- Вы сами знаете, что нет! - в отчаянии вскричала Раиса. - Вы отлично знаете, что только один из вас должен был бы искупить вину! Не жестоко ли с вашей стороны скрывать его имя? Даже в вашем присутствии я столько вынесла унижения, не зная, могу ли я смотреть прямо в глаза или…
Она закрыла лицо, покрытое смертельной бледностью, и отшатнулась к решетке. Мысль отомстить промелькнула в голове Грецки, и он с радостью ухватился за нее.
- Что вам за дело? - развязно сказал он. - Вы имеете все, чего желали: имя и состояние! Разве не довольно?
Раиса гордо выпрямилась при этом оскорблении.
- Да, - ответила она, - я желала носить имя, которое должно было мне принадлежать! Если высочайшее распоряжение правильно, скажите мне это: я хочу, я имею право это знать!
- Узнайте это от тех, кто помог вам так хорошо отомстить! От меня вы ничего не узнаете, уверяю вас! Кончим эту комедию, сударыня! Вы отлично знаете то, что стараетесь прикрыть незнанием!
- Клянусь Богом! - горячо воскликнула Раиса, в знак данной клятвы приложив руку к образу Спасителя. - Я ничего не знаю!
Она была восхитительно хороша в эту минуту: гнев, страдание и то чувство, которое не делало Грецки ее врагом, - все это придало ее красивым чертам какое-то сверхъестественное очарование.
Молодой человек невольно вспомнил "Красный кабачок", душу раздирающие крики, мольбы Раисы, слезы и борьбу в темноте…
"Очень возможно - подумал он, - что ей неизвестно, что то был я".
Чувство жалости стеснило его грудь, он уже готов был открыть Раисе тайну, как вдруг на улице раздался звон бубенчиков… и инстинкт мести превозмог…
- Вы не знаете? Тем лучше: это будет вам наказанием за причиненное нам зло! Прощайте, сударыня, будьте счастливы!
Он быстро удалился, с глубокой иронией произнеся последние слова.
Раиса, увидев, что он ушел, а с ним исчезла последняя ее надежда, упала перед образом.
- Господи! - сказала она громко. - Если бы это был он. Как бы я его любила!..
Звон бубенчиков, смущенный шепот голосов, выражавших свои пожелания, вывели ее из апатии, оторвали от горьких дум…
Отец, долго ждавший ее с беспокойством, вошел в церковь.
- Они уезжают! - сказал он.
Раиса подошла к окну.
С обнаженными головами под снегом, падавшим большими хлопьями, осужденные принимали последнее благословение священника.
Трое молодых людей, уезжавших в ссылку, производили странное чувство… Солдаты, любившие их, с факелами в руках, выстроившись, освещали путь отъезжающим. Послышался плач госпожи Собакиной, прощавшейся с сыном, она была почти без чувств…
Княгиня Адина поцеловала брата с небывалой твердостью. Что касается Грецки, то он, получив благословение своей тетки, сел в кибитку и больше не оборачивался.
Кибитка, окруженная конными жандармами, тихо тронулась по дороге, покрытой свежевыпавшим снегом.
Раиса следила за ней, пока она не скрылась, а потом, повернувшись к отцу, сказала твердым голосом:
- Едемте!
У подъезда их ждал придворный лакей.
- Карету графини Грецки! - громко крикнул он.
Карета Валериана, запряженная прелестными рысаками, приблизилась к крыльцу.
- Куда прикажете ехать? - спросил лакей, помогая Раисе и ее отцу сесть в карету.
- К нам, - ответил Поров, - в наш бедный маленький домик!
Карета помчалась в направлении, противоположном тому, в каком уехали осужденные.
Когда Раиса вышла из кареты, кучер спросил о дальнейших приказаниях.
- Возвращайся домой! Завтра я увижу, - ответила ему Раиса.
Карета быстро скрылась.
Молодая женщина вошла в свой бедный домик, в котором провела все свое детство и юность. Обе старые служанки, кухарка и горничная, ожидали ее с поздравлениями.
Какая перемена за один день!..
Могла ли она утром предвидеть все случившееся?.. А если бы предвидела, то согласилась ли бы она на все это!..
Раиса не смогла ответить на эти вопросы.
22
На следующий день Раиса, проведя бессонную ночь, встала все же рано. Ум ее усиленно работал. Возникший в ее голове вопрос оставался неразрешимым, и она оставляла его, чтобы задать себе новый…
Она одела свое черное платье и в сопровождении отца отправилась на могилу матери. Кладбище было недалеко, поэтому они пошли пешком. Ночью выпал большой снег и на дороге ослепительной белизны лишь кое-где виднелись следы санных полозьев, шедшие к воротам кладбища, украшенным черным крестом.
Отец и дочь шли молча, не глядя друг на друга. Порову представлялась погребальная колесница, увозящая тело его доброй, верной жены… Полный грусти при воспоминании о счастливом времени, проведенном с женой, он размышлял о полученном блестящем возмездии…
Раиса, думая о том же, представляла себе радость матери - если бы она была жива! Чувство одинаково тяжелое и приятное наполняло ее при воспоминании о случившемся накануне… Сильное горе переносило ее в Сибирь, и она мысленно следила за кибиткой, уносящей ссыльных, укоряя себя за то, что она меньше думает об умершей от горя матери, чем об этом человеке - ее недруге и муже…
Они пришли на могилу Поровой.
Старый фельдшер истратил все свои скромные сбережения, чтобы соорудить приличный памятник умершей жене…
На могиле, на куске гранита красовался металлический крест с вделанным в него образом Божьей матери, и имя умершей, выведенное золотом, блестело над следующей эпитафией:
"Блаженны страждущие, яко тии утешатся".
Раиса прикрепила к кресту венок из белых роз, надетый на нее накануне.
"Ни жена, ни мать, - горько подумала молодая женщина. - На моей стороне все горе замужней жизни, радостей же я знать не буду… Они думают, что я отомщена, а я несчастна, более несчастна, чем была".
Вернувшись домой, Раиса заметила слабость в походке отца. Если вчера у графини Грецки он показался ей постаревшим и очень изменившимся, но еще полным сил и энергии, то сегодня, когда его задача была доведена до конца, он изнемогал от тяжести двойного горя и его растерянный вид и усталая походка сразу показали ей, что отец долго не проживет.
Молодая женщина предвидела полное одиночество в будущем и горько думала о том, что некому будет ее утешить, когда она потеряет последнего близкого ей человека, отца!.. Мысль ее перенеслась на сосланного, и невольная слеза упала на ее черное платье.
Войдя в дом, они удивленно взглянули на толпу друзей, ожидавших их с цветами. Известие о благосостоянии Раисы притянуло их к этому очагу, от которого они так недавно постыдно бежали.
Женщины, состоявшие в родстве или бывшие короткими знакомыми, пришли узнать, что думает делать Раиса со своим состоянием. Те, которые не могли придти сами, прислали своих слуг с поздравлениями и цветами.
Молодая женщина холодно принимала дружеские излияния этой толпы: она знала им цену. А своим возвышением она так мало гордилась, что посетители, удаляясь, были проникнуты полным уважением к ней.
* * *
Когда все ушли, Поров и Раиса, переодевшись, вышли. Они отправились на квартиру Валериана Грецки.
Там царило полное смятение…
Полученные от властей приказания нагнали страх на необразованную челядь. Слуги думали, что теперь новая их госпожа имеет право жизни и смерти над ними. Она была как полновластная царица над своими подданными!
Дом был в полном порядке, лошади, заботливо прикрытые попонами, стояли в упряжке, экипажи блестели, как новые.
Раиса с тяжелым сердцем поднялась по лестнице, обитой красным сукном, и вошла в покои своего мужа.
- Как он богат! - сказал Поров.
Раиса, очень довольная тем, что он не сказал: "Как мы богаты!", повернувшись к нему, наградила его взглядом, полным детски-искренней благодарности и признательности.
Громадное богатство Валериана Грецки всюду проявлялось в предметах барской роскоши! Начиная с передней, украшенной дубовой панелью, до будуара, где серебряный умывальник покоился на итальянском мраморе, - все кругом дышало блеском и негой высшей знати.
Тонкий вкус выражался в качестве предметов, а не в количестве их. Все было прекрасно: мягкость материи, удобство мебели, ясность больших зеркал! Все удостоверяло, что хозяин был богат и умел хорошо распорядиться своим богатством.
Старый дворецкий, родившийся в дворце графов Грецки, шагом сопровождал своих новых господ. Он вынянчил Валериана, любил его без памяти и был убит его ссылкой. Он отдал бы остаток своей жизни на то, чтобы сопровождать своего господина, но это было воспрещено.
Подойдя к спальне Валериана, он распахнул настежь двери, как и во всех других комнатах, и стал в стороне.
Поров вошел, но Раиса не решалась: ей казалось неловким войти в комнату мужчины и она покраснела.
- Что же ты? - обратился к ней отец.
Она, стесняясь и стыдясь, вошла.
Роскошная мебель выдавала утонченный вкус. Кровать, узкая и короткая, настоящая лагерная койка с тонким тюфяком была покрыта тонким голландским полотном, и байковое одеяло как бы ожидало возвращения своего хозяина.
- Барин сам убил медведя, - сказал старый дворецкий, указывая на чудесный медвежий мех, служивший ковром перед постелью.
Все молчали…
Ободренный добродушным отношением и величавым достоинством Раисы старик прибавил:
- Вы будете жить здесь, сударыня? Прикажете приготовить обед?
- Нет, нет, - мы не будем жить здесь! Не правда ли, отец?
- Конечно, нет, - ответил и Поров.
Дворецкий удивился.
- Тогда не прикажете ли нанять для вас другое помещение?
- Нет, - ответила Раиса, - не надо: мы будем жить у себя.
Дворецкий еще больше удивился.
- Как прикажете, - сказал он со вздохом. - Барин очень любил эту комнату.
Раиса окинула взглядом предметы, близкие хозяину и любимые им: несколько книг, фамильные портреты, маленькие безделушки украшали туалеты, - все воспоминания о друзьях, а может быть, и о любовницах!
- Чей это портрет? - спросила Раиса, указывая на портрет молодой, чрезвычайно красивой женщины с холодными чертами лица.
- Это сестра графа Валериана, ваша светлость, - ответил старик.
Раиса перевела свои взоры на другой портрет, повешенный над кроватью, в голубой бархатной раме.
- А это? - снова спросила она.
- Ах, Боже мой! - с грустью произнес дворецкий. - Это умершая графиня, ваша свекровь! Граф хотел увезти ее портрет с собой, да, должно быть, позабыл!
- Надо отослать его немедленно! - с живостью сказала Раиса.
- Ах, госпожа, - проворчал старик с укоризной, - мы не имеем права ни до чего дотронуться: это все вам принадлежит!
Раиса глянула на дворецкого и, подумав немного, спросила:
- Где чемоданы графа?
- Какой вам нужен?
- Принесите небольшой чемодан!
Дворецкий исчез.
Поров, сидя на маленьком диване, положа руки на колена с видом усталости, следил за своей дочерью.
Скоро вернулся дворецкий с чемоданом в руках.
- Этот чересчур мал, - заметила Раиса.
Старик вышел и вскоре вернулся с чемоданом средней величины.
Раиса с лихорадочной поспешностью принялась укладывать в него предметы роскоши: канделябры, чернильницу, книги, бювар, - все то, что могло служить памятью Валериану и скрасить его жизнь в далекой глуши. Затем, взяв со стола салфетку, она покрыла все уложенное и завернула в нее миниатюрные портреты. Открыв комод, она вынула дюжину платков, шелковые рубашки и остановилась, увидев, что чемодан полон.
- Граф сильно дорожил портретом матушки, - осмелился заметить старый слуга, считая поступок Раисы за грабеж.
- Тем лучше, - сказала Раиса, обернувшись к нему лицом, покрасневшим от работы. - Вы знаете адрес графа, так что пошлите ему сегодня же этот чемодан!
Пораженное лицо старика много выразило чувств, но больше всего на нем выделялись удивление и радость.
- Сию минуту, сударыня! - сказал он дрожащим от волнения голосом. - Сию минуту! Граф будет очень доволен!
Раиса, запирая чемодан, склонила голову на его крышку и заперев, передала ключи дворецкому.
- Как вас зовут? - спросила она.
- Фаддей, ваше сиятельство!
- Итак, Фаддей, вы мне будете отдавать отчет во всем, что тут будет происходить! Все останется так, как было при графе, чтобы он, возвратясь, нашел все, как было!
- Вы думаете, что он возвратится? - спросил старик новую графиню с глазами полными слез.
- Я надеюсь, - прошептала она как во сне.
Фаддей взглянул на нее. Неизвестно, что он мог прочесть на лице Раисы, но он, приблизясь к ней, взял ее руку и почтительно поцеловал.
Раиса возвратилась к действительности.
- Каждую неделю приходите ко мне с докладом, - сказала она, - я ухожу.
Она взглянула на отца. Тот, сидя на диване, заснул, откинув назад голову. Лицо его было бледно, он казался мертвецом.
- Сударыня, прикажете заложить? - спросил старый слуга.
- Нет, - ответила Раиса, - пошлите за каретой.
Удивленный Фаддей поспешил повиноваться.
Раиса осторожно разбудила отца и свела его с лестницы, обитой красным сукном.
Возвратясь домой, Поров слег в постель. Им овладела спячка, которая не покидала его больше.
23
Все были крайне удивлены, узнав, что ничего не значащая девушка, достигнув такого высокого положения, отказывалась жить в своем роскошном доме и продолжает жить в своем скромном убежище.
- Чему тут удивляться? - сказала Адина, надменно пожимая плечами. - Пиявки живут только в грязи!
Это замечание было высказано чиновнику, заменившему генерала Клина, который часто, глядя на белую, мраморную ручку княгини, грустно размышлял о том, что княгиня для него суждена быть в числе звезд, иначе говоря, недосягаема.
"Но я же из-за нее попал в немилость, - рассуждал генерал Клин, - и в большую немилость, а это стоит хоть маленького участия и симпатии с ее стороны!"
Так говорил он себе не раз, но шансы его оставались теми же. Это доказывает, что генералу не хватало философии или он был лишен прозорливости, если мог ожидать, что Адина вспомнит о друге, попавшем в немилость хотя бы и по ее вине!
Первым делом Адины было - навестить дам, пораженных, как и она, приговором государя.
Визит к Собакиной был недолог: она постаралась поехать к ней так, чтобы не застать ее дома и прокляла тот несчастный случай, что дама эта, несмотря на час своих визитов, оказалась у себя.
Две-три слезы в платок, украшенный кружевом, несколько проклятий Раисе, несколько глубоких критических замечаний, полных снисхождений к приговору, немного слов христианского утешения - и княгиня Адина, поднявшись и быстрым движением маленькой ножки откинув шлейф своего черного платья, раскланялась с Собакиной и поспешила удалиться.
Когда за нею захлопнулась дверца кареты, она вытерла губы платком.
- Господи, как я не люблю плачущих! - сказала она с гримаской.
Зато визитом к графине Грецки Адина осталась очень довольна. Графиня не плакала, (это что-нибудь да значило!) и не позволяла нападать на Раису, чем возбудила удивление княгини.
- Как, милая графиня, вы защищаете эту девушку? - удивилась она.
- Мне нечего защищать ее, - спокойно ответила графиня, - она исполнила свой долг!
- Свой долг, заставив сослать моего брата, этого бедного медвежонка Собакина и наконец вашего племянника? Разве это был ее долг?
- Ее долг состоял в том, чтобы протестовать против незаслуженного оскорбления, а такого результата она сама не ожидала!
- Это еще не доказано! - заметила княгиня.
- Для меня это доказано, - ответила графиня с достоинством, но не возвышая голоса, что совершенно вывела из себя Адину.
- Все зависит от взгляда, - сказала она небрежно. - Мне кажется, если бы это случилось со мной, я думала бы только о том, как скрыться от взоров…
- Когда сердце чисто, - заметила графиня, - и когда чувствуешь себя невинной, тогда более страшишься несправедливости, чем скандала!
Адина приняла это на свой счет: графине слишком хорошо были известны ее маленькие интрижки, и необдуманно было бы вступать с ней в борьбу.
Молодая женщина, заметив, что уже поздно, встала и, поправив на плечах складки своей кружевной накидки, сказала:
- Надеюсь, вы будете принимать эту милую молодую особу?
- Никогда! - возразила графиня. - Хотя косвенно и невольно, но она была причиной несчастия для нашего дома! Я ее уважаю и глубоко сожалею, так как она будет несчастна, но между мною и ею нет ничего общего!
- А! - произнесла княгиня. - А я думала… В таком случае, до свидания, милая графиня!