- Официально я даже и не цезарь, а ты уже решаешь, кому быть моим преемником. Давай-ка обратимся к делам поважнее - к торжеству, о котором говорил Эвмений. Дней через пять, подойдет? Галерий вряд ли успеет прислать к тому времени ответное письмо, а родичам Крока, чтобы приехать сюда, этого времени хватит. Если все они будут на моей стороне, я, наверное, смогу завоевать и остальную часть Западной империи.
Несмотря на быструю подготовку, празднество в честь пленения мятежных вождей и возвращения Константина в Галлию явилось крупнейшим мероприятием в истории не только Треверов, но и самой Галлии. Оно проводилось в огромном цирке в северо-восточной части города, и еще задолго до начала большущая арена уже плотно заполнилась народом. Зная легковозбудимых галлов, Крок и Эвмений тщательно все организовали. Торжество началось с волнующих гонок на колесницах, за ними последовали гладиаторские состязания: несколько часов отборочных схваток ввергли зрителей в бешеное возбуждение - и это явилось подготовкой к истинной цели события.
И вот на колеснице, наспех покрытой золотым листом, в цирк въехал Константин. Впряженную в нее шестерку белых лошадей выбрал и ею же правил Крок. А поскольку франтоватый галльский вождь хорошо был известен у себя на родине, его публичное признание верховной власти Константина произвело на народ впечатление гораздо большее, чем любые слова, которые он мог бы изречь.
Медленно сверкающая колесница объезжала круговую арену по беговой дорожке, где совсем недавно колесничие и их упряжки выбивались из сил, чтобы заслужить восхищение публики. За колесницей ступала кавалерия, а за ней маршировали легионы из британских и галльских ополченцев, отважно защищавших столицу от германского нашествия. Далее, стоя в открытых повозках, следовали германские главари в оковах, а за ними, тоже в цепях, уныло тащились их советники и полководцы.
Когда процессия сделала круг по арене, Константин сошел с колесницы и поднялся на первый зрительский ярус, где в императорской ложе стояло массивное тронное кресло. Там уже находились императрица Феодора и трое старших ее детей, а также придворная знать. Константин, однако, не поспешил тотчас усесться, а остался стоять возле трона, ожидая, когда уляжется шум ликования тысяч восторженных зрителей.
- Жители Галлии! - обратился он к ним, и в цирке наконец воцарился покой. - Вы слыхали о том, что отец мой скончался в Британии, но вряд ли кто из вас знает, что перед своим отъездом август уже долго хворал. По сути, он рисковал здоровьем, отправляясь в опасное плавание через пролив и вынося суровые капризы британской зимы, не слушаясь совета врачей, потому что считал, что если Британии обеспечить спокойную жизнь и свободу, то И Галлия больше не будет подвергаться угрозам нашествия из-за пролива, как это случилось, когда поднял мятеж Караузий.
Гром аплодисментов заставил его на минуту прерваться.
- Отец мой умер на службе империи, - продолжал он. - И я, назначенный им заместителем, без колебаний отдам свою жизнь на той же почетной службе. - Мало кто сомневался, что Константин заявляет о личной своей претензии на пустующий трон отца, хоть сказано было об этом не столь уж и многословно. Именно так и поняв, что он хочет сказать, народ разразился криками одобрения.
- Да здравствует август Константин! - первым выразил всеобщее настроение Крок, и народ подхватил его клич, бросая вверх шапки, небольшие винные мехи, продававшиеся в амфитеатре, чтоб людям было чем освежить свои глотки, и все остальное, что только можно подбросить. Во время последовавшего за этим всеобщего рева Константин взглянул на Эвмения, сидевшего у него за спиной в императорской ложе, и по довольной улыбке на пухлом лице секретаря-советника понял, что все происходит точно, как задумано. Когда крики стали стихать, он еще раз поднял руку, прося тишины.
- Спасибо вам за то, что вы воздали мне эту почесть, - проговорил он. - Я даю вам торжественное обещание, что буду править честно и справедливо и сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить вас от врагов и обеспечить работой, которая даст вам возможность жить достойно и не голодать.
- Но пусть никто не думает, что он может нарушить верность императорской власти и при этом уйти от наказания. - Он взглянул на повозки, где стояли вожди побежденных германцев. - Эти в прошлом когда-то правители своих племен заключили с моим отцом торжественный договор о взаимном уважении существующих границ. Но стоило ему только покинуть страну по делу, связанному с благосостоянием империи, как они тут же нарушили клятву и предались насилию и грабежу. Так могут такие вот люди заслуживать милости?
- Нет! - прогремела толпа.
- Они напали на ваши дома, возможно, убили кого-то из ваших близких. Так каково же будет их наказание?
- Бросить их диким зверям! - крикнул кто-то из зрителей, и моментально тот крик был подхвачен сначала лишь сотней, потом уже тысячью, а там и десятком тысяч разгневанных голосов.
- Так тому и быть, - объявил Константин. - Те, кто больше всего пострадал от их рук, вынесли свой приговор. Пусть этих пленников бросят на растерзание зверям.
Сзади себя Константин услыхал знакомый негромкий свист Дация.
- Наши страхи были напрасны, ваша ученость, - бросил Эвмению старый вояка. - Вон стоит август, который будет править империей железной рукой.
- И при этом еще справедливой. - Слова Эвмения прозвучали как молитва. - Да даруют нам эту награду Юпитер и все остальные боги.
3
Большую часть следующего месяца Константин провел в разъездах по стране, как он это делал и в Британии после смерти отца. В прекрасном городе Лютеция в районе Парисий, в Лугдуне и Массилии он встретил горячее одобрение тысяч и тысяч людей, провозглашающих его августом Запада. Если бы позволяло время, он бы поехал по горным проходам в Испанию, но в Треверы со дня на день могли привезти письмо от Галерия. Поэтому, сделав круг на восток к верховьям Рейна, Константин снова свернул на дорогу, ведущую в Треверы, и, прибыв туда, обнаружил ожидающее его долгожданное письмо.
Оно оказалось кратким, и, читая его, Константин представлял себе, как Галерий с побелевшими от ярости губами диктует его своему писарю.
В претензии на титул августа ему было отказано. Но поскольку Галерий не мог не считаться с настроением крупнейшей и лучшей в империи армии, он утвердил молодого правителя в звании цезаря с верховной властью - под его руководством как старшего августа - над Галлией, Британией и Испанией. Доставивший письмо посыльный рассказал о том, чего не было в письме, а именно: когда его посылали в Треверы, Галерий, Максимиан и Север решили съехаться во дворец Диоклетиана в Салонах, чтобы просить старого императора снова облечься в одежды власти и поставить этого выскочку молокососа на свое место.
Как позже сообщили Константину его осведомители, эта просьба не тронула Диоклетиана. Тогда Галерий назначил цезаря Валерия Севера августом западной части империи и послал известие об этом шаге Константину, который занимался приведением армии в высочайшую боевую готовность на тот случай, если кто-то из других правителей двинется против него, разыгрывая следующий акт зловещей драмы, целью которой было выявить, кто же будет править Римской империей. Одновременно он и сам готовился предпринять наступательный шаг, о котором раздумывал в поездке по богатой и процветающей Галлии. Он огласил свое решение на одном из ставших почти ежедневными собраний государственных мужей.
- Посылаю тебя в Италию, - сообщил он Дацию. - Военная галера доставит тебя из Лугдуна в Неаполь.
- Для чего?
- Чтобы привезти мою нареченную, Фаусту.
- Ты хочешь потребовать ее у Максимиана? - спросил Эвмений.
- Полагаю, что так оно и есть.
- Знаю, тебе не терпится заполучить свою невесту, - сказал Даций, - но в пору ли оно сейчас?
- Максимиан ездил в Салоны, надеясь вновь стать августом, но ему это не удалось, и титул отдали Северу вместо него, - напомнил Константин. - Максимиан не может обратиться за помощью на Восток, поэтому он, уж конечно, будет искать у Запада поддержки своим амбициям. И только я могу дать ему эту надежду, если, конечно, стану его зятем.
- А Максенций?
- Мои осведомители сообщают, что он пообещал преторианцам вернуть их прежнюю славу, если они поддержат его, когда он попытается вырвать власть у Севера. Он, естественно, был бы рад узнать, что я не стану вмешиваться.
- А что ты будешь делать, если Максимиан позволит своей дочери выйти за тебя замуж, а затем потребует, чтобы ты поддержал его в борьбе против Севера? - поинтересовался Эвмений.
- То, что сделал бы всякий благоразумный человек: посмотрю, как они оба истощат друг друга войной, затем вмешаюсь, чтобы восстановить мир и порядок.
- И сам станешь августом Запада?
- Почему бы и нет, если в Италии не будет сильной власти?
- Тогда армия Галлии должна быть сильнее тех двух, что они могут выставить против нас, а это приведет к большим налогам, - предостерег Эвмений.
- И к большим беспорядкам, - сухо отрезал Даций. - Не забывай багаудов.
- Я думал о них, - сказал Константин. - Они восстали потому, что их угнетали крупные землевладельцы. Но если я заставлю тех, у кого много земли, поделиться с крепостными, то те, что сейчас совсем не платят налогов, смогут потом платить, выручая деньги от продажи того, что они производят.
- Ты, уж конечно, не собираешься устанавливать твердые тарифы на цены и заработки, как это делал Диоклетиан, - возразил Даций.
- Нет, этот план был неудачным. Но такой, что позволяет людям гордиться собой и оставляет им разумную долю того, что они производят собственными руками, должен иметь успех. Что скажешь на это, Эвмений?
- Сам принцип безупречен, - согласился ученый. - Но его успех будет зависеть от того, насколько хорошо он проводится в жизнь.
- Тогда он непременно будет иметь успех, - сказал с улыбкой Константин. - С этого дня я назначаю тебя префектом с целью проведения моего плана в жизнь, пока я буду заниматься безопасностью границы.
- А как ты предполагаешь это сделать? - спросил Даций.
- Наведу мосты через Рейн, которые нелегко будет уничтожить, начиная с Колонии Агриппины. А для патрулирования реки поставлю на нее флотилию из военных галер.
Эвмений медленно и восхищенно покачал головой.
1 - Иногда я желал бы, чтобы твое честолюбие, август, не было столь чрезмерно, - признался он. - Я ведь все мечтал возвратиться к своей прежней роли учителя красноречия в Аутуне.
- Это подождет. Теперь моя задача - править Галлией на зависть всей империи.
- Чтобы она желала иметь тебя своим правителем, - добавил Даций.
- Возможно. У меня есть еще идея. Что вы думаете о том, чтобы разрешить христианам восстановить свои церкви?
- Это было бы хорошо, - тут же подхватил эту мысль Эвмений. - Они всегда поддерживали твоего отца и, разумеется, перенесут эту верность и на тебя. Позволь мне потихоньку оповестить епископов, что церкви не будут сносить и не потребуется никакого указа, который Галерий мог бы использовать против тебя.
Так и случилось, что христиане заново отстроили свои церкви по всей Галлии и возобновили публичные церковные службы. И с распространением слуха о том, что молодой правитель - хоть и сам не христианин - смотрит на их веру благосклонно, Церковь стала быстро расти, все больше укрепляя его авторитет в значительной части населения Галлии и Британии.
Строительство большого моста через Рейн возле Колонии Агриппины официально извещало германские племена о том, что любое восстание будет тотчас подавлено с последующим карательным налетом на их территорию, уже однажды принесшим славу Константину. А с водворением в Галлии и Британии безопасности и процветания в казну непрерывно потекли налоги, которыми осторожно и даже сурово распоряжался префект Эвмений.
Сам Константин вел суровый образ жизни, роскоши во дворце было очень мало, поэтому главная часть поступлений в казну шла на оплату дополнительных легионов и вспомогательных контингентов, которые набирались и обучались в Треверах и других центрах по всей Галлии. Между тем минуло несколько месяцев с тех пор, как Даций отправился в Рим, чтобы доставить Константину его невесту. Но вот однажды по мощеной дороге простучали копыта лошади и он въехал в ворота Треверов. Один.
Глава 18
1
Внезапная волна ярости хлынула в лицо Константина.
- Максимиан снова осмелился отказать мне?
- Никто тебе не отказывал. - Даций поднял руку, словно защищаясь.
- Тогда почему же ты не привез с собою Фаусту?
- Сама госпожа считает, что время еще не приспело.
- Ей что, нужен кто-нибудь поважней, чем август Галлии, Британии и Испании? - настойчиво допрашивал он.
- В глазах ее семейства ты только цезарь, а вовсе не август, - напомнил ему Даций. - Максимиан и Максенций предпочитают держать тебя в меньшем звании, но у госпожи Фаусты другие планы - и решимости ей хватит, ты знаешь.
Да, Константин это знал прекрасно.
- Может, расскажешь мне все по порядку, - предложил он.
- Когда я узнал, что галера, на которой я находился, везет товары для Рима, я приказал хозяину судна идти сначала туда, - начал рассказывать Даций. - К счастью, ты произвел меня в главнокомандующие, поэтому он не посмел отказаться.
Константин, несмотря на злость и разочарование, смог-таки улыбнуться.
- В Риме я узнал несколько интересных вещей, - продолжал Даций. - Север, похоже, боится приезжать в Италию. Хоть его и поставили августом, он все еще торчит на границе возле Аквилеи.
- Почему?
- Он же марионетка Галерия. Очевидно, оба они боятся удлинять те веревочки, которые позволяют ему плясать.
- Разве он не знает, что это только на руку Максенцию и Максимиану?
- Если и не знает, - ухмыльнулся Даций, - то уж мы точно не скажем ему об этом - мы себе не враги.
- Продолжай, - настаивал Константин.
- Галерий отменил свободу от обложения налогами граждан города Рима, которой те всегда пользовались.
- Да это же должно вызвать настоящий переворот, - заметил Эвмений.
- Скорее это будет похоже на извержение Везувия, - сухо сказал Даций, - Рим настолько разъярен, что если бы мог, то вышел бы из состава империи. Но у Максенция и Максимиана есть другие идеи. Они вскоре провозгласят себя августами-соправителями и двинутся на север с преторианцами и легионами Южной Италии, чтобы захватить альпийские провинции между Рейном и Дунаем.
- Тогда они окажутся у меня на восточной границе! - воскликнул Константин.
- И придется им договариваться с тобой, - напомнил ему Даций. - Иначе они будут зажаты между твоими армиями и Галерия.
- И ты это все узнал, пробыв так недолго в Риме? - удивился Константин.
- Признаюсь, что весь этот план мне стал ясен насквозь только тогда, когда я приехал в Неаполь и госпожа Фауста сообщила мне, что ее отец и Максенций объединяются, чтобы провернуть это дело, - признался Даций. - По ее мнению, если ты будешь играть правильно, то выйдешь победителем - и с титулом августа.
- И, полагаю, она отказывается выйти за меня до тех пор, пока меня официально не провозгласят императором.
- Нет, - сказал Даций. - Она думает так: если ты подождешь, тогда и то и другое преподнесут тебе - это ее собственные слова - "на золоченом блюде".
- Вот это будет царица! - вскричал Крок. - Как та, что была на Востоке, как ее там…
- Зенобия, - подсказал Константин. - Но не забывай, чем кончилось ее царствование: ее заковали в цепи.
- Насколько мне помнится, в золотые, - вставил Эвмений, - И после она долго жила в Риме в полном почете. Даже стала женой сенатора.
- Ну, хватит об этом! - Константину все еще трудно было сдерживать свой гнев в отношении Фаусты, - Что ты там узнал о Галерии?
- Когда Севера назначили августом Италии и Африки, Дайя потребовал для себя равного звания, - продолжал Даций, - Галерий, очевидно, отговорил его от этого, уверяя, что Север не будет иметь никакой власти на Востоке - только на территории, управляемой раньше твоим отцом.
- Но не в Галлии! - Крок быстро перевел взгляд на Константина, - Ты ведь не позволишь этого.
- А галльские легионы и вспомогательные войска, склонятся они покорно перед Севером? - спросил его Константин.
- Какое там склонятся, - конечно, нет.
- Вот ты и ответил на свой вопрос. Ты сам нарек меня августом, и я не намерен отрекаться от этого титула. И неважно, признает ли это остальная империя или нет.
2
Читая сообщения своих лазутчиков, приходящие из других частей империи, Константин порой ощущал себя зрителем, примостившимся высоко над ареной гигантского цирка и наблюдающим суровую драму борьбы за власть, которая велась внизу. За последующие месяцы проницательная оценка Дацием - и Фаустой - предстоящего хода событий оказалась точной.
Во-первых, Галерий попытался как-то смягчить возмущение граждан города Рима тем, что их облагают налогами, как самые последние провинции в империи, отдав в их распоряжение великолепные термы, или бани, которые Диоклетиан построил в конце своего правления. Но это лишь напоминало им, что они платят за бани, только подстегивая их возмущение.
Максенций также был не прочь извлечь политический капитал из общественного недовольства. Пообещав вернуть Риму его традиционное место столицы империи, он согласился, чтобы разгневанный сенат провозгласил его августом Италии и Рима. Наскоро прирезали несколько верных Северу чиновников, и, когда Максенций предложил своему отцу вступить с ним в союз, Максимиан с жадностью ухватился за эту возможность вернуть себе по крайней мере часть своей бывшей славы.
В торжественно-фальшивой церемонии народ, сенат и Максенций убедили бывшего августа снова принять порфиру и править в качестве императора-соправителя вместе со своим сыном. И когда префект преторианцев - главный магистрат самого Рима - предусмотрительно предпочел ради спасения своей головы разделить свою судьбу с Максимианом и Максенцием и расквартированные в Риме и Южной Италии войска сделали то же самое, дело окончилось без кровопролития.
Оказавшись перед угрозой потери как своего титула, так и территории, Север выступил наконец, но к этому времени сторонники Максимиана и Максенция взяли в свои руки контроль над Медиоланом и другими северными городами. Когда Север вошел в Италию, он обнаружил, что все города закрыли ворота, и решил двигаться к Риму. К тому сроку, однако, агенты узурпаторов преуспели в подкупе армейских частей обещаниями золота, и, видя тройную угрозу: войска Максенция впереди, враждебное население укрепленных городов позади и дезертирство внутри его собственной армии, - Север предусмотрительно отступил к Равенне, где имел достаточную поддержку с моря и запасы провианта для долгой осады. Шпионы, посланные хитрым Максимианом, убедили его, однако, что население города готово выдать его вместе с армией осаждающим и что ему лучше искать почетного мира. Уступив, он слишком поздно обнаружил, что великодушие Максимиана простиралось не так уж далеко: ему лишь было позволено выбрать то, как он предпочитает умереть, и Север вскрыл себе вены.