Де Пейн поднял руку к шее, нащупал кожаную ладанку, хранившую шифр ассасинов. Рыцарь внимательно посмотрел на Гастанга, на его изборожденное морщинами лицо, заглянул в честные умные глаза. Ему хотелось полностью довериться этому человеку. Это было необходимо. Он развязал шнурок, снял ладанку, вытряхнул из нее клочок пергамента и протянул его Гастангу.
- Это шифровка.
Коронер изучал записку, выйдя из ризницы в основное помещение церкви, а де Пейн стоял и вглядывался в центральный неф: жутковатое, дьявольское место, где мерцал неверный свет. Неужто это и есть символ его Церкви, его веры, его ордена? В который раз ему вспомнился тот день в Триполи, когда он повернул коня и вступил в схватку с ассасинами. В тот самый момент он оказался в причудливом и хитроумном лабиринте интриг и страшных преступлений. Здесь все представлялось ненастоящим. В каких только зловещих замыслах он не подозревал Тремеле! А Великий магистр оказался просто высокомерным глупцом, который интриговал и вмешивался в то, что было для него непосильным. Вновь нахлынули воспоминания: Майель посылает стрелу за стрелой; к Эдмунду подкрадывается с ножом Парменио; Изабелла говорит с ним своим милым голоском; Беррингтон, строгий начальник, похоже, упивается своей властью; Низам грустно глядит на потомка де Пейнов; хмурит брови Монбар; Байосис держится обеими руками за живот в самом начале обеда; широко распахнуты окна в покоях принца; Парменио занят загадочными делами; коронер задает вопросы…
- Буквы и цифры. - Гастанг подошел к нему сзади. - Буквы и цифры. - Он крепко взял Эдмунда за плечо. - Я здесь ничего не разберу, как и ты, Эдмунд. - Коронер подмигнул ему. - Но я знаю некоторых писарей из королевского суда - немолодых, правда, но не утративших остроту ума. Они все свое время проводят за разгадкой таких вот загадок. Ты мне доверяешь?
Де Пейн молча кивнул.
- Вот и хорошо, - сказал Гастанг. - Тогда забудем пока об этом. - Он посмотрел на труп. - Я прослежу за тем, чтобы бедняжку отпели и похоронили, как полагается. А ты, Эдмунд, присмотрись получше к своим спутникам, в особенности к Парменио. А об этом, - он помахал пергаментом, зажатым в пальцах - я позабочусь. Теперь же я хочу, чтобы ты познакомился еще с одной особой, на сегодня это будет последнее знакомство. Эй, ведите его сюда! - крикнул коронер.
Глава 11
ДЕ МАНДЕВИЛЬ ПОВЕРГ В ХАОС ВСЕ КОРОЛЕВСТВО, ПОВСЮДУ СЕЯ СМЕРТЬ И РАЗРУШЕНИЯ И НЕ ЩАДЯ НИ ЖЕНЩИН, НИ ДУХОВНЫХ ЛИЦ
Из тёмного утла справа от двери часовни неуверенной походкой вышел человек; по обе стороны от него на некотором расстоянии шли два пристава с обнаженными мечами и кинжалами. Одет человек был во все черное, как бенедиктинский монах, лицо же закрывал белый платок с прорезанными отверстиями для глаз, рта и носа. Шёл он с трудом, опираясь на посох, но де Пейн угадал в нем силу, выносливость и твердость духа. Человек приближался, постукивая посохом по полу, и этот звук казался зловещим, едва ли не угрожающим.
- Вот как, тамплиер здесь, в Лондоне! - Голос оказался на удивление звонким, а манера речи выдавала человека благовоспитанного. - Вижу, ты удивлен, тамплиер. Когда-то я был рыцарем Ордена святого Лазаря, знаешь такой?
- Беззаветные бойцы, - ответил де Пейн. - Рыцари, заболевшие проказой. Некоторых удавалось вылечить, другим становилось все хуже. В битве терять им было нечего, а приобрести они могли многое.
- Именно так и было со мной, - сказал незнакомец. - Когда-то давно, тамплиер, я был красавцем и страстно любил женщин. Я сражался там, в жаркой пустыне, где камни лопаются под палящим солнцем. Точно князь, я разъезжал по всему Иерусалиму. В гордыне своей я нарушил принесённые обеты и спал с женщиной, которая была проклята. Впрочем, это касается лишь меня одного, это песня моей души. Достаточно сказать, что сюда я возвратился излеченным. - Он издал смешок. - Слишком поздно! Лицо моё всякого приводит в ужас. И до сих пор я отверженный среди людей.
- Кто ты?
- Так почтенный Гастанг тебе не сказал? - Незнакомец усмехнулся. - Я - Ловец мертвых, Хранитель трупов, Прокаженный рыцарь. От заката и до рассвета, когда город погружен в сон, я плыву по реке на своей барке. Ищу мёртвые тела на мелководье, в зарослях камыша, на илистых отмелях, обнажающихся при отливе. Мне ведома река - непостоянная и жестокая любовница. Я отыскиваю места, куда она выбрасывает покойников, бледных, холодных, окутанных водорослями. Я собираю их по поручению совета города и отвожу в свою обитель, маленькую часовню Святого Лазаря - это ниже по течению, близ большого моста. Обмываю тела, очищаю и умащиваю. Вывешиваю объявления. За самоубийцу - два пенса. За жертву несчастного случая - три пенса. Пять - за убиенного или незаконно лишенного жизни.
- Ты что же, пытаешься запутать моего гостя? - пошутил Гастанг.
- Запугать? - Хранитель трупов так глубоко вздохнул, что заколыхался закрывающий лицо платок. На какое-то мгновение де Пейн увидел нижнюю часть жестоко изуродованного лица. - Запугать? Мне ли запугивать тамплиера, доблестного рыцаря, одержавшего победу при Куинсхайте? - Страж ударил по полу своим посохом. - Нет, я не собираюсь его запугивать. Вряд ли у меня это получится. Да к тому же он постепенно узнает вещи, куда похуже этого.
- Расскажи, - повелительно произнес Гастанг. - Расскажи ему то, что знаешь сам.
Хранитель придвинулся ближе, опираясь на посох. Де Пейн уловил аромат, исходивший от плаща этого странного человека - приятный запах свежих трав.
- Как я и сказал, я плаваю на своей барке по всей реке, - начал Хранитель. - Один фонарь на носу, другой на корме. Многие знают меня и спокойно проплывают мимо. Я вижу много такого, до чего мне нет дела. Королевские суда, идущие от Вестминстера к Тауэру и обратно. Контрабандистов, собирающихся на причалах и набережных. Молодых дворян, горячих и беспутных, словно воробьи, - они снуют по всем баням, борделям и злачным местам Саутуорка. Вижу даже шпионов, которые соскальзывают с борта чужеземного корабля в ожидающую их лодку. - Он остановился, а Гастанг подал знак двум приставам присоединиться к остальным, сгрудившимся у огня в бывшем алтаре.
- Я знаком с рекой, - продолжал Хранитель. - Вытаскиваю труп и уже могу сказать, как именно умер бедняга: от удара по голове, от клинка, вонзившегося в живот, в горло или в спину. А недавно появилось нечто новое и ужасное. Трупы молодых женщин, совершенно обескровленные, со сломанными ребрами и вырванным сердцем, перерезанным горлом. Они белые и холодные, словно свиная туша, которую мясники вешают над корытом, чтобы стекла вся кровь.
- И сколько таких?
- Две. Кажется, сейчас ты видел еще одну жертву. - Хранитель махнул посохом в глубину церкви. - Но я видел не только это. Ночью накануне Сретенья ветер стих, река стала как зеркало. Я был близ Куинсхайта и выгреб на середину. Тут из тумана вынырнула большая лодка - не меньше шести вёсел. Иной раз зло бывает похоже на струйки дыма над остывшим костром - оно задевает душу и вселяет холод в сердце. Я мгновенно преисполнился страха. Лодка двигалась быстро: все шесть гребцов - в капюшонах и масках - налегали на весла. На носу стоял человек, лицо его было закрыто. Я быстро отвернул свою барку и в этот момент увидел при свете яркого носового фонаря двух молодых женщин, связанных и с кляпами во рту, - они лежали на корме той лодки. Точно так же, бывает, вспыхивает молния и все становится видно, как днем. В глазах тех женщин я разглядел невыразимый ужас. Я видел кляпы, веревки, которые перетягивали им запястья и лодыжки. Да простит меня Господь, тамплиер, но я ничего не мог сделать. Лодка пролетела мимо и исчезла в темноте.
- Но ведь такие похищения наверняка случаются нередко?
- Вовсе нет! - Гастанг вышел вперед. - Эдмунд, в нашем городе ты можешь за один пенни купить толстушку, а за полмарки хоть целый дом ими набей. В Лондоне шлюх больше, чем добропорядочных граждан. Зачем же похищать двух молодых женщин под покровом ночи? Да я бы наполнил продажными девками королевский корабль, и они с радостью пошли бы туда за корку хлеба! К чему же эта таинственность, ужас, кляпы во рту? А куда они направлялись? - обратился он к Хранителю.
- Не к Саутуорку. Лодка была на самом стрежне - похоже, направлялись они к безлюдным илистым отмелям в устье реки. - Он постучал посохом по земле. - Думается мне, что я повстречался в ту ночь с убийством, расчленением трупов, богохульством и всяческими иными мерзостями. Я прозвал ту лодку баркой дьявола. Подобных я на реке никогда не встречал! - Он отступил на шаг. - Я поведал об этом моему дорогому другу Гастангу, и он привел меня сюда - посмотреть на тот ужас, что нашли в этой часовне. Это то же самое, что я видел и раньше.
- Но ведь ты не все рассказал, так? - не отставал от него Гастанг. - Ты же мне и про Беррингтона рассказывал.
- Ах, про Беррингтона!
- Он тебе знаком? - резко спросил де Пейн.
- Я знаю многое, что происходит в городе. У меня есть свои наблюдатели, да и с коронером мы частенько выпиваем по кубку кларета. Я слыхал о Беррингтоне. - Хранитель обхватил посох обеими руками и оперся на него, словно его беспокоила старая рана на ноге. - Я тоже сражался в болотистых низинах на стороне Мандевиля, великого графа Эссекса. Под его знамена собиралось множество воинов, дьяволов в человеческом обличье. Беррингтон был не из таких. Я с ним никогда не встречался, но имя его слышал. Мандевилю он не нравился: этот рыцарь был против разграбления церквей и превращения монастырей в солдатские казармы. Потому-то мне и знакомо его имя, но и только. Не забывай, под знамя Мандевиля стекались сотни - да что там, тысячи воинов!
- А Майель? - задал вопрос де Пейн.
Хранитель покачал головой.
- Просто один из многих.
- А Парменио? - вмешался Гастанг. - Я ведь называл это имя, и ты что-то припомнил.
- Ах да, Тьерри Парменио из Генуи. - Хранитель откашлялся, прочищая горло. - Тамплиер, я немало бродил по белу свету. Я возвращался из Палестины не по морю. Морское путешествие не для таких, как я. Ехал посуху и добрался до славного города Лиона. Поселился я за пределами городских стен, и доходили до меня всякие слухи, удивительные истории о суде над ведьмами и колдунами, местными священниками, коим должно было бы хватить ума не участвовать в сатанинских ритуалах. В день моего приезда в городе как раз происходила казнь таковых злоумышленников. И я уверен, что имя Тьерри Парменио называли в связи с этим делом. - Он постучал пальцем по лбу. - Меня хорошо учили, тамплиер. У меня отличная память, особенно на имена. Я точно слышал имя Парменио прежде, но вот больше ничего сказать не могу. - Он вздохнул. - Что ж, пора мне идти, но сперва благослови меня.
- Мне благословить тебя?
- А что? Ты же преклонял колена у Гроба Господня, ведь так? Ты исполнил свои обеты. Благослови меня, тамплиер. Из священников мало кто приближается ко мне.
Де Пейн, немного растерявшись, стал припоминать строки, которые часто повторяла бабушка Элеонора. Потом воздел руку.
- Да благословит тебя Господь и да защитит тебя, - пробормотал рыцарь. - Да дарует Он тебе прощение и да сжалится над тобою. Да обратит Он на тебя лице свое и дарует тебе покой. Да пребудет с тобою благословение Господне во веки веков.
Хранитель поклонился.
- А теперь я дам тебе свое благословение, тамплиер. Поступай справедливо. Люби всей душой и смиренно иди, куда Бог тебя поведет. - С этими словами он исчез, будто его поглотила тьма, царившая за дверями церкви.
Гастанг и де Пейн тоже покинули церковь, два пристава несли перед ними зажженные факелы. Они прошли по опустевшим улочкам и узеньким переулкам, одним своим приближением вынуждая ночных грабителей и подозрительных бродяг разбегаться в страхе. Лишь у дверей какой-нибудь хижины изредка взывал о милостыне какой-нибудь нищий. Уже дойдя почти до усадьбы епископа Линкольнского, они услышали, как на орденском подворье бьют в набатный колокол. Де Пейн устремился вперед и увидел: главные ворота распахнуты настежь, повсюду зажжены факелы, двор охраняют сержанты с обнаженными мечами. Де Пейн вбежал в ворота, коронер вслед за ним; на ступеньках гостевого дома они заметили струйку крови. В трапезной Майель баюкал раненую руку, у Беррингтона на скуле был большой синяк. За обоими ранеными ухаживал орденский лекарь, воздух был густо насыщен запахами уксуса, лекарственных трав и мазей. Гастанг отправил трех своих людей наверх - проверить, нет ли посторонних в кельях для гостей. Де Пейн склонился и рассматривал пятна крови на плитах пола.
- Наёмные убийцы, - сказал Майель, подойдя к нему. Он присел на корточки, потрогал пальцем еще не засохшую кровь. - Шестеро. - Он пальцем указал вглубь трапезной, где лежал перевернутый складной столик, повсюду была разбросана еда, разлито вино.
- Мы с Беррингтоном здесь ужинали. Стук в дверь. Я подошел и открыл. - Он, как всегда, насмешливо, хмыкнул. - Чистое везение. Я должен был налететь прямо на их мечи, но один промедлил. Он заколебался. А я нет. Захлопнул дверь и кликнул Беррингтона. Я пытался заложить дверь верхним засовом, но они напирали с той стороны изо всех сил. Подбежал Беррингтон, стал мне помогать. Потом мы решили проделать с ними известный фокус: резко отошли от двери, выхватили мечи и встретили их клинок к клинку.
- Всего их было шестеро, - заговорил Беррингтон, но тут в комнату вошла Изабелла, лицо которой выражало сильный испуг.
Она подбежала к брату, и тот обнял ее и зашептал что-то на ухо. Потом она обернулась и поблагодарила слугу, который проводил ее из усадьбы епископа сюда. Изабелла тяжело опустилась на табурет, светлые волосы ее разметались.
- Лица у всех были закрыты капюшонами, - продолжил Беррингтон. - Городское отребье, самоуверенные мальчишки, которых наняли за несколько пенсов. Двое были ранены, остальные подобрали их и ушли, угрожая нам мечами. - Он умолк, когда в трапезную вошел Парменио, все еще закутанный в свой плащ.
Грубо прозвучавшие вопросы Майеля о том, где его носило, смутили генуэзца, он пробормотал, что нездоров и должен был купить лекарства. Коронер, который бродил по комнате и примечал все последствия нападения, в том числе зарубки от мечей на столах и табуретах, сильно топнул по полу каблуком.
- Это произошло на территории Ордена рыцарей Храма и не подпадает под мою юрисдикцию. Господа, благородная госпожа, мне надо идти. Эдмунд?
Де Пейн вышел вслед за ним во тьму. Гастанг остановился и посмотрел через плечо рыцаря.
- Будь настороже, Эдмунд! Завтра постарайся разузнать, как этим наемным убийцам удалось попасть сюда и выйти отсюда. А я тем временем… - С этими словами коронер неспешным шагом удалился, напевая под нос свой любимый церковный гимн: "Opuella vera etpulchra".
Де Пейн возвратился в трапезную. Парменио расставлял табуреты вокруг стола. Беррингтон отпустил сержантов, запер дверь на засов, прислонился к ней спиной и махнул рукой в сторону стола.
- Давайте поедим, выпьем, поразмыслим и примем решение. Нам нельзя оставаться здесь - Уокин, будь он проклят вовеки веков, как ни в чем не бывало прячется в здешних переулках и притонах, обдумывает нападения на нас.
- И что же ты предлагаешь? - спросил де Пейн.
- Выманить его отсюда! - Майель стукнул кубком по столу. - Уехать из Лондона. Давайте отправимся туда, откуда родом этот негодяй, - в поместье Борли в Эссексе. Ты, Эдмунд, уже выздоровел, зима вот-вот закончится. Я уверен, куда бы мы ни поехали, Уокин отправится за нами.
Де Пейн взглянул на Парменио, тот кивнул. Беррингтон, казалось, тоже был согласен с таким предложением.
- В этом есть резон, - пробормотал он. - Король собирается уехать из Лондона в Дувр. Что касается Уокина, то здесь мы ничего не добились. Дела ордена в Лондоне мы успешно завершили. А вот семейные дела нам с Изабеллой еще надо решить. Что же, поедем в Борли, а потом, - он улыбнулся, - мы должны возвратиться в фамильное имение Брюэр в Линкольншире.
Все разрешилось к всеобщему согласию. Де Пейн пожелал всем доброй ночи и пошел в свою келью. Внутри у него все кипело от волнения. Слова Гастанга о том, что нужно во всем разобраться, усугубляли его собственные подозрения, особенно относительно загадочных занятий Парменио. Более того, им вновь предстояло месить грязь на дорогах, следуя к какому-то захолустному поместью. Эдмунд посмотрел на висевшее над ложем распятие и не впервые уже задумался о принесенных им обетах и о своей жизни рыцаря Храма. Взволнованный всеми этими думами, он разделся, достал из седельной сумки маленький потертый псалтырь, перешедший ему по наследству от славного Гуго, и преклонил колени на жестком полу. Погладил переплет из телячьей кожи, провел пальцем по серебряной гравировке креста, потускневшей от времени. Страницы книги пожелтели, утлы залоснились и почернели от следов часто касавшихся их пальцев. Эдмунд придвинулся ближе к свету свечи и раскрыл книгу на положенной вечерней молитве. Вслух, нараспев прочитал первый стих псалма: "Но лице Господне против делающих зло, чтобы истребить с земли память о них…"
- Так ли? - прошептал де Пейн, вспоминая изуродованный труп молодой женщины и откровения Ловца мёртвых. Он подавил сомнения и попробовал читать дальше, хотя мысли уносились к мрачной ризнице, где лежало то страшное тело.
На следующее утро де Пейн проснулся рано. Отстоял заутреню, ненадолго предался благочестивым размышлениям, позавтракал в кухне, где повара накладывали в глубокие тарелки овсянку, поливали ее молоком, добавляли мускатный орех, а рядом клали белые лепешки, густо намазанные маслом и медом. Сам он выпил чашку разведенного водой пива, а затем вышел на вымощенный булыжником двор. Слуга, вооружившись ведром и тряпкой, смывал кровь со ступеней гостевого дома. Де Пейн подошел ближе, кивнул слуге и пошел по кровавым следам через двор. Вдруг он резко остановился. До внешней стены подворья следов крови больше не было. Озадаченный, он стал осматриваться, пока не услышал, как его окликают по имени. К нему спешил сержант, выпуская на морозе клубы пара изо рта.
- Господин, там, у ворот, женщина. Она просит встречи с тобой, наедине.