Затем владыка справился у князя о том, есть ли известия из Суздальской земли от батюшки Ярослава Всеволодовича и внимательно посмотрел на него. По лику Александра пробежала тень озабоченности и легкого смущения. Но тот быстро справился со своими чувствами и отвечал, что батюшка, верно, сильно занят сбором полков для похода на псковские рубежи против супротивников и орденских немцев. Владыка Спиридон молча, с пониманием кивнул головой и заговорил с князем на другую тему.
Внимательно посмотрев на юношу и осторожно, чтобы не ранить молодое сердце, пастырь спросил его, молится ли он за упокоение души брата. Молодой князь вспыхнул лицом, глаза его увлажнились, и он, сжав губы, отворотил взор в сторону небольшого оконца. На минуту в палате воцарилось молчание. Но затем Александр негромко и неторопливо подбирая слова, ответствовал архиепископу. Молвил, что постоянно вспоминает о покойном Феодоре и тот часто снится ему по ночам. Брат являлся ему таким, каким он запомнил его в пору их первого княжения в Новгороде. Там во сне Александр словно забывал о его смерти, и только уже где-нибудь в конце сна вспоминал об этом и, пугаясь умершего брата, просил его уйти. Феодор почти без промедления уходил, но часто вновь возвращался и напоминал Александру о их родстве, делах и дружбе. При этих словах на глаза молодого князя навернулись слезы, и голос его дрогнул. Владыка заметил сие и, пытаясь облегчить печаль князя, просил его больше молиться за упокой любимого сродника. Александр, слушая и соглашаясь, молча кивнул головой и, немного помедлив, словно исповедуясь, отвечал пастырю, что отныне не только печаль томит его сердце. Ибо недавно стало ему известно, что есть человек, который постарался погубить брата. Тут Александр замолчал, но прозорливый владыка, понимая, что творится в уме и в душе у князя, обратился к нему построжавшим голосом. Он напомнил ему, что слово "князь" происходит от двух древних русских слов - "кон" и "яз". Что слово "кон", у древних славян-россов означало круг или сферу - место, в котором действуют самые простые и понятные всем сущим правила человеческого бытия. Древним славянам-россам, жившим в язычестве и еще не ведавшим Слова Сына Божиего, были известны эти правила, установленные Творцом мира. Тогда не было писаного права, но все понятия этой человеческой сферы общения обязывали и учили человека "любити и жертвовати", "дерзати и боронити", "ведати и внемати", "созиждати и рождати", "молити и глаголати", "прощати и мстити". "Язъ" же означает "Я". Тот же, кто называет себя словом "конязъ", должен помнить, что вся ответственность перед Богом Отцом и Сыном за действенность этой сферы и праведность суда лежит на нем.
И в древней Киевской Руси при первых князьях Рюрикова дома долгое время существовало неписаное право. Но боярство, "мужи" и дружинный слой век за веком все более выделялись из среды простого народа и закрепляли свои привилегии. Тогда неписаное право - кон стало нарушаться. Князь Ярослав Хромой понимал это и велел обновить древнее право - составить "Правду", куда частью ввел и древние правила. "Правда" стала первым шагом за кон. И то, что многое из древнего права оказалось вне кона, стало не по нраву и не по душе простому люду. Но кон уже было невозможно вернуть. Так и появилось в русском языке слово "искони", означающее право, появившееся и действовавшее еще до закона.
Похожее было и у древних евреев, когда пришел Спаситель. Ибо когда древние евреи нарушили кон, то есть обетование, заключенное с Творцом, то Моисей записал им закон на Скрижалях, что сохранялся в виде Пятикнижия. Прошло более пяти веков. За это время иудеи отступили и от него. Древний закон был забыт. Тогда царь Иосия, возобновляя Храм в Иерусалиме, и открыл древнее писание. На основе его он возвратил евреев к древнему закону, хотя и облегчил его. Так родилось Второзаконие. Однако за грехи знати и царей Иерусалим и Храм были разрушены халдеями, Иудея завоевана, а знатные уведены в Вавилон. Уже после вавилонского плена книжники и фарисеи пытались восстановить и истолковать древний закон. Но лишь еще более отклонялись от него. Вот тогда и пришел Исус, Сын Человеческий от Господа. И, оглашая "Новый Завет", оставил для тех, кто ищет Правды Божией, возможность ее поиска в Евангелии. Тут владыка подошел к столу, раскрыл Евангелие от апостола Матфея, быстро нашел нужную страницу и попросил князя послушать. Его чистый и звонкий голос, словно на литургии торжественно зазвучал в палатах:
- Да не мните, яко приидохъ разоритй закон, или пророки: не приидохъ разорите, но исполним. Аминь бо глаголю вамъ: дондеже прейдеть небо и земля, йота едина, или едина черта не прейдеть от закона, дондеже вся будутъ… Глаголю бо вамъ, яко аще не избудетъ правда ваша паче книжникъ и фарисей, не внидете въ Царствие Небесное.
(Евангелие от Матфея, глава 5, стих 17–18,20: Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и Земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все. Ибо, говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное.)
Владыко окончил и внимательно посмотрел на Александра. Тот стоял молча, опустив глаза. Он думал о том, что сейчас ему совершенно по-новому, как-то глубоко и пронзительно стали понятны слова Спасителя, приведенные архипастырем. Какой-то ясный синий свет полыхал у него между бровей и перед глазами. Поклонившись, он благодарил Спиридона, прося благословить и отпустить его. После крестного знамения, сотворенного над челом юноши, владыко поцеловал его в щеку, и, отпуская от себя, еще раз напомнил, что вся ответственность за исполнение Правды Божией лежит на нем - на конязе.
* * *
Выйдя на двор из полутемных митрополичьих палат, Александр прищурился от яркого света, пошевелил плечами, распрямляя стан. Сопровождавшие его отроки стояли у коновязи и о чем-то оживленно разговаривали с митрополичьими слугами. Ратмира среди них не было. Стараясь оказаться незамеченным, молодой князь быстро пошел направо от входа и обогнул угол рубленных митрополичьих покоев. Двигаясь вдоль высокой тыновой ограды подворья, он прошел мимо конюшни и вышел к сеновалу. Обогнув сеновал ошую, Александр оказался на узкой тропинке в пространстве между тыном и рубленой стеной сеновала. Здесь по пояс росли молодые лопухи и крапива, стрекотали кузнечики, летали большие шмели и мухи, господствовали тень и прохлада. Александр огляделся. Он был один, сердце его сильно билось в груди от волнения. Кровь приливала к устам и ланитам, мелкие бисеринки пота покрывали высокий лоб. Он утер лик платом и прислушался. Не прошло и минуты, как его чуткое ухо различило за углом мягкую и плавную поступь девичьих ног, обутых в кожаные башмачки. Князь напрягся. И вот, через несколько мгновений, из-за угла сеновала показалась она. Увидев его, она вспыхнула ликом и остановилась. Он чувствовал, что тоже стоит весь залитый ярким румянцем и не может вымолвить ни слова. Все исполнилось так, как он задумал по уговору с Ратмиром. Верный меченоша сумел передать его остуде просьбу о встречей отвлечь свою тетушку разговорами. Понимая, что так не может долго продолжаться, и что их могут заметить, князь двинулся к ней навстречу. Она была недвижима. Большие синие глаза ее смотрели на князя скорее с интересом, чем с испугом. На ней был легкий летний сарафан из голубой льняной ткани и белая льняная рубаха. Темные волосы были убраны в косы, перевитые лентами, на челе был красивый серебряный обруч. Большие височные кольца из серебра и серьги лишь подчеркивали ее тонкую и благородную красоту.
Подойдя вплотную. Александр почувствовал солнечный аромат ее красивого девственного тела и ее горячее дыхание. Взяв Елену за локоть, князь быстро повел ее в простенок между сеновалом и тыном, туда, где господствовала тень и откуда их не могли увидеть люди, находившиеся перед постройками подворья. Она не сопротивлялась и послушно шла с ним. Когда их стало не видно со стороны, они остановились на тропочке. Князь развернул Елену к себе лицом и, повернувшись спиной к проходу в ту сторону, откуда они шли, словно закрыл ее собой. Они были одного роста и их глаза, смотревшие прямо друг на друга, застыли с выражением интереса и волнения. Некоторое время они продолжали еще стоять молча, только горячо и возбужденно дышали. И тут первая заговорила она:
- Аще ли княже, боишь ся еси?
- Чти твоея срамити не хощу, - гордо отвечал Александр, чувствуя, что в ее словах есть доля правды. Он протянул руку и взял кисть ее ошеей руки своей десной. Она не сопротивлялась тому. Немного осмелев, Александр быстро склонился и поцеловал ее ароматную розовую длань почти у самого запястья. Елена тихонько потянула руку к себе, но не отдернула. Александр смело протянул десницу к ее талии, но девушка не резко и все же смело отстранилась от него.
- Не гоже еси твориши, Александре, - тихо, томно, но все же решительно прошептала она. Князь отступил на положенное расстояние, но сердце его, разбуженное ее близостью, безумно стучало в груди и разжигало неведомую дотоле страсть. Он посмотрел на нее. Елена стояла, потупив очи, прикрытые длинными ресницами, опустив и сложив длани на поясе. Глубоко вдыхая напоенный ароматами теплый воздух, Александр стал успокаиваться. Они молчали недолго, и он заговорил о том, что давно хотел увидеть ее один на один, но не знал, как это сделать. Благо Ратмир подсказал и помог ему в этом. Она внимательно слушала, и ланиты ее розовели. Его слова явно нравились ей. Александр смотрел на девушку и чувствовал непреодолимое и жгучее желание поцеловать ее. Однако осознание необходимости достойно вести себя и стыд сдерживали его. Приблизясь, он стал шептать ей ласковые и томные слова, пытался брать Елену за руку. Та слушала, опуская очи долу, розовела щеками и шеей, но длани ему уже не давала. В таком состоянии провели они минут десять. В конце концов Александр смог договориться с молодой боярышней о том, что она вскоре придет к нему на встречу под охраной Ратмира и в сопровождении одной из доверенных девушек в какое-то безопасное место, указанное Александром. Пока же решено было между ними встречаться на воскресных литургиях в Софийском соборе.
Следом Елена неслышно ушла той же тропкой, какой и пришла. А князь, постояв на месте, что-то обдумывая за сеновалом еще минут пять, затем обогнул его с ошеей стороны и возвратился к коновязи другой дорогой. Весь обратный путь на Городище он был молчалив и счастливо улыбался, то и дело подмигивая улыбавшемуся и скакавшему одесную Ратмиру.
* * *
Через день княжеский двор и двор тиуна Якима выехали в окрестные леса травить волков. Первые два дня загоняли и били зверя по лесу от Сковороды и Липеньского монастыря до реки Мсты. Окрестные леса огласились собачьим лаем, криками загонщиков, отроков, гридей, паробков, дворовых. Более полутора десятка матерых хищников и молодых щенков охотники побили стрелами и копьями. Князь Александр и его люди эти дни не сходили с седел. Вечером, не торопясь, поев у костра и выпив меда, валились спать в походных шатрах в стане, разбитом на берегу лесного озера и спали крепким сном. Князь Александр был увлечен ловлей, но иногда, проезжая по озерному берегу, вдруг останавливал коня. Ему вспоминались прошедшие годы, дни его отрочества и дружбы с покойным братом. Эта задумчивость и тоска уходили бесследно, когда призывы друзей, отроков и страсть охоты возвращали его к действительности. В эти дни не было рядом с ним верного меченоши Ратмира. Лишь иногда молодой князь видел его в сопровождении Судимира где-то в отдалении. Те, вдвоем, рыская верхом по лесам и опушкам, среди десятков вооруженных лукам, копьями и ножами людей внимательно осматривали добычу и стрелы охотников. К исходу третьего дня, когда смеркалось, Ратмир подъехал к Александру и немногословно сообщил, что теперь он знает человека, кого хочет обличить князь. Но для неоспоримых доказательств нужно еще день или два охоты. С этим Ратмир быстро отъехал, а Александр отправился в шатер на ночлег. Следующим утром князь объявил, что охота теперь будет продолжаться на левом берегу Волхова в лесах за Юрьевым монастырем.
Уже вторые сутки охота на волков продолжалась в лесах на западном берегу Волхова. Стоял теплый день конца июня. Однако после обеда подул прохладный ветерок со стороны Варяжского моря и нагнал на небо темно-синие тучи, окаймленные серыми перистыми облаками. Ветер усиливался, похолодало, начал сеяться мелкий дождь. Охотники и ловчии стали чаще перекрикиваться, трубить в рога, съезжаться, свозить добычу и сбиваться в ватаги. Там и тут по полянам и на опушках леса зажигались неяркие костры. Отроки, дворовые и кмети, ослабляли удила и подпруги, давали корма коням, доставали из тороков сулеи с крепкой медовухой и прикладывались к горлышку. Несмотря на непогоду, там и тут уже раздавался веселый говор, и кто-то из заядлых охотников рассказывал о том, как он добывал матерого хитрого зверя, пытавшегося уйти от преследования, и, в конце концов, достал его стрелой.
К одной из таких ватаг, добрую половину которой представляли люди тиунова двора, и подъехали будто невзначай княжеские слуги Ратмир и Судимир. Незамеченные в начале, они спешились и стали осматривать битых волков. Было еще довольно светло, когда Судимир остановился и словно застыл над одним из крупных убитых хищников, в загривок которого глубоко вошла стрела с ярким зеленовато-коричневым оперением. Княжий меченоша заметил это и посмотрел в лицо гридю. Глаза их встретились, и Ратмир молча кивнул головой.
Не раздумывая, княжий гридь вынул из-за высокого голенища сапога большой охотничий нож, склонился над убитым хищником и начал вырезать стрелу. Его сильные пальцы ошеей руки со всей силой впились в мохнатый волчий загривок. Ножом, зажатым в десной длани еще слабой от раны, он смело вспорол волчью шкуру. По всем охотничьим законам того времени делать этого не имел права никто, кроме охотника, добывшего зверя. Никакого смысла не было и в том, чтобы так небрежно вырезать стрелу и портить густой, дорогой мех матерого волка. Оживленный разговор охотников, стоявших у ближайшего костра, прервался. Кто-то матерно и недовольно выругался. И из ватаги вышел рослый рыжебородый детина, в сопровождении двух молодцов тиунова двора. Видимо, он не сразу узнал двух незаметно подъехавших верховых, так бесцеремонно и быстро ставших кромсать шкуру добытого им зверя. Рыжебородый матерно, грязно выругался и потянул из ножен, притороченных у пояса, короткий охотничий меч. Навстречу ему смело выступил Ратмир и преградил дорогу. Детина покрылся багровым румянцем злости, обнажил меч и снова выматерился, брызгая слюной и требуя оставить его добычу в покое. Он явно уже хорошо вкусил медовухи. Два молодца тиунова двора, стоявшие позади него, казалось, также были настроены решительно и сжимали боевые топорики в своих дланях. Среди охотников, стоявших вокруг костра послышались слова одобрения и поддержки. Только немногие из этой ватаги - в основном люди княжеского двора узнали Ратмира и стали окружать его одесную и ошую, пытаясь предотвратить зревшую схватку. Ратмир и сам не успел заметить, когда в его длани оказалась рукоять обнаженного им меча. И тут, за несколько мгновений до того, как рассечь мечом воздух и обрушить его на противника, он вспомнил слова своего друга и князя Александра. Ошая рука его потянулась за спину, и он достал оттуда рог, прикрепленный к ременной петле, переброшенной через плечо. Через мгновение он уже трубил условленным сигналом, выдувая всей силой своих легких и плотно сжимая губами узкий мундштук рога. Многие охотники, окружавшие Ратмира и рыжебородого, перехватывали оружие, надеясь или защитить своих, или предотвратить схватку. Однако, несмотря на хмель и злость, рыжебородый детина смекнул, что в этой ситуации скрыт какой-то подвох, и отступил на несколько шагов назад. Правда, большинство ватаги поддерживало его, поэтому он не выпускал и не прятал обнаженного меча.
Тем временем Судимир быстро распластал волчий загривок и вырезал стрелу с массивным ромбовидным наконечником. Стрела была очень похожа на ту, какой он был ранен еще весной. К костру, у которого Ратмир протрубил в рог, стали подъезжать гриди, отроки, паробки и слуги городищенской усадьбы. Становилось ясно, что неожиданной свары и схватки удалось избежать. Минут через восемь туда же приехал и сам князь Александр. Далее все произошло, как и было задумано. Судимир отер от сгустков почернелой крови наконечник стрелы, вырезанной из волчьего загривка, и предъявил эту стрелу и обломки той, которой был ранен весной, собравшимся охотникам. Тем временем принесли тул со стрелами рыжебородого. Там тоже было пять стрел с зелено-коричневым оперением и наконечниками, явно сработанными на заказ рукой одного мастера. Рыжебородый не отпирался, признавая, что все это его стрелы. Сняв кафтан и обнажив предплечье, Судимир вышел в центр круга, образовавшегося близ костра и, сорвав повязки, показал всем еще свежую рану. Следом показал обломанную стрелу и объявил, что именно этой стрелой и был ранен весной у Липны. Собравшиеся вокруг шумно заговорили и заспорили. Князь Александр, бывшие близ него вятшие мужи Збыслав Якунович, Гаврило Алексич молчали, молчал Ратмир, напряженно ждал решающего слова Судимир. Безмолвствовал и рыжебородый. Никто из посвященных не хотел более задавать вопросов и тревожить прошлое. Для всех же остальных было ясно то, что на княжеского гридя Судимира еще весной было совершено вооруженное нападение, тот был ранен и искал обидчика. И вот сейчас, казалось, нашел и привлек к ответу. Всем было ясно и то, что молчавший все время князь Александр был на стороне истца, ибо тот был человеком его двора. Слово было за князем. Оглядев всех собравшихся посуровевшим взглядом, стараясь казаться беспристрастным, бестрепетным, хотя внутри у него закипала ярость при взгляде на рыжебородого, князь кратко отмолвил, что может исправить суд по этому делу. Но ему еще не все ясно, и он пока не станет решать по закону. Он позволяет новгородцам самим разобраться с этим сей же час, так как они это делали в старину по обычаю и неписаному праву. С этими словами князь тронул коня и отъехал прочь со своим окружением. В толпе раздались одобрительные голоса.