Тридцать тысяч… Разве это та сила, с которой можно выходить против аваров? А что поделаешь? Солидов таких, как хочет каган, в фиске действительно нет. Да и сомневается сенат, он уже остановится. Такой, как Баян, и солиды возьмет и походом пойдет. А что тогда? На какие доходы соберут необходимые легионы? Остается последняя попытка - поставить кагану условие: триста тысяч солидов будут выплачены ему, однако тогда лишь, как он отведет свои турмы за Дунай и согласится подписать договор о ненападении.
"Кто же пойдет с этим к кагану? Наверняка, как честь и совесть, требуют, чтобы шел я. Но на кого возложат поход, если не вернусь из аварского лагеря?… А, что будет, то будет, пойду сообщу императору, как он скажет, так и сделаю".
Маврикий не стал задумываться. Сразу и недвусмысленно повелел: второй раз рисковать не стоит. Достаточно будет гонца, чтобы доставил слова и решение императора Элпидию. А уже Элпидий пусть пойдет и завершит переговоры.
- Если я не явлюсь, каган может догадаться, что его оставляют в дураках, и не согласится на то, что предлагаем.
- Он и так не согласится. Достаточно того, что Элпидия бросаем в пасть этому удаву, тебе нет нужды лезть в нее.
- Тогда воздержимся слать гонца с твоим посланием сейчас. Подождем еще несколько недель, пока я соберу вместе всю нашу силу и удостоверюсь, какая она есть.
Элпидий долго колебался, как ему выйти перед каганом и сказать то, что велено. Но ничего путного так и не надумал. Единственное, на чем мог остановиться и уповать более-менее, - делать вид, будто принес утешительные вести. Ведь император, как бы уже там не было, а соглашается уплатить аварам долг.
Страдал все-таки, проходя в палатку. И не зря. Только заикнулся, что уплачено будет позже, кагана будто из катапульты выбросило.
- Так? - Вскочил из подаренного ими же, ромеями, кресла и встал перед послом, будто гора перед бездной. Сломать палатки. Немедленно! В тот же миг!
Поднялось что-то невероятное. Одни авары вскочили, как ужаленные, и бросились на Элпидия и всех, кто был с ним и в одну минуту выперли их из каганова обиталища, другие, видел, застыли, удивленные, видно, не знали, как им быть.
- Стойте! - силился защищаться Элпидий. - Мы послы великой державы, люди неприкасаемые!
Их не слушали, гнали в поруб и все-таки упаковали туда всех, и не в стенах - бросили в подземелье.
- Варвары! - кричал Элпидий. - Сколько ни учи, сколько не обтесывай их, были и остаются варварами. Постой, бесноватый, наступит наше время, за все поквитаемся.
- Когда наступит? - подал кто-то из посольских голос. - Или ваша милость не знает, что означает это: сломать палатки? Мы обречены, нас велено казнить.
- Не может быть. Не посмеют! - Это варвары, они все могут. Тем более, что сила сейчас на их стороне.
Отозвались и другие. Одни говорили: не надо было затевать эти переговоры, другие шли еще дальше - сетовали на императора Юстиниана, который позвал этих варваров на их беду. Не знал, кого зовет? К антам перестали ходить с татьбой и замирились, видишь, сорок, если не больше лет не сражаются уже. Неужели и со склавинами нельзя было поискать примирения?
Обреченные, как дети, все позволяли себе: поносили усопших императоров, не обходили и живущих. Право, уверены были: им уже все равно. А когда все равно, то чего должны остерегаться? Хоть перед смертью скажут то, что камнем лежит на сердце.
Но поспешили обрекать себя.
Когда верные взяли Элпидия и всех из посольства, которые были с Элпидием, тарханы, особенно те из мужей думающих, что стояли ближе к кагану и почитались больше, чем кто-либо, каганом, обалдели и не решились перечить. Однако до поры до времени. Когда Элпидий и все ромеи оказались вне кагановой палатки, а крики-протесты их слышались еще, хотя и удаленно, кто-то из старших возрастом советников собрался с духом и сказал Баяну:
- Достойный предводитель, я не советовал, бы, делать это.
- Да, так, - заговорили и другие, и довольно дружно. - Не забывай, с кем вышли на бой. Это Византия. Народ ее несчитанный, а пространства необъятные. Есть, кого выставить против нас, есть, где и развернуться. Сегодня ты свободно гуляешь по Фракии, а завтра могут заступить тебе путь, призвать к мечу и копью легионы.
- Дойдет до крайности, - урезонивали и другие, - ромеи замирятся с персами, а город Константина заслонят от тебя. Даже твои храбрые турмы не способны будут положить под копыта такой широкий мир, как Ромелия. Рано или поздно должен будешь уйти за Дунай. Что тогда скажешь и чем оправдаешь то, что казнил на горло ее послов? Все могут простить и забыть тебе, этого - никогда.
- А еще и то помни, Ясноликий: наши послы тоже сидят в Константинополе.
Баян вертелся, будто заведенный, отвечал, лютуя и не подбирая слов в ярости своей, то одному, то другому, наконец, выхватил меч и крикнул таким, какой можно услышать только на поле боя, голосом:
- Я повелел - и повеление свое менять не буду: сломать палатки!
Судьба ромейских послов была, казалось, предрешена. Кто станет возражать такому и подставлять себя под неудержимую ярость. Молчаливые склонились в великоханской палатке, молчаливые и вышли один за другим из палатки.
А все же кто-то взял на себя смелость и шепнул верным: "Не наказывайте ромеев до завтра. Пусть уляжется гнев повелителя, пусть станет спокойным и взвесит все. В покое и мудрые становятся мудрее".
Время оправдало поступок смельчака. На следующий день прискакал из Константинополя гонец от Таргита и уведомил советников, а советники - кагана: все аварское посольство заключено на острове Родос и взято под строгий надзор. Если что-то произойдет с послами от ромеев, его, Таргитова голова, головы всех других из посольства аварского будут насажены на копья и выставлены на посмешище и устрашение при въезде в Константинополь.
Баян думал, как ему быть с послами ромейскими день, думал и второй. А на третий выпустил все-таки из подземелья и сказал, чтобы убирались.
XXIX
Ничто не сдерживало теперь аварские турмы. Каган так и повелел, говоря им: на Константинополь! Идите и берите у ромеев все, что можно взять. А повеление кагана - повеление Неба. Пали после того ромейские крепости Залдапа, Паннасу, Троксум, нависла угроза и над Филипополем и Адрианополем.
Коментиол мог представить себе, какой лютый после всего Баян, а другой силы, которая могла бы угомонить эту ярость, кроме его легионов, нет, и сила не такая уж многочисленная, чтобы брать на себя всех аваров. Надо звать на помощь мысль стратега. Когда она не поможет, ничто другое не спасет уже.
- Что знаете об аварах? - позвал и спросил стратегов своих.
- Немного, достойный. Послухи докладывают: рыскают по Фракии, как голодные волки, ищут хорошей поживы.
- Когда ищут, не сосредоточены, значит.
- Да. Каждая турма действует обособленно, похоже, по своему усмотрению.
- Этим и воспользуемся. Прежде всего, следует, думаю, сбить аварского предводителя с праведного пути. Ты, Каста, иди со своими когортами до горы Эммы и ищи встречи с турмами, что рыскают там. Ты, Мартин, направь свой легион к самому Дунаю, до города Ней. Идти так, чтобы меньше знали про вас, а придя, проявите себя, как можно громче. Я думаю, авары - сплошь конные воины. В наших легионах тоже преобладают они, однако есть и лучники и щитоносцы.
"К лучшему или к худшему это? - спрашивал себя. - Когда придется брать города с высокими и отвесными стенами и вставать лагерем в поле, и щитоносцы, и лучники будут вон как нужны, а когда сойдемся с турмами аваров внезапно, и те, и другие мало что сделают. Тогда потребуются луки и лишь мечники".
Видаки докладывают: турмы Баяна носятся повсюду, сам Баян пока не вышел из Анхиала. Как поведет себя аварский предводитель, когда сойдутся именно там? Засядет за стенами и будет защищать, как все, ворота и стены, или выведет турмы в поле? Здравый смысл стратега говорит: должен бы сидеть за стенами. И все же это говорит смысл просвещенного стратега. Что думает варвар, один бог ведает.
Сколько шел в Анхиал, столько и думал об этом и, придя, как поведет себя в одном случае и как - во втором, а подошел к нему и постучался в ворота - глазам не поверил: ему открыли их и, открыв, сказали: аваров нет в городе, поднялись на рассвете и направились, толочь туманы.
"Вот тебе и варвар, - не поверил себе. - И, как, скажите, я должен понимать его? Узнал, какая сила идет на него, и почувствовал остуду в сердце, или отправился на помощь тем, против которых пошли Каст и Мартин?"
- Куда пошли авары?
- На скифский путь, достойный.
- И все сразу или одни вечером, другие на рассвете?
- Все сразу.
Ясно, значит, и все-таки на скифский путь.
- Послать вслед за аварами выведников, - приказал одному из стратегов. - Узнать, где каган со своими турмами и не спускать глаз. От этого многое зависит. Возможно, вся наша экспедиция.
За таким сборищем всадников, что в турмах кагана, которые шли из Анхиала, не трудно приглядеть. В жаркие годы за ними стояли тучи пыли, а широкая и битая конскими копытами скифская дорога напоминала изуродованную ниву. Нелегко, оказалось, угнаться ромейским легионам, где были и другие, не только конные. Авары удалялись и отдалялись от них. Когда заметили, что за ними идут выведники, засели в глуши на обочине пути и накинули на выведников арканы, а тех, уклонившихся от них, догнали и вырезали. На беду, прошел одной бурной ночью ливень, залил водой путь и скрыл аварские следы. Посланные Коментиолом новые выведники гнали коней скифским трактом день, гнали второй, третий и не обнаружили аваров. Похоже, было, что они воспользовались ливнем и свернули с пути, а куда - поди, узнай теперь.
Коментиол кричал на всех, кто подворачивался под руку, называл простофилями, а совета и утешения от того, как не было и не было. Чтобы не попасть в еще большую беду, должен был встать лагерем и разослать конных по окрестностям, спрашивать народ окольный, не видели недавно отряд татей, не знают ли, куда направились.
Истину люди говорят: ловит рыбак рыбу, а когда-нибудь и рыба его поймает. Кагана с его турмами выведники не встретили - вон слинял где-то, зато наткнулись на кастовых нарочитых, а нарочитые порадовали всех и, прежде всего, Коментиола доброй вестью: легионеры Каста выследили у горы Эмма, неподалеку от города Золдапы, три аварские турмы с полоном и награбленным по ромейским селениям добром и разгромили их до основания. Лишь немногие всадники сумели вырваться из умело наброшенной петли и понесли тревожную весть о безлетье, что постигла непобедимых аваров, в ближайшие, а то и не только в ближайшие турмы. Все остальные либо полегли убитыми, или подняли вверх руки и сами стали пленниками при обозе.
Коментиолу, как предводителю, и не пристало, бы, слишком показывать свою радость. Но кто удержит ее в себе, если прет, словно вода со дна. "Слава победителям!" - хотелось крикнуть, чтобы все слышали и знали: победитель, прежде всего он, потому, что мудро рассудил и заставил аваров забегать по Фракии, уподобляясь испуганным овцам в ненадежном загоне. Удачный умысел предводителя всегда много значил, здесь, в поединке с аварами, и подавно.
- Передайте Касту, - приказал не без пренебрежения, - я рад доблести воинов его легиона. А еще скажите: из-под Золдапы пусть идет, выискивая и громя варваров, до города Нейи - туда, где должен быть Мартин. Я тоже снимаюсь сию минуту и проследую туда. Если поможет бог, там, при Дунае, и сойдемся вместе.
Сказал одно, а сделал другое. Собрал, прежде всего, предводителей когорт и вознес в их глазах Каста. Было это необычное собрание - нечто похожее на маленький пир за победу, поэтому не обошлось без веселого застолья, а за столом - без похвальбы. Подносил братницу - и растекался мыслью по древу, выпивал имеющееся в ней - и снова думал вслух: если все будут такие старательные и будут идти определенными им, предводителем, следами, каган аварский непременно опростоволосится и вынужден будет уйти. Первое, что должны сделать, оставив лагерь, - разыскать кагана Баяна и его турмы. Это альфа и омега всех последующих действий их легионов, залог полной победы, если хотят знать.
Говорил и говорил, о чем думает. А пока думал и хвастался, размышляя, кагана разыскал другой предводитель ромейского легиона - самый молодой среди стратегов Мартин.
Ему менее, чем Касту, везло в пути. Когда и случались авары, то не больше сотни. А то небольшое утешение. Во-первых, безопасные из безопасных были, а во-вторых, перегруженные нахапанным. Брали их, словно кур на насесте. Поэтому и к крепости Нея прибыл без громкой славы. Уж засел у Неи и стал ходить по окрестностям, случалась и крупнее рыбка. А в один вечер прискакали на взмыленных жеребцах выведники - те, что были на дальних от Неи окрестностях, и забили тревогу: по пути, который ведет с полуденного востока к крепости Нея, движется сам Баян с четырьмя турмами. Встрепенулось сердце, встревожилась и мысль. То не шутки: самого кагана шлет судьба. Как же ему быть? Притаиться в крепости, дать аварам возможность подойти, а уж биться с ними или выйти и встать на пути кагана лагерем? Крепость так себе, надежда на ее стены невелика. Остается другое: выйти и встать лагерем, а крепость держать позади, как твердь, которой, в случае чего, можно заслонить себя.
Так задумал стратег, так собирался и поступить. А вышел и расположился - и должен отбросить и это, казалось, твердое уже намерение: подъехали гонцы - те, кого послал следить за передвижением аваров, и сказали: каган становится лагерем на ночлег.
- Настоящим лагерем или всего лишь на ночлег?
- Никаких приготовлений не наблюдается, похоже, только на ночлег.
Матерь божья! Что если это и есть он, третий и наилучший выбор: воспользоваться теменью ночи, мирным сном супостата своего и ударить на него неожиданно, сразу и отовсюду?
Мартин - молодой среди стратегов, а молодости свойственно это: гореть в огне желаний своих, тем более, когда те желания - слава, и не знает удержу. Не поверил гонцам, сам отправился на разведку и решился: подошел ночью к аварскому лагерю и напал на него, когда кагану и его турмам особенно сладко спалось.
Дерзновенность и оправдала себя. Авары не ожидали нападения, да еще такого стремительного и не стали защищаться. Кто мог, тот вырвался на неоседланных жеребцах, кто нет, тот убегал куда видел, чтобы дальше от лагеря, ставший полем боя, и дальше поля боя, что не сулило победы.
Верные не покинули кагана. Встали на защиту своего предводителя стеной и все-таки вытащили его из той круговерти, что завертела всеми на поляне, а поскольку не знали, кто совершил нападение, сколько напавших ночью, засели с Баяном на одном из поросших гущей островов на придунайских озерах и притихли там, дожидаясь дня, а с ним и добрых перемен.
Знал бы стратег Мартин, где скрывается Баян, не гонялся бы за теми, что убегали по сторонам, дождался бы дня и взял бы наиболее беспокойного, из всех беспокойных, варвара без крика и шума, а взял бы предводителя аварских турм, пожалуй, положил бы конец всей их татьбе, а может, и аварам, как племени. По молодости или по каким-то другим причинам не догадался стратег Мартин порыскать на придунайских островах, а каган воспользовался этим, пересидел позор и объявился вскоре там, где не было ромеев. Гнев имел на них нечеловеческий, так и клич не замедлил бросить: "Авары, ко мне!"
Собирались вместе две силы, не сегодня, так завтра должна произойти сеча, которой и ромеи, и авары до сих пор избегали, хотя уверены были: рано или поздно избежать не смогут. Легион Каста объединился с теми, что были с предводителем, а на другой день всех их нашел гонец от Мартина и объявил: ромеи второй раз стали победителями в поединке с аварами, на этот раз верх взят над самим каганом.
Долго и громогласно катились долинами радостные звуки, возносились вверх мечи и копья и сияли радостной новостью лица. Но больше всего радовался сам предводитель ромейских легионов - стратег Коментиол.
- Легионеры! - поднялся на стременах и призвал к тишине. - Мы недалеко от ожидаемого. Когда уже сам каган остался без турм, с остальными справимся. Клятву даю через неделю-другую положим конец нашему походу против аваров.
Ждал и не мог дождаться встречи с самим Мартином - хотелось знать не только последствия, но и подробности погрома. Это же не шутки. Две такие победы и обе без особого ypoна. Так, у горы Эмма, посекли и пленили три турмы и у города Нея четыре. И какие турмы! Надежные, те, которые Баян именует верными.
Свидание с Мартином несколько приглушило, правда, его радость. Мартин абсолютно все подтвердил, что сказал гонец, и должен был признаться, что огляделся позднее и увидел: погибло аваров значительно меньше, чем разбежалось, и больше всего угнетает его, стратега Мартина, так это то, что среди убитых на поляне и за поляной не нашли кагана.
- А ты уверен, что это были турмы кагана?
- Пленные показали это. Да и наши выведники видели, как он становился лагерем.
- Хм. Жаль, если так. Ну, и не печалься. Или с тебя не достаточно и того, что заставил бежать храброго из храбрых и оставил в дураках мудрого среди мудрых.
- Не достаточно, предводитель. Раненый кабан яростнее невредимого.
Коментиол должен был согласиться, особенно позже, когда рожденная победой радость улеглась, а известия об аварах стали вызывать настороженность. Выведники всякий раз вернее и надежнее утверждали: аварские турмы отправляются на Маркианополь. Не иначе как зовут их туда, а если так, зовет каган.
- Этого не может быть! - то ли удивлялся только, или возмущался Мартин. - Что же он не домой, а из дома убегал?
- А если убегал с перепугу? - пошутил кто-то из стратегов.
- И это могло быть, - мыслил вслух Коментиол. - Но, больше всего, появление его в Маркианополе склоняет к другой мысли: именно там сосредоточена аварская сила. Если не в самом Маркианополе, то вблизи от него.
Помолчал секунду и снова к Мартину:
- Ты преследовал его до сих пор, преследуй и дальше. Пошли отряды выведников на все пути и по всем окрестностям. Должны не только видеть, но и точно знать, только ли тех, что рыскают по Мезии, собирает каган, или и тех, что имеет в Паннонии.
- Будет сделано.
Мартин круто повернулся, уходя, и в той его ретивости виделась не только решимость во что бы то ни стало доконать Баяна, а уверенность: все-таки доконает.
"А если и вправду случится такое? - подозрительно забеспокоился Коментиол. - Предводитель он не из худших, а молодость позволяет быть до безумия отважным. Как предстану перед легионерами, особенно перед императором? Не скажут ли: Каст имел над обрами победу, Мартин - тоже. А где был и что делал, чтобы взять верх над аварами, Коментиол? Может быть, пора и нужно было бы уже взять на себя Баяна?… Впрочем, - передумывает, - была бы победа, славу как-то уж поделим".
Знал: Мартин не так быстро справится с тем, что возложил на него, так как должен подумать и определиться, где встать лагерем, чтобы и защита была надежной, и супостата своего не упускать из поля зрения. Надежной крепости поблизости не было.
"Наилучшее действие, - остановился на мысли, - если перекрою проходы в горах. А так, и с каганом не разминусь там, тем более, как вздумает идти к Фракии, и горами подопру себя твердо".