Исторический роман современного писателя Дмитрия Евдокимова рассказывает о жизненном пути князя Д. М. Пожарского, "освободителя Русской земли".
Содержание:
Часть первая - ГОСПОДИН ВЕЛИКИЙ ГОЛОД 1
Часть вторая - "ИМПЕРАТОР ДЕМЕТРИУС" 23
Часть третья - ВЛАСТЬ ВО ЛЖИ 51
Часть четвёртая - "...ЗЕМЛЯ НАША ОВДОВЕВШАЯ..." 68
Часть пятая - ПОЖАР МОСКОВСКИЙ 92
Часть шестая - ЗЕМСКИЙ СОБОР 108
Вместо эпилога - ВОЗВРАЩЕНИЕ К НАЧАЛУ 126
ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА 130
ОБ АВТОРЕ 131
Примечания 131
Воевода
Часть первая
ГОСПОДИН ВЕЛИКИЙ ГОЛОД
Дьяк Посольского приказа Афанасий Иванович Власьев возвращался после долгого заграничного вояжа на родину. Отбыл он из Москвы по секретному царскому указу ещё в июне прошлого, 1599 года. Из-за неспокойствия в Ливонии, где шли непрерывные стычки за обладание этой злополучной землёй между вооружёнными отрядами короля польского Сигизмунда III и его дяди, правителя шведского, будущего Карла IX , Власьев вынужден был добираться в Европу кружным путём, через Архангельск, морем вдоль норвежских и датских берегов, а затем по Эльбе.
В Гамбурге его ждал радушный приём тамошних бургомистров и богатых купцов, желающих иметь привилегии в торговле с Московией. Дьяк охотно обещал, рассказывая, что новый царь мудр, богат и щедр, при восшествии на престол выплатил всем служилым людям по три оклада: один - в память о покойном царе Фёдоре, второй - для укрепления своего царствования и третий - обычный годовой. По всей земле не велел брать податей, торжественно объявив, что всё обширное строительство по украшению и укреплению городов будет вестись за счёт царской казны.
А особо жалует государь иноземных людей да пленных немцев лифляндских и литву, находившихся в ссылке во время войны с Польшей, вернул в Москву, а тех, кто захотел служить, взял в службу, назначил поместья и жалованье. Торговым людям - немцам повелел дать по тысяче иным - по две тысячи рублей и многих пожаловал званием гостя.
Весть о том, что царь Борис охотно берёт в службу иностранцев самых разных национальностей и хорошо платит, распространилась так быстро, что к моменту отъезда Власьева в Прагу поезд его значительно увеличился. За его колымагой, отделанной серебром, следовали верхом новый царский лекарь (шестой по счёту) Каспар Фидлер со своим братом Константином, преподаватель немецкого и латинского Мартин Бер, пятнадцатилетний ученик купца Исаак Масса ...
Из Праги пришлось ехать в Пильзен, где императорский двор укрывался от очередной чумы. Власьев был вправе рассчитывать на хороший приём римского цезаря Рудольфа , благо что в прошлый свой визит привозил в подарок от покойного царя Фёдора для вспоможения в борьбе с турками драгоценные русские меха на сумму четыреста тысяч рублей. Но Рудольф, за прошедшие пять лет увлёкшийся алхимией и поисками эликсира жизни, аудиенцию дал короткую и больше интересовался коллекцией драгоценностей Ивана Грозного да его посохом, сделанным из цельного рога редчайшего зверя единорога, якобы обладающего исключительной целебной силой. Переговоры пришлось вести с канцлером, который легко разгадал цель визита Власьева - столкнуть Римскую империю с Польшей под предлогом, что поляки не пропускают русские войска, которые Россия якобы готова направить на помощь цезарю для борьбы с Османской империей. Канцлер с министрами ответили весьма любезно, но непреклонно: воевать с Польшей они не будут и что, хотя поляки действительно недруги Австрийского дома, цезарь любит короля Сигизмунда. Короче, довольно прозрачно намекнули, что между империей и Польшей возник союз, что забыли австрийцы прежнюю обиду за брата цезаря Максимилиана, боровшегося за престол с Сигизмундом и пленённого коварным шведом.
Несолоно хлебавши отправился дьяк в Краков для переговоров с польским королём. Сигизмунд III, из королевского шведского рода Ваза, все свои помыслы в это время устремил на борьбу за шведскую корону, которую нагло, на его взгляд, узурпировал его родной дядя Карл Зюндерманландский . Боевые действия в Ливонии шли с переменным успехом, и Сигизмунд не скрывал, что был бы рад видеть в России не врага, а союзника. Решено было, что в Москву выедет великое королевское посольство во главе с великим канцлером литовским Львом Ивановичем Сапегой для заключения мирного договора.
В Кракове поезд Власьева ещё больше увеличился за счёт известных вояк - французов, англичан, шотландцев, немцев, которые выразили готовность предоставить свои шпаги к услугам русского царя, естественно, за хорошую плату.
Власьев глянул в слюдяное окно в задней стенке колымаги: вот они браво гарцуют на своих конях, вид несколько потрёпанный, но, безусловно, воинственный. Царь будет доволен: один капитан Маржерет чего стоит ! Он рассказывал дьяку, что в Трансильвании в одиночку схватился с целой сотней турецких воинов! Даже если и соврал наполовину, то всё равно боец отменный.
Кучер, сидевший на лошади, резко натянул узду:
- Тпрру!
Власьев приоткрыл дверцу колымаги:
- Чего стал?
- Граница, боярин! Переправляться через реку будем!
Поддерживаемый слугами, дьяк осторожно сошёл на землю. Вышел на высокий берег реки, не торопясь осмотрелся. Был Афанасий Иванович, как и полагается высокому чину, мужчиной дородным, что подчёркивалось и соболиной шубой необъятных размеров, надетой поверх парчовой ферязи с длинными, до земли, рукавами. Торжественный наряд завершала горлатная шапка, прозванная так потому, что шилась непременно из ценнейшего, переливчатого меха горловой части соболей либо куниц. Формой она напоминала ведро, с той лишь разницей, что расширялась от головы кверху. Лицо дьяка было широким и румяным, как блин, глаза серые, небольшие, но проворные, так и ввинчивающиеся В собеседника. Главным украшением лица была светло-русая окладистая борода, доходившая до груди.
Нетерпеливо постукивая коротким, но на высоком каблуке сапожком из золочёного сафьяна, Афанасий Иванович наблюдал, как холопы ухватисто сколачивают плоты будущего моста, поскольку старый унесло весенним паводком.
Возле дьяка, чуть поодаль, спешились иноземцы. К нему подошёл капитан Маржерет, или Маржере, как называл он себя на французский лад. Сняв широкополую шляпу с петушиным пером и махнув ею в полупоклоне, капитан обратился к дьяку на ломаном немецком:
- Правду ли говорят, что перед нами уже Московия?
- Это Русь, Россия, - сердито поправил Афанасий Иванович. - Московия - это небольшая область вокруг Москвы. У вас часто по ошибке русских называют московитами. Это всё равно что у вас всех французов называть парижанами. Понято говорю?
- Йа, йа, - закивал Маржере, вглядываясь в простиравшиеся перед ним леса.
В этот солнечный майский день от них исходило светло-зелёное сияние.
- Так много леса! - воскликнул он изумлённо. - Сколько дичи, зверья должно быть здесь!
- Хватает, - улыбнулся Власьев. - И дичи и зверья. Особенно волков да медведей! Не боишься?
- О-о! - возмутился капитан, хватаясь за шпагу. - Жак де Маржере не боится даже встретиться со львом!
- Что ж, скоро увидим, - опять улыбнулся Власьев. - Любимая царская забава - глядеть на единоборство ловчих с медведем. Храбрецов царь жалует щедро...
- Один на один с медведем? - изумился капитан. - С каким же оружием?
- Только с рогатиной.
- Ро-га-тина, - старательно выговорил незнакомое слово Маржере.
- Да, это копьё с очень широким, в две ладони, жалом.
- Однако действительно не каждый смельчак решится на такое!
- Тем более что медведя несколько дней не кормят и специально дразнят перед боем, чтобы привести в ярость.
- Как в кровожадном Риме, - пробормотал Маржере.
- Что ж, правители, как правило, любят жестокие шутки, - покачал головой Власьев, впрочем, тут же спохватился и добавил: - Однако наш нынешний царь Борис медвежьи забавы не одобряет.
Слуги тем временем принесли из обоза скамейку, обитую красным сукном, отороченным по краям серебряным шитьём. Дьяк грузно сел, а старший слуга налил из сулейки, висевшей на серебряной цепочке у него на шее, ковш прозрачного мёду и с поклоном подал Власьеву.
Маржере, чтобы не мешать, отступил на несколько шагов и, увидев, что дьяк, вкушая прохладный напиток, не склонен продолжать далее беседу, повернул к своим ландскнехтам.
Они расположились чуть поодаль весьма живописной группой на свежей весенней травке. Это были славные ребята, рыцари без страха и упрёка, всегда готовые прийти на помощь тому, кто, естественно, больше заплатит. Несмотря на благородное происхождение, большинство этих рыцарей не брезговали и разбоем Впрочем, в то время война и разбой мало чем отличались друг от друга: в том и другом случае больше всего страдало ни в чём не повинное мирное население.
- Что узнал нового, Якоб? - спросил Маржере краснощёкий шотландец Роберт Думбар, говоривший, как и все ландскнехты, на чудовищной смеси языков, которые все перепутались у них в головах за время скитаний по Европе в поисках наживы. - Скоро мы получим звонкие русские монеты?
Думбар прочно, как в кресле, сидел на рослом, как раз подходящем ему по весу, голландском битюге и многозначительно подбрасывал в огромной ручище пустой кожаный кошелёк.
Маржере широко улыбнулся, показав ряд желтоватых, но ещё крепких зубов.
- Что, спешишь расплатиться с той паненкой, с которой возился вчера вечером в стоге сена у трактира? - насмешливо произнёс он.
Вся ватага загоготала, а Думбар с показным благочестием сложил ладони под пышным двойным подбородком:
- Видит Бог, я отдал этой прекрасной даме свой последний талер.
И в знак доказательства он снова подбросил пустой кошель.
- Брось трепаться! - воскликнул, хохоча, англичанин Давид Гилберт. - Ты же свой последний талер пропил ещё в Ливорно! Так что ничего не досталось бедной шлюхе, кроме твоих пощёчин!
Думбар, выпучив глаза, схватился за шпагу:
- Как ты смеешь оскорблять прекрасную даму!
Гилберт в ответ тоже потянул шпагу из ножен.
- А ну прекратите! - прикрикнул на них Маржере. - Вы же знаете, поединки в России строжайше запрещены, даже между иностранцами! Наш дьяк об этом предупреждал ещё в Праге, когда подписывали контракт.
- Мы ещё не в России, так что я бы успел покрутить этого жирного каплуна на своём вертеле! - проворчал Гилберт, отходя в сторону.
Видно, ландскнехты побаивались своего капитана. Высокого роста, с длинными жилистыми руками, Жак Маржере в остальном, казалось, не выделялся среди своих товарищей. Во всяком случае, по одежде. Тот же испанский вамс из потёртого серого бархата, украшенный жёстким кружевным воротником, на который падали длинные волосы, широкие, под цвет вамса, штаны, присборенные у колен голубыми лентами, высокие сапоги со шпорами, сверху - тёмно-синий суконный плащ подбитый мехом. Однако его лицо, несмотря на легкомысленную, клинышком, бородку и усы а-ля Генрих IV, умело внушать почтение самым отчаянным головам зловещим, если не угрюмым, выражением чёрных глаз, хищным оскалом зубов из-под длинного орлиного носа. Лоб и левую щёку прорезал глубокий сабельный шрам, который легко багровел, когда капитан начинал сердиться.
Впрочем, капитан, как и всякий вспыльчивый человек, был отходчив. Вот и сейчас его улыбка вновь сделалась добродушной. Он продолжал подтрунивать над Думбаром:
- Должен тебе сказать, Роберт, что мой друг Мишель Монтень, с которым я имел удовольствие сражаться за нашего Генриха Наваррского, писал в своей замечательной книге "Опыты" о таких, как ты, забияках: "Поглядите, из-за какого вздора такой-то вверяет свою честь и самую жизнь своей шпаге или кинжалу; пусть он поведает вам, что повело к этой ссоре; ему не сделать этого, не покрывшись краской стыда, до того всё это выеденного яйца на стоит..."
- Я тоже читал Монтеня и восхищаюсь его мудростью! - раздался ломающийся басок подошедшего к ландскнехтам студента Мартина Вера.
- О, наш учёный собрат! - насмешливо произнёс Маржере. - Вы и сейчас не расстаётесь с книгой?
- Это тетрадь. Мне её дал наш юный друг Исаак Масса. Здесь русские слова, которые необходимо выучить в первую очередь, чтобы не оказаться в этой варварской стране подобно немому.
- Похвальное дело, - одобрил Маржере. - Я буду благодарен, если вы и меня обучите этому языку. В каких выражениях русские приветствуют друг друга?
- Челом друже! Здорово шедши? - старательно выговаривал студент, заглядывая в тетрадь.
- А как по-русски "барышня"? - вдруг спросил задремавший было на коне Думбар.
- "Дефка".
- Если я скажу: "Мачка, мне надость дефка!" - меня поймут? - под дружный смех товарищей продолжил Думбар.
- Поймут, но рассердятся. В России не принято в гостях говорить о таких женщинах. И вообще здесь нет публичных домов, - нравоучительно заметил студент.
- А как же быть неженатому мужчине, вроде меня? - возмутился Думбар.
- Поститься, - не без лукавства ответил Бер, фарисейски возведя очи горе.
По мосту, пробуя крепость перекрытий, проскакали вооружённые слуги Власьева, затем, поскрипывая, медленно двинулась и его повозка. Иноземцы заняли место в длинной процессии.
Когда караван проехал приблизительно милю от границы, спутники увидели на высоком холме справа от дороги вооружённый отряд. Маржере невольно взялся за рукоять шпаги, мимоходом глянув на пистолеты, притороченные к седлу: "Не разбойники ли?" - но тут же успокоился, увидев, что русские радостно приветствуют отряд.
- Нас встречают, - шепнул Бер. - Таков обычай.
Повозка остановилась у холма. К ней подскакал всадник и, спешившись, ждал, когда из неё выйдет Власьев. Затем, сняв шлем с высоким шишаком, наклонил голову:
- Поздорову ли ты ехал, Афанасий Иванович?
Власьев вгляделся в лицо встречающего и воскликнул:
- Князь Пожарский? Дмитрий Михайлович? Рад, что над тобой вновь воссияла милость государя.
Упомянув царское имя, дьяк тут же вспомнил о ритуале, не торопясь снял свою высокую шапку. Впрочем, на его бритой голове, которая странно контрастировала с пышной бородой, оказалась ещё одна шапка - круглая тафья из бархата. Дьяк степенно поклонился и завёл речь в привычном речитативе:
- Здоров ли великий государь царь и великий князь Борис Фёдорович, всея России самодержец, Владимирский, Московский, Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, царь Сибирский, государь Псковский, великий князь Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, государь и великий князь Новгорода, низовые земли, Рязанский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондинский и всея северныя страны повелитель, государь Иверские страны, Карталинских и Грузинских царей и Кабардинские земли, Черкасских и Горских князей и иных многих государств государь и обладатель и прочее.
Князь Пожарский поклонился в ответ:
- Его царское величество Борис Фёдорович, всея России самодержец и прочее, здоров и прислал меня сюда, чтобы принять тебя, Афанасия Власьева, и вместе с вашими людьми снабдить провиантом, лошадьми и всем необходимым и доставить в Москву.
После того как приличия были соблюдены, дьяк вновь надел свою высокую шапку, а князь - боевой шлем, и беседа потекла более свободно.
- Так, значит, князь Дмитрий, ты снова во дворце?
- Да, вот сподобился царской милости - получил звание стольника.
- А сколько в стряпчих проходил?
- Семь лет.
- Да, да, как же - помню. Ты ведь службу начинал ещё при покойном Фёдоре Иоанновиче...
Князь Дмитрий Пожарский, родившийся в Москве, в вотчинном подворье, что у Сретенских ворот, подобно всем отпрыскам знатных москвичей начал службу во дворце, как только исполнилось ему пятнадцать лет, получив первый придворный чин - "стряпчего со платьицем". Это означало, что каждое утро князь должен был присутствовать при пробуждении и одевании государя.