Но история заставила его буквально погрузиться в изучение своих фактов. И когда он перечитал газеты всех направлений за годы 1913–1917; когда засел за труды Ленина, принялся отыскивать по Ленинграду участников свержения самодержавия и взятия Зимнего дворца, прошел по следам подпольщиков-большевиков 1916 года; когда рабочий его кабинет превратился в библиотеку с сотнями книг мемуаров и документов по истории февральского переворота - тогда весь замысел романа был пересмотрен наново и события истории из отдаления общего фона стали выдвигаться на передний план. Изменилась рама картины. Прежнее намерение написать трилогию, действие которой обнимает пятнадцать или больше лет (Козаков предполагал довести его до 1928 и впоследствии даже до 1930 года), было оставлено, - новые границы романа сузились до изображения неполных пяти лет: 1913–1917. Зато содержание романа, уплотнившись, приобрело прочную идейную и композиционную опору: это роман о Феврале.
Является ли он в собственном смысле историческим? Несомненно. Все его основание покоится на подлинно исторических событиях, и весь строй служит изображению великого общественного перевала от России царской к России революции.
Примечательно одно наблюдение, сделанное Козаковым на встречах с читателями первой части романа. Он обнаружил, что историко-общественный материал романа, да и материал бытовой был мало известен аудитории, и больше всего это относилось к молодым читателям, задававшим автору не один "наивный" вопрос. Козаков пришел тогда к выводу, что его книга оказалась написанной для молодого читателя, желавшего основательно знать прошлое, из которого явилась к жизни революционная действительность, окружавшая и воспитывавшая новую, советскую молодежь. Вывод был верен для периода первой пятилетки, тем более верна будет сказать, что теперь, вступая в шестую пятилетку, новое, социалистическое поколение наших читателей воспримет роман Козакова как произведение историческое во всей совокупности материала.
Февраль - это предистория Октября. Даже старшее поколение, слушая в раннем детстве рассказ о Феврале от своих отцов, воспринимало его как давнее прошлое. Для нынешней молодежи свержение царизма - "преданье старины глубокой".
Для Козакова интерес читателей к событиям февральского переворота был сильнейшим толчком к тому, чтобы перевести свой семейно-бытовой роман на рельсы романа исторического. Но Козаков далек был от того, чтобы придавать повествованию характер исторической хроники. Тут он остался верен первоначальной своей установке: роман должен быть подвижным, наполненным происшествиями, столкновениями, неожиданностями. Сюжетность произведения, интрига, смена мест и обстоятельств действия, разнообразие характеров, контрасты положений - это тоже требование читателя, любящего большую, "толстую" книгу и всегда ждущего, чтобы она сама вовлекала его в создаваемую автором жизнь героев.
Такому требованию читателя, и вместе требованию романиста, Козаков ответил хорошо: книгу читаешь с увлечением, сюжет ее непроизвольно развивается из столкновений действующих лиц, фабульные моменты интересны разнообразием интриги, все время возобновляющейся на протяжении романа.
5
"Крушение империи" - роман с очень большим числом действующих лиц. Главные из них до типической яркости выражают существа определенных общественных слоев и классов России первой мировой войны и февральской революции.
Прежде всего это относится к образу Льва Карабаева - одного из лидеров кадетской партии в Государственной думе и затем министра Временного правительства. По меткости обрисовки и раскрытия образа Карабаев пока единственный в советской литературе тип "настоящего конституционалиста-демократа". Он дан полно, со всеми оттенками внутренних противоречий, - либерал-буржуа, добивающийся своей собственной, кадетской революции и носящий в себе свою же собственную законченную контрреволюцию с фразами о "политической совести" и готовностью переуступить ее не только англо-французским союзникам в войне, но кому угодно, если дело идет об интересах своей особы. Уже будучи на министерском посту, он, чтобы сохранить свое реноме, старается замять дело Теплухина, тайного агента царской охранки, служащего на предприятии родного брата Карабаева - Георгия. Кадетский лидер со своей славой "чистой совести лучших слоев общества", по иронии случая еще при царе разделивший эту славу, сам того не зная, с агентом охранки, вынужден спасать его уже после Февраля, в ореоле кадетского господства.
В эпизоде есть нечто символическое, хотя автор романа не думал о символике, а только вел героя по жизни, от одного этапа к другому, всматриваясь в лукавое и злое, иногда драматичное, иногда трусливое приспособление рыцаря российского либерализма к обстоятельствам времени. Фигура получилась весьма рельефной.
Ей под стать рисуется образ Георгия Карабаева. Фабрикант и заводчик делового толка, почитавшегося среди успевающей буржуазии прогрессивным, Георгий Павлович делал все возможное, чтобы наладить предприятия на западный образец, не исключая умеренного заигрывания с рабочими. Избранный им путь должен был вести тоже к свободе - ровно такой, которая облегчала бы быстрое продвижение его к вожделенному миллионерству.
Вокруг братьев Карабаевых вращается плеяда самых разновидных героев, в числе их - молодежь, играющая в романе важную роль. Новое поколение буржуазной интеллигенции с наступлением революции гораздо глубже своих отцов ощущало неизбежность сделать решительный выбор между столкнувшимися социальными лагерями. Инстинкт жизни обострял восприятие: трагедия войны, народное горе, распад правящей верхушки общества - все это тревожило создание и чувства молодежи, понуждало искать разгадку причин несчастья, обрушившегося на родину, толкало к действию. Дочь депутата Карабаева - Ирина - красочный характер, показывающий облик тех чистых, прямых натур юной русской интеллигенции, которые нашли в себе волю порвать с отцами и отдать себя на службу народу. Мне кажется, Козаков верно закончил роман на том, что Ирина рассказывает в письме своему другу ранней юности - Феде Калмыкову - о встрече питерским пролетариатом Ленина, перед Финляндским вокзалом, в апреле 1917 года - картина словно открывает перед молодой Россией дорогу к Октябрю, широкую дорогу к строительству освобожденного от власти карабаевых нового мира.
Не все, конечно, молодые люди, выходцы из мира старого, ступят на эту дорогу. Федя Калмыков (единственный, кстати, из Калмыковых, проходящий через весь роман) пока так и остается на распутье, так и не может выбрать - идти ли ему с большевиками, эсерами или еще с какой-нибудь "самой" революционной партией. От природы увлекающийся, живой, мечтательный, он тоже, как Ирина, ищет правды, горячо вступается за нее, но его стремления не ясны ему самому. Как в начале войны, он продолжает все еще неопределенно думать и гадать о своем "месте в мире" и после крушения царского строя, хотя ему даже довелось стрелять при разгроме типографии черносотенного листка "Двуглавый орел".
Другая группа героев романа располагается вокруг Ваулина - организатора подпольной печати большевиков, члена Петроградского Комитета партии. Его жизнь проходит от ареста к аресту, и Февраль освобождает его из "Крестов". Это профессионал-революционер, опытный пропагандист, ведущий свою работу и в заключении. С его образом связана в романе развернутая картина революционной героики, подготовка переворота, методическое, упорное накапливание тех усилий, которые привели к свержению царизма и организовали боевое руководство народной революцией. Рабочий Громов, инженер Петрушин, солдат Николай Токарев, политкаторжанин Власов - вот соратники Ваулина, партийцы, действующие в особой атмосфере конспиративных явок, печатания, распространения прокламаций, передаточных пунктов литературы, оружия и постоянной, изощренной слежки охранки. Опасны и тяжелы были препятствия на пути к освобождению России; и только цельные, стойкие, испытанные всеми трудностями жизни и самоотверженные характеры в состоянии были их одолеть. Таким характером показывает нам Козаков своего Ваулина.
Два антипода - буржуазная интеллигенция с ее либеральными вождями кадетской партии и люди из авангарда рабочего класса, организующие свою партию пролетариата для предстоящих боев с буржуазией, - стоят на переднем плане всего обширного произведения.
Если Козаков достигает того, что читатель на протяжении семидесяти двух глав с нарастающим интересом следит за сплетениями личных судеб героев и быстро сменяющихся исторических событий, то объяснить это надо раньше всего жизненностью главных фигур романа. Действующие на авансцене, они являются не иносказательными обозначениями тех либо других общественных классов, не ходячими схемами мировоззрений и политических программ. Постепенное раскрытие характеров, будни героев, слабости и привязанности, быт и события, формирующие душевный склад человека, - отсюда набирает писатель черты живого образа, и эти черты будят читательское доверие к истинности рассказа, вовлекают нас в воображаемую жизнь, как в действительную.
В этом смысле Лев Карабаев не вообще какой-то условный лидер кадетской партии, а определенный человек, которого мы знаем и который был кадетским лидером. Он объясняет самим существом своей личности, что такое кадетский лидер. Если бы личность его осталась не раскрытой, то персонажу по имени Карабаев можно было бы приписать любую партийность. Льву Павловичу Карабаеву не припишешь, - он мог принадлежать единственно к кадетской партии и притом непременно к ее "левому" флангу. Он приближается к литературному типу, он - именно формация российского либерала эпохи крушения империи.
Раскрывая образы, каждый писатель неизбежно в той или иной мере дает им заслуженную моральную цену. Это делается иногда малозаметными приемами, вплоть до едва уловимых оттенков стиля. Козаков чаще идет прямым путем, открыто выражая свое отношение к герою, особенно предпочитая авторскую откровенность в характеристике враждебных его чувствам действующих лиц. Однако в собственно литературном понимании герой - всегда "герой", даже если это ничтожный, падший или подлый человек в жизни. Писатель обязан и "отрицательную" личность проанатомировать своими инструментами, аналитически вскрыть ее психику. Злодейство, как всякий поступок, вытекает из личных качеств героя, и они должны убеждать читателя в своей реальности, как бы ни были низки и какого бы осуждения ни заслуживали. Козаков следует этому правилу реалистического изображения и, разоблачая своих отрицательных персонажей с нещадной ненавистью, показывает нам их преступное существо во всей полноте. Так он раскрыл в романе предателя Теплухина, выдавшего тайну киевской подпольной организации охранному отделению и ценой этой купившего себе досрочное освобождение из каторги… Отталкивающий путь былого "политического" заключенного к наемному провокаторству вскрыт и вычерчен автором с убедительной внутренней точностью.
Козаков уделил очень большое место описанию ненавистной народу, царской охранки, этому мерзкому дну абсолютизма с его грязными подонками. Здесь мы сталкиваемся с галереей многоликих мастеров черного дела - от жандармских генералов, своего рода "интеллектуального" класса, до шпиков средней руки с претензией на "психологию". Мог ли обойти автор эту среду в таком романе, как "Крушение империи"? Я убежден, обойти ее было нельзя.
Чем стремительнее к конечному краху катилась российская монархия, тем судорожнее она сопротивлялась угрожающей ей участи. С другой стороны, чем выше поднималась волна народной революции, тем меньше оказывалось у царских властей средств сопротивления. Уже и на армию и на гвардию нельзя было твердо опереться - почва ускользала из-под ног царя и его верных и полуверных слуг. Оставался последний опорный пункт: жандармерия, сыск, "охрана общественной безопасности" с ее тюрьмами, каторгой, убийствами без суда. Чудовища, лихорадочно действовавшие на последнем опорном пункте монархии, спасали не только царя, но и свои шкуры. Им лучше, чем царю, было известно, как быстро нарастает вал революции и насколько он уже высок. И они старались за Царя и за себя.
Козаков вывел в своих картинах эпохи эти мрачные лики из тайников охранки - отребье в мундирах и без мундиров. Это - третья группа персонажей, которая начинает действовать уже в первых главах романа и исчезает с последними: предатель Теплухин, жандармский ротмистр Басанин, сыщик Кандуша, жандармский генерал Глобусов, его правая рука - охранник Губонин. Всех их как бы венчает в канун революции пресловутый министр внутренних дел Протопопов.
Таковы в основном три группы героев, участники которых составляют фундамент всего образного здания романа. Каждую из групп населяет много лиц, и во всех трех выступают на передний план фигуры, органично связанные с темой произведения и представляющие собой выразительные жизненные образы.
6
Можно выделить еще немаловажных героев, чтобы сказать о многосторонности материала, введенного в "Крушение империи", но нельзя перечислить всех действующих лиц второго плана и обширного фона, собранного из огромного числа эпизодов. Лиц этих - десятки, и среди них становятся в особый ряд действительные участники исторических событий, описываемых Козаковым.
Царские министры, царь с царицей и Распутиным, председатель и депутаты Думы - Родзянко, Милюков, Гучков, Керенский, английский посол Бьюкенен и другие - не только входят составной краской в общий колорит исторической картины, но помогают читателю очень зримо уяснить расстановку сил в борьбе за монархию и против нее. О степени необходимости присутствия в картине именно того или другого реального лица истории могут быть споры. Но лица эти были нужны в интересах общего замысла.
Для меня очевидно, что одним из достоинств, с каким замысел осуществился, является правильная расстановка в романе общественных сил, участвовавших в событиях эпохи, и верно представленное стечение обстоятельств февральской революции.
Ленин в своих "Письмах из далека" так говорит об этой эпохе: "Если революция победила так скоро и так - по внешности, на первый поверхностный взгляд - так радикально, то лишь потому, что в силу чрезвычайно оригинальной исторической ситуации слились вместе, и замечательно "дружно" слились, совершенно различные потоки, совершенно разнородные классовые интересы, совершенно противоположные политические и социальные стремления" . И дальше Ленин разъясняет, какие же именно разнородные потоки слились вместе, чтобы свалить монархию: это заговор англо-французских империалистов, которые, в своих интересах передела мира, толкали Милюкова, Гучкова и компанию к захвату власти с целью упорного и ярого продолжения войны - с одной стороны, и с другой стороны - "…пролетарское и массовое народное… движение революционного характера за хлеб , за мир , за настоящую свободу " .
Роман Козакова в идейно-общественном, историческом плане строится на этом ленинском толковании событий февральской революции. Монархия пала действительно "скоро", потому что у нее не оставалось, кроме разве придворных германофилов, черной сотни и охранки, никаких сторонников. Революция победила действительно лишь на поверхностный взгляд "радикально", потому что, "дружно" свалив с престола царя, вся буржуазия выступила за лютое продолжение войны, а народ во главе с пролетариатом - за хлеб, мир и против буржуазии и помещиков. Но это уже был новый период революции - конец "чрезвычайно оригинальной исторической ситуации" Февраля, и этот период не входит в пределы романа "Крушение империи", законченного Козаковым на встрече рабочими Ленина, возвратившегося из эмиграции в Петербург.
Достоинство романа, как обширной картины последних лет российской монархии, заключается в том, что автор ясно представил читателю своеобычность борьбы антагонистических классов русского общества в этот момент истории. Классовые противоречия не утихали в годы войны и февральского взрыва, а непрестанно нарастали до крайней вражды; и, однако, к свержению с престола трехсотлетней династии Романовых враждующие классы пришли, как к общей задаче всей страны. Царя сваливали с престола все вместе - рабочие, крестьяне, солдаты, ремесленники, торговцы, промышленники, но сваливали с совершенно разными целями. И едва только престол рухнул и запорошил своей щепой изношенную машину царизма, как эти разные цели, руководившие усилиями классов в борьбе против него, вышли на свет с небывалой очевидностью для народной массы. Буржуазия не могла терпеть царской власти над своими интересами, требуя себе свободы рук для наживы на продолжении войны заодно с англо-французскими союзниками. Но буржуазные партии с радостью сохранили бы царскую власть над рабочими и крестьянами, открыто показавшими, что они идут к своей собственной власти над буржуазией.
Козаков, изображая "оригинальность ситуации" Февраля, проявил историческую точность взгляда, поставив верные акценты на том, что сближало буржуазные партии с пролетариатом в разгроме империи, и на том, что их исторически разделяло с ним как выразителей интересов своего класса. Приход к власти Милюковых и карабаевых означал не победу кадетов, а подлинный конец их партии. Милюков, на Миллионной улице, у князя Путятина, умолял думцев сохранить монархию, а по другую сторону Невы, на Петроградской стороне, в здании Кронверкской биржи, ленинцы работали над сплочением рядов пролетариата вокруг Советов против возможной реставрации империи и во имя победы социализма.
В одной рукописи Козакова, найденной у него в архиве после его смерти, есть такие строки:
"В поле моего зрения попал последний предвоенный и предреволюционный ряд буржуазной и мелкобуржуазной, так называемой "демократической" интеллигенции. Вся она приняла Февраль, громадная часть ее была опрокинута Октябрем.
Октябрь - это начало конца старой, идеалистически мыслящей, "традиционной" русской интеллигенции. Поэтому ее последний ряд, увидевший революцию, имеет наибольшие права занять внимание наших современников".
Политически эту интеллигенцию, шире прочих партий, объединяли кадеты. Поэтому их партии и уделено главное внимание в романе "Крушение империи".
Роман построен на общественных фактах. Этого было бы недостаточно, если бы автор не исследовал факты в их развитии и не оценил бы закономерности этого развития. Писатель отправлялся не от схемы, он шел от изучения действительности, документов политической борьбы, и в первооснове его знания эпохи, конечно, заключены также воспоминания о времени, им лично пережитом.
Роман стал историческим по жанру, историко-бытовым и социальным по содержанию.