Подъехал темно-бурый мятый "жигуленок" с разбитыми фарами, остановился, плюнув вонючим облаком газов – его заправили плохим бензином, и двигатель работал с перебоями. Из багажника машины высовывались две пластиковые бочки. На кочках они глухо бились друг от друга, подпрыгивали, почти вываливаясь из машины, а прикрыть их было нечем, потому что крышки багажника у "жигуленка" не было.
Оказалось, что сидевший за рулем "жигуля" парень съездил на речку и набрал воды. Пусть она была и не такой чистой, как в родниках, но в эти минуты ничего вкуснее этой воды не могло существовать. Кружек не было, но парень оказался предусмотрительным. Он выгреб из салона машины горку пластиковых бутылок – и больших, на два литра, и совсем маленьких. Парень закручивал на них крышки, чтобы вода не просочилась, и резал бутылки пополам, чтобы из каждой получилось по две импровизированные кружки. Люди брали их и подставляли под струю воды, льющуюся из бочки.
– Ну, за что выпьем? – улыбающийся Беляш протягивал Сергею половину бутылки из под минералки.
– За Цхинвал, – серьезно предложил Комов. – За город, который выстоял и выжил.
– Проявились…
Сергей смотрел на телефонную трубку. На ней высвечивался один из конторских номеров. Люди, заслышав верещащую "мобилку", оборачивались на журналистов.
– На проводе, – сказал Комов, поднося трубку к уху.
– Вы где? Евгений сообщил, что вас откопали…
– Абсолютно верно. Все отлично. Мы на центральной площади. Кое-что снимаем на всякий случай. Вдруг вы чего захотите.
– От тебя? – в голосе директора новостей слышалось удивление. – Нет уж, дорогой. Хватит! От вас требуется только одно – вернуться. Можете прямо сейчас возвращаться.
– Так быстро не сможем. Надо еще вещи забрать, а там посмотрим.
И подумал, что заявление насчет вещей – неоправданный оптимизм. Судя по всему, уцелевшие дома можно по пальцам пересчитать.
– Ладно, – неохотно согласилась Москва. – Но ни во что не ввязывайтесь. Закончилась ваша командировка, все!.. Говоришь, вы на центральной площади находитесь?
– Да.
– Там группа Ильичева должна быть где-то поблизости. Они сегодня утром в Цхинвал приехали. Я ему номер твоего телефона дал. Он не звонил?
– Нет еще.
– Позвони ему сам. Там и "тарелка" наша есть – передай, что считаешь нужным. Сориентируйтесь с Ильичевым, чтобы не дублировать друг друга. Во Владикавказ вас ребята подбросят.
– Хорошо. Ладно, до связи.
– Приезжай скорее. Удачи!
Индикатор зарядки батареи стремительно катился к нулю. Скоро трубка начнет жалостливо попискивать, требуя кормежки, но подкормить ее нечем и негде. Комов все еще держал телефон в руках. И он о себе напомнил. Номер звонившего был московским, но незнакомым.
– Стой на месте, я тебя сам найду, – в трубке звучал голос Ильичева, – давай ориентиры.
– Здание Парламента видишь?
– Конечно.
– Если стоять к нему лицом, то мы с левой стороны, возле столбов. Сейчас на газон встану, чтобы ты меня лучше видел.
40. Гегечкори
Встать Арчил не мог. Он с ужасом смотрел на свои распухшие, в кровь разбитые и стертые ноги. В ботинки их нипочем не затолкаешь. Любое движение отдавалось в ступнях острой болью. Вот дурак! Ну почему сразу не сказал Ворону, что обувь тесновата? И что теперь делать? Рядом ни складов, ни магазинов…
Кто-то сладко с подвыванием зевнул. Гегечкори затравленно оглянулся и встретился глазами с равнодушным взглядом Васо. Накануне Ворон долго беседовал с уголовником, подсев к нему перед сном, но о чем они говорили, Арчил не знал. Он уснул, едва только прилег, не помешали ни боль в ногах, ни ноющие плечи. Впрочем, похоже, в верность новообращенного соратника Ворон пока не верил и приковал его наручниками к тонкому деревцу. Так сказать, от соблазнов подальше.
Взгляд у Васо был неприятный – липкий, оценивающий. Он словно ощупывал человека, прикидывал, что с того можно взять.
Гегечкори с негодованием отвернулся. "Вот сволочь, – подумал он, но тут же на смену этой мысли пришла прежняя: – Мне-то что делать?"
Подошел американец, хмуро посмотрел на Арчила. Гегечкори робко улыбнулся, виновато глядя на Босса. Тот хотел что-то сказать, но не успел. Раздался низкий вибрирующий звук – совсем тихий, отойди на два шага и не услышишь. Американец опустил пальцы в нагрудный карман камуфлы и вытащил мобильный телефон.
"Надо же!" – удивился Арчил. Он хорошо помнил строжайший приказ, полученный перед началом рейда: сдать все мобилки. Ну что ж, видимо, Босс живет по другим приказам…
– Йес, – челюсть американца резко пустилась. Он внимательно слушал собеседника, и еще трижды нижняя часть его лица приходила в движение.
"С чем это он соглашается?" – равнодушно подумал Гегечкори.
Босс аккуратно убрал телефон. С силой потер подбородок, повернулся и, не обращая внимания на Арчила, пошел к чистящему автомат Ворону.
Спецназовец внимательно смотрел на приближающегося американца. Он чувствовал – что-то произошло. Босс приблизился к нему вплотную и тихо произнес:
– Я ухожу.
Брови Ворона взлетели вверх.
– К-как? – поперхнулся он.
Американец пожал плечами.
– Получен новый приказ. Твое задание остается в силе, – помолчал и добавил: – Не забывай: это твоя война, я лишь помогаю вам.
– Неожиданно… – Ворон уже взял себя в руки.
– Что поделаешь? – Босс равнодушно улыбнулся. – Имей в виду: головная часть русских войск тоннель уже прошла. Посоветовать тебя больше ничего не могу, сам сориентируешься на месте, ты – человек опытный. Я бы оставил сопляка здесь – идти он не сможет, – а ублюдка взял с собой. Поработал ты с ним хорошо, огонь азарта в его заднице распалил. Идти осталось не так уж много, вдвоем вы справитесь. Удачи!
Он повернулся, на ходу подхватил свой небольшой заплечный ранец и исчез в кустах.
"Дерьмо! – выругался Ворон. – Паршиво, все паршиво… Но выхода нет. Мне, в отличие от мерзавцев Гии и Котэ, так просто не сбежать. Подцепили рыбку на крючок, сорваться пока не удается… Да и поставлено на кон слишком много. Но до чего же плохо, что пацан обезножил! А, хнычь не хнычь, вариантов немного…"
Он подошел к Арчилу. Гегечкори попытался встать, не получилось.
– Сиди, – разрешил Ворон. – Подвел ты меня, парень…
Лицо Арчила покрылось краской стыда.
"Впечатлительный, – зло подумал спецназовец. – Сволочь интеллигентная!", – но вслух он произнес:
– Мы с Васо пойдем дальше. А ты, раз уж так сложилось, останешься нас прикрывать. Гляди в оба и если что патронов не жалей. Запас у нас немаленький, так что оставим тебе побольше. Если совсем уж прижмут, поймешь, что не устоишь, выпусти ракету. Это нам знак будет. И вот еще что… – он помолчал. – Может тебе повезет, и никто по нашему следу не идет. Но если не так, запомни: лучше умереть, чем попасть в руки к этим…
– Сепаратистам? – во рту у Гегечкори пересохло.
– И к ним тоже, – кивнул Ворон. – Только русские еще хуже, не говорю уж о чеченцах. Это ж не люди! Поиздеваться над слабым, замучить до смерти для них в радость… Ладно, не будем о плохом. Нам пора.
– А если все обойдется, мне что делать? – робко спросил Арчил.
– Не понял… – повернулся к нему спецназовец.
– Ну… Я жду-жду, а никого не будет, – сбивчиво пояснил Гегечкори. – И что тогда?
– Придешь в себя, спускайся на дорогу, – разрешил Ворон. – Но не раньше завтрашнего утра. Понял? Не раньше! А мы задание выполним и кого-нибудь к тебе на помощь отправим. Все! Нет у нас больше времени. Идем, Васо.
Они навьючили на себя рюкзаки и, не оглядываясь, пошли по змеящейся среди высокой травы тропке.
– Слышь, – донесся до Арчила хриплый голос уголовника. – Я вот о чем подумал… Коли ты не врешь…
Потом все стихло.
41. Сергей
– Ох, и видок у тебя! – восторгался Ильичев. – Вот если в таком виде в рамку?
Это было одно из сленговых выражений. Оно означало "встать в кадр".
– Так самое ж оно! – сказал Сергей. – Какой тут дресс-код и фейс-контроль может быть?
– Прости, что не позвонил сразу, – извинился Ильичев. – В госпитале снимал. Как только закончил, сразу примчался. Мы на машине. Как вы тут?
– Долго рассказывать. Лучше расскажи, что творится. Мы ведь в подвале сидели, все пропустили, а уж что происходит в мире – вообще не знаем. Телека в подвале не было, радио тоже. Как мировая общественность? – последняя фраза прозвучала с ехидством.
– Саакашвили чуть ли не каждый день в Америку звонит, политического убежища, что ли, просит? Западники его снимали, так он перед камерами чуть галстук свой не съел. Посолил он его, поперчил или без приправ решил слопать – не знаю. Но не справился, наверное, галстук невкусный попался. Хочешь анекдот в тему?
– Ага, – кивнул Сергей.
Ильичев знал столько анекдотов, что впору было книжку писать, отводя каждой стране и событию, которое он освещал, отдельную главу.
– В Южной Осетии вывели новый сорт винограда. "Кыш Миш" называется.
– Неплохо. Еще что?
– В Тбилиси прилетели Ющенко, Качиньский и прибалты. Я их фамилий не помню. Митинг устроили, клялись друг другу в вечной дружбе, за руки брались, как будто хоровод надумали водить, размахивали американским флагом. Я думаю, они спят в обнимку с ним, а не с женами. Запад издает разные звуки и неприятно пахнет, американцы гневаются и удивляются. В общем – шум до небес, но кончится все, по-моему, пшиком. Наши впервые Бог знает за сколько лет заняли жесткую позицию, так что друзьям-недругам остается только всплескивать ручками.
– По-онятно, – протянул Сергей и спросил: – Вы где остановились?
– Да, собственно, пока нигде, – Ильичев развел руками. – Есть у меня конечно идея…
– Какая?
– Попроситься в любой из сохранившихся домов на постой. Не откажутся же местные жители от лишних денег. Вот только с отчетными документами как быть? Бухгалтерия бумажку за подписью хозяев дома не примет…
– Напишешь служебную записку. Начальник подпишет, тогда и бухгалтерия все оплатит. Я так постоянно поступаю. Давай-ка наведаемся в дом, где мы базировались, – предложил Комов. – Только есть у меня смутные подозрения, что ничего хорошего из этого не получится.
– Боишься, что его грузины порушили?
– Да, – кивнул Сергей.
– Будем надеяться, что все обошлось…
Они стали протискиваться сквозь толпу, которая стала еще гуще. Люди стремились подойти поближе к сцене. Там стоял кто-то с мегафоном и объяснял в него, где выдают гуманитарную помощь. Комов сощурился, но разглядеть, кто выступает, так и не смог. Можно было разложить штатив, поставить на него камеру, а уж через нее, как через оптический прицел, разглядывать стоящего на сцене, но ведь все равно он не знал в лицо весь состав Правительства Южной Осетии?
– Ну что, поехали, – предложил Ильичев.
– А сюжет твой? – спросил у него Беляш. – Ты же в госпитале снимал.
– Я его уже перегнал. Наша "тарелка" здесь.
Сергей ее уже видел – белый микроавтобус, на бортах которого, точно мишени, были нарисованы логотипы их телекомпании. Рядышком, тоже обклеенные логотипами, притулились "Рено" и "жигуль". Машины пригнали из Москвы. Они изрядно запылились, потому что шли в шлейфе пыли, поднятой танками Пятьдесят восьмой армии.
– Чуть ли не на ходу снимали, – рассказывал Ильичев. – Горжусь: эти кадры потом все экраны мира обошли. С комментариями, что русские вторглись в Грузию. То, что война здесь шла уже несколько дней, западники предпочитали не замечать. Такое ощущение, что они крепко спали, и только рев наших танков их разбудил. В Рокском тоннеле ужас какой-то был. Не разгонишься, нужно под танки подстраиваться. Дым клубами. Машины задраили наглухо. Хуже всего пришлось тем, кто ехал в "Рено" – там кондиционера нет, машина на солнце нагрелась. Жарить на капоте яичницу, было еще нельзя, но внутри – чисто баня. Пот течет, одежда липнет к телу. Ребята боялись, что если ее попробовать снять, то слезет вместе с кожей. Впору отмачивать, как давно перевязанную рану. Вот только где воды добыть?..
Комов кивал, с интересом слушая о событиях, свидетелем которых ему не довелось быть. И вдруг до него дошло, что они с Женькой могут в любой момент отправиться домой. После разговора с Москвой он это знал, но как-то отстраненно, а теперь – понял. Уехать… Сначала во Владикавказ, а потом в Москву – ближайшим рейсом, потому что обратные билеты у них с открытой датой. Багаж ждать не придется, потому что никаких вещей у них, скорее всего, не осталось. Документы в кармане, Женька чертовски горд тем, что сумел сохранить камеру, сияет, как солдат, спасший в окружении знамя своей части. В аэропорту их встретит машина и отвезет по домам. Всего лишь через несколько часов он сможет увидеть родных, погрузиться в теплую воду, смыть пыль и грязь, надеть чистую одежду…
Ах, какое искушение! И никто ничего не скажет, потому что они с Беляшом сделали все, что могли. Кончилась командировка, совпавшая по времени с самым сильным "обострением" у грузин. Пора уезжать. Но здесь, сейчас, на его глазах творится история, и они с Женькой – ее часть. Если он уедет, то упустит что-нибудь важное, о чем потом, когда все уже уляжется, начнет жалеть. Ведь обычно работа журналиста – рутина, которая не оставляет после себя никаких воспоминаний, словно каждую ночь кто-то проводит магнитом по оперативной памяти, что запрятана в голове, и стирает все, что на ней записано…
Машины родной телекомпании радовали глаз. Казалось, стоит открыть дверь микроавтобуса, и попадешь в совершенно другой, удивительно знакомый мир, пространства мгновенно соединятся, и когда ты захочешь из автобуса выйти, то сразу окажешься в Москве.
Экипаж "тарелки" состоял из трех человек, плюс съемочная группа Ильичева – тоже три человека, да водители. Если прибавить Сергея с оператором, можно уже организовывать небольшую колонию…
Завидев Комова с Беляшом, все высыпали из машин, окружили их, стали хлопать по плечам, пожимать руки, что-то говорить. Они отобрали у Сергея тяжелую сумку с аппаратурой и штатив, готовы были забрать и камеру у оператора, но Женька ее не отдал.
Они проделали нелегкий путь, гнали машины с такой скоростью, что любой гаишник мог легко лишить водителей прав, но если их и останавливали, достаточно было объяснить служителю закона, куда они едут.
– Мы в Цхинвал, – говорил водитель, высовываясь в окно. – Ты же знаешь, что там творится. Надо быстрее доехать.
– Удачи вам, – менялся в лице гаишник. Если он и хотел наказать нарушителей, может быть, даже подсчитывал, сколько содрать с пижонов с московскими номерами, теперь стража правопорядка заботило другое: – Там у нас еще посты есть, – говорил он. – Я предупрежу по рации, чтобы вас не останавливали.
– Спасибо, – кричал водитель, срываясь с места.
Логотипы телекомпаний на бортах машин защищали их так же, как красные кресты защищают машины медиков, но, увы, не всегда. В любом вооруженном конфликте репортеры несут потери. Сергей с Женькой почти сутки считались пропавшими без вести, поэтому радость коллег была объяснимой.
– Как вы? – спрашивали они.
– Лучше не бывает, – отвечал, устало улыбаясь, Сергей.
Эта бурная встреча могла продолжаться долго. Комов чувствовал, что еще немного и дело дойдет до водки, даже водители выпьют, благо никто их не будет проверять здесь на содержание алкоголя в крови. Ильичев тоже все просчитал.
– Поехали, – решительно сказал он и так посмотрел на Сергея, будто именно он был виновником задержки.
– Мне бы телефон подзарядить, – напомнил Комов. – Скоро он отрубится.
– Оставь здесь его, потом заберешь уже заряженный.
– Хм… – почесал в затылке Сергей.
У Ильичева, конечно, был телефон, но со своим расставаться не хотелось. Вдруг кто-то из близких позвонит, начнет волноваться, если услышит чужой голос.
Он давно не представлял, как можно остаться без телефона, и чувствовал себя очень некомфортно, когда забывал его дома. Отчего-то казалось, что именно в этом случае раздастся звонок, требующий немедленной реакции.
Ильичев все понял без слов.
– У меня идея, – сообщил он. – Подожди-ка чуток.
Ильичев забрался в салон тарелки, где располагалась аппаратура, пробыл там минуту-другую, а выбравшись, подошел к Сергею, протягивая ему телефонную трубку.
– Возьми пока что эту. Не самый модная модель, я бы даже сказал, устаревшая, зато батарея заряжена на полную катушку. Дней пять точно проработает. Поставь туда свою сим-карту, а твою трубку, пока мы ездим, здесь зарядят.
– Я дороги не знаю, – признался водитель, когда ему сказали, что надо добраться до улицы Сталина. – А карты нет. Подскажешь, как ехать? – он с надеждой посмотрел на Сергея.
– Обязательно, – сказал Комов.
Он сел в кресло рядом с водителем, на заднем сидении умостились Ильичев и два оператора. Они заботливо держали камеры на коленках. Ассистенту Ильичева места не хватало, и его оставили возле "тарелки". Сергею показалось, что глазах ассистента промелькнуло обиженное: "На кого вы меня покидаете?"
– Мы скоро вернемся, – обнадежил остающихся Ильичев. – Заодно поищем, где на ночлег остановиться.
– Для всех поищи, – напутствовали его "тарелочники".
– Само собой, – пообещал Ильичев. – Постараюсь, устроить всю банду.
42. Арчил
Поначалу Арчил испуганно вздрагивал от каждого шороха, потом попривык, ожидание опасности притупилось. Он немного успокоился, но вдруг подумал: "Да что же я валяюсь здесь, совсем на виду?" – и вновь страх тонкой холодной струйкой прополз вдоль позвоночника.
Гегечкори огляделся. Нужно подняться повыше, спрятаться в кустах, в которых исчез Босс. Они густые, никто не увидит, где он укрывается.
Постанывая от боли, он захватил автомат, мешок, в который Ворон небрежно побросал сухие пайки и запасные магазины к "Тавору", и на четвереньках пополз к кустам. Продрался сквозь цепкие ветви и оказался на малюсенькой полянке. На дальнем ее конце что-то лежало. Арчил присмотрелся, и сердце его захолонуло от ужаса: он увидел камуфлированный рукав. Гегечкори перехватил автомат поудобнее, но тут же опомнился и перевел дух. Никого на полянке не было. Валялся небрежно скомканный комбинезон, и все. Любопытство заставило подползти к брошенной одежде. Ничего особенного, обычная камуфла, грязная, местами порванная. Кто-то снял и выбросил. На Арчиле точно такая же. Он ощупал куртку, почувствовал что-то твердое, и через мгновение в его руке оказалась пластиковая карточка. С впечатанной в нее фотографии широко улыбался… Босс.
"Джон Крейдэн, – прочел удивленный Арчил. – Штат Мичиган". И пониже: "Собственность США".
"Здорово он торопился, – с неожиданной усмешкой подумал Гегечкори. – Но мне-то что теперь с этой штукой делать? А, там видно будет. Пока оставлю на память о своем героическом рейде".
Он вернулся к кустам, устроился поудобнее. Полянка, на которой они ночевали, была, как на ладони. Если кто-нибудь выйдет на нее, это будет последнее, что сделает человек в своей жизни. От очереди из автомата Арчила ему не уйти…