Князь не возражал. Тучи надвинулись на солнце. Никита Серебряный с Михеичем и новыми товарищами поскакал дальше. Кони в опор несли седоков…
Елена медленно шла вдоль частокола, за которым виднелся сад. Послышался стук копыт, и перед ней снова очутился князь Вяземский.
- Я ведь своего добьюсь, Елена, попомни мои слова! - соскочил он с седла. - Я ведь, Елена, страшен! Хочешь, прямо сейчас увезу? Без церкви, без венца!
- Не губи меня, князь! - перепугалась Елена. - Легко обижать сироту!
- Я теперь не князь, я кровавый бес, опричник!.. Я меч царев! - темнея зрачками, надвигался на нее Вяземский. - Я - проклятие, сошедшее с небес! Мне остановить себя - умереть!
- Ты в себе ли, Афанасий Иваныч?
- Думаешь, я помешался?… Мне нечем жить, не для чего жить мне, Елена, без тебя!
Она отшатнулась, попятилась вдоль забора. Обронив с головы ленту, провалилась спиною в чью-то незапертую калитку.
Захлопнула калитку и задвинула дубовый брус засова.
- Елена! - Вяземский обрушился на дверь. - Елена! Его опричники, набравшись храбрости, взяли Вяземского за плечи.
Один хотел поднять с земли ленту Елены.
- Не смей! - зверея от гнева, Вяземский поднял плеть. - Холоп!
Удар пришелся по лицу. Опричника шатнуло, он едва устоял на ногах. В беспамятстве князь еще и еще перекрестил его плетью.
Опричники подхватили избитого под руки, уводя от греха.
- Меня?… Меня-то за что?! - размазывая по роже кровь, выкрикивал холоп.
Подняв ленту, князь снова забарабанил в дверь.
- Елена! - в голосе его были и мольба, и ярость, - Отвори, Елена!
Из глубины сада послышался хриплый лай сторожевых псов.
- Прочь! Пошли прочь! - раздался голос - Собаками затравлю!
Охваченная ужасом, Елена едва держалась на ногах.
- Не откроешь? - страшно, почти срывая голос, прокричал Вяземский. - Не откроешь, Елена? Ну, так знай! Государь Иван Васильевич обещал сам посватать меня к тебе!.. Жди теперь, Елена, царских сватов! Завтра же, с утра жди!
Почти разорвав удилами губы коня, Вяземский рванул с места, безжалостно увеча стременем бока скакуна.
Перед Еленой, прислонившейся спиной к запертой на засов калитке, стоял боярин Морозов. Дородный, седоволосый, Дружина Андреевич смотрел на нее из-под нависших бровей.
- Как ты очутилась тут, у меня в саду, Елена Дмитриевна? - спросил он строго.
- Позор!.. Стыд!.. Господи, какой стыд! - губы Елены не слушались.
- Так это к тебе грозился князь Вяземский заслать царских сватов?
Елена стояла, вздрагивая, на губах ни кровинки.
- Никогда! Нет и нет!.. Нет!
- Он тебя приневолить хочет? - глаза Морозова потемнели. - Эк оно пакостливо! Пойдем в мой дом, дитятко, я тебя в обиду не дам!
Приобняв, он повел Елену через темнеющий сад.
- Эй, нечесаный! - поднявшись на стременах, закричал из-за забора опричник. - Припас на себя веревку?
- Больно зажился, старый сыч! - крикнул другой.
Но боярин не обратил внимания на их ругательства. Он откинул свою седую и очень длинную гриву волос - знак царевой опалы - и повел Елену к себе в терем.
В горнице Елена присела на край лавки, выпрямилась. Боярин смотрел на нее с участием.
–. Да-а… - с глубокой горечью протянул он. - Царским сватам не откажешь - могут и на веревку посадить.
- Что это? - подняла голову Елена.
- И вымолвить - страх, какую они теперь муку придумали, кромешники! Самому Малюте на зависть… Натянут веревку промеж столбов, а на нее - девушку верхом… И возят, несчастную, за ноги, пока кровью не изойдет. - Морозов вздохнул, отвернулся.
В глазах Елены полыхал ужас Сжав виски, она прошептала:
- Значит мне одно остается - в омут головой. Морозов повернулся к ней.
- Полно, дитятко, люди знают, что из-за тебя Вяземский и пошел в опричники, погубил душу свою. Правда ли ты его так не любишь? Ведь в силе и красоте ему не откажешь!.. А сердце девичье - воск! Стерпится - слюбится.
- Никогда! - Глаза Елены наполнились слезами. - Скорее сойду в могилу! Я перед иконой поклялась, - прошептала она.
Боярин смотрел на нее проницательным взглядом.
- Елена Дмитриевна, - сказал он, помолчав. - Есть средство спасти тебя. Послушай. Я стар, но еще крепок. Я люблю тебя, как дочь свою… Я был в дружбе с твоими покойными родителями. Поразмысли, Елена, согласна ли ты выйти за меня?
Елена увидела рядом красивое, с чуть сведенными бровями, серьезное лицо боярина Морозова. Слезы навернулись у нее на глазах. Закрыв лицо руками, она склонила голову.
- Подумай хорошенько, - продолжал Морозов. - Нынче же и обвенчаемся в моей домовой церкви. Завтра будет поздно!
Поздним вечером жарко горели свечи в домовой церкви. Перед богатым иконостасом стоял священник.
Напротив него - Елена в подвенечном платье и рядом с ней, осанисто выпрямившийся, боярин Морозов.
- Отвечай, раб божий Дружина, - торжественнее вопрошает священник, - согласен ли ты взять в жены рабу божью Елену?
- Согласен, - ответил Морозов.
- Венчается раба божья Елена рабу божьему Дружине!.. Отвечай, раба божья Елена, - согласна ли ты взять в мужья раба божьего Дружину?
- Согласна, - прошептала Елена, стоящая со склоненной головой.
Священник перекрестил их, надел им на пальцы обручальные кольца, провозгласил:
- Целуйтесь!
Елена, побледнев, со страхом взглянула на своего мужа. Тот склонился к ее губам, нежно поцеловал.
После венчания Елену проводили на ее половину просторного боярского дома. Отныне ей предстояло жить в этих богатых хоромах.
В большой светлице по лавкам были грудами навалены женские наряды. Высокая роскошная кровать занимала чуть ли не половину помещения. Вокруг Елены, безучастно стоявшей посреди опочивальни, крутились сенные девушки, Паша и Дуняша. Они наряжали боярыню. Озорная Паша без умолку тараторила:
- То ли еще будет, боярыня!.. Эти-то наряды, пока ты венчалась, привезли. Наш Дружина Андреич хотя и крут маленько, а на подарки уж как горазд! - Дуняша подала ей богатый кокошник с жемчужными наклонами. Паша приложила его к голове Елены. - Ой чудо, боярыня! Помереть можно за такой кокошник! А уж как личит он боярыне!
- Подарю тебе такой, Пашенька, когда выйдешь замуж, - сказала грустная Елена, и слезы покатились из ее глаз.
- Ну, ну, боярыня! - снова зачастила Паша. - Я, чай, все невесты плачут под первую-то ночь, й все ж не надо огорчать нашего боярина.
- Будет с меня примерять, девушки, - сдерживая слезы, сказала Елена. - Битый час наряжаете.
- А чтоб Дружина Андреич язык проглотил, когда ты сойдешь к ужину!.. Дуняш, к этим сапожкам нужен другой летник! Подай вон тот. - Дуняша поднесла к ним платье с широкими кисейными рукавами и алмазные зарукавники к нему. Паша, быстро разув Елену и оставив ее в одних только сафьяновых сапожках, блестящих золотой нашивкой, стала надевать на нее нижнюю рубашку, приговаривая:- А какие грудки у нашей боярыни!.. А ноженьки! Ну, чистый сахар! Глянь, Дуняша! Я, чай, на всей Москве таких не сыскать!
Как ни горько было Елене сейчас, но она, польщенная, зарделась.
- Полно, Пашенька, стыд какой!
- И какой стыд, когда чистая правда, боярыня! - продолжала свое Паша, одновременно одевая Елену. - Вот уж повезло нашему боярину на старости лет!.. Только ты не думай, боярыня, что он и впрямь такой старый. Он еще и другого молодого за пояс заткнет! Ты бы его в бане поглядела - богатырь, право слово, богатырь! А уж как ловок на нашу сестру! Пока мы его парим да ополаскиваем, он, почитай, нас всех перещупает! - она быстро захлопнула ладонью рот, но глаза ее озорно смеялись.
- Паша! - нахмурилась Елена.
- Ну, что плетет?… Что плетет! - всплеснула руками Дуняша. - Не верь ей, боярыня!
- Прости, боярыня! Пошутила я, - поклонилась Елене Паша и, повернувшись к кровати, сказала:- А уж какое чудо - постель! Век бы с такой постели не слезала!
Оглядела постель и Дуняша.
- Я, чай, боязно на такую постель и всходить, - сказала она.
- А на овин тебе не боязно с нашим ключником! - засмеялась Паша.
- И что плетет!.. Что плетет! - снова всплеснула руками Дуняша.
Дверь открылась, и в светлицу ступил Морозов. Он чуть повел глазами, и обе девки, кланяясь ему на ходу, быстро убежали.
Дружина Андреевич подошел к Елене, взял ее за обе руки, приблизил к себе.
- Здравствуй, моя жена перед людьми и Богом! - торжественно выговорил он. - Пусть теперь попробует кто-нибудь обидеть тебя!
- Спасибо, Дружина Андреич, - вздохнув, сказали Елена.
- Но и ты поклянись тоже. Клянись, что не обесчестишь ты седой головы моей!
- Клянусь, - прошептала Елена.
Морозов рывком обнял ее, жадно и страстно приник к ее губам. Елена, простонав, с трудом освободила губы. Задыхаясь, жалобно попросила:
- Дружина Андреич, молю тебя, повремени немного… Дай мне привыкнуть.
Морозов нахмурился, но быстро превозмог себя, улыбнулся.
- Так и быть, немного повременю, - ласково провел рукой по ее голове. - Я понимаю тебя.
Четверо всадников ехали лесом. Серебряный и Михеич впереди, а их новые товарищи чуть поотстав от них. Один из спутников затянул песню, другой стал подтягивать.
Михеич подъехал к князю.
- Боярин, - сказал он. - Я слышал, как эти двое промеж себя поговаривали… черт знает, - все, кажись, по-русски, а ничего понять нельзя. Опасаюсь, уж не лихие ли люди?
- Да, я, чай, уже недалеко до Москвы! - отвечал князь.
- Эх, батюшка, я понимаю - одно у тебя на уме. Оно, конечно, Елена Дмитриевна славная девица, а и шею-то торопиться в хомут совать в твои годы…
Пронзительный свист прервал Михеича.
- Берегись, боярин! - закричал он.
Сильный удар обрушился на князя, свалил его с седла.
Из-за кривого дуба выпрыгнули несколько человек. Двое схватили Серебряного, двое других навалились на Михеича.
- Вот мошенники! Ведь подвели же, окаянные! - завопил Михеич.
- Кто такие? - спросил грубый голос
- Бабушкино веретено в дедушкином лапте, - ответил старший из спутников князя.
- Не тряси яблони! - сказал черноглазый и выехал вперед.
Руки нападавших тотчас отпустили схваченых, и неизвестные люди исчезли за кривым дубом.
- Что ж, боярин, - сказал молодой, помогая князю подняться. - Говорил я тебе, что вчетвером веселее!
- Уж такое веселье, тетка твоя подкурятина! - в сердцах заметил Михеич.
- Теперь только до мельницы добраться - там и ночлег, и корм лошадям найдешь, - продолжал, подсаживая князя в седло, молодой. - Дотудова дай тебя проводить, а там и простимся.
Четверо всадников тронулись дальше. Михеич снова склонился к Серебряному.
- И угораздило же их, окаянных, тащить нас на мельницу.
- Да что тебе там, худо что ли?
- Худо, что там мельник.
- Что ж с того, что он мельник?
- Как что?… Разве ты не знаешь, князь, что нет мельника, которому бы нечистый не приходился сродни? Али ты думаешь, он сумеет без нечистого плотину насыпать? Да черта с два!
- Слыхал я про это, - ответил князь, - Да только теперь не время разбирать, бери, что Бог послал.
Вскоре они добрались до места. Месяц взошел на небо. Развалившаяся мельница и шумящее колесо были озарены его блеском.
Молодой строго наказывал старику-мельнику:
- Чтоб боярин всем был доволен! Понял? И не морочь. Мы ведь друг друга знаем.
Мельник, что-то ворча, повел приезжих в комору, стоявшую недалеко от мельницы.
Серебряному помогли прилечь на мешки с мукой.
Пока мельник разжигал лучину, спутники князя прощались с ним.
Молодой поклонился Серебряному.
- Не поминай лихом, боярин!.. И еще прими мой совет: никому на Москве не хвались, что отодрал, как Сидорову козу, слугу Малюты Скуратова.
- Спасибо за услугу! А если когда встретимся, не забуду я, что долг платежом красен, - сказал Серебряный.
- Не тебе, а нам помнить услугу, князь. С того света вытащил, - поклонился Серебряному старший.
- Прощайте, молодцы! Может, имя свое скажете?
- У нас имя не одно, - отвечал молодой. - Вот я покамест, Ванюха Перстень, а там, может, и другой прозвание найдется.
- А где ж отыскать вас, не ровен час? - спросил Михеич.
- Спроси у ветра, - усмехнулся Перстень.
- Тьфу, тетка твоя подкурятина! Что за народа! Словно вьюны какие.
- Ладно, старичина, - отвечал Перстень, удаляясь. - Если за чем понадобимся, приходи к тому кривому дубу!.. А не найдешь меня там - спроси у мельника. Он скажет, как отыскать Ванюху Перстня!
Они вышли.
- Уж больно увертливы, - покачал головой Михеич. - Да и народ-то плечистый, не хуже Хомяка. А как; ты думаешь, боярин, что за человек этот Матвей Хомяк?
- Я думаю, разбойник, - отвечал Серебряный, засыпая.
- И я то же думаю. А этот Ванюха Перстень?
- Я думаю, тоже разбойник.
- И я так думаю, - зевнул Михеич. - А тебе как покажется, боярин, который разбойник будет почище, Хомяк или Перстень?
Серебряный не ответил. Измученный скачкой, он сразу уснул, как убитый.
Вдруг раздался конский топот, и повелительный голос закричал под самой мельницей:
- Эй, колдун!
Видно, новый приезжий не привык дожидаться.
- Эй, колдун, выходи, не то в куски изрублю! - закричал он еще громче.
- Тише, князь, тише, - мельник уже спешил к гостю.
Михеич увидел через щель коморы, как приезжий привязывал лошадь к дереву. Оглянувшись на князя, тихо пошел к выходу.
- Колдун, помоги мне! - зарыдал вдруг князь и повалился подошедшему мельнику в ноги. - Озолочу! Пойду в кабалу к тебе!
Мельник отшатнулся в страхе.
- Князь, боярин!.. Опомнись!
- Помоги! - вскочив, Вяземский схватил мельника и стал трясти. - Одолела меня любовь, змея лютая!
Мельник со страхом слушал князя. Он опасался его оуйного нрава.
- Добро, князь! - старик оглянулся на мельничное колесо, освещенное месяцем. - Что увижу, то и скажу, - пообещал он дрожащим голосом.
Укрывшись за кустами, Михеич в испуге следил за происходящим.
Мельник и князь подошли к мельничному колесу. Все было тихо. Только колесо продолжало шуметь и вертеться. Сова завывала порой в гуще леса.
- А есть ли у тебя, боярин, какая вещица от нее? - спросил старик.
- Вот.
Князь показал голубую ленту.
- Брось под колесо! Князь бросил.
Старик прилег к земле и стал шептать какие-то слова. Князь смотрел под колесо.
Вода как будто меняла оттенки, то искрилась, то снова темнела.
- Что видишь, князь? - спросил старик.
- Вижу… будто жемчуг сыплется.
- Будешь ты богат, князь, всех на Руси богаче! - Вяземский только вздохнул с безразличием. - Смотри еще!
- Вижу сабли… Трутся одна о другую, крест на крест!
- Будут тебя все как огня боятся!
Вяземский усмехнулся.
- Меня и так все боятся, - сказал он. - Теперь вода помутилась. А вот стала краснеть. Что это значит?
Мельник молчал.
- Что это значит, старик?
- Довольно, князь, долго смотреть не годится, пойдем!
- Словно кровь брызжет! - Казалось, князь сам понял свое видение. - Мне больно!.. - застонал он. - Ох, больно!
Мельник хотел оттащить князя.
- Пойдем, князь, будет с тебя!
- Постой! - Вяземский оттолкнул мельника. - Постой. Вижу ее!.. Ее!
- Одну?
- Нет, не одну! Их двое… С ней русый молодец только лица не видно… Они целуются! Анафема! Будь ты проклят, колдун, будь проклят, проклят!
Мельник опустил глаза и молчал.
- Что ты меня морочишь? - поднявшись, князь топнул ногой. - Лучше бы тебе на свет не родиться, леший. Еще не выдумано, не придумано такой казни, какую я найду тебе!
Князь бросил мельнику горсть денег, оторвал от дерева узду своего коня, вскочил в седло, и застучали по лесу конские копыта.
Михеич вернулся в комору, подошел к Серебряному.
- Вставай, княже! - тронул спящего стремянный.-: Не впору нам тут оставаться.
Князь открыл глаза.
- Ты что?
. - Плохо дело! Я говорил - нечистый родня этому мельнику, - зашептал он. - Гость сюда приезжал тайный… Чего-то шабашили под водяным колесом. Надо ехать, батюшка!
Где-то в дальнем болоте кричал дергач. Лес наполнился туманом. Близился рассвет. Солнце клонилось к закату. Два всадника показались на берегу Москва-реки.
Купола церквей, колокольни отражались в воде.
Впереди, возле уличной рогатины, толпились люди. Их вороные кони в черной сбруе стояли рядом. К каждому седлу было привязано по метле и собачьей голове.
- Михеич, - позвал Серебряный. - Видишь?
- Вижу, князь. Заварили мы кашу.
Серебряный нахмурился.
- Поди, открой рогатину!
- Эй, добрые люди, господа честные! - закричал Михеич, подъезжая к опричникам. - Отомкните рогатку!
- Кто такие?
- Не боись, свои! Православные! - отвечал Михеич.
- А мы уж в штаны наложили со страху. Ух! Прямо черт с хвостом! И откуда такой взялся?
- Мы с моим боярином из литовской земли едем!
- Не брешешь? Продай коня!
- Что ты? В уме ли?
- А конь-то, видать, краденый! - подошел еще один из опричников. - Так и есть, гляди! - ткнул он концом плети. - Не клейменый конь! Без тавра!.. Слазь с коня-то!
- Да?! А это видёл? - забыл осторожность Михеич. - Молокосос!
- Чего?! А ну, долой с коня, старый пес!.. В плети его!
- Назад! - подскакал Серебряный к опричникам. - Кто хоть пальцем тронет - голову развалю! - схватился он за саблю.
Опричники, привыкшие к безнаказанности, на секунду удивились.
Потом, загалдев, тоже рванули сабли.
И не сдобровать бы молодому князю, если бы в это время не послышался вблизи голос, поющий псалом, и не остановил опричников как будто волшебством. Все оглянулись в сторону, откуда раздался голос.
По улице шел человек лет сорока, в одной полотняной рубахе. На груди его звенели железные кресты и вериги, а в руках были деревянные четки. Это был Вася.
- Блажен муж иже не иде на совет нечестивых!.. - пел он.
Увидев Серебряного, блаженный прервал свое пение, подошел к нему.
- Ты, ты, - сказал он. - Зачем ты здесь между нами!.. Микитка, Микитка! - покачал он головой. - Куда ты заехал?
- Разве ты знаешь меня, божий человек? - удивился Серебряный.
- Ты мне брат! - ответил юродивый. - Я сразу узнал тебя. Ты такой же блаженный, как и я. И ума у тебя не боле мово, а то бы сюда не приехал. Я все твое сердце вижу. У тебя там чисто, чисто, одна голая правда. Мы с тобой оба юродивые! А эти, - продолжал он, указывая на вооруженную толпу, - эти нам не родня! У-у-у!
- Вася, - сказал молоденький опричник. - Не хочешь ли чего? Может, тебе денег дать?