43. Комов
Немало домов было брошено. Хозяева, покидая их, не стали даже запирать двери – все равно их можно выбить ногой, а закрытая дверь только привлечет мародеров, которые могут подумать, что в доме есть что-то ценное.
– Чертовщина, – ворчал Ильичев. – Не занимать же чужой дом самовольно… Гостиница разбита, к властям соваться стыдно – у них и без меня забот выше головы, а в машинах спать уже сил нет…
Ночевать в машине, конечно удобнее, чем в кресле самолета во время перелета, но все равно к утру ноги так затекут, что их не разогнешь. В такие поездки надо прицеплять к "тарелке" прицеп, который таскают с собой американцы, путешествуя по стране. Там есть туалет, (хотя это не самое важное – сходить по нужде можно и в придорожные кусты), умывальник, кровать, стол, шкаф. Американцы привыкли путешествовать с комфортом со времен, когда орды эмигрантов, приехавших из Европы, двинулись на Дикий запад, стирая с лица земли племена индейцев. Раньше ездили в фургонах, теперь в прицепах. Сергею представилось, как сегодняшние американца выставляют прицепы кругом и, укрываясь за ними, отбиваются от банд рокеров и байкеров, и он улыбнулся.
Дома не было. Битый и обгоревший кирпич натек на улицу, как застывшая лава. У нее не хватило сил перебраться через дорогу, и она остановилась, оставив ровно столько места, сколько нужно, чтобы проехать одной машине, не завалившись при этом в кювет.
Женька облазил развалины и теперь стоял рядом, печально рассматривая то, что осталось от дома, в котором они совсем недавно ночевали.
– Может, ушла к знакомым? – робко предположил он. – Или вывезли ее?
Сергей промолчал. Он смотрел на покореженную бочку для воды, старую, покрытую шелушащейся краской. Она валялась, полупридавленная кирпичами. Комов подошел к ней, нагнулся, нащупал пробоину рядом с днищем. След от осколка. Его так и не заварили…
– Надо выяснить, что с хозяйкой случилось? – сказал Сергей.
– У кого? – Ильичев старался не смотреть на него. – У соседей? Посмотри вокруг. Никого тут нет… – помолчал и добавил: – Я постараюсь, что-нибудь узнать, ребята. Мы ведь сюда надолго…
К тому, что вещи его погибли, Сергей был готов и теперь, когда это стало очевидным, сожаления не испытывал. Сохранилось то, что было на нем надето – грязное и вонючее. Когда они с Женькой сядут в самолет, все будут воротить от них носы. Почему-то вспомнилась миниатюра Аркадия Райкина: начальнику доложили, что склад с готовой продукцией сгорел. Тот занервничал только когда вспомнил, что оставил там свою куртку. Стыдно жалеть о шмотках, когда у людей вокруг горе…
– Ну что бедолаги, – сказал Ильичев. – Давайте посмотрим, что из наших вещей вам подойдет.
Он оценивающе осмотрел Сергея и Женьку, открыл багажник машины, выволок из него спортивную сумку, набитую его вещами, вытащил джинсы, рубашки, майки, как барахольщик, который решил сбыть секонд-хенд.
– Вот, – сказал он, – выбирайте.
Он был чуть пониже Комова и оператора и помассивнее их. Его джинсы были слишком коротки, оголяли щиколотки и сползали. Их пришлось подпоясывать, но тогда они собирались ужасными складками. Футболки висели, как на вешалках. Любому встречному будет ясно, что одежда на них с чужого плеча. Еще заподозрят: не грабанули ли эти типчики чужой дом?
– Не очень хорошо, – признал Ильичев.
Комплекция его оператора тоже была неподходящей. Слишком худой. Его джинсы на животе Сергея не сойдутся. О Беляше и речи нет.
Одежда вкусно пахла. Из нее еще не выветрился запах стирального порошка с мятными добавками. Сергей сложил ее, положил в пакет, но на футболке, которую он брал в руки, остались пыльные следы. Надень он ее, и вкусный запах вмиг испарится.
– Слушай, – сказал он Ильичеву. – Давай сгоняем на речку. Нам помыться надо, а то пахнем, как свиньи. Там же и одежду состирнем.
– На помойке ей место, – пробурчал Ильичев, но спорить не стал.
И Сергей, и Женька влезли в воду прямо в одежде, только ботинки скинули. Речная вода быстро смоет грязь, потом они все с себя снимут и разложат на солнышке.
К берегу прибило хлопья белой пены, как будто кто-то неподалеку устроил стирку и высыпал в речку немного стирального порошка. Волны выталкивали пену все дальше и дальше из воды, она выползала на берег, протискивалась между острыми камнями. На берегу валялось несколько мертвых рыбин. Глаза их остекленели. Вряд ли рыбы умерли от пены, скорее, их оглушило взрывами.
Дно усеивали мелкие камешки. Течение было сильным, оно стремилось сбить Сергея с ног, холодная вода бодрила. Рядышком плескался Беляш, хлопал по воде руками, охал и ахал.
– Хорошо-то как, – выдохнул он, радостно посмотрел на Сергея, но дожидаться ответа не стал – нырнул.
Комов тоже ушел под воду с головой, оттолкнулся ото дна и резко развел руки. Видно было далеко, на несколько метров. Перед самым лицом его что-то мелькнуло, это была рыба размером с ладонь. Сергей попробовал ее поймать, но рыба без труда от него ускользнула.
"Хорошо бы сейчас раздобыть удочку, сесть на берегу, да половить рыбку, ни о чем не думая, даже о том – клюнет она или нет, – подумал он. – Потом, все потом…"
Комов нащупал дно, развернулся лицом к берегу и побрел к нему, разгребая воду руками.
– А ты чего же? – спросил он у Ильичева, который сидел на корточках неподалеку от воды.
– Не хочется чего-то, – сказал тот. – Может попозже. Вечером. Мне только что звонили. Сказали, что если я хочу пообщаться с пленными грузинами, то надо ехать, – он точно извинялся. – Вы здесь останетесь? Мы за вами попозже заедем.
– Лучше с вами.
Комов стянул липнувшую к телу одежду. Ильичев схватился за один конец брюк, Сергей за другой и они стали их прокручивать. Вода лилась потоками. Но брюки все равно остались влажными, неприятно холодными. Потом пришла очередь рубашки. Операторы споро выжимали Женькино обмундирование.
– Может, постелить что-нибудь на сиденье? – спросил Комов водителя.
– Садитесь, – махнул тот рукой. – Просохнет. Не зима.
У пленных были испуганные глаза – как у бездомных собак, которые привыкли к тому, что прохожие бросают в них камни и палки, но голод заставляет псов выбираться из своих убежищ и, вздрагивая от близких человеческих голосов, рыскать по помойкам. Собаки знают, что от людей ничего хорошего ждать не приходится, но деваться им некуда.
Пленных было человек пятнадцать. Их уже обыскали, вытащили из карманов все, что там было. Несмотря на хорошую новую форму, никакой воинственности в этих грузинах не было. Как выяснилось, сопротивления они не оказывали, побросали оружие и подняли руки, как только стало известно, что российские войска освободили Цхинвал. Пленных тут же изолировали от местных жителей и тем самым спасли им жизни, не то осетины могли сорвать на них свой гнев. Пусть и не эти солдаты ходили по домам и забрасывали гранатами подвалы, где прятались от бомбежек и обстрелов мирные граждане, но кто стал бы выяснять – виноваты они персонально или нет? Сергей помнил, как женщина-москвичка сбила на пешеходном переходе двух детей, которые вместе с мамой спешили в школу, после чего попробовала скрыться. Обладательнице иномарки повезло – почти тут же подъехали милиционеры и отбили ее у прохожих. Опоздай стражи правопорядка, и женщину забили бы насмерть. Звучит жестоко, но была в этом какая-то справедливость…
Пленные стояли вдоль стенки, сутулились, затравленно оглядывались по сторонам, хотя бояться им уже было нечего, для этих "бравых вояк" все закончилось.
Всем им было не больше тридцати.
Пленный, которого стал расспрашивать Ильичев, по-русски изъяснялся с огромным трудом. Это в советские времена в Грузии русский язык изучали в школе, теперь для Саакашвили и его подданных языком международного общения стал английский, который они, впрочем, тоже знали плохо. Было видно, что грузин перебирает в памяти известные ему слова, но иногда он никак не мог выразить мысль и оборачивался в сторону товарищей по несчастью, ища у них помощи.
– Мы не военные, – говорил он, – резервисты. Нас призвали три дня назад. Ничего не объяснили.
– Сказали, что на сборы… – подал голос другой пленный.
– На сборы… Мы воевать не хотели. Нас силой погнали. Дали всем автоматы, постреляли по мишеням один день, потом повезли куда-то. Ничего не объяснили… Только когда мы в машинах ехали, сказали, что в Южную Осетию. Мы не хотели воевать…
Рассказ был сбивчивым, но картина складывалась понятная. Эти солдаты были отлично экипированы оружием, которое щедро поставляла их стране Америка и на которое уходила большая часть грузинского бюджета, но они не слишком умели с ним обращаться. Им предстояло стать пушечным мясом. Этим грузинам повезло, что они попали в плен, такой исход событий был для них лучшим.
Вероятно те, кто гнал их на убой, сильно оторвались от реальности. Уж не воображал ли Саакашвили, что его воинство примут в Южной Осетии с распростертыми объятиями, и перед каждым селом будет стоять депутация из местных жителей с хлебом и солью в руках? А может, он был уверен, что жители Цхинвала так испугаются реявшего над грузинскими частями призрака доллара, что побегут прочь с родной земли, закрыв глаза от ужаса? Все вышло иначе, и "маленькая победоносная война" обернулась для грузин жестоким поражением. Такое можно было предположить. Осетины понимали, что терять им нечего. На что способны грузинские власти, здесь знали слишком хорошо…
– Я тут с нашими военными пообщался, – сказал Ильичев Сергею, когда закончил брать интервью у пленного. – Они говорят, что грузины побросали всю свою технику и бегут так, что пятки сверкают. Ребята пари заключают: в Тбилиси они остановятся или дальше драпать будут?
Проголодались Сергей с Женькой зверски. Беляш ругательски ругал себя за то, что, выбираясь из подвала, не прихватил остатки пайков. Магазины стояли закрытыми, с заколоченными окнами, искать работающие кафе было явно бессмысленно.
Группа Ильичева с собой почти ничего не привезла, имелась у них всякая ерунда: чипсы, шоколад и только. Хотелось чего-нибудь более существенного.
– Что же вы консервов не захватили? – стал упрекать коллег Беляш.
– До них ли было? На сборы времени в обрез, руки в ноги и – вперед.
– По дороге могли купить.
– Могли, – согласился Ильичев. – Но не купили. Так что, говорить об этом бесполезно. Какие будут идеи?
– Давай магазин грабанем, – в шутку предложил Сергей.
– Ты что с ума сошел? – испугался Ильичев, с укором посмотрел на скалящихся соратников, махнул рукой и предложил: – Можно сгонять за город. Там госпиталь разбили. Чем-то ведь пациентов кормят? И мы напросимся.
– До нас ли им сейчас? – отрицательно покачал головой Комов. – У них, наверняка, работы невпроворот, оперируют в три смены, не отходя от столов даже чтобы по нужде сходить… А тут мы заявляемся в операционную палатку и спрашиваем, чем сегодня кормить будут и нельзя ли тоже чуток перекусить…
– Смешная картинка, – согласился Ильичев, улыбаясь. – Если попадем под горячую руку, можно и по шее схлопотать. Но не все же там операциями заняты. Кто-то и кашку должен варить.
– Я бы сейчас от гречневой каши не отказался, – мечтательно протянул Сергей, вспоминая, как ел кашу во время оранжевых событий на Майдане Незалежности. Комов не скрывал того, что он из России, что поддерживает Януковича, а не Ющенко, но кашу у него никто не отнимал, напротив, когда Сергей со своей порцией расправился, ему предложили добавки.
– Я бы тоже не отказался, – сказал Ильичев.
– Замучили вы меня, – вздохнул Женька. – Поехали на рынок. Посмотрим, что там творится.
– Думаешь, он работает?
– Надеюсь. Первое, что начинает работать, – это рынок. Вдруг удастся раздобыть жареную курочку?
– Уж не грузинский ли "Град" для тебя ее поджарил?
– А хоть и такую.
Рынок не работал. Ворота его были закрыты на массивную цепь, за решеткой виднелись пустующие прилавки. Ветер трепал листок бумаги, на котором было наскоро написано: "Опасно! Могут быть мины".
Возле ворот рынка на лотках, сделанных из картонных коробок, продавцы уже выставляли свой нехитрый товар. Неплохо продавались свечи любых размеров и расцветок. Электричество в городе в ближайшее время вряд ли появится, а сидеть вечерами без света слишком скучно. Но свечи телевизионщикам были без надобности.
По дороге им попался лишь один открытый магазин с броской надписью "У Андрея", выведенной красными и синими красками на фанерном щите. В магазин стояла очередь – не очень большая, очевидно весть о том, что эта торговая точка работает, по окрестностям еще не разнеслась. На весь город запасов мифического "Андрея" явно не хватило бы.
– Что дают? – спрашивали подходившие, потому что пробиться в магазин не было никакой возможности.
– Крупа есть.
– Гречка? – спросил Сергей.
– Гречка тоже, – ответили ему.
– Слышишь, гречка, – Сергей, обернувшись к Ильичеву, облизнулся.
– Где мы ее варить-то будем? – задал тот резонный вопрос.
– Негде, точно, – печально признал Комов.
Счастливчики, сумевшие пробиться к прилавку, волокли свою "добычу" – мешки с чем-то сыпучим. Мешки весили килограммов по тридцать. Их взваливали на спину. Но такой груз не всем был под силу, кое-кто тащил покупку по земле, ухватившись за узел сверху.
– Может, поможем кому мешочек дотащить? – предложил Беляш.
– Думаешь, за услугу накормят?
– Ага.
– Дудки. Ты посмотри на себя! Подумают, что ты их обокрасть хочешь. По голове чем-нибудь тяжеленьким хлопнешь и отнимешь мешок, супостат.
– Спасибо на добром слове, – ухмыльнулся Женька.
Теперь, стоя перед закрытым рынком, они решали, что предпринять. Поиски другой торговой точки могли затянуться до бесконечности.
Сергей уже направился было к торговцу, разложившему перед собой несколько банок консервов, но увидел, что метрах в пятнадцати от них остановилась темно-бурая "девятка" с тонированными стеклами и армейский "Уазик", выкрашенный в блекло-болотный цвет. На него насело столько пыли, что он стал кремово-желтым, а с такой раскраской лучше ездить по пустыне. Из легковушки вылезли двое чеченцев, а из "Уазика" – четверо русских спецназовцев. Они закурили и стали о чем-то оживленно переговариваться, переминаясь при этом с ноги на ногу, как будто отсидели пятую точку из-за того, что слишком долго прыгали в машинах по кочкам и ухабам.
Чеченцев этих Комов знал, встречался с ними в Грозном. Они были из отряда, который в свое время отправляли в Ливан охранять саперов, возводивших мосты, разрушенные израильтянами во время последней Ливано-Израильской войны.
– Привет, – сказал Сергей, подходя к приехавшим. – Закурить не найдется?
Один из спецназовцев подозрительно посмотрел на него и неохотно полез в карман. Вероятно, это он был хранителем табачных запасов и выдавал их коллегам по строго отмеренной норме.
– Хо, привет!
Высокий бритоголовый чеченец бросился обнимать Сергея. Имени его Комов не помнил, похоже, и чеченец признал его только в лицо. Спецназовцы смотрели на происходящее с удивлением.
– Свой, – сказал чеченец спецназовцам.
Те приветственно заулыбались и вновь затянулись сигаретами.
– Держи, – спецназовец протянул Сергею пачку. Предварительно он щелкнул по донышку пальцем, сигареты высунулись лесенкой. Комов взял ту, что вылезла больше других.
– Что тут делаете-то? – спросил он.
– Порядок помаленьку наводим, – сказал чеченец. – Задача снайперов уничтожать.
– И как?
– По-разному, – он показал приклад своего автомата, на котором было три засечки.
Сергей и без комментариев знал, что они означают.
– Не все снайперы, – пояснил чеченец. – Один только.
– Да и того, непонятно кто пристрелил, – подзадорил его спецназовец. – Ты или кто другой.
– Вскрытие надо провести, – решительно предложил чеченец. – Тогда сразу видно станет: моя пуля в нем сидит.
– Вскрытие, конечно, не помешало бы, – согласился спецназовец. – А то вдруг он от сердечного приступа помер? Тебя увидел и окочурился со страху.
Спецназовцы и второй чеченец засмеялись. Улыбнулся и Сергей.
– Жалко нас остановили, – грустно сказал бритоголовый. – Всего тринадцать километров до Тбилиси было.
Наверное, так же реагировал некогда Скобелев, победоносную армию которого остановили примерно на таком же расстоянии от Константинополя. Турки уже были разбиты и деморализованы. Они не могли помешать русским войти в древний Царьград. Шум подняли британцы, которые заявили, что, если русские вступят в Константинополь, то Британия примет сторону турок. По легенде Скобелев все-таки попал в Царьград – переодевшись нищим, он бродил по его улицам, никем не узнанный.
– Взяли бы мы Тбилиси, – продолжал тем временем чеченец, – и голову Саакашвили в Кремль привезли.
– Какой ты кровожадный, Аслахан, – сказал один из спецназовцев, – аж, страшно. Да и не поймали б мы Саакашвили. Он бы заранее сбежал, ты же сам видел, что бегает он быстро.
– Ха! – оживился чеченец. – Очень быстро! Наш президент правильно сказал: ему надо на олимпийских играх выступать, а не президентом быть, – он поцокал языком, покачал головой и недоуменно спросил: – Как этот человек еще может войсками командовать? Да любой мужчина после такого позора себе бы башку прострелил.
Сергей не понимал о чем идет речь, в чем и признался. Бритоголовый удивленно посмотрел на него и быстро заговорил. Чувствовалось, что рассказ доставляет ему удовольствие.
– Саакашвили в Гори приехал, чтобы поддержать свои войска. Французского министра с собой привез. Ходит, грудь выгибает. Вдруг ему почудилось, что в небе российский истребитель летит. Как он взвоет, как побежит, куда глаза глядят! Охранники догнать не могут. Потом поймали своего главнокомандующего, устроили на нем кучу малу. Бронежилеты навалили, сами сверху прыгают! Может, надеялись, что задохнется? А мы этот трофей не добыли… – чувствовалось, что мысль эта Аслахана не отпускала, он постоянно думал об упущенной возможности.
– А что добыли? – спросил Сергей, заметивший, что Женька давно уже включил камеру.
– Тех, кто с оружием был, – усмехнулся Аслахан, – того и долбили.
– Э-э-э, ты не подумай чего плохого, – вступил в разговор спецназовец, – мы скальпы с них не снимали. Все честь по чести. Бросил оружие – живи, нет – Богу жалуйся.
– Нас грузины боятся, – довольно сказал Аслахан. – Бегут. В смысле военные. Мирные жители не бегут, хотя про нас им всякие ужасы рассказывают. Мы в грузинские казармы заходили – они там все побросали. Кучи оружия валяются. Даже своих погибших не хоронят. Старики из деревень к нам приходили и просили убитых похоронить. Сами они уже не могут – сил нет. Солнце жаркое. Трупы быстро разлагаются. Вонять начинают, гадость всякая в них заводится. Эпидемия могла случиться. Вот и пришлось нам гробовщиками заделаться. Мозоли заработали на руках. До сих пор ноют, автомат держать неудобно.