- Он сейчас кучером у Персиановой. Он вольный. Старик Марсов любил отпускать слуг на волю, чем сильно их портил и что не принесло пользы его сыну… Вот Мороз подошел к саням и заглянул внутрь. "Что, он заходил к нам?" - спросил он Василия. Кучер ответил: "Да". "Моя жена его приглашала?" "Да! - ответил Василий. - Твоя жена остановила его, когда мы проезжали мимо дверей, и пригласила откушать чашку кофе, который приготовила для него, чтобы он отогрелся". "И он вошел?" - спросил со смехом Мороз. "Да, он вошел", - ответил кучер. Тогда Мороз выхватил из-за пояса нож и сказал Василию: "Если ты поможешь мне, то я тебе дам сто рублей, а если не поможешь, то зарежу тебя, как цыпленка!.." Василий начал было звать своего барина, но тот спал. "Ты можешь кричать хоть до хрипоты, - зло засмеялся Мороз, - он тебя не услышит! Он выпил кофе, а с него спится…" Я, барыня, не понимал ничего да к тому же так продрог, что думал, что умру! Только Василий вступил в разговор с Морозом, и они долго о чем-то говорили. Потом они взяли барина за руки и за ноги и отнесли в чащу по другую сторону дороги. Там они его посадили на упавший ствол дерева. Барин позволял делать с собой, что угодно, так как был без сознания! Они расстегнули у него шубу, но не снимали ее.
- И ты не закричал? - воскликнула Раиса, вся бледная от ужаса. - Ты не попробовал его защитить?
- Что я мог поделать? Я был один, а их двое! Ведь барин-то был, как мертвый!.. Это-то и есть мой грех, барыня! Да простит меня Господь!.. Они продержали барина в лесу пожалуй с час… Пока они несли его, я вернулся к своей лошади. Когда прошло больше часа, я подумал, что они уже уехали, как вдруг услышал, как Мороз сказал: "Вот так никто ничего не скажет! Он плохо сделал, что заснул: когда засыпают в такой мороз, то это навеки!.." Они посадили барина в сани и укутали в шубу, но он уже не храпел: он был мертв… Да примет Господь душу его!
- Значит, Марсов погиб, еще не доезжая до города? - спросила потрясенная Раиса.
- Я же тебе говорю, - ответил нетерпеливо Тихон, - что он помер, еще не выезжая из своего имения. Может в кофе, приготовленном Маврой, было что-нибудь подмешано! Не кофе же заставило его так спать!
- Мороз и его жена совершили преступление, и они злословят невинную вдову?!
- Мороз убил своего родного брата! Я тебе это говорю как перед Богом! - произнес старик, осеняя себя крестом в подтверждение своих слов.
- И ты мог молчать? - снова воскликнула Раиса, полная ужаса. - Не донес на убийц, дозволил обвинять невинную, несчастную вдову?
- Во-первых, - возразил сурово Тихон, - я вернулся домой с отмороженными ногами… Напрасно моя жена лечила их - ничего не помогало! И с тех пор я болею. Да если бы я и донес, суд не поверил бы моим словам! И я был бы убит Морозом потихоньку в лесу: ведь он обещал убить Василия и не стал бы стесняться со мной! Мой грех, барыня, в том, что я молчал, но мне не хотелось умереть, не рассказав кому-нибудь про убийство!.. Теперь может идти и поп!
- Зачем же ты рассказал мне все это? - спросила Раиса. - Я же не священник и не имею власти отпускать грехи!
- Ты, - сказал тихо старик, взглянув на нее, - очень добрая женщина и всем делаешь добро! Когда я умру, ты можешь говорить все, что тебе угодно!
Он повернулся на другой бок и притворился спящим…
Раиса тихонько вышла из избы…
Выйдя из душной атмосферы темной избы, она глубоко вдохнула свежего воздуха. Уже подходя к своему дому, она вдалеке заметила Елену с сыном, возвращавшихся с прогулки.
Иногда днем Марсова решалась выходить за пределы своего парка, чтобы дать возможность ребенку подышать свежим воздухом. Раиса, вся еще во власти ужаса от услышанного, побежала по дороге и, свернув в поле, догнала свояченицу раньше, чем та вошла в парк.
Марсова, услышав, что ее зовут, остановилась. Она вначале не узнала Раисы, которая с проворством, редко встречающимся у светских женщин, бежала к ней, но узнав, Елена не удержалась от улыбки: ее порадовала эта поспешность увидеть ее после стольких месяцев, проведенных Еленой в одиночестве.
По светским понятиям Раиса была самым злейшим врагом Елены, но последняя не могла удержаться от движения симпатии при такой искренности.
Запыхавшаяся Раиса остановилась около свояченицы, не будучи в силах говорить. Елена, улыбаясь, протянула ей руку, и молодая женщина подала ей свою.
- Мама, - сказал вдруг Саша, пристально глядя на Раису, - эта тетя приходила, когда я был болен?
- Ты меня узнал? - радостно спросила его Раиса.
- Да! Вы такая добрая тетя и так хорошо меня лечили!
Саша взял руку Раисы и с рыцарским уважением, комичным и трогательным у ребенка в эти годы, поцеловал ее.
Марсова улыбалась.
Раиса поцеловала мальчика в лоб, а затем обратилась к матери.
- Я узнала потрясающие новости, - сказала она, - вы скоро оправдаетесь в глазах всего света!
Марсова, побледнев, облокотилась на ограду парка.
- Вы что-нибудь узнали? - прошептала она.
- Я знаю все: место, имена. У меня лишь один свидетель, но их скоро будет двое!
Она помолчала, заметив, что Елена едва стояла: бледность все больше и больше разливалась по ее лицу.
- Имейте ко мне доверие, - тепло проговорила Раиса и вторично поцеловала мальчика, глядевшего на нее с удивлением и страхом.
- Что вы хотите делать? - спросила Елена слабым голосом.
- Все, что необходимо, когда имеешь право на своей стороне, - порывисто ответила молодая женщина. - Я поклялась всю свою жизнь посвятить на это дело!
Глаза обеих встретились, и Елена слегка покраснела.
- Если вы меня выручите из такой беды, мой брат способен…
Раиса, густо покраснев, опустила глаза. Мальчик подошел к ней и доверчиво стал гладить ее мягкую нежную ручку.
Елена печально покачала головой.
- Сама я ничего не могу сделать, - прошептала она, - и мне так страшно…
Длинная тень обрисовалась невдалеке.
- Видите, - сказала в страхе Елена, - за мной всюду следят!
- За вами ли? Быть может, за мной?
- О! Вы посланы царем, вы священная особа! Разве вы не заметили, как вас все здесь уважают?
Слова Елены дышали грустью.
Раиса поняла ее.
- Служил у вас кучер Василий? - спросила она, меняя разговор.
- Да, он ездил с мужем.
- Не удивляйтесь, если вы увидите его у меня! Я хочу взять его к себе в услужение!
Елена хотела что-то сказать, но Раиса остановила ее.
- До свидания, - проговорила она, - возвращайтесь к себе!
И обе женщины расстались.
Не пройдя и десяти шагов, Раиса встретила вечно улыбавшуюся Мавру.
- Добрый вечер! - сказала крестьянка.
Раиса, слишком возбужденная, чтобы отвечать, кивнула головой и пошла быстрее.
Мавра осталась неподвижной, глядя ей вслед.
- Какое несчастие, - прошептала она, - что эту нельзя удалить отсюда!
37
Не прошло и недели, как Персианова была крайне удивлена: коляска графини Грецки, запряженная четверкой вороных, остановилась у ее крыльца и Раиса, сама Раиса вышла из нее.
Удивление это было так сильно, что Персианова оставалась неподвижной и тогда, когда Раиса вошла в гостиную… Она широко раскрытыми глазами смотрела на гостью, думая, что это сон. Но Раиса, одетая в полутраур, подошла к ней и протянула руку.
- Вы видите, сударыня, - сказала она, - я осмелилась приехать к вам!
Лицо Персиановой расплылось в широчайшей улыбке. Визит Раисы считался честью, которой все добивались. Эта ничтожная дочь фельдшера так сумела поставить себя, что в провинции стояла выше всех мнений.
Если бы молодая женщина, случайно ставшая графиней Грецки, вздумала бы искать знакомств в провинции, то нет сомнения, все двери были бы закрыты для нее. Но она повела замкнутую жизнь, ни с кем не знакомясь, и это дало повод заискивать у нее.
- Прелесть, прелесть! - затараторила Персианова, с истинным восторгом любуясь своей гостьей. - Я очень счастлива.
Ее счастье в самом деле было велико: она теперь всем могла рассказывать, что принимала у себя графиню Грецки.
Раиса, улыбаясь, расточала комплименты хозяйке, выказывая тем свое расположение.
Персианова от всего приходила в восторг: платье, ленты, прическа гостьи, - все было найдено восхитительным… А уж когда эта "ничтожность", которую хотели заранее исключить из провинциального общества, соизволила откушать скромный обед - восторг Персиановой дошел до кульминационной точки!.. Не было той жертвы, которую она бы не исполнила, если бы ее попросила Раиса.
Но молодая женщина ничего не требовала от хозяйки, наоборот, сама любезно предложила ей прислать фасон какого-то необычайного корсажа, скрывающего полноту вдвое.
- Придется ли мне взамен сделать вам что-нибудь приятное? - спросила Персианова.
- А если бы я вас поймала на слове? - произнесла Раиса с самой очаровательной улыбкой.
- Я была бы в восхищении!
- Быть может, что и найдется!
После обеда дамы, поговорив о лошадях, пошли осматривать конюшни.
Кучера расхваливали лошадей, и Раиса принуждена была выслушивать описание их качеств. Пока Персианова высыпала все свои познания, молодая графиня оглядывала окружающее.
Один из кучеров, суровый и мрачный, не остановил на себе ее взгляда. Другой, хотя и более молодой, имел какое-то дикое выражение, как у людей, злых на все окружающее и даже на самих себя. На нем-то и остановилось внимание Раисы.
- Как зовут этого кучера? - спросила она, пока тот вел рысака.
- Василий. Это бывший слуга вашей свояченицы.
- Давно он служит у вас?
- Скоро год! Он хороший кучер, но немного мрачен и нелюдим! Его не любят здесь. По правде сказать, я сама предпочитаю Григория.
- Мне говорили, что он хорошо знает здешние места, - сказала Раиса. - Жаль, что он служит у вас, а то мой кучер, прибыв из Петербурга, куда он был отправлен мальчиком, иногда путается в моих дальних поездках! Если бы Василий служил у кого-нибудь другого, я бы доставила себе удовольствие переманить его, но с вами мне совестно так поступить.
- Ах, Боже мой, нисколько! - возразила Персианова, позвав кучера. - Василий, - сказала она ему, - хочешь ли ты перейти к графине Грецки? Она желает нанять тебя.
Василий взглянул на Раису. Молодая женщина выразила полное бесстрастие.
- Дело в том, что я не люблю тех мест, - сказал он холодно.
- Должно быть, он там был несчастен в любви, - сказала Персианова по-французски, уверенная в своей прозорливости.
- А я бы так хотела узнать мое имение, - сказала развязно Раиса кучеру. - Если желаешь служить у меня, я дам тебе двадцать рублей в месяц.
- Милочка моя! - воскликнула хозяйка. - Вы сделаете их крайне неприступными, если будете платить такие деньги!
- Это моя фантазия! - возразила Раиса. - А кто их не имеет?
Василий был жаден. Предложенная большая плата притягивала его, к тому же известная аксиома говорит: "Злодей рано или поздно возвратится к тому месту, где совершил преступление".
Уже давно Василий чувствовал желание увидеть лиц, причастных к преступлению, воспоминание о котором он тщетно пытался отогнать от себя.
После короткого колебания он ответил:
- С позволения барыни я согласен!
- Это решено! - сказала хозяйка.
- Вот мы и квиты, - любезно произнесла Раиса, возвращаясь в гостиную. - Вы занимаете у меня фасон корсажа, а я у вас - кучера.
- Скажите лучше, что избавляете меня от него, - заключила Персианова, - его лицо было мне более чем противно!
Василий уехал в тот же вечер с Раисой.
На следующий день к великому неудовольствию графских слуг новый кучер сидел на козлах.
Персианова была сильно удивлена и огорчена тем, что более никогда не видела Раису в своем доме.
38
В течение пятнадцати дней Раиса ездила со своим новым кучером.
Погода стояла великолепная, рожь хорошо наливалась. Молодую женщину опьяняла быстрая езда на безукоризненной тройке.
Василий, беспокойный сначала, вошел в колею. Он не пошел навестить своих бывших сослуживцев, и казалось, дом Марсова никогда ему не был знаком, но однажды был застигнут врасплох.
Возвращаясь с лошадьми с реки, он очутился лицом к лицу с Иваном Морозом, который имел вид не только покойный, но даже насмешливый.
Иван Мороз был здоровенный мужик с рыжей бородой и с глубоко посаженными глазами, отчего они казались маленькими.
Его подвижный пытливый взгляд постоянно перебегал с предмета на предмет.
- Вот, брат, ты опять у нас, - произнес Мороз, став поперек дороги.
- Да, - проворчал Василий, - не велика важность.
- Эге! У тебя хорошая госпожа, очень богатая, любезная. Постарайся хорошенько служить ей, чтоб с нею не случилось чего дурного! А то тебе всегда везло!
- Да накажет тебя Создатель! - прорычал Василий и погнал лошадей по дороге, рискуя задавить говорившего с ним.
Это была их единственная встреча.
Морозу ни к чему было так говорить этому человеку, более жертве преступления, чем соучастнику…
Василий был жаден, но не испорчен. Покинув службу у Марсовой раньше, чем мнение света обвинило ее в смерти мужа, он с тех пор не занимался толками, но когда узнал из сплетен прислуги, что Марсову обвиняют в отравлении, и что сын ее едва не последовал за отцом, его стали мучить угрызения совести.
Раиса изучала малейшие оттенки на лице Василия: она изучала тайную работу совести в огрубелой душе.
Однажды она проезжала мимо сада свояченицы в часы ее прогулки. Они обменялись издали взглядами и улыбкой.
Весь этот день Василий оставался мрачен и, отказавшись от ужина, ушел в сарай под предлогом нездоровья.
Прошло около месяца…
К старику Тихону с наступлением хороших солнечных дней возвратились силы, а ревматизм ослаб несколько, сосредоточившись в ногах.
- Как бы мне хотелось сходить на богомолье к Сергию, - часто повторял он Раисе.
Но ноги его не были в состоянии нести его так далеко.
- Слушай, - сказала ему однажды Раиса. - Ты вот дал обет идти к Сергию, а идти туда пешком не можешь! Я прикажу отвезти тебя в карете, но с одним условием…
- Благодетельница моя, - радостно воскликнул старик, - да все, что захочешь! Приказывай, я все исполню, лишь бы мне выполнить обещание перед Богом!
- Хорошо! Ты будешь делать все, что я тебе прикажу, а за это я обещаю тебе, что помогу тебе съездить в монастырь! Для этого необходимо, чтобы ты жил у меня.
- Зачем? - спросил старик. - Мне и здесь хорошо.
- Ты не выздоровеешь здесь, - уверенно возразила Раиса. - Ты вот обещал мне во всем повиноваться, а сам отказываешься!
- Делай, как знаешь, - проворчал недовольно Тихон.
Ему не хотелось перебираться из своей грязной избы в большую, светлую комнату, в которой чувствовал бы себя чужим и как бы потерянным.
Раиса поместила его в одной из людских по возможности низкой, но чистой и светлой.
Дети прислуги играли на дворе, и их звонкие голоса развлекали старика. Дворняжки часто навещали его, открывая дверь мордой, и выскакивали через открытое окно, когда посещение им надоедало.
Все это помогало Тихону коротать время, а светлым лучом в его новой жизни было ежедневное посещение его Раисой в продолжение четверти часа.
- Ты обещала мне, что я выздоровлю и поеду к Сергию, - напоминал он ей каждый раз.
- Непременно, - соглашалась Раиса, когда видела его более страдающим, чем всегда, - но ты обещал мне слепо повиноваться, и вот я хочу о чем-то поговорить с тобой.
- Приказывай!
- Ты знаешь, что Василий здесь?
- Да, я его видел, - ответил Тихон.
- Так вот, он придет сюда, и ты ему скажешь все, что рассказал уже мне.
- Нет, нет! Ни за что, благодетельница! Прикажи что-нибудь другое!
- Мне кроме этого ничего не нужно!
- Я ничего не скажу, - ответил решительно Тихон, поправляя одеяло на своих опухших ногах.
- Делай, как знаешь, - произнесла Раиса, - но тогда ты не поедешь к Сергию и умрешь без покаяния! Твой грех не только будет мучить тебя, но еще когда тебя спросят, почему ты не исполнил данного обета, ты должен сказать лишь одно, что не захотел!
Молодая женщина нашла слабую струнку старика: эта смесь религии и суеверия только и могла тронуть душу старого Тихона… Все же старик был так упрям, что Раисе тяжело было вести борьбу с ним, и мужество не раз готово было покинуть ее.
Наконец Тихон, побежденный и строгостью Раисы и ее отказом отвезти его к Сергию, обещал выполнить то, что от него требовалось.
Получив согласие, Раиса поспешила воспользоваться им, так как старик мог раздумать. Еще с утра она приняла меры к тому, чтобы Василий встретился с Тихоном при ней.
Кучер не знал старика, никого не выделяя из толпы слуг, поэтому он спокойно вошел со связкой писем в маленькую, светлую комнату.
- Положи письма на стол, - приказала Раиса.
Пока Василий исполнял приказание, Раиса подошла к дверям и встала так, что при его возвращении она стояла на его дороге.
Приличие требовало, чтобы слуга ожидал приказания, и Василий с фуражкой в руке ждал.
- Правда ли, - спросила его Раиса, - что ты служил у моего зятя Марсова, когда тот умер?
Мертвенная бледность разлилась по лицу кучера. Он глянул на дверь, затем на окно и кашлянул в руку, чтобы скрыть смущение.
- Правда, - ответил он.
- Мне сказали, что ты ездил с ним в день его смерти.
Раиса говорила так спокойно, что кучер подумал, что это только женское любопытство, которое необходимо удовлетворить.
- Опять-таки, правда, - сказал он.
- Когда ты заметил, что твой барин умер? - спросила Раиса, не глядя на слугу.
Она, перебирая кружево зонтика, казалась совершенно равнодушной.
- Как и все, - более уверенно ответил Василий. - Когда мы подъехали к барскому дому и стали звать барина выходить из саней.
- Только тогда? А во время дороги барин не разговаривал?
- Он с нами не разговаривал в дороге, да и в такой холод трудно было говорить!
- Сколько времени вы были в дороге?
Василий внимательно взглянул на молодую женщину. Невольная дрожь пробежала по его телу.
- Я не помню, - ответил он с меньшей уверенностью.
- В котором часу вы выехали?
- В шесть часов вечера.
- А воротились назад?
- В десять с половиной.
- Вам понадобилось четыре с половиной часа, чтобы сделать двадцать пять верст?
Раиса уже не играла зонтиком: ее взгляд искал встречи со взглядом Василия.
- Барин останавливался у жены Ивана Мороза, - ответил он.
В комнате воцарилось такое глубокое молчание, что было слышно тиканье карманных часов Раисы.
- А больше вы нигде не останавливались? - спросила она.
- Нигде, - тихо ответил кучер.
Тихон безмолвно слушал, подумывая о том, что прикажет ему говорить барыня.
После короткого молчания Раиса сказала:
- А вот этот старик думает, что видел тебя тогда в лесу.
Василий бросил отчаянный взгляд вокруг себя. Его дикие глаза остановились на Раисе. Встретив ее взгляд, он заметил, что эта женщина не боится его.