Кавамура Кэйдзюро молниеносным выпадом в живот смел с пути убийцу господина и ударом сверху успел раскроить голову еще одному нападавшему, однако за эти мгновения остальные зарубили двух слуг Хираока и бросились врассыпную. Раненый Кавамура кинулся по темным улицам за двумя головорезами, но догнать их не смог. Нападавшие пробежали по улицам Хорикава и Сэмбон и остановились без сил у цветочной лавки "Сибадзю". Здесь, на улице, они и остались лежать, одновременно сведя счеты с жизнью: один из них мечом вспорол себе живот, другой – перерезал горло. Для убийц это была просто великолепная смерть, и ее подробности еще долго обсуждали в городе.
Ёсинобу узнал о случившемся той же ночью, в час Крысы.
В ту ночь в спальне его услаждала черноглазая эдосская девушка по имени О-Ёси. Услышав шум и голоса, Ёсинобу прямо под москитной сеткой быстро накинул одежду и схватил меч. Он быстро сообразил, что такой шум вряд ли могли поднять его приближенные.
– Самми-сама! – окликнула его О-Ёси. Так называли Ёсинобу все подобные женщины. – Что случилось? – Она тоже вскочила и теперь торопливо завязывала пояс.
Ёсинобу промолчал. Содержание листовок, сулившее ему все кары небесные, легко позволяло себе представить, что именно должно было случиться. В первый момент он подумал, что в особняк ворвалась банда убийц, и только выбежав в соседнюю комнату, понял, что произошло.
Убили Хираока Энсиро.
– Кто эти подлецы?! – закричал Ёсинобу. Но пока никто ничего не знал. Что-то определенное можно будет сказать только поутру, после осмотра трупов.
Ёсинобу вернулся в спальню. Он все еще тяжело дышал, и чтобы успокоиться, зажег две свечи. Боясь помешать хозяину, О-Ёси собралась уходить.
– Останься! Побудь со мной! – Он не скрывал растерянности, которую дочь эдосского мещанина никогда бы не увидела на его лице при свете дня. – На месте Хираока должен был быть я! – Ёсинобу закрыл лицо руками и разрыдался.
Но уже следующие слова Ёсинобу были словами аристократа:
– Наверное, именно так он и хотел умереть! – сказал он, свято уверенный в том, что самое большое желание самурая – погибнуть за своего господина.
"Да, но чьи же это были люди?" – продолжал размышлять Ёсинобу. В обеих киотосских группировках было немало самураев, люто ненавидевших Ёсинобу и Хираока. Среди них были и хатамото, которые считали, что Ёсинобу плетет заговор против правительства, и сацумцы – политические противники этого правительства, и люди из Тёсю – главные военные противники бакуфу.
А "своих" во всей стране можно было пересчитать по пальцам. Слепо, безрассудно следовать за Ёсинобу, не думая ни секунды о том, кто прав, кто виноват, могла, наверное, одна лишь О-Ёси, да, может быть, ее отец, старый добрый эдосский пожарный по имени Симмон Тацугоро…
Перед отъездом из Эдо Ёсинобу приказал Хираока Энсиро и другому своему помощнику, Курокава Кахэй, "подобрать такую женщину, чтобы не скучать по Эдо". Конечно, направлять подчиненных на поиск подруги для "постельных дел" было вне обычных правил, но у Ёсинобу не было иного выбора: его законная жена Микако была до крайности ревнива, и если бы его выбор пал на кого-то из домашней прислуги, то она обязательно бы об этом прознала, а чем бы это все закончилось – один бог ведает. Курокава Кахэй знал, что Ёсинобу без женщины ночью глаз не может сомкнуть; очевидно, он унаследовал эту особенность от своего отца Нариаки. При том хозяин был страшно разборчив, в частности, терпеть не мог женщин из Киото, может быть, потому что оттуда родом была его супруга, и он столичными дамами уже пресытился. Так или иначе, когда Ёсинобу сказал "пусть лучше это будет простая горожанка из Эдо", то Курокава обратился к своему старому знакомому по имени Симмон Тацугоро. Этот случай навсегда связал судьбу эдосского пожарного с Ёсинобу: когда даймё прибыл в Киото и ему потребовалась собственная пожарная команда, он приказал вызвать в столицу Тацугоро. Выразив готовность служить господину до гробовой доски, тот быстро набрал команду человек в двести, погрузил на принадлежавший бакуфу пароход и вывез в Киото. Теперь люди Тацугоро охраняли резиденцию Ёсинобу, занимались снабжением, а два десятка наиболее способных уже обучались в отряде пехоты европейского образца…
На рассвете с места происшествия прибыл дознаватель со сведениями о нападавших. Как ни странно, ими оказались самураи из Мито – Хаяси Тюгоро и Эбата Тэйситиро, известные в клане как ярые сторонники изгнания варваров.
Ёсинобу растерялся. Неужели они действительно из Мито? Если уж от него отвернулись люди из его родного клана, тогда пиши пропало – во всей Японии не найдется ни единого человека, на которого он мог бы положиться!
После убийства Хираока Энсиро среди самураев дома Хитоцубаси пошли толки о том, что эти события – проявление кармы.
Все пошло с того, что группа особо рьяных противников иноземцев начала искать предателя в доме Хитоцубаси. В его поисках они прежде всего пришли в особняк Хара Итиносин. Хара в бытность свою начальником канцелярии дома Мито находился под сильным влиянием Такэда Коунсай и (руку можно было давать на отсечение!) сам тогда был радикальным сторонником изгнания варваров. Ёсинобу понравились твердый характер и ясный ум Хара, и он обратился в дом Мито за разрешением сделать этого самурая своим личным советником, что в данном случае значило просто то, что Ёсинобу сам становился его наставником.
Хара Итиносин не был простым исполнителем и не перенимал взгляды Ёсинобу. Напротив, уже на десятый день своего пребывания в новой должности он ясно продемонстрировал, что остается твердым сторонником выдворения из страны иноземцев. Но чистая теория "изгнания варваров", несмотря на всю свою эстетичность, не годилась для управления государством, и Хара мало-помалу переходил к признанию необходимости открыть страну. Об этом быстро пронюхали находившиеся в Киото "патриоты", которые тут же решили, что "хитрый лис Итиносин собирается переметнуться к Ёсинобу"; по другому непредсказуемые повороты и извивы политики Среднего советника им было понять не дано. Поэтому бывшие соратники явились в дом Хара и обрушились на него с нападками. Припертый к стенке Итиносин неосторожно обронил:
– Да ведь лис-то вовсе не я!
– А кто же? – продолжали наседать фанатичные последователи Рэцуко Нариаки, пригрозив снести Хара голову, если он не назовет имена предателей. Хара долго отпирался, но в конце концов почти прокричал:
– Хираока Энсиро!..
На следующий день после убийства Хираока Энсиро на одном из деревьев в саду усадьбы Вакаса, где жил Ёсинобу, появился листок бумаги, на котором женской рукой было написано древнее стихотворение:
Ё но нака ва
Фумай инга но
Огурума я
Ёсиаси томо ни
Мэгури хатэнуру
Когда-то из-за оговора Хираока Энсиро погиб у ворот Кидзибаси замка Эдо самурай Наканэ Тёдзюро. Сегодня та же карма настигла Хираока. Как Хираока пошел в гору после смерти Наканэ, так, и Хара, скорее всего, выдвинется после убийства Хираока. Но старинное стихотворение, написанное женской рукой на клочке бумаги, ясно предупреждало, что и Хара Итиносин никогда не будет застрахован от такого же удара неумолимой Судьбы.
"Неужели это действительно судьба?" – Ёсинобу разглядывал листок и размышлял о том, не несет ли он предупреждение и ему самому. Но, в конце концов, он отбросил эту мысль. Такой властитель, как он, не должен испытывать никаких сомнений. Во всех поражениях и провалах виноваты подчиненные – это главный принцип отношений господина с вассалами, и феодализм расцвел только благодаря тому, что люди этому принципу неукоснительно следовали. Родившийся и выросший в этой системе, Ёсинобу, несмотря на всю свою проницательность, так и не смог разгадать одной простой загадки. Он так никогда и не понял, почему на обочинах его извилистого жизненного пути осталось столько трупов верных соратников.
Глава X
Если продолжить сравнение Ёсинобу с актером (а он действительно был актером, причем очень талантливым), то надо подчеркнуть, что ему приходилось играть без антрактов. Занавес на сцене его жизни не опускался никогда.
Бойня в Икэдая и убийство Хираока Энсиро у моста Хорикава случились в один месяц 1864 года. В конце этого же злосчастного месяца произошло еще одно событие: войска Тёсю покинули провинции Суо и Нагато и, соединившись, высадились на берегу Осакского залива. Выдвинувшись к Киото, они перекрыли три главные дороги, ведущие в столицу; свободным остался только тракт, уходящий из Киото на север. В городе начался невообразимый хаос: поползли самые нелепые слухи, по дворцу беспорядочно заметались придворные и служанки, всерьез обсуждался вопрос о том, не лучше ли Его Императорскому Величеству уйти из города по единственной свободной дороге к северу, на гору Хиэйдзан.
Ёсинобу уже получил новое назначение и стал Генерал-губернатором и хранителем Запретного города. Как командующий обороной Киото, он должен был в случае возникновения беспорядков возглавить объединенные вооруженные силы различных кланов. Фигурально выражаясь, сейчас он больше стремился походить не на Джорджа Вашингтона, гражданского основателя Соединенных Штатов, а на Наполеона I, человека военного, который навел порядок во Франции, одержал множество побед над иностранными державами и стал императором.
Впрочем, в данный момент Ёсинобу приказал войскам разных кланов окружить оборонительным кольцом императорский дворец и более никаких действий не предпринимать: он все еще надеялся убедить лидеров Тёсю отвести свои части из города. Противостояние продолжалось почти двадцать дней. По ночам на пустошах в западной и южной частях столицы были ясно видны огни сигнальных костров, которые жгли самураи Тёсю. Царедворцев от этих огней бросало в дрожь.
Между тем многие люди при дворе, в правительстве, а также в кланах Аидзу и Сацума понимали эти события так, что интриган Ёсинобу вступил в тайные переговоры с противником и теперь надеется руками людей из Тёсю получить власть над всей империей. В конце концов, не следовало забывать, что лозунг "почитайте императора, изгоняйте варваров" родился именно в Мито. А люди из Тёсю просто пытаются осуществить его на практике. Так за что же Ёсинобу их ненавидеть? Именно так казалось многим сторонним наблюдателям.
В действительности же у Ёсинобу не было ни малейших причин питать какое-то особое расположение к Сацума или к Тёсю. К сацумцам он действительно вплоть до прошлого года относился отрицательно, а к Тёсю был попросту безразличен. А в прошлом году по поводу известных событий высказывался уже следующим образом:
– Тёсю в общем-то наивно-простодушны. Как с самого начала выступили под антисёгунскими знаменами, так и до сих пор считают сёгунат своим главным противником. И это постоянство мне в них нравится. А Сацума – не-е-т… До самого последнего момента были якобы за примирение двора и военного правительства, маскировались чуть ли не под союзников, демонстрировали полную готовность в согласию, а затем вмиг – поворот, блеск кинжала и удар в самое сердце бакуфу! Вот за это лицемерие я их и ненавижу!
То же самое было и на этот раз. Увидев, что представился счастливый случай разбить войска Тёсю, сацумцы стали столь рьяно предлагать немедленно атаковать противника, что иногда казалось, будто они готовы сделать это самостоятельно. По крайней мере, их рвение было сильнее, нежели у старинного союзника бакуфу – клана Аидзу. Именно в это время лидер сацумцев Сайго Ёсиносукэ направил на родину депешу, в которой, в частности, сообщал, что "… Хитоцубаси имеет тайные сношения с Тёсю…"
У людей из Сацума были основания беспокоиться. Глядя на огни в стане войск Тёсю, окруживших Киото, такие сторонники Сацума, как принц Накагава и канцлер Коноэ вполне могут испугаться и при случае переметнуться к Тёсю. И если – в страхе или растерянности – они это сделают, то влияние Сацума при дворе за одну ночь упадет до нуля. А уж если Тёсю стакнется с Ёсинобу, у которого в руках вся армия бакуфу, то придворные заведомо так и поступят! И тогда Сацума придется иметь дело с военной коалицией Хитоцубаси и Тёсю, а это – верное поражение!
– А Ваше Превосходительство осведомлены о том, почему так забеспокоились сацумцы? – спросил у Ёсинобу при встрече Хара Итиносин. Тот утвердительно кивнул. Конечно, Ёсинобу предвидел, что в лагере сацумцев возникнет беспокойство. А чтобы еще больше подогреть их нервозность, он все оттягивал и оттягивал начало военных действий. Иными словами, и в этой партии Ёсинобу переигрывал сацумцев наголову.
– Так что, в конце концов, Вы собираетесь делать? – спросил заинтригованный Итиносин.
– Как что? Ударить по ним! – бросил Ёсинобу.
– Верно! – хлопнул себя по колену Хара: мысли Ёсинобу полностью совпали с его собственными. Атака на силы Тёсю теперь нужна, как дождь в засуху. Сейчас, до начала военных действий, Ёсинобу со всех сторон окружен врагами и настолько одинок, что иногда кажется, будто ему самому нужна помощь. Но если все силы, пусть и временно, объединятся против общего врага под названием "Тёсю", а Ёсинобу возглавит эту коалицию, то дворцовые круги сразу попадут под его влияние. Да, собственно, и в лагере Тёсю самого Ёсинобу как человека за врага не считают. Враги у них другие. Ведь какова цель военной кампании Тёсю, что, так сказать, начертано крупными буквами на знаменах их авангарда? "Долой Сацума, покончим с Аидзу!" А какие лозунги на других их стягах? "Почитать императора, изгнать варваров!" Иными словами, разбить Тоса и Аидзу и тем самым окончательно разогнать зловещие тучи, окутывающие чистейшую идею почитания императора и изгнания чужеземцев. Простота Тёсю и их преданность этой идее Ёсинобу буквально умиляли.
– И какие же у нас перспективы?
– Думаю, что неплохие. Я, по крайней мере, надеюсь покончить с Тёсю одним ударом.
Да, что ни говори, а так оно и есть. На стороне начальника охраны дворца, то бишь Генерал-губернатора и хранителя Запретного города, объединенная армия из отрядов двадцати пяти кланов, находящихся сейчас в Киото. Ядро этих сил составляют войска Тоса и Аидзу, которые сейчас, наверное, самые боеспособные в стране. Похоже, Тёсю действительно ввязываются в битву, в которой у них очень мало шансов на победу.
– Бедные Тёсю! – сокрушенно сказал Хара Итиносин, обращаясь теперь уже к Курокава Кихэй и Сибусава Эйдзиро, с которыми он встретился в своем кабинете по завершению аудиенции у Ёсинобу.
Хара обычно называл сацумцев "бататы":
– Тёсю хотели использовать с своих целях уловки "бататов". И что же? Уже четыре раза им посылали требования отвести войска, но они тупо отказывались. И если они сейчас все-таки отведут войска, то теперь, когда сацумцам это надоело, все эти хитроумные маневры Тёсю кончатся ничем. Если же Тёсю вообще не прислушаются к голосу разума и начнут военные действия, то в выигрыше опять-таки окажутся все те же "бататы", – рассуждал Хара.
Между тем Ёсинобу очень не хотелось, чтобы объединенные войска двадцати пяти кланов, которые сейчас размещались в Киото, помогали бы укреплению военной мощи Сацума. Именно поэтому он до последнего момента медлил с приказом о начале военных действий. Но девятнадцатого числа седьмого лунного месяца (20 августа) окружившие столицу войска Тёсю вдруг сами двинулись в наступление. Часть их формирований уже к пяти часам утра вышла в район императорского дворца, а в шесть часов при поддержке артиллерии начала штурм дворцовых ворот, которые обороняли войска нескольких самурайских кланов. Город охватила паника.
О том, что авангард войск Тёсю двинулся на столицу, Ёсинобу узнал примерно в половине пятого утра. Эту ночь он тоже проводил с О-Ёси. Когда прислужники из-за кипарисовых дверей доложили о том, что противник начал наступление, Ёсинобу быстро вскочил:
– Неужели пошли?! – Однако мгновение спустя он уже овладел собой и спокойно сказал в глубину темной комнаты:
– О-Ёси, ты готова?
– Точно так! – то ли спросонья, то ли в панике она ответила ему, как настоящая дочь пожарника. Ёсинобу расхохотался. Он-то спрашивал девушку о том, готова ли она умереть за него, как подобает слуге самурайского дома!
Перейдя в соседнюю комнату, Ёсинобу начал облачаться в парадную форму, одновременно отдавая один приказ за другим. Четкость, с которой сыпались указания, производила большое впечатление на приближенных, невольно заставляя их вызывая мысли о том, что если бы их господин родился в "период воюющих провинций", то он наверняка был бы уже властелином державы.
Вскочив на боевого коня, Ёсинобу сразу пустил его в галоп. Для аристократов периода Эдо это тоже было крайне необычно – выступить вот так, практически в одиночку, лишь с четырьмя-пятью всадниками сопровождения…
Было все еще темно. Добравшись до квартала Такэя, Ёсинобу едва не сшиб двух пехотинцев с белыми повязками на головах, которые во весь дух бежали по узкой улочке. Они были в легких кольчугах, с пиками для рукопашного боя. Спустя некоторое время он увидел другую пару ратников в такой же форме, которые столь же целеустремленно продвигались вперед.
"Наверное, разведчики из Аидзу, – подумал Ёсинобу, проводив их взглядом. – Молодцы, споро работают!" – Только потом он сообразил, что это, точно, были разведчики, но – из передовых частей Тёсю. В свою очередь, солдаты из Тёсю, увидев одетого в полную парадную форму Ёсинобу, приняли его за какого-то придворного аристократа и потому не обратили на всадника никакого внимания.
Прибыв в императорский дворец, Ёсинобу быстро переговорил с канцлером, а затем был допущен к занавесу в тронном зале, из-за которой прозвучал неожиданно естественный голос Его Императорского Величества:
– Повелеваю немедля усмирить мятеж!
Голос был хрипловатый, низкий, почти неслышимый. Ёсинобу впервые внимал "подлинным речениям" императора; до сих пор его приказы передавали ему через придворных, которые либо искажали "божественные откровения", либо попросту лгали. И вот теперь живой бог изволит говорить с ним сам, без посредников-придворных! Уже одно это свидетельствовало о том, какая растерянность воцарилась при дворе.
Возвращаясь с высочайшей аудиенции, Ёсинобу быстро шел по галерее мимо Малого дворца, когда его нагнал канцлер в сопровождении нескольких молодых придворных и, заглядывая Ёсинобу в лицо, стал сыпать вопросами:
– Господин Хитоцубаси! Господин Хитоцубаси! А какова сейчас военная обстановка? Есть ли необходимость в переносе трона (подразумевался переезд императора на гору Хиэйдзан)?