего же он складно поёт, как искусно изъясняется!
Но, я вижу,
Мрачнее становится ночь,
Но, я вижу,
Сгущается тяжкая тьма,
Но, я вижу,
Всё злее людская нужда,
Всё обильнее слёзы
Народа.И вот
Я как птица, застрявшая
В старом дупле,
Я ослеп и забыл,
Куда нужно лететь,
Я устал, и бессилье
Свалило меня.
И тогда
Дорога моя пресеклась,
Точно пашня,
Мой путь завершился,
Как след у порога…
Я думал, что муки мои
Сумеешь понять ты одна.
Я думал, что раны мои
Способна лишь ты успокоить.
И вот
Я пришёл…
- Ха-ха! Ну-ну! - Качикат Уйбаан погладил свои усы, свесившиеся по обе стороны рта.
- Но-о! Слагай дальше! - послышались одобряющие голоса батраков.
Манчары остановился, слегка прокашлялся и, не спуская глаз с хозяйки дома, склонился в её сторону и продолжал петь:
Я ждал, что прославленный ум твой
Меня укрепит,
Что нежное сердце твоё
Меня отогреет,
И вот
Я пришёл…Но оказалось,
Лживую
Нарядили небесной мечтой,
Коварную
Прославили по великой земле,
Жестокую
Окутали радужным вымыслом.
О, горе!
- Но-о! А дальше как было? - опять оживился князь Шишигин.
- Но-о!.. - с тихим выдохом произнесла Славная Мария и махнула рукой в сторону левой половины дома.
Это, видимо, означало: "торопитесь с варевом". В пылающий и без того камин подбросили дров.
Склонившийся Манчары вдруг сразу выпрямился, взгляд его заострился:
Но оказалось,
Белая кожей,
Ты вместилище чёрных замыслов.
Но оказалось,
Ласковая и весёлая,
Ты коварнее злобных духов.
О, беда!
Сердце твоё -
Что очаг без огня,
Лик твой -
Что небо без солнца.
- Чего-чего он болтает там? - Качикат Уйбаан стукнул кулаком по столу. - Ведь он же оскорбляет и поносит! Прекрати! Перестань!
Манчары со связанными руками поднялся на ноги. И гремящим как гром голосом, заглушая все другие голоса, запел так, что казалось, вздрогнул и приподнялся потолок юрты:
О, обида!
Если бы знал я об этом!
Не попался бы в твой капкан.
О, несчастье!
Кабы подозревал тебя,
О твой порог не споткнулся бы.
О, проклятье!
Верёвки, которыми был связан Манчары, со скрипом натянулись и затрещали.
- Но-но-о!.. - заикнулся было из-за печки тихий одобрительный голос, но тотчас же смолк.
- Цыть! - перебивая, рявкнул Качикат Уйбаан и, опрокинув сиденье-чурбан, вскочил на ноги. - Хотя ты обругал и облаял нас, но мы с тобой, однако, ещё поговорим!..
Славная Мария тихо подошла к Манчары и встала перед ним, подбоченясь.
- Варнак Манчары, за песню свою прими мою благодарность. Я достаточно состоятельная женщина, чтобы заплатить воздаяние за одну песню. Я достаточно богата, чтобы напоить, накормить одного гостя. На, пей эту водку! - сказала она и, взяв бутылку водки, стоявшую на столе, бросила к ногам Манчары. Бутылка разбилась вдребезги. Затем Славная Мария повернулась к камину: - Это варево пусть кипит всю ночь! Преступник Манчары, неужели ты посмеешь сказать, что тебя не уважили и не угостили? Это для тебя я поставила бутылку водки, сварила полный котёл жирного мяса.
И медленно, как пава, поплыла в свою спальню.
- Ха-ха! Уважили дорогого гостя: напоили, накормили, - загоготал во всё горло Качикат Уйбаан. - Ну, Манчары Басылай, утолилась твоя жажда крепкой водкой, наполнился твой желудок жирным мясом?
…Утром Манчары увезли в город, в тюрьму. А к вечеру он бежал из тюрьмы.
"Дядя, не уезжай!"
Выехав на опушку леса, за которой простиралась широкая долина, Манчары соскочил с коня, стал энергично двигать руками и потягиваться, чтобы размять онемевшую спину. Казалось, что руки и ноги его отнялись. И неудивительно, ведь он проехал свыше ста вёрст, не слезая с лошади. Вчера вечером он ещё находился в Качикатцах, нагнал страху на знаменитых баев Западного Кангаласа, переправился через реку и остановился в Качикатских лесах, чтобы отдохнуть. Но по его следам уже гнался исправник с отрядом казаков. Кое-как Манчары удалось ускользнуть от этих жестоких и опытных преследователей. Помогли друзья, которые всё вовремя разузнали и успели предупредить. О, как, наверное, нервничает и ярится с досады господин исправник, найдя только следы уже давно остывшего костра!
Уставший, проголодавшийся конь, как только остановился, сразу же начал жадно щипать траву. "Ну, пусть поест", - подумал Манчары и отпустил поводья. Знойное июньское солнце находилось в самом зените. Притихший в тёплой неге лес, подёрнутый переливающейся цветущей зеленью, замер. Простирающаяся на несколько километров долина с синеющей кромкой противоположного края плещется ковром ярких цветов. Отовсюду слышатся голоса зверьков и звонкое пение птичек.
Лёжа на спине среди цветов, Манчары задумчиво уставился в небо. Как оно высоко, бездонно! Вот бы витать беспечно и беззаботно в этом беспредельно голубом просторе, как тот жаворонок, что трепещет там, в далёкой выси!
Но очевидно, и на небе господствует тот, кто сильнее и богаче… Наверное, исправник со своими прихвостнями обыскивает качикатских жителей, надеясь, что найдёт того, кто укрывает Манчары. Но тот, кого они ищут, внезапно вынырнет вёрстах в ста от Качиката. Сейчас он находится на землях владыки Эмисского наслега, бая Бакысы. Завтра-послезавтра, когда прибудут его друзья, он "погостит" у самого бая Бакысы. Пусть исправник "обрадуется", прослышав об этом!
Вдруг земля содрогнулась, и из самых её глубин раздался гул. Манчары едва успел вскочить и схватить поводья своего коня, как из леса, по левую руку, с треском и храпом, ломая деревья, вылетел огромный табун лошадей и во весь опор помчался вдоль долины. Если бы Манчары заранее не отскочил в сторону, то эти взбесившиеся лошади смяли бы и растоптали насмерть и Манчары и его коня. У Манчары пропало желание лежать. Он оглядел равнину, и его взгляд остановился на тонкой струйке дыма, видневшейся на горизонте. Манчары сел верхом на коня и поехал в том направлении. Оказалось, что у опушки леса приютилась малюсенькая юрта, обмазанная глиной. Во дворе стояла мёртвая тишина - ни людей, ни скотины не видно. Манчары накинул повод на кол изгороди и отворил дверь юрты:
- Кэпсэ!
Никто не ответил.
- Есть здесь кто-нибудь?
Опять никто не ответил. Только с нар послышалось чьё-то сопение. Когда глаза Манчары привыкли к полумраку, он увидел при тусклом свете берестяного окна со слюдяными пластинками вместо стёкол сидевшего в углу и сверкающего оттуда глазёнками ребёнка лет семи-восьми. Манчары раскрыл дверь пошире:
- Деточка, иди ко мне…
Мальчик ещё больше свернулся в комочек и плотнее прижался к углу.
- Не бойся. Почему ты сидишь в темноте?.. Иди, не бойся.
- Я… не боюсь… - еле слышно прошептал ребёнок.
- Тогда иди сюда.
- У меня нет сил…
Манчары поднял ребёнка на руки. В это время зашевелилось старое заячье одеяло, лежавшее на полу.
- Это моя сестрёнка, - сказал мальчик.
Манчары, взяв на руки мальчика и девочку, вынес их во двор. Дети были лёгонькие как пушинки. Усадив ребятишек на зелёную травку во дворе, он повнимательнее оглядел их. Не верилось, что это живые существа. Они напоминали собою мучеников, у которых остались лишь кожа да кости. Казалось, что они просвечивают насквозь. Манчары на миг даже глаза зажмурил.
- А где же ваши отец, мать?
- Наша мама… там… - указала на высокий пригорок девочка.
- Умерла… - сказал мальчик. - А отец ушёл в сосновый бор надрать заболони. Нам нечего есть. Мы кипятим сосновую заболонь и едим её.
В это время из-за юрты появился мужчина с кожаной сумкой на плечах. Увидев осёдланного коня и незнакомца, он остановился.
- Тятя! - засуетились мальчик и девочка.
- Тойон, здравствуй… - издали начал отвешивать поклоны хозяин дома. - Тойон…
- Я не тойон, - улыбаясь, ответил Манчары. - Подойди поближе. Как тебя зовут? Чьё это хозяйство?
- Меня зовут Уйбанчыком…
Удивляясь, что такой прилично одетый человек, с таким светлым и приятным лицом, отрицает, что он тойон, хозяин юрты недоверчиво и медленно приближался, беспрестанно отвешивая поклоны.
- Вот ребятишки-то твои совсем исхудали. - сказал Манчары.
- Тойон мой, живём так, что чуть не умираем с голоду… Запасы наши давно уже кончились. Была у нас корова, но несколько дней назад тойон бай Бакыса забрал её у нас за долги, накопившиеся ещё с давних времён. Вот мы и перебиваемся сосновой заболонью. - С этими словами Уйбанчык опустил свою суму на землю. - И, словно по злому умыслу, рыба на нашем озере до сего времени не может выплыть.
- А вдруг рыба не скоро появится? Что тогда? Твои дети разве могут ещё долго протянуть?
- Мои ребятишки… Мои птенчики… - Уйбанчык смахнул рукавом слёзы, покатившиеся по щекам. - Не знаю, за какие провинности и грехи так нас наказывает всевышний?
- Ведь по долине ходит табун лошадей. Если поймать одну из кобылиц и подоить, можно детей напоить молоком.
- Нет, нет!.. Грех большой!..
- Если ты зарежешь хоть одну из этих ожиревших гулевых кобылиц и этим спасёшь свою жизнь? Неужели…
- О-о, не говори, пожалуйста, не греши, мой тойон! Уши бая Бакысы чутки, глаза его зорки. Нет-нет, что ты!.. - Уйбанчык стал на колени. - Пусть всё определит доля наша, наша судьба. От судьбы не уйдёшь…
- Рассуждая так, вы умрёте с голоду, а кругом так много добра…
- Что же делать. Такова, значит, наша доля. Если нам не суждено умереть, может, наше озеро поделится с нами своими дарами… И соседи, когда у них отелятся коровы, поднесут нам стакан молочка…
- Уйбанчык, разве этот скот не ты выкормил и выпоил, взрастил?
- Так-то оно так…
- Значит, тогда эти лошади принадлежат не баю Бакысе, а тебе. Богатства мира принадлежат тому, кто их создал и преумножил!
- Нет-нет! Это грех! Пусть эти слова не были сказаны вами, и я не слышал их. - Уйбанчык зажал уши.
- О-о, несчастные! До чего же вы темны! Когда же у вас, мучеников, откроются глаза, проснётся разум? - воскликнул Манчары и, подскочив к коню, развязал свёрток, притороченный к седлу. - Вставай, Уйбанчык. Здесь есть немного лепёшек с маслом. Поешь сам и покорми ребятишек. И никуда не ходи. Я сейчас вернусь.
Схватив берестяной туес, висевший на деревянном крюке у двери, Манчары вскочил на коня и помчался вдоль долины.
Когда солнце начало клониться к закату, Манчары прискакал обратно с привьюченным к седлу задним стегном кобылицы и полным, плещущимся через края туесом молока.
- Этим молоком напои своих ребятишек! А мясо свари! - приказал он Уйбанчыку строгим и решительным тоном.
А тот сидел неподвижно, словно был приколот к земле.
- Ну, что же ты сидишь?
- А это… откуда взял? - с трудом выговорил Уйбанчык.
- Взыскал с бая Бакысы плату за твой труд. Ну, возьми и свари поскорее!
- О-о, нет, не надо, прошу! О-о, господи боже!.. О-о, грех-то какой! - Уйбанчык вытянул вперёд руки, как бы защищаясь, и попятился назад. - О-о, какой ужас. Бай Бакыса…