– В общем, да, но Фридрик считал иначе. Всякий раз, когда Натан был в отъезде, Фридрик являлся на хутор по какому-нибудь пустячному делу или с выдуманным посланием от своих родителей либо священника, а потом притворялся, будто голоден или хочет пить. Сигга приносила молока или что-нибудь перекусить, они смеялись и болтали, и к осени стало обычным делом, когда я, войдя в бадстову, видела, как они сидят рядышком на кровати Сигги и воркуют, точно пара голубков.
– Зимой нелегко переносить одиночество, – согласилась Маргрьет.
Агнес кивнула.
– В Идлугастадире это еще тяжелее. Совсем не так, как здесь, в долине. Дни ползли, один тоскливее другого, а у меня не было ни друзей, ни добрых соседей. Только Сигга, Даниэль – работник, которого Натан нанял на время в Гейтаскарде, – и иногда Фридрик.
– В темное время особенно остро чувствуешь одиночество, – задумчиво проговорила Маргрьет. – Нехорошо, когда человек вынужден слишком долго оставаться наедине с самим собой.
Она налила Агнес еще молока.
– Натан терпеть не мог зиму. За всю свою жизнь он так и не привык к темноте.
– Если так – удивительно, что он купил именно Идлугастадир, а не какой-нибудь другой хутор поближе к людям.
– Он часто уезжал из дома, – пояснила Агнес. – По большей части – в Гейтаскард. Говорил, что по делам, но, я думаю, скорее для того, чтобы встретиться с друзьями. Или оказаться подальше от меня, – прибавила она. – Будь он дома, все было бы не так плохо. Мы нуждались в нем. И тем не менее каждый месяц он уезжал на все более долгий срок, а когда возвращался, казалось, был вовсе не рад видеть нас. Не рад был даже Тоуранне, собственной дочери. Он оставлял ее на нас.
– Думаю, с его стороны было жестокосердно попрекать вас тем, что принимаете гостя, – ведь вам троим было так тоскливо, вы оказались, по сути, заперты на хуторе наедине друг с другом.
Слабая улыбка мелькнула на лице Агнес.
– Думаю, его злило не то, что мы принимали гостя, а то, что этим гостем был Фридрик.
– Понимаю.
– Дружба Натана с Фридриком и в лучшие времена была еще та. Они всегда относились друг к другу с подозрением. А потом между ними случилась драка. Это произошло той осенью, когда на берег в Хиндисвике выбросило кита.
– Помню этот случай. Мы тогда прикупили китового жира у хуторян с севера долины. Они отправились туда, надеясь чем-нибудь поживиться.
– Для нас это было настоящее везение. В тот год пора сенокоса выдалась дождливой, и мы опасались, что сено сгниет либо сгорит, а тогда весь наш скот падет, и мы к началу весны иссохнем от голода. Когда Натан узнал насчет этого кита, он как раз был дома и тут же отправился прикупить мяса у хозяев прибрежного участка.
Натан отсутствовал весь день и вернулся только вечером. Открыв ему дверь, я увидела, что он весь в грязи. Грязью были покрыты волосы, лицо, на одежде не осталось ни единого чистого места. Я спросила, что случилось, и Натан объяснил, что срезал с кита свою долю мяса, уже купленную и оплаченную, когда появился Фридрик и принялся без зазрения совести хватать мясо. Натан велел ему взять нож и разжиться мясом за собственный счет, а не за чужой, и тогда Фридрик толкнул его на землю и стал избивать. Позднее люди с хутора Стапар, соседнего с Идлугастадиром, поведали мне совсем другую историю. По их словам, Натан закричал на Фридрика и толкнул его в спину, а Фридрик бросился на него и сшиб с ног. Затем он избил Натана и вывалял с головы до ног в грязи. В то время, однако, я знала только, что Натан вернулся домой в ужасном состоянии и в таком же настроении.
– Сочувствую тебе, – пробормотала Маргрьет.
Агнес покачала головой.
– Сигге пришлось гораздо хуже. Занимаясь засолкой китового мяса, я слышала голоса Натана, который отмывался от грязи перед очагом, и Сигги, пытавшейся его успокоить. Натан кричал, что Фридрик рехнулся, что он и до двадцати не доживет, как убьет кого-нибудь. Сигга была по уши влюблена во Фридрика, и речи Натана были ей как острый нож в сердце. Само собой, она ни словом не посмела возразить Натану, но позднее, когда все легли спать, я слышала в темноте, как она плачет.
Маргрьет ничего не сказала. Ей безумно хотелось взглянуть на Агнес, но она опасалась, что, если повернет голову, та прервет рассказ, и все пойдет как прежде. Наконец она сказала, тщательно подбирая слова:
– Должно быть, твоя жизнь в Идлугастадире была нелегка.
– После той истории с китом она стала еще хуже. Натан все меньше и меньше бывал дома. Возвращаясь, он часами разглагольствовал, что платит нам с Сиггой жалованье не затем, чтобы мы сидели сложа руки. Ко всему, что бы мы ни делали, он находил повод придраться. Масло слишком мягкое, в бадстове грязно, кто-то побывал в его мастерской и опрокинул колбы. Это при том что ни одна из нас не посмела бы сунуться в мастерскую в его отсутствие. Ветер ли сдвинул с места какую-то вещь или кто-то из нас, затаскивая в дом плавник, взрыл землю во дворе – Натан тотчас обвинял нас в том, что мы перекопали двор, ища припрятанные им деньги. Мы-то и понятия не имели, что он закопал свои сбережения во дворе, покуда он сам об этом не сказал.
А дальше больше. Натан, вернувшись с юга, столкнулся с Фридриком на выходе из Идлугастадира. Вначале все выглядело вполне прилично, но потом я, Сигга и Даниэль услышали, как они, стоя по разные стороны тропы, во все горло кричат друг на друга. Натан грозился поколотить Фридрика, а еще пожаловаться сислуманну, если Фридрик еще раз посмеет хоть ногой ступить на его землю. Они переругивались какое-то время, а затем Фридрик развернулся и отправился домой.
Тем вечером Натан был вне себя от бешенства. Он выволок Сиггу во двор, и я слышала, как он обвиняет ее, она, мол, обманула его доверие и лгала ему. Натан грозился выгнать ее, а Сигга умоляла его сжалиться. Ей некуда пойти. В это время года никто не станет нанимать работницу. Идет снег, она замерзнет до смерти. Наконец Натан понизил голос, и я больше не могла разобрать его слов. Все это продолжалось больше часа, а когда они наконец вернулись в дом, глаза у Сигги были красны от слез, и она сразу отправилась в постель. Тогда Натан велел мне встать и пойти за ним.
Снаружи стояла непроглядная темнота. Натан повел меня на берег моря и там сообщил, что Фридрик просил у него разрешения жениться на Сигге. И прибавил: он, мол, знал, что Сигга за его спиной амурничает с Фридриком, но не думал, что у них дойдет до такого. Он считал, что это лишь праздные заигрывания.
Когда я сказала, что, по моему мнению, это лишь безобидная влюбленность двух невинных детей, Натан от души расхохотался и заявил, что никого из этой парочки он даже с натяжкой не назвал бы невинным. Затем он запустил руку в карман, показал мне три серебряные монеты и пояснил, что мальчишка предложил ему деньги за разрешение жениться на Сигге. Я спросила, зачем же он взял деньги, если явно против этого брака, и Натан рассмеялся – дескать, только болван откажется задарма получить звонкую монету. Потом он спросил, зачем я попустительствовала шашням Фридрика с Сиггой, если знала, что он, Натан, не желает, чтобы этот мальчишка в его отсутствие шлялся в Идлугастадир. Я ответила, что Фридрик мне совсем не нравится, но я привыкла жить на хуторах, где много слуг и всякого другого народа, а в Идлугастадире дни тянутся долго, как нигде.
Агнес допила молоко и выплеснула осадок в огонь. Маргрьет вздрогнула от резкого шипения.
– Я теперь уже не засну, – сказала Агнес.
Маргрьет кивнула.
– Я, пожалуй, тоже. – И, поколебавшись, добавила: – Я не знала, что Фридрик и Сигга были помолвлены.
Агнес издала отрывистый смешок.
– Они так и не поженились, – сказала она. – Хотя Фридрик действительно предлагал Сигге свою руку. Он вернулся на следующий день. Натан уехал в Гейтаскард. Сигга пребывала в унынии и слонялась по дому, точно тень, а когда я поймала ее в кухне и спросила, что сказал ей Натан предыдущей ночью, она залилась слезами и ничего не ответила. Я спросила, говорила ли она Натану, что любит Фридрика, и она помотала головой. Тогда я рассказала про деньги, которые Фридрик дал Натану за согласие на ее брак с ним, и это так потрясло Сиггу, что слезы у нее мгновенно высохли. Она уставилась на меня круглыми глазами и бормотала, что поверить не может, будто Натан согласился на этот брак. Сигге он сказал, что этот человек ей не пара. Она, мол, слишком молода, а кроме того, она – его, Натана, служанка и таковой останется до тех пор, пока он не сочтет нужным ее отпустить.
В тот день Даниэль, увидев в Идлугастадире Фридрика, посоветовал ему драпать, поджав хвост, если хочет дожить до лета, однако Фридрик и бровью не повел, а только спросил меня, где Сигга. Мне не хватило духу последовать за ним в дом и увидеть, что произойдет дальше, а потому я просто ушла на берег и ждала, чем все закончится. Вскорости Фридрик вышел из дома, ведя Сиггу за руку, и сообщил мне и Даниэлю, что они помолвлены.
– И что же ты сделала? – спросила Маргрьет.
Агнес вздохнула.
– А что я могла сделать? Поднялась вверх по склону в дом и налила нам всем по стаканчику бренвина. Фридрик сиял, но Сигга была встревожена. После пары глотков Даниэль принялся распевать песенки в честь молодой пары, а я незаметно выскользнула наружу подышать свежим воздухом и отправилась на берег моря.
В очаге перед ними трещал огонь. Ком горящего кизяка рассыпался, взметнув к самым потолочным балкам сноп искр.
Наконец Агнес вновь подала голос:
– Ты когда-нибудь бывала у моря?
Маргрьет покачала головой и плотнее закуталась в платок.
– В молодости мне довелось какое-то время работать неподалеку от моря. В окрестностях Лангидалюра.
– Близ Ватнснеса море совсем другое. Порой вода во фьорде гладкая и блестящая, словно зеркало. Иногда так и тянет провести по ней языком. Остекленевшая, точно глаз мертвеца, как говаривал Натан. – Агнес придвинулась ближе к огню. – Однажды я видела, как со скрежетом терлись друг о друга два айсберга. Их согнал вместе ветер. Когда айсберги подплыли ближе, я разглядела, что на их уступах темнеет скопившийся плавник, а через некоторое время услышала жуткий треск и увидала, что весь плавник охвачен пламенем.
– Точно в саге, – заметила Маргрьет.
– Да, – согласилась Агнес, – зрелище было сверхъестественное. Я глаз не могла оторвать. Даже когда стемнело, я еще различала далеко в море огненные блики.
Несколько мгновений обе молча смотрели на очаг. Пламя угасало, багровым сиянием заливая лица обеих женщин. Снаружи донесся приглушенный стон, возвещая о том, что зимние ветра задули с новой силой.
* * *
– После того как Фридрик сделал предложение Сигге, снег повалил такой, что мог бы засыпать с головой разбойника на большой дороге. О том, чтобы Фридрику уехать домой, не могло быть и речи, и я постелила ему вместе с Даниэлем. После выпитого оба заснули как убитые.
Я не спала. Мысли о Натане и Сигге ворочались в моей голове и отгоняли сон. Я знала, почему Натан ненавидит Фридрика. Не потому, что юнца влекло его богатство, хотя отчасти причина была и в этом. Главным образом дело касалось Сигги. Я пришла к выводу, что Натана влечет к Сигге так же сильно, как воротит от меня.
Вероятно, в конце концов я все же забылась тяжелым сном. Когда я проснулась, в бадстове не было ни души, и снег наконец прекратился. Снаружи все было бело, если не считать маслянисто-серого моря. С ближнего поля доносился какой-то звук, и я, выйдя посмотреть, в чем дело, увидела Фридрика, который пинал ногами дохлую овцу. Так яростно, что меня замутило.
– Что ты делаешь?!
В безветренном воздухе голос мой прозвучал особенно отчетливо и громко. Фридрик меня не услышал. Сопя от натуги, он продолжал пинать труп животного. Из-под его сапог его россыпью взлетал окровавленный снег.
– Фридрик, что ты делаешь?! – снова крикнула я.
Он остановился и обернулся. Затем утер рукавом лицо и двинулся ко мне, загребая сапогами глубокий снег. Когда Фридрик подошел ближе, я увидела, что он вне себя от бешенства.
– Привет, Агнес, – проговорил он, тяжело дыша.
– Зачем ты пинаешь овцу?
Фридрик сопел, переводя дух. Дыхание вырывалось из его рта туманным облачком.
– Она была уже дохлая.
– Но зачем тебе вообще понадобилось ее трогать?
– А какая разница? – Фридрик сощурился, глядя на низкое сумрачное небо. – Думаю, скоро опять пойдет снег. Надо бы поторопиться, чтобы не застрять.
Он шмыгнул носом и вытер его рукавицей. На шерсти остался влажный блестящий след.
– Натан убьет тебя. – Я кивнула на пятно крови и грязи вокруг мертвой овцы. – Ты испортил мясо. И шкуру.
Фридрик расхохотался. Мне до смерти хотелось отвесить ему оплеуху за измывательство над павшей скотиной, но я была ему не указ, и он это отлично знал.
– Агнес, овца была уже дохлая. Она пала сегодня утром. – Фридрик стер со щеки тающее пятнышко окровавленного снега и с усилием выволок ногу из глубокого рыхлого снега, собираясь пройти мимо меня. – Не волнуйся, мясо вполне еще сгодится в пищу.
– Ты его истоптал.
Фридрик закатил глаза.
– Смотри, простудишься до смерти, – бросил он через плечо, пройдя мимо меня. Я смотрела, как снеговые тучи поднимаются над горой, и вдыхала колючий ледяной воздух, покуда не задрожала всем телом от холода.
Вид Фридрика, яростно топчущего сапогами труп овцы, пробудил во мне тревогу. Нечто зловещее было в том, как его ноги, темнея на фоне снежной белизны, стремительно и безжалостно врезались в обмякший труп, да так, что в воздух взлетали кровавые брызги.
Пошел снег. Я повернулась, чтобы вслед за Фридриком зайти в дом, и увидела, что на труп спускается ворон. Птица скорбно каркнула и вонзила клюв во внутренности овцы. Крупные снежинки оседали на черных перьях.
Когда я вошла, Фридрик и Сигга сидели рядышком на ее кровати и перешептывались. Лицо у Сигги было заплаканное.
– Пропали две овцы, – сказала я.
– Ну, одна из них пала. Ты своими глазами видела ее труп. – Фридрик зевнул.
– Та, которую ты пинал, не в счет. Не хватает еще двух овец.
Фридрик недобро ухмыльнулся, и я сразу поняла, что произошло.
– Ты их убил, – всхлипнула Сигга.
Фридрик поднялся с кровати. Подошел ко мне, наклонился так низко, что я уловила запах его пота.
– Агнес, я думаю, тебе не помешает знать, что у нас с Сиггой был сегодня утром долгий разговор. – Голос Фридрика зазвенел от гнева. – Натан с ней переспал.
Я помолчала, дожидаясь, пока смогу заговорить спокойно.
– Об этом я уже знаю.
Сигга разрыдалась.
– Прости, Агнес! Я хотела, я так хотела тебе обо всем рассказать!
Фридрик помедлил, прежде чем продолжить:
– Ты знала?
– Я полагала, что это происходит с ее согласия, – колко ответила я.
– Это было насилие! – Фридрик принялся мерить шагами комнату. Я заметила, что в кулаке он сжимает ночную сорочку из зеленого шелка, которую Натан подарил Сигге. – Я убью его!
Я завела глаза к потолку.
– Валяй, действуй. Можно подумать, это теперь хоть что-то исправит. – Я повернулась к Сигге: – Он принуждал тебя?
– Ясное дело, принуждал! – Фридрик снова уселся рядом с Сиггой и стукнул кулаком по тюфяку. Сигга вздрогнула.
– Я не знаю, – прошептала она.
Я мыслями вернулась в ту ночь, когда прислушивалась к звукам соития. В ночь того дня, когда Натан встретился с волнами смерти. Учащенное дыхание. Быстрый, едва слышный стон. И никакого шума сопротивления.
– Это против воли Господней! – заявил Фридрик.
Я, не выдержав, рассмеялась.
– Не думаю, чтобы в этом доме хоть что-то происходило по воле Господней.
На лице Сигги отразился испуг.
– Агнес! Я тебя очень огорчила?
– Да с какой же стати мне огорчаться? – Мой голос был безмятежен, точно море в полный штиль.
Фридрик с ненавистью воззрился на злосчастную сорочку.
– Натан – просто ублюдок! Я убью его.
– Я не хочу, чтобы Натан умер! – самодовольно заявила Сигга, и мне безумно захотелось влепить ей пощечину.
Я засмеялась.
– Фридрик никого не убьет.
– Нет, убью! – Он снова вскочил, стиснув мясистые кулаки.
– Нет, не убьешь, – бросила я. – И в любом случае, какое это имеет значение? Ты же все равно на ней женишься.
Фридрик фыркнул:
– Я и не ждал, что такая, как ты, способна понять мои чувства.
У меня разом пересохло во рту.
– Сигга сказала, что Натан и с тобой давал себе волю. Только нам обоим кажется, что ты, в отличие от нее, получала от этого удовольствие!
Я шагнула к Сигге, и та отпрянула.
– Не бойся, я тебя не ударю, – сказала я. Но могла бы ударить. Хотела ударить.
Вошел Даниэль, и Фридрик примолк. Меня трясло от гнева. Я ненавидела Фридрика. Ненавидела его прыщавое лицо, раскрасневшееся от холода. Ненавидела голубые глаза и жесткие светлые ресницы. Ненавидела его пронзительный голос, запах конского навоза, которым от него вечно несло, его постоянные визиты.
– Поезжай домой, Фридрик, – первым нарушил молчание Даниэль.
– Близится снежная буря.
– И поделом тебе, – бросила я, вдруг почувствовав глубокую благодарность к Даниэлю за то, что он появился так вовремя.
– Никуда я не поеду, – объявил Фридрик и вновь уселся рядом с Сиггой, жестом защитника обхватив ее за плечи.
– Он сказал правду, да? – шепотом спросил у меня Даниэль. – Натан спал с вами обеими? – Он помотал головой. – Это же грех.
– Фридрик убил нескольких овец.
– Что? Здесь?
– Думаю, он прошлой ночью или рано поутру увел по меньшей мере двух овец в Катадалюр и там прикончил.
– Натан его убьет!
– Не убьет, если Фридрик его опередит, – сказала я. – Он вне себя.
Даниэль провел ладонями по волосам и окинул взглядом парочку, сидевшую на кровати.
– Фридрик – болван и ублюдок, – со вздохом проговорил он. – Я потолкую с ним, когда он остынет.
Натан вернулся в Идлугастадир три дня спустя. Когда он появился, Фридрика на хуторе не было. Не представляю, что произошло бы, если бы они столкнулись. Разумеется, Натан отнюдь не пришел в восторг, узнав о помолвке Фридрика и Сигги. Эту новость ему сообщила я. Сигга, едва заслышав знакомый голос во дворе, поспешила укрыться в кладовой.
– Вас нельзя оставить одних без того, чтобы на нашу голову не свалилось какое-нибудь несчастье.
– Натан, это вряд ли можно назвать несчастьем. Ты принял у Фридрика деньги за согласие на его брак с Сиггой, и тебе следовало понять, к чему это приведет.
– А ты, уж верно, прыгаешь от радости, – проворчал он.
– Я? Какое отношение все это имеет ко мне?
– Но ведь ты же всю осень прилежно играла роль свахи.
Натан расседлал лошадь, и я протянула руку за уздой.
– Ничего подобного я не делала.
– Представляю, как вы все тут празднуете это событие.
– Нет. Даже Сигга, по-моему, в растерянности.
Натан повернулся, чтобы оказаться лицом к лицу со мной, и поднял бровь:
– В самом деле?
Я кивнула.
– Фридрик от счастья едва из штанов не выпрыгивает, но у Сигги что-то радости незаметно.
Тогда Натан улыбнулся и покачал головой.
– Вот ведь парочка юных обалдуев.