* * *
Прошло еще несколько дней. На Городище полным ходом шло приготовление к свадьбе. Закупались дорогие фряжские вина, мука, привозили меда, пригоняли скот, били и коптили птицу. Стали съезжаться первые гости. Сама же торопецкая княжна-невеста и большинство гостей еще были в дороге. Дворовые, слуги бегали и суетились с каждым днем все более. Князь Ярослав был занят делами в Новгороде, приглашал все новых гостей на свадьбу. Резвились, забавлялись младшие братья князя Феодора и Александра: Михаил, Андрей, Константин, Афанасий, Даниил. Печальна была только матушка да брат Александр. Сам же молодой князь вел себя так, будто все то, что происходило, его и не касалось. Все эти приготовления словно происходили сами по себе, никак не задевая его, не имея к нему никакого отношения. Он даже ни разу не поинтересовался, как зовут его невесту и какая она. Он был в каком то отрешенном от всего мира состоянии и не хотел понимать, что происходит с ним и вокруг него. Александр, хорошо знавший старшего брата, впервые видел его таким и пугался этого. Феодосья пыталась заговаривать со старшим сыном, гладила дланью его по голове, заглядывала ему в глаза, говорила трогательные, ласковые слова, какие может говорить только любящая мать. Феодор на какие-то мгновенья приходил в себя, смотрел на матушку широко открытыми глазами, в которых появлялись слезы, не отвечал на ее вопросы и молча уходил. Только с одним Судимиром он мог как-то общаться.
Однажды в полдень он нашел Судимира, спавшего в гриднице. Тот встал со своего ложа, поддерживая ошеей рукой раненую десную руку, подвязанную к шее, и как мог, поклонился князю. Гридь внимательно посмотрел на своего господина и справился о его здоровье. Феодор выглядел хорошо и отвечал, что все слава Богу. Отозвав Судимира в сторону, он шепотом попросил отвести его к знахарке, что лечила руку раненому гридю. Судимир долго отказывался, ссылаясь на то, что князь не совсем здоров для далекой поездки, но Феодор настойчиво просил и, в конце концов, уломал гридя. Сама настойчивость молодого господина, его ясные глаза и убедительность внушили Судимиру, что с князем все в порядке и что нужно исполнить его веление. Они быстро собрались, оседлали лошадей и, мало кем замеченные, выехали из городищенского крома по дороге на юг. Отъехав от Городища с версту, они свернули к Волхову и подъехали к месту, где перевозчики порой переправляли людей с лошадьми на плотах через реку напротив Юрьева монастыря. Ждать им пришлось недолго, и за плату они оказались через полчаса на левобережье Волхова. Миновав монастырь, они выехали на дорогу в сторону Перыни. Перед Перынью всадники свернули с большой дороги и углубились в лес. Так они скакали еще около часа, пока не доехали до небольшой деревушки, потерявшейся в лесной глухомани. Затем князь Феодор и Судимир нашли на окраине деревни небольшую курную избенку, покрытую от ветхости мхом, сошли с коней, привязали их к березам и вошли в избу.
Их встретила сгорбленная временем старуха в лохмотьях с умными, сверкавшими в полутьме глазами и, узнав Судимира, пригласила войти. Справясь о здоровье гридя, она перекрестилась на темные образа, находившиеся в красном углу, и спросила, зачем пожаловали молодцы. Гридь объяснил знахарке, что с ним приехал молодой боярин, которому нужно снадобье. Далее Судимир замолчал, а заговорил Феодор, попросив бабку дать ему снадобье, чтобы забыться от любви. Та взглянула на него внимательно и заворчала, что редко кому такое и нужно, ибо все-то просят приворотное зелье. Однако Феодор попросил еще раз и в подтверждение своих слов бросил кошель с серебром на старый скобленый стол. Старуха посмотрела на кошель, проворчала еще раз что-то непонятное и принялась рыться возле печи. Тем временем князь и гридь оглядели избу. Во всех углах, возле печи, вдоль стен были развешаны какие-то мешочки и тряпицы с непонятным содержимым. Висели пучки сушеных трав, кореньев, грибов, веники из трав и веточек каких-то деревьев и прочее такое, в чем понимают только знахари и колдуны. Множество каких-то крыночек и горшочков стояли на лавках вдоль стен и в углах. Не вскоре старуха откопала среди своих богатств махонькую крыночку, горлышко которой было залито воском. Подойдя к Феодору, она внимательно посмотрела на князя, протянула ему крыночку и велела налить лишь глоток в чашу с водой. Тут же князь попросил у нее воды, та подала ему небольшой ковш, и он, сорвав восковую печать, плеснул туда из крыночки и выпил из ковша все без остатка. Старуха еще раз внимательно посмотрела на него, перекрестилась и вздохнула. Затем, отвернувшись от князя, обратясь к Судимиру, заговорила с ним о его ране. И пяти минут не прошло, как у Феодора от пряного, пахучего настоя что-то закружилось в голове, руки и ноги ослабели, и он, как был, присел на лавку у бревенчатой стены и уснул.
Проснулся князь только к ночи. Судимир сидел напротив него и молча ждал его пробуждения. Старуха, как мышь, возилась возле печи. Горела лучина перед образами. В печи потрескивал и играл огонь, блики которого отражались на стене. Где-то мирно трещал сверчок. Раскрыв глаза, придя в себя, князь вспомнил, где он, что с ним и слабо улыбнулся.
Чувствовал он себя намного лучше. Сердце перестало щемить, и голова была ясной. Старуха подошла к нему, вновь внимательно посмотрела в глаза, держа в руках лучину. Затем прошамкала губами и обратясь к нему как к боярину, велела "не пити хмельного, дабы не быти худому". Тем временем Судимир взял со стола крыночку с зельем, запечатал ее воском и убрал в свою калиту. Князь и гридь собрались, поблагодарили колдунью, и вышли из избы. Месяц светил на небе. Было немного прохладно и они, отвязав застоявшихся коней, сели в седла и поскакали обратной дорогой. Всю дорогу до Юрьева монастыря князь чувствовал себя неплохо. Но затем сильные сердечные боли и боли в голове стали вновь мучить его. С трудом Судимир перевез его на плоту через Волхов, с еще большим трудом всадил на коня, и, придерживая всю дорогу, доскакал с ним до Городища. Было уже за полночь. На Городище князя уже искали, но, увидев, подумали, что опять хмелен, и отвели в изложницу. Судимир расседлал коней, отвел их на конюшню и ушел в гридницу. Под утро Феодор почувствовал себя лучше и попросил у слуги крепкого меда, тот не посмел отказать и принес князю. Выпив несколько больших глотков прямо из кувшина, молодой князь, так и не раздевшись, опять завалился на ложе и, казалось, уснул.
Но он не спал, он грезил. Ему виделось, что они едут с Неле вдоль берега Волхова верхом на его серебристом жеребце, чему-то радуются, смеются, а напротив них, на другом берегу стоит белокаменный Юрьев собор. Сияет солнце, бьют била и звонят в колокола, как когда-то в день их первой встречи. Неле сходит с коня и остается на десном берегу реки, а его - Феодора какая-то чудесная сила переносит на оший берег. У врат монастыря Феодор оставляет коня и входит туда под сень сводов, чтобы отдохнуть там от сердечной боли и любовной разлуки, но чтобы любить вечно.
С постели Феодор более не вставал. Лишь через сутки он, еле двигая губами, шепотом позвал Александра и попросил того скорее позвать священника. Брат тут же исполнил просьбу и поднял всех кого мог на ноги. Через полчаса явился испуганный настоятель Преображенского собора, которого Феодор попросил исповедать его и причастить. Священник исполнил веление. Молодой князь закрыл глаза, улыбнулся, а по его щеке пробежала прощальная слеза. Сердце его не вынесло той боли, на которую его обрекли. К вечеру князя Феодора не стало.
А спустя некоторое время новгородский монах-летописец записал: "В лето 6741. Преставися князь Феодоръ, сынъ Ярославль болшии, и положенъ бысть в монастыре у святого Георгия (Юрия). И еще сыи младъ. И хто не пожалуетъ сего? Свадьба же бе пристроена, меды сварены, невеста же приведена бысть, князи позвани быша; и бысть во веселие место плачь и сетование за грехи наша. Но, Господи! Слава Тобе, Небесный Царю, изволишю ти тако, и покои его съ всеми праведными".
Плакал, молился и удивлялся со всей княжеской семьею и со всем княжеским двором Великий Новгород сему странному, печальному и небывалому событию. В тот год построили новгородцы над каменной воротной башней в сердце своего града каменный храм в честь мученика Феодора Стратилата и в память о молодом князе Феодоре, правившем городом и сидевшим на новгородском столе в пору тяжелейших годин их истории. И по сей день стоит близ Софийского собора в стенах древнего Новгородского Детинца, пережившего века испытаний, могучая Феодоровская башня.
Часть вторая. "ОТКРОВЕНИЕ"
Внимая строкам откровенья,
Душой, надеясь на прозренье,
Воззрим на кровь былых веков,
Заглянем в очи праотцов.
Тревожной была весна 6741 года (1233 г. от P. X.). После смерти в Чернигове опального новгородского посадника Внезда (1231 г.), беглые новгородские бояре оставили свои надежды на помощь черниговских князей и Пскова в борьбе с переславским князем Ярославом Всеволодовичем. Теперь их взоры обратились в сторону Чудской земли. Там в граде Оденпе (Медвежьей Голове) сидел на столе ставленник Ордена, принявший сторону латинян, князь Ярослав Владимирович. Он приходился сыновцом покойному Мстиславу Мстиславовичу Удалому и был сыном его брата псковского князя Владимира Мстиславовича, Теперь уже покойный Владимир Псковский ранее служил орденским немцам, а потом дрался против Ярослава и Юрия в Липецкой сече. Дочь же Владимира Псковского - сестра Ярослава была замужем за известным ливонским князем, что приходился братом рижскому епископу Альберту. Орденские немцы полностью поддерживали Ярослава Владимировича, пытаясь громить русских соседей руками соплеменников, принявших их сторону. Потрепанные в боях с владимиро-суздальскими полками под Шеренском и Можайском, дружины новгородской господы оставляли Черниговское княжество. По смоленским и псковским дорогам они уходили в Чудскую землю - владения Ордена. Там собирались рати, готовилось новое крупное наступление на восток - теперь уже на русские земли Великого Новгорода и Пскова.
Глава I. Княжеская охота на волков, или Две стрелы из одного тула
Взволнованный Судимир уже полчаса стоял в одной из малых палат княжеского терема перед князем Александром, которого окружали молодые новгородские мужи: Збыслав Якунович, Ратмир и Гаврило Алексич. Судимир почти шепотом, но с жаром излагал князю и его ближним мужам ход известных ему событий последних месяцев жизни покойного князя Феодора. Собравшиеся вели себя скрытно. Из рассказа гридя Александр все явственнее начинал понимать, что одной из причин трагической гибели брата стал злой умысел завистника, что приходился сродником тиуну Якиму. Сердце князя Александра закипало местью. Он расспросил Судимира о том, куда сопровождал гридь покойного брата за день до смерти-. И гридь повинился в том, что привел Феодора по его же просьбе к знахарке, живущей в дальнем лесном сельце, за Перынским скитом. Князь Александр нахмурился и спросил, не дала ли знахарка отравы Феодору. Но гридь отрицательно покрутил головой и отвечал, что знахарка лишь помогла покойному князю. Но она просила его об одном, не пить хмельного. В подтверждение своих слов он достал из калиты маленькую крыночку, запечатанную воском и передал ее князю. Тут же признался, что уже и сам с испугу отведал этого зелья, после смерти своего господина, но не умер, а только как бы сильно захмелел. На душе от того зелья у Судимира наступило великое блаженство и умиротворение, а жизнь показалась ему легкой, веселой и радостной. После этого он проспал целые сутки и проснулся бодрым и здравым. Уверяя князя Александра, он молвил, что готов вновь выпить зелья у него на глазах еще раз. Да и какой смысл было знахарке травить князя Феодора, если та даже не знала, кто перед ней. Защищая старуху, гридь рассказал Александру и его друзьям, что та превосходно врачует любую хворь и язву. Она исцелила его от огневицы - сквозной раны в предплечье, полученной от стрелы ненавистника князя Феодора. Стрела та, верно отравленная, предназначалась, видно, не гридю, а его покойному господину. В завершение ко всему, Судимир достал из продолговатого кожаного свертка обломанную почти пополам стрелу с ярким зеленовато-коричневым оперением и предъявил ее князю и его окружению. Древко стрелы потемнело от давно высохшей крови. Четырехгранный ромбовидный наконечник, ранее хорошо отточенный, потускнел, острие его было слегка покривлено. Этой стрелой Судимир и был ранен в десное предплечье еще в апреле близ сельца под Липной. Рана до конца не зажила, и сейчас гридь держал десницу на перевязи.
По традиции именно он должен был выступить истцом, найти и призвать виновного к ответу. Однако князь Александр не хотел предавать это дело огласке. Он хорошо помнил, как решались такие дела у них в Переславле в Перуновом лугу. Древний кон и обычай разрешали мстить за обиду близкому родственнику или другу пострадавшего. Тут и вызвался Ратмир. Обратясь к Александру, он просил разрешить ему вступиться за честь покойного князя Феодора и рану его верного слуги. Суровый ликом молодой князь вдруг улыбнулся и кивнул в знак согласия головой. Сговорились на том, что уловить виновного удобнее всего будет на волчьей охоте, куда князь намеревался вскоре вывести весь двор. Пора, правда, была не охотничья. Но волки с весны не давали покоя окрестным смердам и пастухам, нападали на стада, забирались в овины, резали молодой скот. Потому лов на волков откладывать не следовало.
* * *
Жаркий летний день склонялся к полудню. Молодой князь Александр в сопровождении своего меченоши (уже ближнего слуги) и содруга Ратмира, своих отроков и гридей подъехал к великому мосту через Волхов. Воды реки сверкали под солнцем и манили к себе прохладой и ласковым плеском волн. Светлые зеленоватые струи разбивались о бревенчатые клети городен моста и, журча, разбегались по сторонам пенистыми потоками. Всадники въехали на бревенчатый настил, и тот слегка задрожал под коваными копытами коней. Разморенные жарой, кони шли неторопливо, отгоняя хвостами и гривами мух и слепней, позвякивая удилами. Здесь на мосту легкий освежающий ветерок с реки обдувал лошадей и верховых, отгонял надоедливых насекомых. Всадникам было жарко и они, расстегнув вороты рубах и кафтанов, снимали с голов легкие шапки и утирали лица от пота. Князь и его окружение держали путь в Детинец ко двору владыки.
Из Киева пришло известие, что "преставися блаженный митрофолит всеа Руси Киевьскыи Кирил". Весть эта сильно расстроила молодого князя Александра, так как он знал покойного митрополита и относился к нему с великим почтением. Сейчас новгородский князь ехал к владыке, чтобы высказать ему свое соболезнование по поводу смерти Кирилла и поделиться тем, что наболело на душе. Проезжая по великому мосту через Волхов, Александр говорил о смерти Кирилла с Ратмиром и рассказывал ему о том, каким кротким и мудрым был этот миротворец - первоиерарх Руси, как благодатны были службы, совершаемые им в храмах. Юноши вели разговор и о том, что уже год прошел, как умер отставной новгородский архиепископ Антоний. Всего лишь два года окормлял он новгородскую паству, а затем ушел в затвор из-за мятежа новгородской господы, поднятого против него и князя. Ярослава Всеволодовича. С той поры на протяжении шести с половиной лет не произнес он не единого слова. Шла молва, что заболел и онемел от переживаний и горя. Но, скорее всего, наложил на себя обет молчания, да с тем и отошел в мир иной. Поминая покойного владыку Антония, князь и его меченоша перекрестились. Затем разговор их вновь возвратился к теме о нынешнем новгородском владыке Спиридоне и, осмысливая вслух события, происходившие в церковной жизни, Ратмир внимательно посмотрел на князя Александра и молвил, что Русь сей день в лице Спиридона имеет, пожалуй, одного из самых вятших предстоятелей Церкви. Князь посмотрел на меченошу и молча кивнул головой в ответ. Всадники миновали мост, и разговор их временно прекратился. Коней направили к воротам Детинца. Уже проезжая под каменным сводом ворот, князь Александр напомнил Ратмиру, чтобы тот не забыл исполнить его просьбу. Через час князь будет ожидать в условленном месте, как и было говорено.
Новгородский архиепископ встретил Александра в своих покоях, где просматривал четыре недавно переписанных и переплетенных монахами Евангелия. Тексты Святого Писания были одеты деревянными обложками, покрытыми светлой и прочной бычьей кожей. Закрыв разворот книги, отложив свое дело, владыка пошел навстречу Александру. Спиридон был рад встрече с молодым князем. Он приветливо улыбнулся и взаимно поклонился ему. Александр принял благословение, почувствовав на своей главе его крепкую, натруженную, теплую монашескую руку. Во владычных покоях было прохладно и легко, царила полутень, что сразу успокаивающе подействовало на Александра. Спиридон пригласил гостя к столу, и позвав служку, велел подать фряжского вина, сухих фруктов и сладостей. Когда все было исполнено, они остались вдвоем. Владыка налил кубок вина князю и небольшую чашу себе, прочел молитву Господню ("Отче наш") и благословил трапезу. На стол в небольших глиняных чашах были поданы кусочки сушеной дыни, инжир, изюм, чернослив, сотовый мед и шербет. Молодой князь и архиепископ сделали по глотку вина, и Спиридон предложил Александру откушать. Ощутив терпкий и сладковато-горький привкус благородного вина, юноша причмокнул, отпил еще, стал с аппетитом есть. Владыка с интересом и легкой улыбкой наблюдал за ним. Ему действительно нравился этот живой, любознательный и умный юноша - сын сильного и властного переславского князя. Когда Спиридон увидел, что Александр с удовольствием попробовал угощение и вновь отпил вина, то ненавязчиво повел разговор.
Тут молодой князь вспомнил, зачем приехал к владыке и поделился с ним своей печалью, связанной со смертью митрополита Кирилла. Архиепископ, знавший митрополита по своему рукоположению и пребыванию в Киеве, полностью разделил печаль юноши и, пожелав покойному предстоятелю Русской Церкви упокоения и Царствия Небесного, перекрестился. Еще некоторое время владыка рассказывал о том, что теперь русским церковным иерархам предстояло отправить друг другу не одно послание и согласовать свои действия, чтобы снарядить в далекую Никею посольство с просьбой рукоположит^. нового митрополита. Александр молча и с пониманием слушал архипастыря.