* * *
На севере уже много дней почти непрерывно шел снег. Брейдабоулстадур был окутан холодом и густым туманом, который не рассеивался, даже когда октябрьское солнце из последних сил пыталось озарить мир своим скудным светом. Несмотря на непогоду, Тоути не испытывал желания сидеть дома в обществе отца. Он чувствовал, что между ним и Агнес разрушилась какая-то невидимая перегородка. Женщина наконец-то начала говорить о Натане, и Тоути полагал, что теперь станет ей ближе, что Агнес доверится ему настолько, чтобы рассказать правду о том, что случилось в Идлугастадире.
Дрожа всем телом и старательно укутываясь во все шерстяные одежки, которые только отыскались в сундуке, Тоути вновь задумался о своей первой встрече с Агнес. Он смутно припоминал стремительное течение Гёйнгюскёрда, помнил, как ревела и рокотала на перекате река, напоенная вешними водами, как блестела на солнце мокрая галька. И как впереди него, у самого края воды темноволосая женщина, наклонившись, снимала чулки, чтобы вброд перейти стремнину.
Натягивая перчатки в бадстове Брейдабоулстадура, Тоути мучительно пытался припомнить ее лицо. При его приближении женщина подняла голову и молча, без улыбки взглянула на него, и он увидел, что она щурится на солнце. От долгой ходьбы волосы у нее взмокли на лбу и шее. У ног ее, на речных камнях, лежал белый полотняный мешочек.
Потом было тепло ее спины, прижимавшейся к его груди, когда они верхом на кобыле переезжали через реку. Был запах пота и диких трав, исходивший от ее шеи. От этого воспоминания Тоути бросило в жар.
– Куда ты так спешишь?
Тоути поднял голову – отец пристально следил за ним с другого конца комнаты.
– Меня ждут в Корнсау.
На лице преподобного Йоуна отразилась задумчивость.
– Ты проводишь там много времени, – заметил он.
– У меня там много работы.
– Говорят, у окружного старосты две дочки.
– Да. Сигурлауг и Стейнвор.
Отец сощурился.
– И что они – хорошенькие?
Тоути озадаченно глянул на него.
– Наверняка есть люди, которые так считают. – Он повернулся, чтобы уйти, и добавил: – Рано меня не жди.
– Сынок! – Преподобный Йоун шагнул к двери и вручил Тоути его Евангелие. – Ты кое-что забыл.
Тоути покраснел, выхватил небольшой томик и сунул в карман мундира.
Едва он вышел во двор Брейдабоулстадура, как невыносимый холод обжег лицо и уши. С трудом вдыхая морозный воздух, Тоути оседлал сонную кобылку и направил ее в сторону Корнсау. Туман сменился снегопадом, крупные снежинки застревали в лошадиной гриве, руки и ноги заныли от стужи – но Тоути вновь и вновь возвращался мыслями к женщине, которую повстречал у брода, – и это воспоминание согревало его целиком.
– После праздника окончания страды я какое-то время не виделась с Натаном. И вот однажды я отправилась в клеть во дворе, чтобы срезать мясо, подвешенное на балке. Я стояла на приставной лестнице с ножом в руке, на секунду отвлеклась, чтобы взглянуть на синеющие в дверном проеме ноябрьские сумерки… Гляжу, а на пороге стоит Натан, прислонившись к дверному косяку.
Агнес передвинулась на кровати, чтобы оказаться поближе к свету. Тоути украдкой оглянулся на сидевших в другом конце бадстовы домочадцев Корнсау. Он подозревал, что все они как один прислушиваются к рассказу, но Агнес это, похоже, было безразлично. Казалось, она не смогла бы замолчать, даже если бы захотела.
– Я настолько не ожидала увидеть его, что едва не свалилась с лестницы. Мясо шлепнулось бы в грязь, если б Натан его не подхватил. Он сказал, что заехал навестить Ворма, что был в Хваммуре, пользовал больную жену Блёндаля и решил, что не видит смысла возвращаться домой, где его никто не ждет, кроме тюленей да работы. Во всяком случае, так он сказал.
Кажется, я спросила, как ему нравится Идлугастадир, и Натан сказал, что там не хватает рабочих рук. Служанка у него есть, но она, по словам Натана, простовата. Кроме того, она слишком молода, а Каритас, экономка Натана, в ближайший День переезда намерена перебраться в долину Ватнсдалюр.
Мы тогда еще немного поговорили. Помню, я спросила Натана о его пустых ладонях – то, о чем мы разговаривали в его прежний визит, – а он засмеялся и сказал, что скоро они наполнятся звонкой монетой, если Блёндаль, конечно, хочет, чтобы его жена дожила до весны.
Потом мы вместе пошли в дом, и кое-кто из работников нас заметил. Мария как раз выносила золу, и когда она увидела Натана, то остановилась как вкопанная и уставилась на него во все глаза. Это моя подруга, сказала я, но Натан не обратил на Марию никакого внимания. Он заговорил о том, что скоро пойдет снег, он, дескать, это нутром чует… а кстати, что это за человек? Натан указывал на Пьетура-Овцеубийцу.
– Другой убитый в Идлугастадире? – спросил Тоути.
Агнес кивнула.
– Имя ему было Пьетур Йоунссон. Его отправили в Гейтаскард на зиму после того, как уличили в том, что он резал чужой скот. Странный это был человек. Мне он не очень нравился. У него имелась привычка заливаться смехом, когда смеяться было не над чем, а еще он пересказывал нам, слугам, свои кошмарные сны, и от этих рассказов многим становилось не по себе.
– Он тоже обладал даром предвидения?
Агнес замялась, оглянулась на тех, кто сидел в дальнем конце бадстовы. Когда она вновь заговорила, голос ее звучал приглушенно:
– Многие помнят один сон, о котором Пьетур рассказывал в Гейтаскарде. Он видел этот сон не единожды, и всякий раз меня от него пробирал озноб. Снилось Пьетуру, что он идет по какой-то долине, и вдруг бегут к нему три овцы – из тех, которых он прикончил на пару с Йоуном Арнарсоном. Пьетур говорил, что впереди была овца, которую он убил собственноручно, и, когда животные подбежали к нему, эта овца изрыгнула кровь и облила его с головы до пят. Пьетур смеялся над этим сном, но позднее нашлись люди, которые из него кое-что поняли.
– Пророчество? Ты рассказывала Натану об этом сне Пьетура?
– Да. А потом Натан рассказал мне о некоторых странных снах, которые ему довелось видеть в жизни. Впрочем, сейчас эти сны уже не имеют никакого значения.
– Я знаю, какие сны видел Натан, – донесся задыхающийся голос из дальнего конца комнаты. Агнес и Тоути разом оглянулись и увидели, что Лауга наблюдает за ними, изменившись в лице.
– Лауга! – предостерегла Маргрьет.
– Мне рассказала про них Роуслин, мама. Думаю, тебе будет любопытно.
– Мы не желаем слушать ни о чем подобном, – медленно поднимаясь, проговорил Йоун.
– Нет, – возразила Стейна, – пускай расскажет нам о снах Натана Кетильссона! Если Лауга считает, будто знает про них, – я уверена, что всем нам захочется ее послушать. В том числе и Агнес.
Йоун задумался.
– Пускай преподобный Торвардур беседует со своей подопечной без твоего вмешательства.
– Мое вмешательство! – Лауга зло расхохоталась и швырнула вязанье на кровать. – А разве она не вмешивается в нашу жизнь? Она в нашем доме! Вечно торчит у меня за спиной в кухне! Рассказывает лживые басни в нашей бадстове! – Она повернулась к родителям: – Мама, пабби, простите меня, но вы же сами говорили, чтобы мы со Стейной не слушали эту женщину! А теперь позволяете ей плести небылицы в пяти шагах от нас? "Ах, пожалейте меня, я нищенка!"
– Не можем же мы выставить ее и преподобного Тоути на снег, – резонно заметила Стейна.
– Что ж, ладно, пабби, если одному из нас дозволено рассказывать сказки на ночь, почему нельзя это делать всем остальным?
Лицо Маргрьет окаменело.
– Лауга, возьми свое вязанье.
– Да, Лауга, возьми свое вязанье! – подхватила Стейна.
– А ну-ка, прекратите обе! – прикрикнула Маргрьет на дочерей. – Преподобный Тоути, вы же понимаете, что мы не можем не слышать…
– Лауга, что рассказала тебе Роуслин о снах Натана? – перебила ее Агнес. Она перестала вязать и не сводила напряженного взгляда с обеих сестер.
В комнате стало тихо.
– Ну… – Лауга откашлялась, неуверенно глянула на Агнес, затем на отца – тот прикрыл глаза. – По словам Роуслин, Натан рассказывал многим людям, что ему снилось, как злой дух бьет его ножом в живот. А еще он видел другой сон и в этом сне оказался на кладбище. Роуслин рассказывала, что Натан увидел в незарытой могиле какое-то тело, то ли живое, то ли мертвое, и три ящерицы пожирали его. Потом рядом с Натаном появился некий человек, и, когда Натан спросил у него, чей это труп, человек ответил: "Разве ты не узнаешь собственного тела?"
– Иисусе милосердный! – пробормотала Кристин.
– А что было потом? – спросил Бьярни со своей кровати.
Лауга пожала плечами.
– Наверное, он проснулся. Но Роуслин говорила, что Натан очень многим рассказывал об этом сне, и все, кто слышал рассказ, в один голос твердят, что именно это и произошло с ним на самом деле. Роуслин узнала эту историю от Оуск, та – от своего брата, а брат – от самого Натана.
Все посмотрели на Агнес. Она явно задумалась, затем решительно спустила ноги с кровати и повернулась лицом ко всем, кто был в бадстове.
– А мне Натан рассказал, будто ему приснилось, что он увидел в незарытой могиле свое тело, а на дальнем краю могилы стояла его душа. Тогда тело Натана воззвало к душе и запело псалом сочинения епископа Стейна. – Голос ее вдруг сел.
Никто не произнес ни слова. Наконец Тоути кашлянул.
– Агнес, – сказал он, – не продолжишь ли ты свой рассказ? Помнится, ты говорила о Пьетуре.
– Можно мне сесть поближе к лампе?
Йоун искоса глянул на Маргрьет, затем на своих дочерей – и отрицательно покачал головой.
Маргрьет поморщилась.
– Йоун, – прошептала она едва слышно, – теперь-то какой от этого вред?
Взгляд его снова метнулся к дочерям.
Маргрьет вздохнула.
– Лучше будет, если все мы останемся на своих местах, – сказала она Агнес. – Для рассказов тебе света и так довольно.
Лицо Агнес на мгновение вспыхнуло гневом, но когда она вновь заговорила, голос ее был негромок и ровен.
– Пьетур, как вам наверняка известно, пользовался худой славой в Лангидалюре, а также в Ватнсдалюре. Никто не доверяет человеку, который перебил столько скота. Тогда, в Гейтаскарде, я очень удивилась, что Натан не узнал Пьетура, поскольку считала, что ему известно все и про всех; и тогда я рассказала ему, что Пьетур – преступник, который содержится тут под стражей, что он перерезал горло более чем трем десяткам овец – в том числе и потехи ради – и что его могут отправить в Копенгаген. Натан окинул этого человека долгим взглядом, но более не сказал о том ни слова.
– Может, хотел нанять Пьетура, чтобы тот украл для него пару овец, – едко заметила Лауга.
– Все может быть, – отозвалась из своего темного угла Агнес. И продолжила, обращаясь к Тоути: – В тот день я проводила Натана к Ворму, а потом присоединилась к Марии на ближнем поле. Когда я рассказала ей, как Натан неожиданно появился в кладовой, она спросила, что ему было нужно. Я объяснила, что он приехал в Гейтаскард повидаться с Вормом. Тогда Мария взяла меня за руку и велела быть поосторожней.
– Почему? – спросила Кристин. Гвюндмюндур утробно хохотнул из темноты.
Агнес не обратила на них никакого внимания.
– Я ответила ей, что я уже взрослая и у меня своя голова на плечах. Мария сказала, что именно это ее и беспокоит.
– Преподобный, – проговорил вдруг Йоун, – может быть, вам лучше продолжить беседу без участия моей семьи?
– А в чем дело, пабби? – удивилась Стейна. – Я хочу узнать, что произошло.
– Ступай в постель, Стейна.
– Извини, Йоун, – вмешался Тоути. – Со всем уважением к твоим хозяйским правам – я здесь все-таки для того, чтобы выслушать все, что Агнес ни пожелает мне рассказать. Как мне уже недвусмысленно дали понять твои жена и дочь, наше пребывание в одной комнате неизбежно приводит к тому, что твои родные и домочадцы не могут не слышать нашего разговора.
– Разговора? – проворчал Гвюндмюндур. – Да вы просто позволяете ей языком молоть, точно она рассказывает вам сказку на ночь.
Прежде чем Тоути нашелся с ответом, подала голос Маргрьет.
– Заткнись, Гвюндмюндур, – велела она. – Не мешай Агнес говорить с преподобным. Йоун, родной мой, да какая, собственно, разница? Девочки и так уже все знают, а чего не знали раньше, о том им нашептала Роуслин.
– Вам нечего опасаться, – заверил Тоути.
– Надеюсь, что это так, – отозвался Йоун. И, поджав губы, снова принялся валять чулок.
Тоути повернулся к Агнес:
– Почему твоя подруга так сказала?
– Я решила, что она просто завидует. Она же и сама была бы не прочь перехватить Натана. Видите ли, мы знали, что он подыскивает экономку.
– И что с того? – спросил Тоути.
– Работать на хозяина, у которого денег без счету? Получить должность, на которой ты будешь выше простой служанки? Вести дом и хозяйство, делать все, как тебе заблагорассудится, и не держать ответа перед хозяйкой? – Агнес покосилась на Маргрьет.
– Продолжай, Агнесс, – пробормотала та.
– Слухи о подобном месте, преподобный, расходятся очень быстро. Все девушки в Гейтаскарде знали, что Натан Кетильссон холост, что ему требуется экономка, а может, и не только экономка, и Мария конечно же мечтала о лучшей доле для себя ничуть не меньше, чем я сама. – Агнес оглянулась на прочих слушателей. – Я-то прежде всего хотела получить место Каритас. В этом не было ничего непристойного.
Гвюндмюндур фыркнул, и глаза Агнес сверкнули.
– На самом деле мы с Натаном сдружились потому, что нам нравилось разговаривать друг с другом. Он приезжал в Гейтаскард почти каждую неделю, и мы подолгу беседовали. – Агнес неприязненно глянула на Лаугу. – Натан предложил мне свою дружбу, и я приняла ее с радостью, потому что у меня было крайне мало друзей. Мария вскоре стала чуждаться меня, и чем чаще навещал меня Натан, тем холоднее относились ко мне все остальные. Ну да ведь они были всего лишь слуги. – Она словно швырнула эти слова в лицо работникам, которые устроились в углу бадстовы. – Натан был умный человек, врач, знал арифметику и не скупился на деньги. Той осенью он вылечил от кашля многих слуг Гейтаскарда – и чем же они ему отплатили? Черной неблагодарностью, вот чем. Они знали, что Натан зачастую приезжает лишь за тем, чтобы повидаться со мной, и мстили мне за это. А я-то в чем была виновата? Когда я рассказала слугам, что Натан наконец-то предложил мне работу в Идлугастадире, я ожидала, что за меня порадуются. Как бы не так – меня обвинили в зазнайстве, дескать, возомнила о себе невесть что, а на самом деле обычная нищенка. Та зима открыла мне новую разновидность одиночества, и только визиты Натана радовали меня, помогая развеяться. Я была так довольна, что скоро покину Гейтаскард. Брат ушел без оглядки, Мария не желала со мной знаться – больше меня там ничто не держало.
Агнес смолкла и яростно застучала спицами. Тоути заметил, что Лауга и Гвюндмюндур украдкой переглядываются. Несколько мгновений царила неловкая тишина, которую нарушали лишь позвякивание спиц да сдавленные смешки Кристин. Наконец, когда ветер снаружи взвыл с новой силой, Йоун поднялся и предложил всем отправиться спать. Тоути, вдруг ощутив усталость, охотно согласился занять свободную кровать. Пока Агнес рассказывала о Натане, он почувствовал недомогание, теперь у него першило в горле, и больно было глотать. Когда лампа погасла, он задумался, правильно ли поступил, позволив Агнес говорить.
* * *
Иногда после разговоров с преподобным у меня мучительно пересыхает во рту. Язык так устает, что не в силах шевелиться – лежит между зубов, точно мертвая, мокрая насквозь птица между камнями.
Что я наговорила преподобному? Что поняли из моего рассказа все остальные? Не важно. Никто не в состоянии понять, каково это было – знать Натана. В те первые встречи мы словно возводили вдвоем некую святыню. Мы с превеликой бережностью складывали слова, составляли их вместе так, чтобы не оставалось зазоров. Каждый из нас строил свою башню, свою веху наподобие тех, которые ставят вдоль дорог, чтобы путники не заблудились в непогоду. Мы видели друг друга сквозь туман, сквозь душную обыденность жизни.
Тогда, в Гейтаскарде, мы бродили вечерами по снегу, и он скрипел у нас под ногами. Однажды, поскользнувшись на льду, я ухватилась за руку Натана, и он потерял равновесие. Хохоча, мы вместе упали на снег, и Натан толкнул меня на спину, и мы лежали рядом, завороженно глядя на звезды, беспорядочно рассыпанные в небе. Натан принялся называть мне созвездия.
– Думаешь, это туда люди отправляются после смерти? – спросила я.
– Я не верю в рай, – сказал Натан.
Его слова поразили меня.
– Разве можно не верить в рай?
– Это ложь. Человек создал Бога, потому что боялся смерти.
– Как ты можешь такое говорить?
Натан повернул ко мне голову, в волосах у него блестели льдинки.
– Агнес, не притворяйся, будто не согласна со мной. Мы существуем только здесь и сейчас, и ты это знаешь. Жизнь вот здесь, в наших венах. Есть только снег, небо, звезды, то, что они нам говорят, – и более ничего. Все прочие просто слепы. Они сами не знают, живы они или мертвы.
– Они все же не так уж плохи.
– Агнес, ты делаешь вид, будто не понимаешь меня, но ведь это не так. Мы с тобой одного поля ягоды. – Натан приподнялся на локтях, и лунный свет залил его лицо. – Мы лучше, чем вот это. – Он движением головы указал на дом. – Тут жизнь – это грязь и борьба. И тут все готовы принимать ее такой, как есть. – Натан придвинулся ближе, а затем нежно поцеловал меня. – Тебе не место в этой долине, Агнес. Ты другая. Ты не боишься ничего на свете.
Я засмеялась.
– Тебя-то я уж точно не боюсь.
Натан улыбнулся.
– У меня есть к тебе один вопрос.
Сердце мое так и подпрыгнуло в груди.
– Правда? Какой же?
Он снова улегся на снег.
– Как называется пространство между звездами?
– У него нет названия.
– Так придумай.
Я погрузилась в размышления.
– Пристанище души?
– Агнес, это то же самое, что рай.
– Нет, Натан. Не то же самое.
Только потом я задохнулась под тяжестью его доводов и его мрачных мыслей, высказанных вслух. Только потом работа наших языков породила лавину, и мы застряли в расселинах между тем, что сказали и что хотели сказать, – пока не потеряли друг друга, не перестали доверять словам, которые произносили наши уста.
Той ночью мы пошли в коровник. Я наполнила пустоту его ладоней своими губами и грудями; тела наши прильнули друг к другу. Руки Натана смяли ткань моей юбки, подняли ее, и я ощутила нагой кожей прикосновение холодного воздуха. Я опасалась, что нас могут обнаружить; опасалась, что меня объявят шлюхой. Затем я впервые ощутила прикосновение его наготы, и это было как выстрел, как падение в пустоту. Завязки моих чулок болтались у колен, и мягкие волосы Натана щекотали мою шею.