Раиса задумалась, дочитав все до конца.
"То, что я сделала, очень плохо, - подумала она, - хотя все это не секрет, так как Марсова жалуется на тех, которые должны были бы ее защищать!"
Она положила письмо в ящик и позвала Фаддея. Тот сейчас же вошел. Он никогда при посещении молодой графиней своего дома не отходил далеко.
- Вы никогда не говорили мне о моей свояченице, - сказала она, - вы только назвали мне ее имя. Что это за женщина?
Фаддей сделал нерешительный жест.
- Это хорошая женщина, - торопливо произнес он. - Это сестра вашего мужа.
- Я это знаю! Она вдова?
- Да, вдова, - ответил Фаддей, опуская глаза.
- Есть у нее дети?
- Мальчик семи лет!
- Отчего умер ее муж?
- Он помер… Бог его призвал.
- После болезни? - настаивала Раиса.
- Я не знаю, я там не был, - прошептал Фаддей. - Уже десять лет, как я в Петербурге, и не знаю, что там делается.
Раиса, заметив, что ничего не добьется от него, отпустила старика. Фаддей, удаляясь, остановился у дверей.
- Разве вы не едете в деревню? Хорошее время настает, а управляющий-то неважный! Вы, сударыня, умеете так хорошо вести хозяйство… Если бы поехали туда, то много бы пользы принесли!
Молодая женщина взглянула на слугу: тот имел неспокойный вид.
- Вы получили плохие новости? - спросила она его.
- Плохие? Нет! Госпожа Марсова писала мне… писала только несколько строк, - добавил старик. - Она пишет, что так не может долее продолжаться: со времени ссылки барина там все пошло наоборот!
- Вы думаете, что необходимо туда отправиться? - спросила его Раиса.
- Конечно! А чем скорее, тем лучше!
- Мы поедем туда через неделю, - сказала она, - передайте людям, что я беру их с собой! Мы будем жить в деревне!
Удивленный и восхищенный этим быстрым решением, Фаддей взглянул на свою госпожу. Она имела решительный вид и выдержала с улыбкой взгляд старика.
- Положительно сам Господь ее послал! - думал Фаддей.
Раиса собралась быстро. Горничную свою она отпустила, кухарку также, мебель, безмолвная свидетельница горя и радости, была отдана на сохранение.
Когда ее выносили, Раиса смотрела на нее с тяжелым чувством: эти старые куски ореха, эти клочки протертой материи были поверенными ее девичьих грез, ее надежд и опасений!.. Но все это осталось в прошлом, и она не хотела заглядывать назад.
Накануне отъезда Раиса в последний раз посетила дом Валериана. Белые чехлы уже были натянуты на диваны и кресла, люстры и зеркала закрыты кисеей. Штофные портьеры и занавеси тщательно уложены и пересыпаны камфарой. Все было в порядке, все выглядело чисто, печально и пустынно, как в домах, покинутых на лето.
Окна, выкрашенные мелом, едва пропускали свет, и Раиса, оглядев все кругом, невольно подумала, что это запустение очень похоже на ее жизнь, такую же холодную и бесплодную…
- Нет, не бесплодную, - прошептала она, - я могу сделать много добра!
И тут же другая мысль пробежала в ее голове:
- Валериан, кажется, в ссоре с сестрой! Необходимо их помирить!
Окончив осмотр, Раиса решилась задать Фаддею вопрос, готовый уже в течение нескольких недель сорваться с ее уст.
- Получил ли граф чемодан, который вы ему послали? - спросила она, краснея и не смея поднять глаз.
- Да, сударыня!
Раиса не спросила, благодарил ли ее Валериан: если бы это было, Фаддей не замедлил бы передать об этом. Все же она спросила:
- Остался ли он доволен?
- Да, сударыня, он был очень доволен и сказал, что эти воспоминания облегчат его несчастье!
Раиса вздохнула.
"Если бы он захотел, - подумала она, - я была бы около него и облегчила бы его одиночество!"
- А деньги? - спросила она, - прибыли?
- Должно быть, прибыли, но мы не получили ответа.
Заехав к графине Грецки и не думая просить принять ее, Раиса оставила свою визитную карточку, а затем послала Фаддея узнать у графини, не будет ли каких поручений в деревню для племянника или госпожи Марсовой.
- Поручений не будет! - ответила графиня, а затем прибавила: - Фаддей, что ты думаешь об этой молодой женщине?
- Я думаю, - ответил с жаром старый слуга, - что одному Богу известно, что она делает! Эта женщина будет счастьем нашего дома!
- Да услышит тебя Господь! - вздохнула графиня.
На следующий день Раиса в сопровождении горничной и Фаддея выехала в Комарино. Поезд, везший ее туда, пробежал мимо густого леса, в котором покоились ее родители.
- Прощайте, мои дорогие! - прошептала молодая женщина со слезами на глазах. - Прощай все, что я любила! Я стремлюсь навстречу неизвестности. Что-то она мне сулит?!
27
Грецки получил посланные ему Раисой деньги в тот день, когда она покидала Петербург.
Фаддей по простоте своей душевной описал ему все происшедшее…
Валериан не обвинял слугу за подробности, но эти подробности, сопровождавшие его письмо, тяжело ранили его самолюбие! Итак, отдать ему все, что принадлежало Раисе, помимо воли государя!..
Граф тщетно старался отогнать мысли, постоянно сверлившие его мозг… Ему было тяжело признаться даже самому себе, что он всем хорошим обязан именно своей жене, своему злейшему врагу!..
Он пробовал убедить себя, что Раиса только исполнила свой долг, но принужден был сознаться, что она не состояла у него в долгу, и посылка была лишь актом ее великодушия и чуткости! Это сознание несказанно мучило его, терзая особенно тем, что он не в состоянии ничего изменить! Не мог же он отказаться от помощи Раисы, находясь в таких тяжелых условиях!..
Уже приближалась ночь, когда его товарищи по ссылке, Резов и Собакин, весело вошли в бревенчатую избу, служившую жилищем графа Валериана.
На столе, покрытом скатертью, присланной Раисой, горела лампа. Маленькое зеркало - тоже присылка жены - висело над столом. Много прихотливых мелочей украшало комнату Валериана, свидетельствуя о том, как заботилась о нем его жена. Но контраст прошлого величия и теперешнего ничтожества был так разителен, что Валериан охотно забывал, что эти вещи, присланные Раисой, были только знаком ее заботливости.
- Ну, ты, кажется, опять в мрачном унынии? - спросил Резов, усаживаясь на диван, совершенно лишенный эластичности и волос которого выглядывал во многих местах. - Тебе трудно угодить! А как у тебя красиво и пахнет Петербургом, - произнес молодой сумасброд, глубоко вдыхая запах.
Грецки сделал нетерпеливый жест и ничего не ответил.
- Ты, кажется, получил сегодня новости? К тебе заходил фактор?
- Да! - лаконически буркнул Валериан.
- Какие же новости: хорошие или плохие?
- Скорее хорошие.
- Ты, может быть, получил деньги?
- Да!
- Какой же ты скрытный, все у тебя надо выпытывать! Сколько?
- Двенадцать тысяч.
Оба друга привскочили от удивления.
- Что?! Двенадцать тысяч? Да кто же тебе их выслал?
- Мое доверенное лицо, - замялся немного Валериан.
- Черт возьми! Он их украл? Или твоя тетка разорилась?
- Нет!
- В таком случае, это твоя жена! - догадался Собакин, выходя из своего обычного безмолвия.
Валериан сердито глянул на него и сказал:
- Ну она! Что же далее?
- Далее ничего! Твоя жена полна величественности, вот и все! - ответил Собакин.
- Бросим подобные шутки, я вас прошу! - проговорил граф с гневом.
- Я не шучу, - возразил Собакин, - я говорю совершенно серьезно! Ты помнишь, как мы были удивлены, когда шесть недель назад получили деньги, посланные ею? Мы с Резовым одинаково были особенно удивлены тем, что она ничего не оставила для себя лично!
- Это возмездие! - перебил его граф.
- Предположим, что это возмездие, но найди ты мне женщину, которая, будучи на ее месте, принесла бы такое возмездие! Что касается меня, признаюсь, я не знаю ни одной, кроме моей матери!
- Я тоже, - добавил Резов, - не знаю ни одной!
- Резов! У тебя же есть сестра!
- Вот именно! Поэтому-то я и говорю, что не знаю ни одной! Да вот, извольте, друзья, я вам прочту то, что написала мне моя милая сестра, у которой я просил денег перед тем, как получил от madame Грецки!
Валериан насупил брови при этом ненавистном ему упоминании имени его жены, но Резов не обратил на это никакого внимания и развернул листок бумаги, украшенной серебряным гербом.
"Мой милый брат, - начал он с комической интонацией, - твое письмо сильно огорчило меня, так как тяжело слышать о горе тех, кого любишь, если не в состоянии им помочь!"
- Что за слог! - сказал Резов, поднимая письмо кончиками пальцев, чтобы нагляднее выразить свое восхищение. - Что за слог! Ее учитель французского языка недаром получал двадцать франков за урок: он не украл этих денег, нет!
"Я охотно желала бы выслать тебе просимое, и мое сердце обливается кровью при мысли, что это совершенно невозможно!"
- По крайней мере, она хоть прямо, не виляя, идет к цели! - сказал Резов, опять прерывая чтение.
"Я только что заказала себе новое платье, - продолжал он, - для последнего бала при дворе. Ах, что за платье, восторг! До низу украшено кружевами, вышитыми серебряными блестками, и понятно, оно громадной цены! Правда, я пользуюсь большим успехом: государь два раза разговаривал со мной! Ты не можешь вообразить, как я рада, что твое несчастье не коснулось меня!"
- Она мила в своей откровенности! - снова буркнул Резов.
"У меня нет ни копейки! Муж отказался платить мои долги, предполагая, что я наделала их больше, чем позволяет благоразумие! Но это положительно нелепо! Мы сейчас очень холодны друг к другу, и я не советую тебе обращаться к нему за помощью! Если же ты будешь действовать иначе, то я окажусь в затруднении: у меня есть такие несносные кредиторы, что в скором времени я должна буду прибегнуть к помощи мужа, что мне и так крайне неприятно! Извини меня, милый брат, и верь дружбе своей сестры".
- Она великолепна! - воскликнул Собакин, не будучи в силах удержаться от смеха.
- Есть еще постскриптум, но он относится до вас, - заметил Резов.
"Передай твоим друзьям, что я желаю им успеха! Нам сильно недоставало этой зимой Грецки, который как никто дирижировал мазуркой!"
- Спасибо! - проворчал Валериан. - Что ж, сразу видно, что это прелестнейшая из придворных дам, - добавил он после минутного раздумья, - только ее несколько избаловали, что ее испортило!
- О! - воскликнул Резов. - Я думаю, что ее нечего было и портить! Ну, теперь скажи, Грецки, что стало бы со мной, если бы твоя жена не прислала мне денег?
Валериан ответил пожатием плеч.
- Ты несправедлив! - начал Собакин.
- Я женат! - перебил его Грецки.
- Но черт возьми! - горячо начал Резов. - Если ты женат, то в конце концов это только справедливо, так как ведь ты же именно…
- Э! Я очень хорошо сознаю, что это справедливо, - сказал Грецки, поднимаясь и начиная прохаживаться вдоль комнаты, что всегда служило признаком сильной внутренней борьбы в нем. - Если бы это было иначе, я давно пустил бы себе пулю в лоб! И, тем не менее, это нисколько не забавно!
Его оба друга молчали, пока он прогуливался.
- Допустим, что это справедливо, - продолжал он с нарастающим оживлением. - По вашему справедливо, что я, напившись в вашем обществе и встретив на улице молодую девочку, увез ее в "Красный кабачок" и за это подвергся ссылке в Сибирь и лишен всех своих имений… Но справедливо ли также и то, что эта девочка шла ночью одна, как какая-нибудь горничная, отправляющаяся на свидание с любовником, - справедливо ли то, что попалась честная девушка, дочь отставного фельдшера?.. Послушайте, разве каждый из нас не имеет десятка таких приключений без такого плохого исхода?
- Ну, далеко не таких! - заметил Собакин. - Были обольщения, но не было насилия!
Грецки, заложив руки в карманы, сначала ничего не ответил.
- Мы сделали эту прогулку сообща, - наконец промолвил он.
- Мы также последовали за тобой и сюда, - сказал Резов.
- Да, последовали!
Новое молчание… Валериан продолжал прогуливаться.
- Знаешь ли, что я думаю? - проговорил Собакин. - Мы все трое сумасшедших, но ты к тому же еще и гордец! Да, гордец, и тебя не столько оскорбляет и возмущает самая ссылка, как разорение и женитьба!
- Безусловно! - воскликнул Грецки, поворачиваясь к нему. - Как?! Я, граф Грецки, молодой, богатый, знатный, и связан с этой маленькой мещаночкой, почти что parvenu!.. Я женат, но осужден умереть без потомства! А вы хотите, чтобы я преклонялся и смиренно сказал: "Я заслужил это и смиренно прошу прощения у моей жены, что принял ее за девку!.." Никогда, никогда!
Валериан, дрожа от ярости и злобы, зашагал снова по комнате.
- А я, - сказал Собакин, - рассуждаю иначе. Ты поступил с нею, как с девкой, а она оказалась честной девушкой! Ты считал ее корыстной, а она не была такой: мы имеем на это доказательство! Ты считал ее злой, а она была только оскорблена! Доказательство же, что она не желает нам зла, в особенности тебе, здесь на лицо! - добавил он, указывая на предметы, окружавшие Валериана.
Грецки бросился к этажерке, уставленной безделушками, присланными из Петербурга, и бросив их на землю, в бешенстве начал топтать их ногами так, что их осколки как брызги летели во все стороны. При этом дикие блуждающие взгляды он бросал на Собакина.
- Ты можешь разрушать вещественные доказательства, - заметил тот, не особенно смущаясь, - но добродетели ты не разрушишь! Твоя жена не parvenu и даже не мещанка, она - дворянка! Твоя жена очень красива, полна достоинства и имеет прекрасную душу. Понятно, что ты не выбрал бы ее себе в жены, но всегда можешь принять ее без малейшего стыда! И если бы я был на твоем месте, знаешь ли, что бы я сделал?
- Ты бы у нее выпросил прощение! - сказал язвительно Грецки.
- Именно! Я просил бы ее приехать, чтобы разделить ссылку! Если бы она отказала, чего я не думаю, ее же осудили бы, а если бы приняла…
- Вы были бы очень счастливы и имели бы большое потомство! - саркастически закончил за него Грецки.
- Именно так, как ты говоришь! - хладнокровно заключил Собакин.
- Я бы сделал то же самое, - заметил Резов. - Я не говорю уже о том, что чай, кушанье, приготовленное руками женщины, особенно вкусны! - мечтательно добавил он. - А одно присутствие здесь женщины, да еще такой, как твоя жена, - да ведь это было бы счастьем!..
- Очень сожалею, что я не могу доставить вам этого удовольствия, - иронически произнес Грецки, - и право, не чувствую себя настолько возвышенным, чтобы принести для вас такую жертву…
- Надеюсь, - заметил Собакин, - что со временем ты будешь благоразумнее.
- Никогда!
- Поживем, увидим…
- Никогда!
- Тогда искренне жалею тебя! - холодно произнес Собакин. - Идем, Резов, уже поздно!
Оба друга вышли из избы.
Валериан, мрачный и молчаливый, едва ответив на их поклон, некоторое время простоял неподвижно, затем, бросившись на постель, зарыдал от злости.
Пока он призывал проклятия на Раису, она, сидя у окна вагона, жадно вдыхала полной грудью весенний воздух, напоенный ароматом березовых почек. Мысли ее от умерших перенеслись к сосланному.
"Если бы только это был он, - думала она, - я бы простила ему от всего сердца. Как бы полюбила его, если бы он мне признался…"
28
Марсова считалась одной из самых богатых помещиц-собственниц N-ской губернии…
В то время богатство помещиков определялось количеством душ, то есть крепостных людей. Марсова имела пять тысяч душ. Конечно, можно было быть и богаче, но имение, лучше содержимое и более благоустроенное - можно было встретить очень редко.
Марсов был интересный, любезный человек, но с весьма легкими нравами. Многие говорили, что это последствия образования француза-учителя, но слух этот мало вероятен.
Николай Марсов был очень общительным, любил все наслаждения жизнью: вино, карты, женщин, интриги и жизненную комедию.
Никто лучше его не мог устроить любительский спектакль: он выбирал роли одним, доставлял их другим, нанимал оркестр для всех! Он был в одно и то же время и импресарио, и режиссер, и актер! Одним словом был мастер на все руки!
Устав от рассеянной светской жизни, Николай бросался к хозяйству и делался собственником-землевладельцем, весь день курящим сигары и засыпающим за журналом. Чтобы вытащить его из этой спячки, нужна была какая-нибудь новая встряска: концерт с благотворительной целью или какой-либо пикник…
Обладая незаурядно-красивой внешностью, Марсов был любимцем дам и душой светского общества.
Про княжну Елену Грецки говорили, что она не только витала в облаках, но даже заходила и в мир звезд… Создав себе особый идеал мужчины, она влюбилась в красавца Марсова и вышла за него замуж, вознеся его в своем воображении на седьмое небо…
Через год после свадьбы Елена заметила, что звезды были только мишурой, а ее небо было похоже на большой картонный шар, употребляемые при феериях.
Марсов был милым, очаровательным человеком, но в нем не было и десятой доли того, чем наградила его княжна Елена в своих девичьих грезах и мечтах…
Он имел общее только с теми звездами, что блистали на оперном небосклоне, когда приезжали в их губернский город на гастроли.
Елена скоро увидела обломки своего счастья! Она не плакала, но хотела соединить разбитые обломки, но и это оказалось невозможным.
В пылу горячей любви Елена приписывала мужу жажду самозабвения и великодушие, Марсов же не имел ни одного из этих качеств.
Увлекшись выдающейся красотой княжны Елены, Марсов женился, но вскоре же охладел и принялся за прежний образ жизни, начав искать развлечений для себя вне дома.
Как удостоверяет хроника того времени, похождения его были многочисленны и разнообразны! Они проходили от черного цвета до мертвенно-белого, пройдя через красный фламандский, как говорили тогда… Но кто был виною всему?
Елена вначале сильно страдала, горячо оплакивая свое столь короткое счастье, но будучи женщиной с большой волей, она взяла себя в руки и всю свою любовь перенесла на своего единственного сына, удивительно похожего на отца.
Когда же Марсов, этот приятный товарищ, этот искусный антрепренер, был принесен домой мертвым, и никто не в состоянии был объяснить совершившуюся катастрофу, сильное волнение овладело жителями города, и даже далеко за пределами его…
Друзья Марсова были поражены выдержкой и самообладанием Елены: ни одного крика, ни одной слезы при виде тела мужа!.. А ведь все они знали, как горячо она любила его!..
Когда же молодому драгунскому полковнику, ухаживавшему за Еленой, были закрыты тотчас после похорон мужа двери дома, - разноречивые темные слухи поползли по городу…
Елену сравнивала с Марией Медичи, видя ее столь спокойной во время похорон, которые была очень пышными и многолюдными.