Никто его идею не поддержал, да Женька и не настаивал. Комов смотрел по сторонам, как будто впервые видел пейзаж, который проползал за стеклом. То и дело попадались беженцы, и Сергей чувствовал себя как-то неуютно, будто он виноват перед людьми, которые вынуждены идти пешком. Кого-нибудь одного можно было подвезти, но беженцы шли группами. Они не оборачивались на проносящиеся порой мимо них машины, не поднимали рук, чтобы их остановить.
– Что это там? – спросил оператор.
Метрах в двадцати от дороги толпились люди. Они что-то кричали, все это походило на стихийный митинг.
– Остановимся? – предложил Сергей.
– Зачем? – спросил водитель, но съехал на обочину.
– Камеру брать? – спросил оператор.
– Возьми, на всякий случай, если тебе не трудно, – ответил Сергей.
– А если трудно?
– Все равно бери.
– Я в машине останусь, – сказал водитель. – Только вы сильно не задерживайтесь. Ладно?
– Договорились…
Комов не понимал, что кричат эти люди, он лишь улавливал гнев в их голосах. Толпа кого-то обступила, но видно ничего не было.
– Что случилось? – спросил Сергей.
– Э-э, – протянул какой-то парень, обернувшись к нему. – Понимаешь, это плохой человек. Очень плохой. Его узнали, ну и…
Комов и сам уже видел, что с "плохим человеком" случилось. Толпа обступала распростертое на земле тело. Одежды на нем почти не было, бросались в глаза многочисленные наколки, покрывающие кожу мертвеца. Специалисты, специализирующиеся на криминальной хронике, смогли бы по этим татуировкам, немало рассказать об убитом, но Сергей ничего в них не понимал. На коже лежащего виднелись свежие подтеки от ударов, голова его была разбита. Неподалеку от него виднелась воронка, из нее торчали ноги в военных ботинках на шнуровке и камуфле.
Комов вспомнил теленка, которого они с Женькой видели в Цхинвале, и свою мысль о том, что Смерть пыталась утащить бедолагу под землю. Здесь ощущение было противоположным: казалось, что этот человек сам попытался зарыться в землю, укрыться там от возмездия, которое неотвратимо настигало его, но не сумел.
– Убийцы это, – стал пояснять Сергею парень, к которому он обратился. – Тот, – он показал на воронку, – из Грузии пришел. Хотел тоннель взорвать, наши его догнали, у него в руках граната взорвалась. Этот с ним был. Мы его знаем. Бандит.
– Он семью целую в доме сжег, – послышался другой голос. – Его поймали, в тюрьму посадили. Суда над ним не было еще. Пытался обмануть военных, но люди его узнали…
Комов знал, что начальник тюрьмы Цхинвала, когда начался обстрел города, выпустил всех заключенных. Он сказал, что каждый человек должен получить шанс выжить, а во время обстрела у заключенных в тюрьме такого шанса не будет. Поступок смелый. Начальник тюрьмы взял на себя большую ответственность. Кто-то из выпущенных на свободу остался в городе и помогал ополченцам, кто-то в бега пустился, кто-то стал в Грузию пробиваться. У каждого человека – своя судьба.
– Эту собаку хоронить не надо. Здесь его бросить. Собаке – собачья смерть, – жестко произнес кто-то.
Сергей посмотрел в сторону Женьки. Оператор работал.
Бывали случаи, когда после массовых беспорядков представители правоохранительные органов забирали видеозаписи с места событий, а потом по ним выясняли – кто машины припаркованные поджигал, кто витрины разбивал, кто прохожих бил. Комову не хотелось, чтобы и эту запись отобрали, а потом по ней выясняли, кто устроил самосуд над убийцей. Впрочем, поди докажи – кто его бил, а кто стоял рядом, а то и вовсе подошел, когда все уже случилось. На пленке момента убийства нет.
– Пойдем, – махнул он Беляшу. – Хватит.
– Ну что там стряслось? – спросил водитель, когда они вернулись в машину.
– Диверсантов порешили, – пояснил Женька.
– Ого! – сказал водитель. – Ну что, поедем?
– Конечно.
На них надвигалась раскрытая пасть Рокского тоннеля. Скоро оживет радио, и они окажутся совсем в другой, в привычной жизни. Вот только прежней она уже не будет – в этом Сергей был почему-то уверен…