Фатеев не знал ни Нюхчи, ни Повенца, ни рек, ни озер, которые называл ему Снигирев, но представил себе узкую дорогу по лесной просеке, болота, корчаги, пни и по этому пути тяжелые корабли, двигающиеся усилиями людей, под руководством царя, наравне с солдатом тянувшего лямку, и сердце его умилилось и переполнилось восторгом.
- Господи! Вот послужить кому! - воскликнул он и вскочил в испуге, отбросив трубку далеко от себя.
- Добро, добро! - раздался громкий сиплый голос, - поглядим на твоих героев, Борис Петрович!
В ту же минуту из дома вышел огромного роста офицер в маленькой треугольной шляпе, в зеленом казакине, высоких сапогах, с кортиком у пояса. Его толстое, мясистое лицо с коротким носом, с крошечными щетинистыми усами и проницательными черными глазами внушало почему-то невольный страх - его поминутно сводило, отчего оно принимало грозное выражение.
- Бравый солдат! Откуда? - вдруг остановился царь, увидя Фатеева.
Шереметев сделал шаг вперед.
- Мой денщик, Александр Фатеев! - сказал он, и Фатеев вытянулся и замер.
- В огне был? Шведов бил? - спросил царь.
- И был, и бил! - ответил Фатеев.
- Молодец! Запиши его, Бориска, в нашу гвардию! - сказал царь.
Фатеев едва не задохнулся от радости.
Царь сел на рыжего коня. Несмотря на рост коня, ноги царя были на пол-аршина от земли, и конь шарахнулся, когда Петр грузно опустился на седло Все легкой рысью двинулись в дорогу, Глебов же, Титов и Вейде вихрем унеслись вперед.
- Увидел! Сподобился! - радостно говорил Фатеев, а Багреев и Снигирев смеялись от радости.
- Иди к нему, в милость попади, - пошутил Снигирев, - так он заездит тебя!
- Да и дубинкой погладит! А то просто по затылку!
Вдали показалась Старая Ладога, и на солнце засверкало оружие. Государь ударил коня и вихрем помчался к выстроившимся полкам. Пехота в треуголках, в казакинах с красными и зелеными отворотами, с ружьями на караул, недвижно стояла, сверкая широкими штыками, как стальное море. Драгуны, казаки, калмыки и татары и, наконец, бомбардирские роты с тяжелыми, неуклюжими пушками вытянулись рядами, охватив полукругом широкое поле, а в стороне у слободки стояла кучка изумленных крестьян.
Фатеев подогнал коня и с замиранием сердца ждал приветственного клича.
И он раздался.
- Виват! - пронеслось и загудело по полю.
Царь скакал вдоль рядов, потом осадил коня и остановился. Его окружила свита Фатееву указали на Головкина, Апраксина, Брюса, Голицына и на других именитых и приближенных к царю людей. Лицо Петра сияло радостью.
- Спасибо тебе, Борис Петрович! - с чувством сказал он, - соколы, а не солдаты. Словно и в походе не были. И зададим же мы им, пока брат мой Карлус гоняется за Августом! Узнает октябрь! - и он засмеялся, отчего его доселе страшное лицо стало прекрасным. - Сегодня и завтра отдохнуть и помолиться, а там и в бой! - сказал он и, повернув коня, поехал назад.
Все поскакали за ним следом, и в числе всех Фатеев.
Солдаты раскинули палатки и стали готовить обед.
Савелов с Матусовыми устроились в одной палатке и теперь, лежа на кожухах, мирно беседовали в ожидании еды. Разговор шел только о царе и предстоявшем походе. Савелов на время даже забыл про свою Катю и произнес:
- Только одно плохо - что не знаешь, где воевать будешь. Слышь, иные говорят - на воде. Царь нас на лодки рассадит.
- Ничего! На воде, так на воде! - весело ответили Матусовы, - постоим за себя!
- Вот Фатеев приедет, все расскажет.
- А Багреев?
- Тот при царе останется.
- А хорошо быть при царе! - сказал Семен Матусов, и опять они стали передавать рассказы и легенды про чудо-богатыря, складывавшиеся про Петра Великого еще при жизни.
А в лагере кипела жизнь. Митька Безродный уже установил свою палатку, распаковал кладь, и у него явились и водка, и пиво, и горячие оладьи, которые тут же на сковороде пекла проворная девка Матрешка, приехавшая с ним.
Титов проходя сказал:
- Смотри ты с бабой.
А Митька ухмыльнулся и, низко кланяясь, ответил:
- Я ее, батюшка, в случае чего прочь уберу!
- Берегись, коли попадешься! - добродушно заметил Титов.
Солдаты наводнили его палатку, и из нее слышались песни, крики и смех.
Старая Ладога на время соединилась с Новой, и войска царя и Апраксина дружились с войсками Шереметева и обменивались рассказами о битвах. Солдаты Шереметева рассказывали о своих победах в Лифляндии, а солдаты Апраксина - о том, как они гоняли по лесам и болотам Кронгиорда и наконец расколотили его под Ижорой. Солдаты полковника Тыртова похвалялись, как разбили шведскую флотилию, а царевы солдаты рассказывали про трудный переход из Нюхчи в Повенец. И во всех рассказах слышались молодецкая удаль, несокрушимая энергия, храбрость и дисциплина.
Это было новое, молодое войско, но уже в короткий срок закалившееся в боях Не было среди новых воинов усачей и седых ветеранов, но каждый уже рассказывал не про один бой, в котором он нюхал пороховой дым.
Надвигалась ночь. Забили барабаны, затрубили горны, и скоро лагерь понемногу угомонился и стих. Только часовые, расставленные в две цепи, время от времени оглашали ночную тишину монотонными криками "слу-шай!".
Шереметев и главные начальники остались у царя в Старой Ладоге, где Петр угощал всех на радостях побед и встречи.
IX
Под шведа
В просторной горнице царя за двумя длинными, узкими столами шло пирование до утра. Петр, окруженный своими сподвижниками, богатырь и в работе, и в бою, и в кутеже, отдавал дань богу Бахусу, осушая кубок за кубком крепкие заморские вина и за войско, и за своих друзей, и за будущий успех, и за победы над шведами. Табачный дым густым облаком наполнял комнату. В застегнутом казакине, в грубых шерстяных чулках с тяжелыми башмаками, положив ногу на ногу и куря короткую трубку, царь весело смеялся, хлопая своих сотрапезников по плечу, и заставлял то одного, то другого осушать свои кубки.
Среди близких ему людей сидел наиближайший друг его, Алексашка Меншиков; рядом, с другой стороны, находились Шереметев и Апраксин, боярин и окольничий, ныне - по новому положению - генералы, а один даже фельдмаршал, за ними же расположились Глебов, Титов, Вернер, Чемберс, Романовский, Брюс, Репнин, Девергин, Гулиц, Гордон, Гошке, а еще дальше - денщики государя и главных начальников. Все были в расстегнутых камзолах, с кружками и бокалами, со свободными движениями, смехом и разговором.
- Ничто так не радует меня, как эти виктории над шведами твои, Борис Петрович, и твои, Федор Матвеевич, - говорил царь Шереметеву и Апраксину. - Совершили мы с Алексашей возлияния Бахусу, как получили твои вести в Архангельске. Научились бить шведов, как они раньше нас били.
- Раз только и было, что под Нарвой, - вспыхнув сказал Шереметев.
- Раз, да горазд! - засмеялся Меншиков.
- Ну, то было и быльем поросло, - продолжал Петр, - а теперь замышлено у меня, пока Карл в Польше Августа ловит, взять у него наше исконное добро, а прежде всего их Нотебург, наш старый Орешек. Того ради и мы все тут. Возьмем его, остальное само все наше будет! - и он, крепко хлопнув рукой по столу, пыхнул трубкой, окружив себя облаком дыма.
Пир продолжался.
Уже светало, когда Петр поднялся со скамьи и сказал:
- Алексаша, Борис Петрович, поедем поглядеть на этот Орешек самый!
Меншиков и Шереметев тотчас встали.
- А вы оставайтесь! - промолвил царь остальным и, обернувшись к денщикам, прибавил: - Четверо, которые грести могут, выходите!
Фатеев чуть не выскочил из-за стола, Багреев рванулся тоже.
Царь кивнул им, взял треуголку и вышел, на ходу засовывая трубку в карман и говоря:
- У меня тут знатная лодчонка есть; на ней и поедем. Ну, молодцы, вот ту, с желтым бортом, отвяжите да справьте.
Денщики бросились к пологому берегу, где качались привязанные к кольям лодки, и вошли в большую, широкую четырехвесельную шлюпку. На корме ее тихо колыхался желтый флаг с нарисованным двуглавым орлом.
- Ну, вымпел-то прочь убрать! - сказал царь, вступая в лодку и садясь за руль. - Алексаша, ты - слева, а ты, Борис Петрович, - справа. Отчаливай! Р-раз!
Гребцы опустили весла, и лодка двинулась. Фатеев до конца своей жизни помнил эту поездку, казавшуюся ему сказочным сном. В двух шагах от него сидел тот, которому он почти молился, сидел добрый, веселый и в то же самое время серьезный. Словно и не было бражной ночи. За ними расстилалась синяя гладь Ладожского озера, широкого, как море, неподвижная, глубокая, и по ней золотыми искрами играли лучи восходящего солнца.
- Вот и Орешек сей, по-ихнему - Нотебург! - вдруг сказал царь, указывая рукой вперед.
Фатеев невольно оглянулся. Озеро делалось уже, обращалось как бы в воронку, и по самой середине этой воронки вытянулся в форме ореха островок, на котором высилась крепость с зубчатыми стенами, уставленными пушками.
Царь правил рулем, и лодка ходко приближалась к крепости, от которой Петр не отводил теперь своего пылающего взора.
- Наших отцов и дедов достояние, - сказал он, видимо волнуясь, - все кругом русской кровью полито, и теперь или никогда будет оно наше. Ишь, словно замок на реке. А откроем мы этот замочек - и вся река наша, а за нею море, свободное море! Так, Алексаша?
Глаза царя сверкали, грудь тяжело дышала. Его волнением заразились все.
- Будет наша! - твердо сказал Меншиков.
- Да и как же иначе, - подтвердил Шереметев, - хотя фортеция зело хитро устроена и сама собою оберегается.
- А пушки! - воскликнул царь и встал во весь рост в лодке. - Гляди, Борис Петрович, здесь да здесь батарейки поставим, сюда апроши подведем, редут выдвинем, снизу путь загородим и станем их каленым ядром угощать, - и он, проходя в лодке почти под крепостью, указывал рукой, где, кто и что будет расположено и как повести осаду. - А тебя, Борис Петрович, на сию оказию назначаю нашим фельдмаршалом. Ты будешь над всем голова!
- Земно кланяюсь за такую честь и доверие ко мне, - взволнованно сказал Шереметев.
- А тебя, Алексаша, - весело продолжал Петр, - жалую первым комендантом сей фортеции, как она нашей станет.
- Раб твой, - просто ответил Меншиков.
В это мгновение с крепостной стены показался клуб дыма, грохнул выстрел, и недалеко от лодки, подняв столб воды, шлепнулось ядро.
- Государь, - испуганно сказал Меншиков, - побереги себя для своих детей, кои по всей Руси! Поверни лодку, пройди к берегу!
- Небось, - усмехнулся царь, поворачивая лодку, - мое время еще не пришло.
Лодка поплыла назад. Солнце уже взошло и озарило все окрестности.
- Только как нам свои лодки за крепость вниз спустить? Пожалуй, шведы-то все их потопить могут, - задумчиво сказал Шереметев.
- Как? - воскликнул Петр, - а волоком. Гляди, как земля сюда носом выходит! - и он указал на широкий мыс, выступавший как раз против крепости. - Ежели мы через него перетащим лодки, они внизу, под крепостью, будут. Пустое дело!
Шереметев рассмеялся.
- Истинно, о том не подумал. Как древле Олег к Царе-граду!
- Вот то-то! Так готовься, Борис Петрович. Завтра отслужим молебен, да и в дорогу!
- Твоя воля - закон. Мои солдаты - хоть сейчас!
- И ладно! Чаль сюда, ребята! Так! - и царь, ловко выпрыгнув из лодки, не оглядываясь пошел к дому.
Шереметев взял коня и вместе с Фатеевым поехал к своему лагерю.
Двадцать шестого сентября Шереметев двинул передовым отрядом четыреста человек преображенцев. В ночь на двадцать седьмое они заняли левый берег, начали строить редут и тут же отогнали от берега два шведских судна. С крепости началась стрельба, но безвредная. Двадцать седьмого пришли уже войска с обозом и пушками и протянулись по левому берегу. На самом мысу расположились батареи, и между ними одна мортирная, которой управлял сам царь. На другую ночь двинули суда сухим путем по сделанной просеке, и в двадцать четыре часа переволокли пятьдесят лодок, которые к утру вытянулись в бухте.
Первого октября царь с тысячью гвардейцев переплыл на другой берег, взял у шведов почти без боя редут и установил там батарею, а потом переправил полки Гумица, Брюса и Гордона. Нотебург был обложен, и Шереметев послал в крепость Фатеева с предложением сдаться.
Посланец в лодке, с трубачом впереди и белым благом в руках, подъехал к крепости, но его в крепость не впустили и, взяв письмо, велели ждать у ворот. Скоро вернулся офицер с толмачом и от имени коменданта крепости, Шлиппенбаха, объявил, что благодарит за объявление осады, но сдать крепость не может ранее четырех дней, в течение которых известит своего командира, капитана Горна.
Фатеев вернулся и передал ответ Шереметеву. Тот усмехнулся и поскакал к царю.
- Шутит он, что ли? - воскликнул царь. - Ответь ему, Борис Петрович, ядром да бомбою. Вот как я! - и он, быстро подбежав к своей батарейке, навел на крепость мортиру, зарядил ее и приставил фитиль.
Грянул выстрел, и с воем понесся первый снаряд в неприятельскую крепость.
Шереметев подал сигнал, и залпы всех наших батарей сотрясали воздух. С крепости раздались ответные выстрелы, и скоро все пространство Невы, занятое крепостью и войсками, заволокло дымом.
Выстрелы гремели не умолкая.
Нотебург действительно для планов царя являлся насущной необходимостью. Со взятием его открывалась Нева, а с нею и дорога в открытое море. Кроме того, эта крепость была исконно русскою. Новгородцы, эти наши древние аргонавты, видя важность того места, где раскинулся остров Орешек, и понимая, что здесь лежит ключ ко входу Невы и в море, еще в 1324 году заложили острог, названный ими по острову Орешек. Шведы, ревнуя русских и сталкиваясь с ними на море, особенно у берегов Невы, в 1347 году завладели этой крепостью, но новгородцы выбили их; шведы снова завладели ею в 1411 году, но русские опять выгнали их; то же повторилось еще несколько раз, пока наконец царь Алексей Михайлович, по Столбовскому договору, не отдал Орешка шведам, которые тотчас переименовали его в Нотебург Но владеть им пришлось этой крепостью недолго. Снова пришли русские, под начальством самого царя-исполина, и владычеству шведов наступил конец.
Днем и ночью гремела страшная канонада. Царь в куртке, с короткой трубкой во рту, неустанно хлопотал подле своих мортир и посылал снаряд за снарядом "Жесток Орешек, да, Бог даст, раскусим", - смеясь говорил он. Бомбы и ядра с гулом и визгом носились в воздухе, глухо падали на землю, с шипеньем шлепались в воду. Ночью темное небо, словно огненными змеями, бороздило во всех направлениях калеными ядрами, посылаемыми со стороны русских в крепость. Работали артиллеристы. Пехота и кавалерия бездействовали.
Братья Матусовы то и дело приходили к своему командиру и просили его:
- Пошли нас в бой!
- А куда? Подождите, глупые, вот штурм будет!
И все с нетерпением ждали штурма.
Савелов бродил по берегу реки, не замечая грома выстрелов, и думал о своей Кате Где она теперь? Он не знал, где село Спасское; может быть, оно тут где-нибудь, подле, и иногда ему хотелось сесть на коня и скакать по берегу, ища Спасское и в нем свою Катю. Каждый день он ходил в палатку Багреева и жаловался на тоску и скуку.
- Подожди, штурм будет! - утешал его Багреев.
X
Доброволец
На другом берегу Невы полки Брюса, Гулица и Гордона окопались и стали лагерем. Подальше от них царь поставил батарею в шестнадцать пушек, и она работала без остановок, а полки томились без дела.
Братья Матусовы, разлученные со своими друзьями, без просыпа пили и разнообразили скучное время тем, что иногда переправлялись на другой берег, отыскивали Савелова, Фатеева и в компании с ними проводили часы в палатке Митьки Безродного. И сегодня утром они взяли казенную лодчонку и поплыли через Неву к своим приятелям. Октябрьский день был светлый, ясный.
- И хорошо тут, Семушка! - воскликнул Степан, сильно налегая на весла.
- Сказывают, всегда сыро и болезнь всякая.
- Глупости! Сколько живем - и ничего. Гляди, гляди, как царь-батюшка зажаривает! А! - вдруг закричал Степан.
В это время действительно началась усиленная канонада с мортирной батареи, капитаном которой считался сам Петр.
- Жарко! - отозвался Семен. - А только бы на приступ куда лучше было.
- Это-то вестимо. Стой! Эх, куда нас отнесло.
Они вышли на берег, привязали лодку и только что собрались идти к лагерю, как увидели высокого, здоровенного парня с толстой дубиной в руке, в высоких желтых сапогах и треухе.
- Ты кто такой? - спросили они его, - откуда попал?
Парень снял треух и низко поклонился им.
- Не оставьте на милость Божью! - сказал он: - Бежал от шведа из Спасского, хочу царю послужить, а куда идти и не знаю. Укажите на милость!
- В солдаты охотою? - с удивлением спросил Степан.
- Вот так фортеция! - воскликнул Семен.
- Идем, идем, - сказали оба, - коли хочешь пороха нюхать, мы тебе место укажем.
Лицо парня даже посветлело.
- Уж такая-то охота! - весело ответил парень.
- Ну, идем! - и Матусовы пошли вперед, прямо держа путь к палатке кабатчика, а сзади них весело шагал Яков, улыбаясь во всю ширину рта.
Кругом кипела лагерная жизнь. Он видел везде солдатские мундиры, тесаки, ружья; где-то звучал горн, трещали барабаны. У одной палатки двое солдат держали третьего за ноги и голову, а четвертый наносил ему палкой нещадные удары, которые отсчитывал стоявший тут же сержант. Яков вздохнул. Матусовы засмеялись.
- И тебе так будет. Не все война. Артикула не знаешь - и драть!
- Семушка, Степушка! - закричал хриплым голосом высокий, тонкий, как жердь, сержант, - идите скорее! Здесь и Багреев, и Фатеев.
- Идем! - отозвались Матусовы, - мы с собою охотника ведем.
- Какого охотника?
- Воевать хочет!
Они дошли до палатки, и тут их тотчас же окружили гвардейцы, солдаты и сержанты.
- Откуда? Кто такой? Как звать? Зачем? - посыпались вопросы.
Яков только улыбался.
- От шведов бежал, из Спасского. Послужить хочу! - повторял он одно и то же, - а звать Яковом.
Бум, бум, бум! - раздалась вдруг учащенная стрельба, и в лагере поднялась страшная суматоха. К палатке подбежал солдат.
- Братцы! - закричал он, - на том берегу наших бьют.
Матусовы рванулись и бегом пустились к берегу.
На той стороне Невы действительно палили пушки и двигались черные силуэты, сверкая огнем залпов.
- Охотники, в лодки! На помощь! - послышался вдруг зычный голос, и Матусовы увидели красивого, стройного офицера в высоком шлеме.
- Кенигсек! - закричал Фатеев.
- На лодки! За мной! - кричал полковник, махая шпагой, и прыгнул в лодку.
Якова охватило воодушевление. Быстрее кошки он прыгнул в лодку полковника, схватил весла и налег на них со всей силой. Лодка двинулась, а за ней быстро поплыли другие, битком набитые солдатами.