– Эскадры тяжелых броненосцев – это здорово, – говорил Дэвис. – Но если силы сторон примерно равны, через несколько месяцев войны от них мало что останется. Они могут перетопить друг друга, и даже у номинального победителя в сражении вряд ли останется хоть один или два корабля. Вот тут-то и начнется настоящая борьба, тогда под ружье будет поставлено все, что способно плавать. И тогда тот, кто способен управлять лодкой, знает воды и ни в грош не ставит собственной шкуры, получит великолепный шанс отличиться. Это оружие обоюдоострое. На что способны малые суда в этих водах, вполне понятно. Но возьми случай с Англией. Допустим, силы некоей коалиции разгромят наш флот на море. Результат – опасность блокады и вторжения. Чепуху нам говорят, что придется немедленно сдаваться. Мы сможем существовать на половинных рационах, собираться с силами и строить. Но необходимо время. Тем временем наше побережье и порты в опасности, и все те миллионы, которые мы закопали в форты и минные поля, приносят мало пользы. Это всего лишь пассивные средства обороны. Требуются лодки – комары с острым жалом, настоящие рои этих москитов: сторожевики, разведчики, миноносцы. Это иррегулярные силы, укомплектованные местными жителями, которым дают свободу вести свою игру. И что за шикарная получится игра! На нашем побережье немало мест, подобных этому – пусть даже не наполовину таких интересных, но похожих: эстуарии Мерси, Ди, Северна, Уоша, а самое главное – Темзы, окруженные берегами Кента, Эссекса и Саффолка.
Но как сможем мы защищать наши берега тем способом, какой я описываю? Мы не готовы, совершенно не готовы! У нас нет даже малых миноносцев. Быстроходные "истребители" для этой задачи совсем не подходят – слишком длинные и неповоротливые, а большинство еще и слишком глубоко сидит. Что нам нужно, так это нечто простое, но мощное, с малой осадкой и пусть даже всего с одной шестовой миной, если на то пошло. Буксиры, катера, малые яхты – годится все, потому что успех будет зависеть от умения, а не от калибров и сложных механизмов. Эти кораблики будут гибнуть, но что с того? Если все правильно организовать, у нас не найдется недостатка ни в судах, ни в людях. Но кто возьмет на себя организацию?
Возьмем иной вариант. Мы побеждаем в открытом море и блокируем побережье, подобное этому, где кругом пески. Люди, знающие эти воды, из ниоткуда не появятся. Флотские парни о здешних каналах понятия не имеют. Клянусь Юпитером, это лучшие морские офицеры в мире, у них есть все: отвага, выдержка, все! Они берутся за любую задачу и зачастую совершают невозможное. Но их корабли слишком глубоко сидят, а у них самих слишком мало опыта для подобных операций.
Дэвис никогда не развивал темы, но я знал: в его сердце живет надежда хоть как-то и где-то, но получить шанс применить своих знания этих берегов на практике, во время войны, в наступлении которой он не сомневался, и сыграть в ту "шикарную игру" на поле, столь для нее подходящем.
Я могу лишь привести очерк его взглядов. Когда я слушал их под плеск волн и журчание прилива за бортом, они произвели на меня глубокое впечатление и пробудили во мне столь же ревностное желание исполнить нашу работу, каковое горело в нем в силу темперамента.
Но по мере того как шли дни и не происходило ничего, способного помешать нам, я стал склоняться к выводу, что по части обретения разгадки мы на ложной тропе. Мы не обнаружили ничего подозрительного, ничего, что могло бы объяснить предательский поступок Долльмана. Начав терять терпение, я ратовал за то, чтобы побыстрее переместиться далее к западу. Дэвис все еще цеплялся за свою теорию, но тоже стал склоняться к моей идее.
– Уверен, это как-то связано с проливами в песках, – твердил он. – Но, боюсь, ты прав, и мы так и не подобрались к тайне. Никто, похоже, и в ус не дует, что мы тут возимся. Нам еще не удалось обследовать эстуарии, как хотелось бы, но лучше будет переместиться на острова. Там нас ждет совершенно такая же работа, причем столь же важная. Думаю, скоро мы найдем ключ к разгадке.
Существовала еще и проблема времени, по меньшей мере для меня. Если мне не продлят отпуска, двадцать восьмого я должен быть уже в Лондоне, а скорого конца наших странствий не предвиделось. Положа руку на сердце, признаюсь, что особого значения я сему факту не придавал. Если наша затея имеет смысл, то чиновничья рутина может и обождать. Государственный механизм не пострадает из-за моего отсутствия, извинения можно принести, а успех искупит все.
С каждым днем наше отважное маленькое суденышко становилось все грязнее и потрепаннее. Лак облез, палуба посерела, паруса выцвели, а потолок каюты покрыли пятна сажи от кухонной плиты. Но главное достоинство яхты – ее удивительная пригодность выполнять свои функции – сохранилось. За отсутствием лучшего "Дульчибелла" стала моим домом. Мои члены приспособились к ее стесненному внутреннему пространству, а вкусы и привычки согласовались с ее хозяйственной рачительностью.
Но запасы воды и керосина подходили к концу и близилось время, когда мы вынуждены будем пристать к земле и пополнить содержимое трюма.
Глава XIV
Первая ночь на островах
Череда невысоких холмов, розовых и коричневатых в свете заходящего солнца, у края которой примостилась маленькая деревушка, облепившая массивный четырехъярусный маяк, – таким предстал моим глазам Вангерог, самый восточный из Фризских островов, тем вечером, пятнадцатого октября. Мы решили сделать его первой нашей стоянкой. Поскольку гавани там нет, и остров на милю окружен выступающими при отливе песками, нам предстояло забраться как можно дальше, пока яхта не сядет на мель, чтобы сократить расстояние, на которое придется таскать тяжелые канистры и баки для воды. В трех милях к югу от нас виднелись смутные очертания берега Фрисландии – унылая равнина, однообразие которой нарушали только редкие деревья, пара ветряных мельниц да церковный шпиль. Мелководное пространство между материком и Вангерогом начало уже сжиматься до лагун, самой крупной из которых был вытянутый проход, по которому мы и шли с восточного направления. Водоем тянулся дальше на запад параллельно острову, в нем же на расстоянии в полмили от нас стояли на якорях три галиота.
Еще до ужина яхта уже лежала на песке и обсыхала. Покончив с едой, Дэвис нагрузился канистрами и бочонками. Я намеревался принять участие, но мой приятель побудил меня остаться на борту – я смертельно устал после необычно долгого и трудного дня. Он начался в два часа ночи, когда мы, ловя драгоценный ост, пустились в переход через пески от Эльбы до Яде. Для судна, столь тихоходного, как "Дульчибелла", было почти немыслимо покрыть такое расстояние всего лишь за два прилива, и если мы почти преуспели, то ценой исключительного напряжения сил и ежесекундной бдительности.
– Как покуришь, заведи якорь, – наставлял меня Дэвис. – И следи за огнем – это единственный ориентир для меня на обратном пути.
Он спустился, послышался хруст морских сапог по песку, и он исчез в темноте. Это была чудесная звездная ночь, немного морозная. Я разжег сигару и растянулся на софе поблизости от горящей плиты. Сигара вскоре погасла и упала, а я задремал, хоть и беспокойно, потому как мысль о якорном огне крепко сидела в голове. Очнувшись, я бросил на него взгляд через полуоткрытый световой люк, убедился, что все в порядке, и снова улегся. В каютной лампе заканчивался керосин, и фитилек превратился в красную искорку, но мне слишком хотелось спать, чтобы подливать топливо, и свет погас. Я снова раскурил сигару и попытался взбодрить себя размышлениями. В первый раз за последние дни мы с Дэвисом расставались так надолго. Впрочем, мы настолько привыкли не вмешиваться в дела друг друга, что меня одиночество нисколько не беспокоило, если бы не возникшее вдруг странное предчувствие, что в эту первую ночь второго этапа нашей экспедиции что-то должно случиться. И почти в ту же минуту до меня донесся звук.
Кто-то наступил сапогом в лужу.
В мгновение ока сон слетел с меня, но я даже не подумал закричать: "Это ты, Дэвис?" – потому как не сомневался, идет не он. Это была оплошность, допущенная подкрадывающимся человеком. Спустя некоторое время я услышал еще один шаг – скрип подошвы по песку, – на этот раз уже ближе, прямо с внешней стороны корпуса. Потом шаги удалились к корме. Я потихоньку встал и выглянул через люк. Отблеск света, льющегося откуда-то снизу, дрожал на бизани, выхватив из темноты какую-то фигуру. Свет не имел никакого отношения к нашему якорному огню, который висел на форштаге. Незваный гость, как я понял, зажег спичку и читает название на корме. Насколько далеко заведет его любопытство?
– Эй, на яхте! – раздался резкий, гортанный оклик на немецком.
Я молчал.
– Эй, на яхте! – на этот раз громче.
Последовала пауза, после которой корпус завибрировал – это сапоги заскользили по борту, а руки ухватились за планшир. Я юркнул вниз и сел на диванчик. С палубы донеслись шаги, быстрые и уверенные. Сначала мужчина прошел на нос, остановился, потом вернулся на середину судна, к трапу. В каюте было темно хоть глаз коли, но я слышал стук сапог на ступеньках, чувствовал вибрацию. Через минуту неизвестный остановится в дверях и зажжет спичку. Стало темнее, чем раньше, или мне показалось? До этого в люк проникал красноватый отсвет якорного огня, но теперь он исчез. Я поднял глаза, понял в чем дело, и свалял дурака. Еще несколько секунд, и у меня появился бы шанс встретиться с нашим визитером лицом к лицу, возможно, задать вопросы. Но я не привык к таким ситуациям и потерял голову. Все мои мысли крутились вокруг последних слов Дэвиса, я представлял его бредущим по пескам с тяжелой ношей при поднимающейся воде без света, указывающего путь. Непроизвольно вскочив, я задел стол, загремела плита. Длинный шаг и рука, протянутая к трапу, но слишком поздно! Пальцы ухватили что-то влажное и грязное, последовал рывок, раздался хриплый выдох, и я остался стоять, сжимая в руке тяжелый морской сапог, владелец которого спрыгнул на песок и побежал.
Я выбрался на палубу, перепрыгнул через борт и последовал за ним, ориентируясь на звук. Ночной гость обогнул нос яхты, я сделал то же, нырнул под бушприт, но забыл про ватерштаг и едва не лишился чувств, натолкнувшись на стальной канат и блок, чьи крепость и массивность составляли одно из самых славных качеств "Дульчибеллы". Немного придя в себя, я ринулся дальше, но беглец был уже далеко. Скинув тяжелые сапоги, я взял их в руки и побежал в носках, но скоро порезал ступни об острые края раковин. Погоня была обречена, и кусок топляка поставил в ней последнюю точку, попав мне под ногу. Я растянулся в грязи и завыл от боли в пальцах.
Ковыляя назад, я пришел к выводу, что это неважное начало для карьеры искателя приключений. Я ничего не достиг, зато запыхался и здорово поцарапал шкуру, при этом еще и понятия не имел, где оказался. Огонь на яхте не горел, и даже при помощи вангерогского маяка найти судно оставалось для меня непростой задачей. "Дульчибелла" не заякорена, а начинается прилив. А как Дэвису обнаружить ее? Описав несколько неуверенных кругов, я придумал время от времени ложиться на землю в надежде разглядеть силуэт яхты на фоне звездного неба. План в итоге сработал. Довольный, но пристыженный, я вскарабкался на борт, зажег огонь на штаге и завел верп. Чужой сапог обнаружился у подножия трапа, но даже при самом строгом допросе отказался давать показания. Было одиннадцать часов, вода поднималась. Дэвису повезет, если он успеет добраться до судна без помощи ялика. В конце концов он вернулся самым прозаичным способом, на своих двоих, измученный тяжелой поклажей, но полный новостей после визита на берег. И начал выкладывать их, не успев даже спуститься в каюту.
– Послушай, нам надо заранее определить, что мы будем говорить, отвечая на вопросы. Я выбрал тихую лавочку, но на деле это оказалась своего рода забегаловка, где народ угощается розовым джином. Все люди очень дружелюбны, как обычно, и буквально засыпали меня вопросами. Я сказал, что мы на обратном пути в Англию. Поднялся привычный гвалт насчет малых размеров яхты, ну и в этом роде. Мне подумалось, что нужен повод, чтобы объяснить наше неспешное продвижение и остановки для обследования местности, поэтому заикнулся про уток, хотя, видит Бог, ими нам совершенно некогда заниматься. Этот предмет не вызвал широкого одобрения. Немцы начали твердить, что, мол, еще рано. Зависть, как понимаю. Но потом объявляются двое парней, которые говорят, что готовы помочь. У них-де есть плоскодонка, и без местных тут ничего не добудешь. Все это истинная правда, не сомневаюсь, но они же будут мешать! Я улизнул поскорее…
– И правильно сделал, – прервал друга я. – Нам нельзя оставлять яхту без присмотра. Похоже, за нами следят.
И я поведал ему о недавних событиях.
– Хм-м… Жаль, тебе не удалось разглядеть того типа. Все проклятый ватерштаг! – Это был тактичный способ намекнуть на мои неуклюжие действия. – В какую сторону он побежал?
Я махнул рукой в сторону запада.
– Не к острову? Интересно, не с одного ли из тех галиотов был наш гость? Их там три стоят на якоре в канале – огни вон видно. Не слышал ли ты, как отваливает лодка?
Пришлось покаяться в полном своем провале в качестве детектива.
– Ты выказал себя молодцом, – заявил Дэвис. – Стоило тебе крикнуть, едва ты его услышал, мы вообще ничего не узнали бы. А теперь у нас есть сапог, это уже кое-что. Якорь заведен? Давай спустимся в каюту.
Мы курили и разговаривали, а прилив тем временем, тихо заплескавшись вокруг "Дульчибеллы", плавно оторвал ее от грунта.
Я, конечно, высказал предположение, что за этим происшествием не кроется ничего серьезного. Наш визитер мог быть самым обычным вором – оставленная без присмотра яхта является заманчивой добычей. Дэвис отмел это с порога.
– В Германии такого не водиться. В Голландии – дело другое, упрут, что хочешь. И мне совсем не нравится, что он погасил лампу, думая, что нас нет.
Меня это тоже беспокоило. Несмотря на всю эту путаницу, я был склонен рассматривать инцидент как первое весомое доказательство факта, что наши подозрения не бред воспаленного воображения. Другой вопрос: зачем приходил наш посетитель? Что искал?
– Карты, разумеется. С нашими пометками и поправками. И судовой журнал. Эти документы сразу бы нас выдали, – не задумываясь, решил Дэвис.
Не вполне разделяя теорию приятеля насчет проливов, я не видел и особой ценности в этих его картах.
– В конце концов, мы же не делаем ничего противозаконного, ты сам часто так говоришь, – заметил я.
И все же, как истинный индикатор нашего образа жизни, карта и журнал оставались единственными вещами на борту, которые могли скомпрометировать нас или хотя бы вызвать подозрения, что мы не просто эксцентричные молодые англичане, путешествующие ради охоты (доказательством чему охотничьи ружья) и удовольствия. У нас имелось два комплекта карт, немецкий и английский. Мы решили пользоваться первым и прятать его наряду с журналом, если потребуется по ситуации. Мой дневник, решил я, неотлучно должен находиться при мне. Оставались еще книги по военно-морской тематике. Дэвис обвел их взглядом, который был мне очень хорошо знаком.
– Их тут слишком много, – сказал он тоном повара, решающего судьбу расплодившихся при кухне котят. – Давай вышвырнем их за борт. Они все равно уже все ветхие, да и я их наизусть уже выучил.
– Только не здесь! – возопил я, потому как его жадные руки уже потянулись к полке. – Их найдут при отливе. По мне, так я оставил бы их на месте. Книги были при тебе прежде, и Долльман видел их. Если ты вернешься вдруг без библиотеки, это будет выглядеть странно.
Книги были спасены. Английские карты, относительно бесполезные, но более уместные для нас как британских яхтсменов, решено было оставить на виду как доказательство нашей безобидности. Мне не удавалось избавиться от мысли, что наши потуги на секретность несколько смешны. На семитонной яхте не так уж много потайных (и сухих при этом) мест, чтобы рассчитывать обмануть тщательный обыск. С другой стороны, если на этом берегу есть то, что немцы хотят спрятать от чужих глаз, а в нас подозревают шпионов, не проще ли нанести нам официальный визит и предупредить? Зачем посылать громилу, который убегает при первой тревоге? Разве что наши друзья, допуская, что мы и в самом деле безобидны, не хотят нас тревожить и вызывать подозрения там, где их нет? Тут мы терялись в догадках. На кого работал этот громила? Если на Долльмана, то тот, выходит, знает, что "Дульчибелла" уцелела и снова в том регионе, из которого ему так хотелось ее изгнать. Коли так, предпримет он новую попытку решить вопрос силой? Мы одновременно посмотрели на охотничьи ружья и, смутившись, рассмеялись.
– Это война для умов, а не ружей, – сформулировал я. – Давай-ка взглянем на карту.
Читатель уже знаком с общими аспектами географии этого своеобразного края, и мне остается только напомнить ему, что материковая его часть относится к области Пруссии, известной под названием Восточная Фрисландия. Это короткий тупоконечный полуостров, омываемый с запада эстуарием Эмса, за которым начинается Голландия, а с востока – эстуарием Яде. Местность тут низменная, изобилующая болотами и пустошами, есть и несколько городов разной величины, но только на северной стороне. Напротив берега лежат семь островов. Все, кроме круглого Боркума, имеют вытянутую, слегка серповидную форму, редко достигают в ширину более мили и плавно сужаются к оконечностям. Длина их составляет шесть миль в среднем, от Нордернея и Юста, на долю которых приходится семь и девять миль, соответственно, до маленького Бальтрума, протяженность которого всего две с половиной мили.