Трое гостей, пораженные полной переменой позиции Ёсинобу, покинули его кабинет в тягостном молчании. Однако Симадзу Хисамицу тут же разработал новый план действий императорского двора, который должен был порушить любые замыслы Ёсинобу. Главная его идея состояла в том, чтобы, пользуясь влиянием принца Накагава, отозвать невыгодный бакуфу указ о закрытии порта Иокогама. Маневры сацумцев удались и на этот раз: принц вторично изменил свою позицию, показав полную беспринципность.
В это время в Киото снова прибыл сёгун Иэмоти, который остановился в замке Нидзёдзё. Ёсинобу разместился в соседних апартаментах. Как-то правитель зашел к Ёсинобу и предложил выпить сакэ. Были приглашены также Мацудайра Сюнгаку, Датэ Мунэнари и Симадзу Хисамицу. Сёгун сам подливал гостям в рюмки вино.
После того, как правитель удалился к себе, Симадзу подсел к Ёсинобу и стал заговорщицким тоном нашептывать ему, что не далее, как сегодня его вассал Такасаки Итиро был у принца Накагава, во время беседы с которым выяснилось, что пресловутый указ о закрытии порта Иокогама не соответствует замыслам Его Императорского Величества и был издан ошибочно.
– Так что можно считать его недействующим, – заключил Хисамицу и добавил: – Я хотел бы, чтобы Вы тоже об этом знали.
– Как?! – уставился Ёсинобу на трех даймё. Такого удара он не получал никогда. И это удар не только по нему, это серьезный удар по всему правительству. Значит, выходит, что полученный при посредничестве бакуфу документ для людей Сацума – действующий, а для бакуфу – недействующий?!
"Нет, с этим пора кончать!" – рассвирепел Ёсинобу. Нужно сейчас же прекратить вмешательство этих "благородных семейств" в дела государства! Прекратить! Пока он, Ёсинобу, не будет нести личную ответственность за все распоряжения, которые император направляет военному правительству, конца у нынешней болезни не будет!
– Я сейчас же еду к принцу! – вскочил Ёсинобу. – Едем вместе! Устроим ему очную ставку!
Остальные тоже заполошенно повскакали с мест и вместе с Ёсинобу устремились из замка Нидзёдзё.
Принц Накагава в юности был рьяным сторонником изгнания варваров, после репрессий годов Ансэй поддерживал бакуфу, а в последнее время возглавлял при дворе просацумскую группировку.
Опытный царедворец, Накагава быстро оценил значимость визита Ёсинобу и его спутников. Увидев, что необходимо спешно разрядить обстановку, принц приказал побыстрее принести напитки и закуски и предложил гостям угощаться. Ёсинобу заметил его суетливость и решил ее использовать:
– Что-то рюмки у Вас, хозяин, маловаты! – развязно заявил он и протянул прислуживавшему за столом самураю крышку от чашки с супом. В то время Ёсинобу не был большим любителем спиртного, однако, к удивлению принца и трех даймё, в этот раз пил невиданно много. Скоро у него покраснели даже руки и ноги, так что Ёсинобу стал походить на законченного пьянчугу. Внезапно он поднял голову и оглядел собравшихся мутными, выпученными глазами:
– И что, это правда? – пробормотал Ёсинобу, имея в виду отзыв указа. Принц начал было говорить о том, что не припоминает, чтобы у него был разговор на эту тему с людьми из Сацума, однако в присутствии Симадзу Хисамицу эта версия выглядела настолько жалкой, что он смешался и что-то невнятно забормотал, подыскивая другие, более правдоподобные и подходящие слова.
– Это непростительно! – перебил его Ёсинобу, переходя почти на крик. – Что, Вашему Высочеству вздумалось поиграть судьбами Японии? – Похоже, Ёсинобу был готов выплеснуть на принца весь запас своего непревзойденного красноречия. Его голос обладал исключительно тонкими обертонами, но одновременно громыхал так, что, казалось, будто от его раскатов вот-вот посыплется пыль с потолочных балок. Все вместе это давало замечательный драматический эффект – Ёсинобу действительно был прирожденным актером.
Подняв голос еще выше, он торжественно произнес:
– Сегодня, когда вся страна уже знает о тайных замыслах клана Сацума… – Все сидевшие за столом как-то сразу посерели. Симадзу Хисамицу так сильно сжал на коленях свои хакама, что на руках у него вздулись и начали учащенно пульсировать вены. Сюнгаку и Мунэнари тоже приняли бранные слова Ёсинобу близко к сердцу – ведь ни кто иной, как они сами вместе с Хисамицу и вынашивали эти "тайные замыслы". Сюнгаку, как всегда в состоянии крайнего возбуждения, периодически прикусывал верхними зубами нижнюю губу. Датэ Мунэнари, весь седой, несмотря на свои тридцать восемь лет, видимо, совершенно не представлял, как нужно реагировать на слова Ёсинобу (который, кстати говоря, был моложе его на десять лет), и потому, отставив в сторону рюмку, сосредоточился на тщательном изучении потайных гвоздей, черневших на боковых стойках ниши токонома. Шляпки гвоздей украшали изображения хризантемы о шестнадцати лепестках.
Ёсинобу, казалось, даже не заметил, сколь сильный удар нанес он по присутствующим, и продолжал:
– А Вы, Ваше Высочество, мало того, что верите словам этих лиходеев из Сацума, так еще и двурушничаете, по их наущению берете свои слова обратно! Будете доверять сацумским прислужникам и не считаться с сёгунским опекуном – не выстоять Японии! Думал я было во благо страны нашей зарубить лицемерного принца, да здесь же и себя порешить, даже меч для этих дел припас… Нет, но каков принц! Так юлить, да и якшаться с каким-то Такасаки Итиро из Сацума! Ну да ладно, мараться не буду! Но запомните: пока императорские указы, высочайшие решения, послания Его Величества и тому подобные документы каждый придворный будет перекраивать по своему усмотрению, да еще и походя рассказывать о них какому-то вассалу какого-то даймё – не выстоять Японии! Запомните: с этого момента бакуфу будет строить свою собственную политику, не дожидаясь издания по любому поводу императорских указов и постановлений! Хватит!
Ёсинобу ненадолго остановился. Принц сидел молча, сгорбившись, опустив голову. Ёсинобу пристально посмотрел на него, а затем перевел взгляд на сидевших поодаль Сюнгаку, Мунэнари и Хисамицу.
– А вы трое, – зло выдохнул он, – самые большие дураки и плуты во всей Японии!
Князья встрепенулись. Наверное, никогда за последние триста лет ни одного даймё не поносили так, как эту злосчастную троицу. Причем Ёсинобу не иронизировал и не умничал, а говорил вполне искренне. Говорил о том, что три даймё считают себя грамотными людьми и патриотами, и, к слову сказать, несомненно, могут испытывать подлинные патриотические чувства. Однако они делают совершенно неверный шаг, когда нарушают основной постулат: сейчас именно бакуфу, которое имеет всю полноту власти, отвечает за то, что происходит в стране. А они? Связываются с пустоголовыми придворными аристократами, пытаются с их помощью проводить в жизнь свои идеи, а в результате только впустую колеблют государственный курс. Вся их хваленая мудрость уходит на интриги. Да, в открытую они против бакуфу не выступают. Но их действия серьезно подрывают его изнутри! И самая большая глупость – то, что они всего этого еще и не понимают. По Ёсинобу, сейчас не было другого способа спасти страну, кроме как соединить теорию японского государства с нынешними политическими реалиями. А в этом смысле трое наших "мудрецов" приносят стране больше вреда, чем любые радикалы из Тёсю. Но дело не только в этом…
Ёсинобу поднял взгляд на принца Накагава. Это должно было показать, что именно любимец императора и есть самая главная помеха на пути страны. Ёсинобу готов был и его обругать последними словами и с трудом сдерживался:
– Ваше Высочество, – саркастически проговорил он, – ну почему вы доверяете этой троице? А?.. Ах да, ведь на этой кухне заправляет господин Симадзу… – Иными словами, принцем можно вертеть как угодно, потому что он получает деньги от клана Сацума. – Не потому ли Вы так подыгрываете сацумцам?
– Нет, это…
– Да полно оправдываться! А если завтра я начну подкармливать Вас со своей кухни, пойдете ко мне служить? – с иронией продолжал Ёсинобу, ясно давая понять, что принцем движет исключительно денежный интерес.
– Отныне не вздумайте и пытаться одурачить сёгунского опекуна! – Ёсинобу почему-то стал говорить о себе в третьем лице. – И попрошу не ставить меня в один ряд с этими дурнями! Зарубите это себе на носу! – крикнул он и внезапно рухнул вниз лицом на низкий обеденный столик, круша посуду, разбрызгивая соевый соус и опрокидывая бутылочки сакэ. Долгое время Ёсинобу лежал неподвижно, показывая, что он совершенно пьян. У него не было иного выхода: если сегодняшняя болтливость выйдет ему боком, то всегда можно отговориться тем, что это был пьяный бред.
Четверо сидевших за столом людей озабоченно глядели на упившегося Ёсинобу.
– Ну, что делать будем? – спросил, наконец, сдавленным голосом Сюнгаку. Похоже, придется тащить его до порога дома. Можно, конечно, позвать на помощь сопровождавших каждого даймё слуг… Но Ёсинобу слишком знатная персона, чтобы к нему могли прикасаться какие-то безродные самураи…
В конце концов, его вывели из дома те же самые даймё, которых он только что назвал дураками. Правда, только двое: Симадзу Хисамицу из Сацума, на лице которого отчетливо читалась брезгливость, заявил, что он в этом деле участвовать не будет. Не очень сильному Сюнгаку пришлось подставить своему обидчику плечо и идти рядом с Ёсинобу, перекинув его руку за головой и придерживая ее за запястье. Датэ Мунэнари изо всех сил пытался удержать шатавшегося Ёсинобу за поясницу, отчего его унылое лицо казалось еще более вытянутым…
После этого случая Ёсинобу совсем отдалился от своих соратников. Но он с рождения не боялся одиночества. Не обращая внимания на переживания окружающих, сёгунский регент с головой ушел в работу по упрочению своих политических позиций в Киото.
Вскоре он случайно узнал, что даймё клана Сацума Симадзу Хисамицу собирается выступить перед канцлером по особо важному вопросу: Хисамицу хотел, чтобы ему поручили разработать план обороны Осакского залива. Предлагалось соорудить здесь береговые батареи и развернуть достаточно многочисленный гарнизон для того, чтобы противостоять военным кораблям, на которых иностранцы попытаются подобраться к Киото. Для отражения возможной атаки противника и ведения оборонительных боев планировалось ввести на побережье Осакского залива части клана Сацума. Однако бакуфу и главы кланов быстро разгадали подлинный замысел сацумцев: расквартировав свои соединения в Осака, неподалеку от Киото, они хотели дождаться удобного момента, войти в столицу, взять под контроль императорский дворец и, таким образом, совершить государственный переворот.
Слухи об их тайных планах ввергли обитателей замка Нидзёдзё в состояние сильнейшей паники.
Ёсинобу тоже считал, что за сацумским планом таится злой умысел. И чтобы разрушить этот план и вообще дать сацумцам по рукам, он решил взять ответственность за оборону Осакского залива на себя. В императорский дворец был направлен верный Хираока Энсиро, который провел переговоры с принцем Накагава (вскоре после того, как Ёсинобу обругал принца и заявил, что тот мог бы кормиться и от кухни Хитоцубаси, Накагава согласился сотрудничать с Ёсинобу). Одновременно близкий к императору принц получил от монарха некий приказ, о котором не знал даже канцлер двора.
Для того, чтобы воспрепятствовать сацумским планам переворота, Ёсинобу примерно в это же время испросил себе новый пост начальника охраны императорского дворца, который пышно назывался "Генерал-губернатор и хранитель Запретного города". Пост, введенный императорским указом, фактически совмещал в себе посты начальника охраны императорского дворца и командующего береговой обороной Осакского залива. Назначение должно было упрочить влияние Ёсинобу в важном районе Киото-Осака.
Однако не всем в стране это назначение пришлось по душе. Некоторые говорили, что августейший поступок не совсем понятен; ведь в Киото уже есть пост Генерал-губернатора, который занимает Мацудайра Катамори, правитель Аидзу. В самом бакуфу тоже были сильны голоса тех, кто порицал Ёсинобу за это самовыдвижение. А когда эти сведения дошли до кабинета министров в Эдо, то там в открытую заговорили о том, что Ёсинобу готовит антиправительственный заговор.
Неприязнь к нему была настолько сильна, что практически никто не называл его "господин Хитоцубаси" – в ходу было обидное прозвище "Двурушник", поскольку считалось, что он собирается сбросить сёгуна и править страной вместо него.
В бакуфу Ёсинобу называли также "Его Свинейшество". Эта кличка была особенно грязной. Она не только указывала на то, что ее обладатель имеет омерзительную склонность к поеданию свинины – плоти убиенных четвероногих. Прозвище как бы говорило, что от человека с такими противоестественными замашками можно ожидать чего угодно, словно от мерзкого животного.
По существу, во всем правительстве лишь один человек испытывал к Ёсинобу теплые чувства. Это был советник Итакура Кацукиё. Все остальные члены бакуфу теперь видели в Ёсинобу только заклятого врага. Люди из Сацума тоже распространяли о нем самые разные слухи, на все лады повторяя, что Ёсинобу вечно чем-то недоволен, что это человек с огромными амбициями, что это интриган, каких свет не видел и т.п. Впрочем, многие сацумцы были свято уверены в том, что никакие это не слухи, а голая правда. К примеру, именно так думал Окубо Итидзо, командующий войсками клана, расквартированными в Киото. Однофамилец командующего, губернатор Эттю Окубо Тадахиро, или, как все его называли, "старик Окубо", тоже сразу заподозрил что-то неладное, когда в Нидзёдзё прибыл "хитрый Хираока со товарищи". Горячий Окубо неустанно нашептывал обитателям сёгунских покоев замка, что "если не остановить интриги этого Хираока и его подчиненных, то для сёгунского дома это ничем хорошим не кончится".
Кстати сказать, Хираока Энсиро снова стал вассалом дома Хитоцубаси: сначала он наследовал место того самого Наканэ Тёдзюро, которого убили в Эдо у ворот Кидзибаси, а затем получил повышение и занял следующую после губернаторской должности Ёсинобу должность хранителя провинции Оми. Его влияние возрастало вместе с властью Ёсинобу, и скоро Хираока фактически поставил под свой контроль всю центральную часть Киото.
Получив новую должность, Ёсинобу прежде всего вызвал к себе Хираока и приказал ему спешно заняться набором и подготовкой собственных воинских частей. Конечно, у дома Хитоцубаси были свои отряды самураев, однако Ёсинобу на его новом посту нужны были не отряды, а настоящие вооруженные силы, которые по численности превышали бы войска основных кланов, расквартированные в Киото. Иными словами, рано или поздно предстояла крупномасштабная мобилизация. Однако Хираока, не дожидаясь формального решения о ее начале, немедленно перебросил в Киото две сотни солдат из Мито, что еще более углубило в обществе подозрения в заговоре: уж не собирается ли Ёсинобу с помощью клана Мито – цитадели движения за изгнание варваров – оккупировать Киото и провозгласить себя сёгуном? Даже принц Накагава, который был теперь на стороне Ёсинобу, предостерегал двор: "Если в Киото войдут в большом числе самураи из Мито, резко настроенные против "варваров", то это только усугубит общее неспокойствие в обществе".
Между тем пребывавшие в Киото представители знатных самурайских домов по разным причинам один за другим покидали город. К началу пятого лунного месяца вернулись в свои провинции Сюнгаку, Мунэнари, Хисамицу… Постепенно начинало спадать напряжение, которое столица испытывала все годы Бункю (февраль 1861 – февраль 1864). К лету первого года Гэндзи (1864) Киото уже казался тихим и пустынным. Именно этого и добивался Ёсинобу. Однако неугомонные сацумцы поговаривали, что и это не к добру: "Столица прямо вымерла. А не этого ли хотели в Тёсю?"
Самураи из Тёсю, которые в результате прошлогодних политических интриг потеряли значительную часть своего влияния на государственные дела, сейчас снова пытались обосноваться в оставленной ими было столице. Под видом ронинов, торговцев и прислуги они в большом числе начали тайно проникать в город и постепенно развернули там бурную деятельность. В начале пятого месяца в Киото было совершено несколько кровавых преступлений, которые молва приписывала Тёсю. Неизвестно кем и за что были убиты такие крупные деятели, как Мацуда Канаэ из клана Аидзу и Такахаси Кэннодзё, помощник принца Накагава.
В ходе расследования этих преступлений, которое проводилось силами бакуфу, выяснилось, что пятого числа шестого лунного месяца лазутчики из числа ронинов планируют собраться на сходку на постоялом дворе Икэдая, что у моста Сандзё Охаси. В Икэдая был направлен отряд Новой Гвардии, которому в результате внезапного налета удалось уничтожить множество заговорщиков (так называемый "инцидент Икэдая"). Это событие всколыхнуло радикальных "патриотов" по всей стране; для них было совершенно ясно, что за налетом стоит Ёсинобу, и именно на него обрушилась вся ненависть сторонников изгнания варваров. В самых людных местах столицы появились листовки, которые пестрели прямыми обвинениями: "Средний советник Хитоцубаси вынашивает коварные замыслы, хочет истребить верных поборников государя и справедливости. Да за такие преступления мало сжечь его вместе с тем постоялым двором!" В другой листовке говорилось: "Знайте: последние события – дело рук Хитоцубаси, и теперь именно он стал злейшим врагом империи. Да свершится справедливое возмездие!"
Прошло десять дней после событий в Икэдая.
Вечером шестнадцатого числа из ворот усадьбы клана Вакаса, в которой жил Ёсинобу, вышел Хираока Энсиро. Свернув в переулок Анэгакодзи, он пошел в восточном направлении. Несмотря на удушающую жару, Хираока был одет по всей форме: воротник кимоно поднят, веер закрыт. Его сопровождали двое слуг и телохранитель по имени Кавамура Кэйдзюро. Кавамура был сыном самурая невысокого ранга из Кофу. Он пошел на службу к Хираока, когда тот находился в ссылке в этих местах, а затем, когда хозяин с вернулся к власти, был взят по его рекомендации в дом Хитоцубаси. Кавамура лучше владел мечом, чем словом, и потому повсюду сопровождал Хираока в качестве охранника.
Когда они вышли к мосту Хорикава, слева кто-то крикнул:
– Хираока!
Хираока непроизвольно взглянул влево. В тот же миг справа, из кустов, перекрывая дорогу, выскочили какие-то люди. Один из них ударом меча мгновенно раскроил его грудь от правого плеча до левого бока, словно набросив на жертву накидку кэса. Густо-алая кровь фонтаном брызнула влево от жертвы, на дощатую ограду храма. Удар оказался смертельным.