Константин не сомневался в истинности того, что ему рассказывали, ибо и его собственные шпионы в Риме доносили о подобных же вещах. Но он не мог рисковать своей намного меньшей армией всего лишь во имя спасения сената, который не так давно призвал Максенция к захвату власти в надежде вновь вернуть Риму его прежнюю славу, а себе - утраченные привилегии. И все же он не стал напоминать представшим перед ним людям об их фатальной ошибке, ибо видел уже, как воспользоваться присутствием сенаторов в Треверах для легализации его собственного похода на Рим, когда придет подходящее время.
- Сколько членов сената проголосовали бы за смещение императора Максенция, благородный Марцеллин? - спросил он.
- Все мы, ибо нет ни одного, кто бы не пострадал от его руки, - тут же отвечал Марцеллин, - Я сам часто слышал, как он отдавал своим солдатам приказы: "Fruimini! Dissipate! Prodiget!"
- Пейте, напивайтесь и распутничайте, - проговорил Даций, стоя рядом с Константином. - Трудно тебе будет увести у него легионы, если он дает им столько воли.
Константин думал о том же, и эта мысль вовсе не приносила ему утешения. Он обеспечил себе нейтралитет Лициния в предстоящей борьбе посредством запланированного брака с Констанцией, который он намеревался отложить до тех пор, пока Рим не будет у него в руках. Но при этом он все еще оставался в численном меньшинстве - по крайней мере в два раза.
- Я могу понять твое возмущение, благородный Марцеллин, - сказал он утешающим тоном. - Славное имя Рима действительно опорочено его правителем. Но голосовал ли когда-нибудь сенат за отстранение его от должности?
- Как же мы могли это сделать, когда это означало бы подписать себе смертный приговор? - воскликнул старый аристократ. - Нам удалось только бежать тайком на галере, хозяин которой вот он, Адриан.
- Я купец, торгующий с Востоком, поэтому за мной не было такого пристального наблюдения, как за другими, - объяснил Адриан. - Август Максенций поддерживает связь с августом Максимином Дайей, у которого имеются свои склады в Антиохии и Кесарии, и корабли моего флота иногда принимали участие в этой торговле. Мы ускользнули, притворившись, что держим путь в Сирию.
- Насколько крепок политический союз между Максенцием и Максимином Дайей? - поинтересовался Константин.
- По моему мнению, это лишь’ взаимовыгодный брак для того, чтобы оказать давление на августа Лициния, заставить его остаться нейтральным, - сказал Адриан. - По своим торговым делам мне приходилось разговаривать со многими сенаторами, и могу сказать, что с глазу на глаз большинство из них выразило намерение приветствовать тебя, август, когда ты освободишь Рим от тирана.
Это-то как раз и нужно было Константину - чтобы сенат проголосовал за смещение Максенция и призвал бы его в Рим для выполнения этого решения.
- Ты поклянешься, что такое голосование будет проведено? - задал он вопрос Адриану. - И что результат будет таким, как ты сказал?
Они посмотрели друг на друга оценивающим взглядом. Константин прекрасно знал, что ему нужно от сенатора-купца, и был уверен, что и тот это понимает. Если бы он стал императором Рима, купец мог бы выиграть во многих отношениях - и в не меньшей степени действуя в качестве агента в личных торговых сделках Константина с остальной империей. Но если бы его затея не удалась, Адриану пришлось бы разделить с ним горечь поражения и не надеяться на милость Максенция.
Когда Адриан улыбнулся, Константин понял, что правильно оценил этого человека: подобно игроку, оценивающему шансы колесницы на победу в забеге, тот принял окончательное решение, приглядевшись к единственному важнейшему фактору - колесничему.
- Клянусь, август. И я подпишусь на свитке, где будет записан результат этого голосования.
Константин услышал за своей спиной, как Даций присвистнул, что обычно являлось у него одобрением особо ловкого шага.
- Я сделаю все, что могу, чтобы освободить Рим, - пообещал он сенаторам. - Но вы последуете за моими войсками и заверите других сенаторов, когда мы дойдем до столицы, в том, что я уважаю их благородное совещание.
- Еще один вопрос, август, - Это заговорил Марцеллин, - Верно ли, что ты стал христианином?
Хосий из Кордовы, сидящий в переднем ряду кресел зала для аудиенций, поднял лицо, и Константин заметил его пристальный взгляд.
- Нет, не стал, - ответил он без заминки. - А почему ты интересуешься?
- В Риме ходят слухи, что ты покровительствуешь им, как это делал и твой отец.
- Все августы подписались под эдиктом о веротерпимости, опубликованным императором Галерием. - Ледяная нотка в голосе Константина могла бы испугать более молодого человека, но не Марцеллина - ветерана многих лет сенатских баталий. Он уже видел перед собой не одного императора или претендента на этот пост и, подобно большинству сенаторов, держался старых привилегий и обычаев, хотя они и были в основном уничтожены такими, как Максенций и Максимиан.
- Империя была построена на покровительстве ее богов, и, если мы хотим, чтобы она снова процветала, мы должны к ним вернуться, - говорил старый сенатор. - Принесешь ли ты жертву Аполлону и попросишь ли покровительства римских богов, когда вступишь в Италию?
- Перед тем как приступить к освобождению Рима, благородный Марцеллин, я принесу жертвы и Аполлону, и Юпитеру, - пообещал Константин. - И, прошу вас, молитесь за мой успех.
После этого публичная аудиенция закончилась, но Константин попросил Дация привести к нему в его частные покои Адриана для продолжения разговора.
- Так ты говоришь, что ты купец? - спросил он тучного сенатора, когда они втроем остались наедине.
- Да, я купец, август, - подтвердил Адриан.
- Тогда у тебя должны быть деловые связи на севере - может, в Реции и Венеции?
- В последнее время я делал туда кое-какие поставки, - сказал Адриан.
- По чьему распоряжению?
- Августа Максенция. Он полагает, что может мне доверять из-за моих торговых связей с августом Максимином Дайей.
- В самом деле может? - напрямик спросил Константин.
Внезапно в глазах Адриана появилось холодное выражение.
- Месяц назад моя племянница - красивая девушка, еще только входящая в возраст женщины, - привлекла внимание трибуна преторианской гвардии. Ее ночью похитили из собственного дома и увезли в казармы преторианцев.
- Больше ничего не говори, - остановил его Константин. - Прошу прощения за свой вопрос.
- Ты правильно сделал, что спросил, август. - Адриан справился со своим голосом. - Три дня она была у них в руках, а после этого бросилась в Тибр. Я оставил все, чем владел, чтобы приехать к тебе, в надежде, что ты отомстишь за нее.
- Она будет отомщена, - пообещал Константин. - И тебе вернут твою собственность.
- Уже первого будет достаточно, август.
- Думаешь ли ты, что Максенций намерен наступать на меня через Рецию?
- Нет, август.
- Почему ты так уверен?
- Потому что продовольствие в больших количествах накапливается в районе Сузы и Медиолана.
- Так, значит, Реция служит для ложной атаки! - воскликнул Даций. - Главное направление атаки будет через перевал Мон-Сени.
Три основных пути сообщения между Галлией и Италией проходили: северный - через Ленинские Альпы, центральный - через Грайские и южный - через Коттийские. Если бы Максенцию ложной атакой на севере удалось оттянуть войска Константина туда, он мог бы пройти почти без сопротивления через города Таврин и Сегусио. А оттуда он мог бы вонзить кинжал в самое сердце Галлии, захватив Лугдун и парализовав торговлю между северными районами, лежащими по Рейну, и густонаселенными, плодородными районами, лежащими южнее.
- Нам придется позорче следить за Максенцием, Даций, - задумчиво проговорил Константин. - Надо отдать ему должное: он вовсе не так глуп, как я о нем думал.
- Тут дело не в Максенции, август, а в его военачальниках - особенно в Помпейяне, - сказал Адриан. - Он поставлен над северными войсками.
- Помню я этого Помпейяна, - сказал Даций. - Он, пожалуй, будет вторым по способностям из всех, кого я когда-либо обучал. - Тут он ухмыльнулся. - Ну, и что же теперь будет делать первый?
Константин подошел к окну и взглянул на живущий своей деловой жизнью город. Еще раз приходилось ему принимать решение вести свои войска в единственную атаку, поскольку делить их больше, чем пришлось уже разделить для защиты рейнской границы, было невозможно: это могло бы обернуться чистым самоубийством.
- Я сдёлаю то, что делал всегда, когда шансы были не на моей стороне, - сказал он, повернувшись к остальным. - Перенесу войну на территорию врага.
- И откажешься от своего решения не нападать на Максенция до тех пор, пока он не кинется на тебя первым? - спросил Даций.
- Нет. Мы заставим Максенция пойти на нас войной, и он это сделает, предприняв свою ложную атаку через Рецию.
- Заставим? - В поднятых бровях Дация читался невысказанный вопрос.
- Ну, заманим. Завтра я в здешних новых храмах принесу жертвы Аполлону и Юпитеру и объявлю, что посылаю армию для отражения нападения, которое мы ожидаем через Рецию. У Максенция наверняка имеются здесь шпионы - как и у меня в Риме. Они донесут ему о моем решении, и он сделает свой ложный выпад на севере, чтобы привлечь туда мои силы.
- А мы тем делом двинемся на юг к Коттийским Альпам. - Даций восхищенно потряс головой. - Многое бы дал, чтобы увидеть лицо Максенция, когда мы вдруг появимся на равнинах перед Сузой и Таврином.
Глава 22
1
Верный данному Марцеллину обещанию, Константин принял участие в торжественных церемониях принесения жертв Аполлону и Юпитеру перед тем, как его армии выступили неспешным маршем, направляясь в сторону самого северного из трех маршрутов, ведущих в префектуру Италии через альпийские перевалы. В этом походе его сопровождал Хосий из Кордовы, глава христианской Церкви, к советам которого он прислушивался все больше с тех пор, как Эвмений уехал в Автун. И каждый вечер после дневных забот и трудов он находил умиротворение, слушая Хосия, читающего ему вслух христианское Святое Писание.
К Реции направлены были посыльные, чтобы в случае какого-либо наступления с той стороны немедленно вернуться с сообщением. И точно, как предсказывал Константин, там ему вскоре был нанесен ложный удар.
- Максенций играет тебе на руку, - с веселым возбуждением говорил Крок, когда весть о нападении на севере достигла главных сил его армии, которым до альпийских перевалов было еще несколько дней пути. - Мы свалимся на него как снег на голову, прежде чем он успеет приготовиться к сражению.
- У него пока еще численное превосходство над нами, - напомнил галльскому вождю Константин, но с той же ноткой возбуждения в голосе. - Правда, внезапность нападения может выровнять наши шансы. Смотри, не отпускай от себя Криспа.
Зная по собственному опыту, что будет значить этот поход для юноши, Константин послал за Криспом в Автун с приглашением присоединиться к нему и устроил его в качестве помощника к Кроку, который, как обычно, командовал конницей. С тех пор как Крисп уехал учиться в Автун, он с поразительной быстротой превратился в мужчину, и в школе стало уже легендой его умение владеть оружием и копьем.
Получив весть о ложном наступлении Максенция на севере, Константин без промедления повернул на юг, к великой горной дороге, ведущей на восток из Лугдуна через Коттийские Альпы. Он шел ускоренным маршем, послав вперед авангард кавалерии для перехвата каких-либо передовых отрядов Максенция, в случае если он уже двинулся на Галлию, и чтобы помешать врагу узнать об изменении им маршрута.
Впрочем, Максенций действовал так, как он и предвидел. Доверив военное руководство своим военачальникам, он остался в Риме, в полной уверенности, что армия Константина занята преследованием малого войска, совершившего ложное нападение на Рецию, все дальше углубляясь в альпийские перевалы, откуда, даже в случае разгадки этой хитрости, ей ни за что уже не выбраться в срок, чтобы успеть перестроиться и прийти на защиту жизненно важных центров, лежащих по течению Роны.
И вот, задолго до того, как полководцы Максенция осознали наконец, что происходит, перед Сузой появились армии Константина. К городским воротам подогнали стенобитные тараны и телеги с разведенным на них огнем, к стенам приставили штурмовые лестницы и, пока гарнизон все еще пытался организовать эффективное сопротивление, ворота разбили - и город был взят. Однако, по строгому приказу Константина, не допускалось никаких грабежей и насилия, поскольку он хотел, чтобы его опережала добрая весть и люди знали: он пришел не как завоеватель, а как заступник, пришел, чтобы освободить угнетенный народ от невыносимого бремени правления разнузданного чудовища.
Когда в городе вспыхнул пожар, Константин на день отложил свой дальнейший поход на Восток. Его солдаты бок о бок с горожанами сражались с пламенем и, погасив его, уберегли город от разрушения. Но это дало военачальникам Максенция время, необходимое, чтобы мобилизоваться для блокирования вторгшейся армии. Когда войска Константина подошли к лежавшей перед Таврином равнине, миль на сорок к востоку, они обнаружили значительную группировку ударных частей, построенную в виде клина - наиболее известного строя итальянской кавалерии.
Новые тактики ведения войны и новое оружие, заимствованные на Востоке, существенно снизили эффективность пехотинца, составлявшего оплот римской армии во времена Юлия Цезаря. Давно уж на смену традиционному боевому каре первых римских легионов пришла тяжелая кавалерия, где и всадники, и лошади защищались от стрел и дротиков металлическими доспехами. Именно на мощь этой громоздкой кавалерии делался главный расчет при ее создании, ибо тяжесть доспехов делала уже невозможной быструю маневренность конницы.
Эта массивная стена из доспехов впервые выросла перед Константином и его воинами, когда они приблизились к Таврину, стоящему у подножия Альп, через которые они только что прошли. Крок уже произвел первую оценку ситуации и вернулся на холм, где находился Константин со своим штабом и откуда открывался прекрасный вид на равнину, которой вскоре предстояло превратиться в кровавое поле битвы.
- Они сделали то, что ты и предсказывал, - радостно сообщил он Константину. - Открыли городские ворота, чтобы гарнизон мог выйти и помочь уничтожить нас здесь, на равнине.
- Что им, возможно, и удалось бы, - предупредил Константин, - будь перед ними кто-то другой, а не галльская конница. Эти закованные в доспехи всадники могли бы сокрушить строй пеших солдат, не получив при этом ни одной раны.
Под ним, на равнине, его войска пошли в наступление, загородившись традиционной для римлян стеною щитов, с конницей Крока, разбитой поровну на оба фланга.
- Небось их командиры сейчас говорят: нам, мол, драться только с необученными германцами, - предположил Даций. - Смотри в оба, Крисп: здесь сегодня ты узнаешь больше, чем за год учебы в Автуне.
Константин бегло взглянул на сына - он уж почти догнал его ростом, - и волна гордости прокатилась в его душе. Почаще бы нужно видеться с Криспом, напомнил он себе; заботы, связанные с правлением и попыткой предсказать действия Максенция, занимали его в последнее время слишком много, чтобы он мог позволить себе более, чем краткую поездку в Автун, где Эвмений сообщил ему, что у этого парня живой и любознательный ум.
- Противник двинулся, август, - предупредил Крок.
- Когда будешь готов, отдавай приказ. - Взглянув на Криспа, Константин увидел, что парень просто кипит от возбуждения, и, хотя первым его побуждением было желание отца уберечь своего сына, он понимал, что для него будет значить вкус настоящей схватки.
- И Криспа возьми с собой! - крикнул он Кроку, когда галльский командир садился на свою лошадь.
- Вперед, юный Константин! - прокричал Крок. - Это будет как в старые времена, когда мы с твоим отцом вместе гоняли верхом.
Крисп как влитой сидел на коне, мчась по склону холма вслед за галльским вождем, а за ними трубач проиграл ряд быстрых и резких звуков. Когда они проплывали над полем, подвижная галльская конница, не обремененная доспехами, делавшими всадников Максенция похожими на клин сухопутных черепах, тяжело ступающих по полю, начала широкий обходной маневр, держась на безопасном расстоянии от своего более тяжеловесного соперника.
Проводив взглядом две уносящиеся вниз по склону холма фигуры до тех пор, пока они не растворились в гуще галльской конницы, Константин переключил свое внимание на шеренги легионов, упрямо шагающих вперед с явным намерением сразиться слабыми своими силами с закованным в доспехи клином врага, движущимся им навстречу. Расстояние между ними все сокращалось, и, когда осталось совсем немного, Константин негромко отдал приказ своему трубачу. Зазвучал одинокий сигнал, тотчас подхваченный всеми трубачами когорт, уведомлявших его о получении приказа. В тот же момент колонны пехоты, надвигавшиеся на острие наступавшего на них кавалерийского клина, внезапно расщепились, обтекая противника с флангов, и войско Максенция врезалось в расширяющуюся брешь, влекомое инерцией своего движения все дальше вперед: так сама их неповоротливость оказалась величайшей слабостью.
В их рядах началась сумятица: это командиры пытались перегруппировать свои подразделения, чтобы совладать с противником, колонны которого внезапно растворились. А тем временем, пользуясь этой суматохой, пехотинцы Константина напали на противника с того и другого бока: по бокам пластины доспехов у всадников были расчленены, и это являлось их самым уязвимым местом. В тот же момент конница Крока разбилась на четыре отряда, и два из них - по одному с каждого фланга - поскакали к городу, чтобы захватить и закрыть ворота и тем самым лишить армию, находящуюся на поле сражения, места укрытия в случае ее отступления.
Остальная и более многочисленная группа всадников обрушилась на фланги вражеской пехоты, ступающей за тяжелой кавалерией. Окруженная с флангов и с тыла армия Максенция за считанные минуты превратилась из дисциплинированного и прекрасно организованного войска в беспорядочно кружащую толпу. Вопли умирающих людей и животных не позволяли расслышать приказы командиров, которыми еще можно было как-то спасти положение, и потому сражение скоро превратилось для врага в повальное бегство. К тому времени и всадники Крока уже прорвались к воротам Таврина и, быстро расправившись с горсткой оставленных для охраны солдат, закрыли их, отказав отступающей армии даже в этом убежище.
Битва началась в середине утра и длилась чуть за полдень, но ни одного мгновения не было сомнения в ее исходе. Двумя часами позже войска Максенция уже целиком отступали, но закрытые для них ворота не оставляли им другого выбора, кроме как сдаться или погибнуть. К наступлению темноты битва закончилась, и ворота снова открылись для победного вступления в город Константина с его войсками.