- На этом вы не остановились. Младший сын короля, Вильям? Я не сомневаюсь, что ваш ковен приложил руку к тому происшествию близ Кентербери. Возможность подготовить "несчастный случай" у вас была: все эти гонцы, отправлявшиеся якобы ко двору, в местные общины ордена и еще Бог знает куда - замечательная возможность поддерживать связи с членами вашего зловещего братства и плести паутину заговоров. Ведь это вы организовали нападение на меня в лесу. - Он показал пальцем на Изабеллу. - Что же до тебя, наделенной прекрасным лицом и гнилой душонкой, то ты флиртовала с королем, оставалась с ним наедине и, уверен, подливала яд в его кубок. Каким же колдовским зельем ты опоила его, какой отравой, незаметно разъедающей внутренности? - Парменио беспокойно заерзал, и де Пейн взглянул на него. С генуэзцем он тоже пока еще не закончил, но это могло подождать. - Наверняка король умрет в страшных мучениях, испытывая сильные боли в желудке или кишках, а потом - новая гражданская война? Уж вы этим воспользуетесь! Или ты уже доволен достигнутым, Беррингтон? Твоё новое положение магистра ордена в Англии вполне позволяло тебе заниматься своими тайными делами. Я видел плоды твоих стараний в Лондоне и в Борли: несчастные юные падшие создания! Одному Богу ведомо, какие ужасы они претерпели. Ты погряз в этом, по уши увяз в колдовских ритуалах. Думаю, ты уже не способен был удержаться от них, что в Лондоне, что на пути в Эссекс…
Майель стал яростно хлопать в ладоши. Он вскочил на ноги, не переставая издевательски аплодировать, и прошел вдоль всего стола к Эдмунду. Гастанг вскинул было арбалет, но де Пейн махнул ему рукой: не нужно! Он разгадал намерение Майеля и был рад, ибо это могло дать выход его собственной ярости. Майель постоял перед ним и сел на краешек стола.
- Ну, а где доказательства, чем ты подкрепишь свои обвинения? - с усмешкой вопросил он.
- А что, братец Иуда, - отвечал ему в тон де Пейн, - так ли уж они тебе нужны? - Он пожал плечами. - Доказательств хватает. Уокин - уже доказательство. Пьяница, человек, не способный устоять перед вином и плотскими утехами. Выдвинутые против него обвинения сильно удивили Алиенору. Если бы его судили, явились бы и другие свидетели и подтвердили бы, каков он был по натуре. Так кто же этот Уокин? И где он? Мог ли этот человек иметь такую власть и такие средства, чтобы достичь того, чего достигли вы втроем? - Он побарабанил пальцами по столу. - Так где же Уокин, а, Майель? За что ты убил тех троих в Триполи? А после нападения на меня в Куинсхайте это ведь вы с Изабеллой по своему обыкновению подтрунивали надо мною? Ты вспоминал, как мне удалось спастись от убийц в лесу близ аббатства святого Эдмунда. Ты подробно описывал, как меня спасли. Откуда тебе было знать все эти подробности? Я-то тебе этого никогда не рассказывал. Кто из вас встречался с Байосисом перед пиром? Кто из вас подлил яд в кубок уже после того, как он упал, - в тот момент, когда всем было не до того? Кстати, Изабелла, - он посмотрел на ведьму, - как ты узнала, по какой улице я выезжал из Иерусалима на пути в Хедад? Ты правильно назвала улицу Цепи. Откуда тебе это знать, да ещё и помнить, если только ты сама не была там? А ты там была, в своём подлинном обличье ведьмы Эрикто - ты стояла на крыше одного дома и оттуда смотрела на меня. Да и откуда Уокину было знать, что я езжу по тому лесу, отправляюсь в Куинсхайт, в трактир "Свет во тьме", или иду к Алиеноре? Удивительно, но во всех этих случаях вас не оказывалось на месте. И наконец, у кого еще могли быть такие возможности следить за мной, получать сведения о моих передвижениях и деньги на убийц для того, чтобы осуществить все эти покушения?
- На нас ведь тоже напали, - сказал Майель, наклонившись к Эдмунду, как учитель, который втолковывает урок непонятливому ученику.
- Враньё! - Де Пейн усмехнулся. - Напали? Ты сам себе нанёс несколько царапин. Да еще разлил на ступенях гостевого дома свиную кровь. А чуть дальше, - он развел руками, - ни единой капли крови, ни одного пятна вплоть до самой стены, через которую убийцы должны были перелезть. Не подумал об этом? - Он придвинулся вплотную к Майелю. - Ты надеялся сбить меня с толку. Стал слишком самоуверенным. Бедняга де Пейн, он всему поверит, что ему ни расскажи! К тому же, - Эдмунд улыбнулся, - вы допустили еще несколько ошибок. Беррингтон, будучи в Хедаде, недооценил Низама. Халиф отнесся ко мне по-дружески и передал послание, написанное с помощью очень сложного шифра. Лишь много времени спустя я сумел его понять. Смысл был сокрыт в стихе о том, как трудно идти против рожна, а затем следовал вопрос: кто будет сторожить самих сторожей? Низам призывал меня проснуться, быть наготове, присмотреться пристальнее к членам ордена. А настойчивее всего он призывал меня поразмыслить о ком-то, кто стережет другого. Низам, к которому стекаются все слухи и все сплетни, что бродят по Палестине, не поверил твоим россказням. Бог знает почему! Быть может, он направил вслед за тобой из Хедада своих лазутчиков? Старательно собрал в Иерусалиме сведения о том, как выглядит Уокин, как выглядишь ты? У него ведь есть почтовые голуби, "небесные кони". Ассасины гордятся своей осведомленностью о том, что происходит в стране. Не могу доказать, но подозреваю: Низам узнал, что произошло с Уокином на самом деле, а потом потянул за ниточку. Если Уокин был убит, кто же тогда мог выдавать себя за него? Никто, кроме одного человека - того самого, кто стерёг Уокина. - Де Пейн вздохнул. - Что же касается прямых доказательств, можно порыться в ваших вещах. Можно подвергнуть пытке ваших наемников. Кого-то подкупить, кого-то запугать. - Он слабо улыбнулся. - Всё, что требуется, - одно-единственное признание, одна ниточка, и вся хитроумная сеть вашей лжи распутается. Вам казалось, что вы в безопасности. Вам надо было только убрать меня с дороги. А я пришел сюда для возмездия. Скажу ещё вот что напоследок. - Де Пейн бросил быстрый взгляд на Парменио. - Мой любопытный друг генуэзец получил известие, что найдены, вероятно, останки Уокина.
- Но это невозможно! - вскрикнула Изабелла и тут же осеклась, едва не зажав себе рот руками.
- Видишь? - Де Пейн улыбнулся Майелю. - Видишь, иуда, как появляются доказательства?
Майель придвинулся ближе к нему.
- Надо было мне убить тебя, Эдмунд. - Он отклонился назад, словно собирался встать, и тут же быстро размахнулся - удержать его никто не успел - и ударил де Пейна по губам. - Вот, - усмехнулся он. - Вызов. Давай, малыш Эдмунд! Ты рассуждал о свидетельствах и доказательствах, а я предлагаю испытание поединком. Пусть меч нас рассудит!
Де Пейн почувствовал соленый привкус на вспухшей губе. В нём вспыхнула ярость. Не слыша ни протестующего возгласа Гастанга, на призывов к осторожности, которые выкрикивал Парменио, Эдмунд видел перед собой лишь издевательскую усмешку Майеля, чувствовал лишь вкус крови на языке, и меч сам просился ему в руки. Он вскочил на ноги и дал Майелю пощечину.
- A l’outrance! До смерти!
Гастанг и Парменио призывали его образумиться. Воины коронера вскинули свои арбалеты, выхватили мечи и кинжалы. А Майель уже был в другом конце комнаты - сорвал с крюка перевязь, вытащил из ножен меч, сбросил плащ. Беррингтон и Изабелла тоже вскочили на ноги. Гастанг прикрикнул на них, и они снова сели, но Изабелла чему-то загадочно улыбалась.
- Да будет так! - Де Пейн обнажил меч. - Божий суд, испытание поединком. Если я проиграю, Гастанг и Парменио смогут уйти невредимыми?
- Согласен! - Беррингтон не скрывал издёвки. - Вот, малыш Эдмунд, настал и твой день!
Де Пейн развязал плащ и сбросил его на пол. Майель, пружиня ноги и слегка раскачиваясь из стороны в сторону, стремительно приближался к нему, сжимая рукоять меча обеими руками. Превосходный фехтовальщик, боец, уверенный в своих силах и мастерстве, он взмахнул клинком, издевательски приветствуя противника, и пошёл в атаку. Клинок в его руках вращался, как цеп, которым крестьянин молотит зерно, описывал зловещие сверкающие дуги, и де Пейн едва успевал уклоняться. Отступив на шаг, он споткнулся о собственную перевязь, лежавшую на полу, и чуть не упал, что вызвало злобный смех Изабеллы. Майель ухмыльнулся. Де Пейном постепенно овладевала горячка боя. Будто со стороны, он услышал собственные презрительные выкрики, адресованные противнику, а сам тем временем отступал, потом сдвинулся немного вбок, покачиваясь, и его меч змеей заскользил вперед. Он чувствовал, как удобно лежит в руке широкая рукоять. Эдмунд сосредоточился на одном: как пробить защиту противника. Его клинок со свистом рассекал воздух, вращался вокруг своей оси, готовый колоть и рубить, выискивая ту щелку, которая позволит проткнуть или рассечь чужую плоть. Пот струился по его лицу; он рванулся вперед. Сквозь пелену ярости, застилавшую глаза, Эдмунд с трудом различал мерцание свечи и яркое пламя факела на стене. Лицо Майеля напряглось, грудь тяжело вздымалась, меч его уже не так стремительно и не так яростно наносил удары. Де Пейн вынудил отступать этого человека, который насмехался над ним, смотрел на него свысока, предал его и пытался убить. Ярость в нём вскипела ещё сильнее. Чей-то голос кричал: "Deus Vult! Deus Vult!" Вдруг что-то горячее плеснуло в лицо де Пейну. Он не мог уже идти вперед, не мог вообще ничего - только рубить и кромсать. Почувствовал, как кто-то удерживает его руку, оттаскивает его в сторону. Эдмунд остановился, опустил меч, глубоко вонзив острие в пол, и невидящим взором обвел воинов Гастанга, которые с испугом смотрели на него. Тяжело дыша, разгоряченный и взмокший от пота, он увидел наконец, как Майель медленно сползает по стене. Глубокие рваные раны на правом плече и на шее противника уже испятнали стену алым. На губах Майеля пузырилась кровь. Он мешком осел на пол, слабо затрепетали веки. Изабелла громко визжала. Беррингтон попытался удрать, теперь его крепко держали. Майель, часто и с трудом дыша, поднял голову и посмотрел на де Пейна.
- Я и понятия не имел… - хрипло прокаркал он. - Брат, я не имел понятия… Прости меня, а?
- Нет. - Де Пейн шагнул вперёд и вонзил острие меча глубоко в открытую шею. - Не могу, - добавил он, глядя, как искра жизни гаснет в глазах врага. - Один Бог может простить, к нему и ступай. - Он вытащил меч из раны, шагнул назад и стал наблюдать, как умирает Майель.
Гастанг хлопнул Эдмунда по плечу.
- Берсерки, - прошептал коронер, оборачиваясь. - Были в старину такие воины, - объяснил он, - которые в ярости битвы забывали себя. Я о них слышал, но до сего дня ни одного не встречал.
Де Пейн кивнул и указал острием меча на Беррингтона с Изабеллой.
- Бог и их ждет на свой суд.
- Как и всех нас, - отозвался Парменио.
- И тебя? - пробормотал де Пейн. - И тебя, генуэзец?
- Эдмунд, Эдмунд, - вмешался Гастанг, - пойдём лучше, тебе надо кое-что увидеть.
Коронер приказал не спускать глаз с пленников, а сам вдвоем с Парменио повел все еще задыхающегося, обливающегося потом де Пейна во двор. Там стояли шесть наёмников Беррингтона, обезоруженные и скованные цепями. Рядом были нанятые недавно слуги. Этих выдавали лица - Эдмунд был уверен, что все эти мужчины и женщины состояли в ковене Беррингтона, служили ему еще в дни славы Мандевиля. Коронер повел его дальше - через весь двор, в каменную постройку, похожую на амбар. Горящие факелы освещали длинное мрачное помещение. Гастанг шел вглубь неё, где одна из плит пола была поднята и прислонена к стене. Рядом стоял на страже с факелом в руке один из воинов Гастанга. По указанию коронера он повел всех троих вниз по узкой крутой лестнице в ледяную темницу, куда и воздух проникал с трудом. Там воин, бормоча молитвы, поднял факел выше. С крюков, вбитых в балки перекрытия, свешивались петли с пятью трупами: мужчины, женщины, двоих юношей и молодой девушки; их лица были искажены предсмертной мукой. Жуткое зрелище - руки и ноги болтаются, тела слегка раскачиваются на поскрипывающих веревках. От страшного смрада де Пейн зажал нос пальцами. Коснулся щеки одного из казненных - твердая и холодная как лёд.
- Кто это? - прошептал он. - Кто они?
- Полагаю, - негромко заговорил Гастанг, тоже прикрывающий нос и рот, - что это семья, которая укрывалась в покинутой усадьбе. Такими несчастными сейчас забиты все дороги. - Он отвел руку ото рта и с трудом сглотнул. - Эта усадьба, - пробормотал он, - снискала, должно быть, такую же зловещую репутацию, как и Борли. Из окрестных земледельцев мало кто осмелился бы даже приблизиться к ней. А эти беженцы из других краёв, наверное, отважились.
- Но зачем же их было убивать?
- А как же иначе? - сказал коронер. - Беррингтон не мог отпустить их живыми. Бог весть, что они могли здесь повидать. А Майелю убивать было в радость.
- Эдмунд, что делать будем?
Рыцарь молча смотрел на страшные трупы. Гастанг повторил свой вопрос. Де Пейн только потряс головой и первым стал подниматься по лестнице - пот высыхал, и его теперь пробирал холод. Оказавшись наверху, он посмотрел на плиту, на большие железные засовы и скобы.
- Не иначе как их держали здесь взаперти, прежде чем убить, - вполголоса проговорил он. - Должно быть, они-таки что-то отыскали, то ли здесь, то ли поблизости.
- Эдмунд, что с пленниками делать?
Де Пейн возвратился в светёлку. Беррингтон и Изабелла, связанные, сидели сгорбившись в своих креслах; тело Майеля так и лежало у стены, все залитое кровью. Де Пейн приказал обыскать обоих пленников. С ними он больше не говорил, Изабеллу не удостоил даже взглядом, но приказал вынести труп и вывести пленников. И снова пошёл через весь двор, не обращая внимания на вопли Изабеллы, проклятия Беррингтона и целый ливень вопросов, которыми забрасывали его Гастанг и Парменио. Когда они оказались в мрачном, зловещем строении, он приказал столкнуть Беррингтона с Изабеллой вниз по ступеням, туда же швырнули, как мешок тряпья, и тело Майеля.
- Спуститесь туда, господин коронер! - распорядился де Пейн. - Возьмите двух людей. Осмотрите стены и пол, удостоверьтесь, что там нет другого хода. - Он обнажил меч и положил его плашмя на плечо. - Теперь я, - прошептал он, - старший рыцарь в английской конгрегации ордена. Я имею власть приказывать.
Гастанг кивнул и позвал с собой Парменио и кого-то из своих людей. Де Пейн, всё так же держа меч на плече, стоял на страже у входа на лестницу. Он рассматривал остальных воинов отряда Гастанга - огрубевшие в битвах бойцы, они все же со страхом поглядывали на рыцаря, жаждущего крови. В этой усадьбе ощущался тот же неотвязный, леденящий душу ужас, что и в Борли, тот же дух зла, который требовал очищения огнем. Изабелла не переставала кричать и молить, но де Пейн вспомнил кровавое пятно в часовне Борли, трупы замученных внизу, несчастную девушку на полу заброшенной церквушки на окраине Лондона, вспомнил Мюрдака, задыхающегося в предсмертной агонии. Рыцарь закрыл глаза. Вскоре поднялись по лестнице Гастанг и остальные. Других выходов из подземелья не было. Де Пейн приказал опустить на место плиту и своими руками вдвинул засовы в прибитые к полу скобы. Оставив двух воинов на страже, он вышел во двор, подозвал к себе пятерых слуг - троих мужчин и двух женщин. Прошёлся вдоль выстроившихся в ряд, вглядываясь в их лица; эти лица ему не понравились.
- Вне всякого сомнения, вы и прежде служили Беррингтону.
Из торопливых ответов, в которых звучало отчаяние, он не понял, но Парменио и Гастанг перевели: слуги клянутся, что ни в чем не виноваты. Де Пейн снова вгляделся в их лица, но ярость боя уже покидала его. Он почувствовал сострадание к ним, однако они были приспешниками, прихвостнями, слугами своих зловещих господ, поклонявшихся силам тьмы.
- Разденьтесь! - скомандовал он.
Парменио перевёл.
Все пятеро сделали, как было велено, и остались в одних лишь набедренных повязках; женщинам рыцарь протянул старые рваные плащи.
- Берите, - велел он, - и ступайте прочь!
Всех пятерых толчками погнали к воротам, воины Гастанга шлепали их по ягодицам ножнами мечей.
- Они смогут добраться до ближайшей деревни, - проговорил де Пейн, - и поискать кров и утешение, если им таковые предоставят.
- А с этими что? - Гастанг указал на шестерых негодяев, нанятых Беррингтоном в Лондоне; двое из них зажимали свежие раны.
- Отвези их в Лондон, - ответил де Пейн. - Допроси. Возможно, они назовут и других, помогут выкорчевать весь ковен. - Он опустил свой меч плашмя на плечо одного из пленников. - Выясни, кто напал на меня в Куинсхайте. Замешан ли кто-то из них в той кровавой истории? Следили ли они за мной, когда я шел к Алиеноре, а потом убили ее по приказу своих хозяев? Бедную женщину так безжалостно лишили жизни только потому, что она могла кое-что мне поведать. Или же, - он поднял меч, - передай их местному шерифу, пусть повесит! - Эдмунд повернулся и возвратился в дом.
- Вам нельзя оставаться здесь на ночь, - предупредил он Гастанга. - Никто из твоих людей не должен ничего здесь ни есть, ни пить. А пока давай обыщем господский дом.