- Так там сами были виноваты!.. На Ильмене-то буян на буяне. Вот они за зло злом и отплатили! А мы их добром встретим! Даже хорошо, что они сюда идут… Теснить нас стали ханы хозарские, так у варягов против них помощи попросить можно будет. Они люди ратные, к войне привычные, в этом деле могучие, может быть, и прогонять хозар…
Вступив в днепровский край, Аскольд и Дир сразу же изменили свои намерения. Из Новгорода выходили они с тем, чтобы присоединить Днепр к владениям русского князя, но чем дальше они отходили от Ильменя, тем больше менялись их планы.
- У Рюрика там и земли, и народу, и власти много, - говорил Аскольд Диру, - довольно с него!
- Братьев куда поближе да полегче послал, - поддерживал друга Дир, - а нам сюда идти походом велел!
- Так что же нам за охота для него стараться. Лучше постараемся для себя и его не обидим! Он будет конунгом ильменским, а мы станем владеть здешними местами.
- Тесно не будет: земли много! И ему, и нам места хватит.
Так и порешили между собой названые братья. Потому что они, не надеясь особенно на силу оружия - дружина их была невелика, - всеми силами старались привлечь к себе расположение миролюбивых племен добром.
И ярлы не ошиблись!..
На Днепре всюду принимали их как самых дорогих и желанных гостей. Да и сами витязи старались расположить к себе кротких киевлян. Они были добры, ласковы, их владычество скорее было полезно, чем тягостно.
Киевляне видели это.
- Вот вы говорили, - упрекали они противников варягов, - что от них нам ничего, кроме зла, ждать не приходится, что они на нас непременно смертным боем пойдут.
Ничего этого нет! И дома наши не сожжены, и кровь наша не льется.
- Погодите, увидите сами, - отвечали другие, но им уже никто в Приднепровье не верил.
Ярлов и их дружину принимали везде с большим почетом. Повсюду к ним обращались с одной только просьбой - избавить от хозарского ига.
- Здесь мы и останемся, - объявили Аскольд и Дир дружинникам, когда их ладьи подошли к столице Приднепровья. - Близка отсюда нам будет и Византия, и в руках наших будут и пороги все, и волок, а с ними вместе и конец великого пути "из варяг в греки".
Так и остались пришельцы с Севера княжить в Киеве.
Мирно зажили кроткие поляне под властью чуждых им властителей. Хозары были прогнаны. Споры и раздоры в родах затихли. Для всех так же, как на Ильмене, стала единая правда. И бедный, и богатый, и знатный старейшина, и самый захудалый из родичей знали, что в Киеве есть у кого отыскать справедливость.
Киев, как только установился мир и порядок, рос не по дням, а по часам.
Со всех сторон сходился теперь в него народ торговый. И от господина Великого Новгорода приходили сюда с товаром "гости" - гости степенные, важные. Часто появлялись суровые норманны из далекой Скандинавии, а с ними и разные люди приходили: видел теперь Киев и живых, вечно веселых франков, с восторгом рассказывающих про свою Лютецию, и огромных рыжеволосых бриттов, и степенных, невозмутимых тевтонов. Все они появлялись сюда с самыми разнообразными товарами, находя. Киев удобным местом для мены. Бывали в Киеве нередко и гости из таинственной и далекой Биармии. Являлись они туда с великолепными мехами и другими пушными товарами, да такими, что, кроме как от них, здесь, в Киеве, и достать нигде не было возможности. Но более всего понабиралось сюда хитрых, пронырливых византийцев, которые чувствовали, что тут им всегда нажива будет, что можно здесь выбрать самое лучшее из навезенных со всего края товаров. С ними приходили и сухощавые итальянцы, и персы, и люди из только что нарождавшегося тогда царства армянского. Появлялись здесь и черные люди с запасами слоновой кости, золотом, и драгоценными камнями. Страну свою они называли Эфиопией и говорили, что их владыки происходят от мудрого царя израильского Соломона.
Весь этот собиравшийся отовсюду люд был спокоен и за себя, и за свое имущество. Никого и никому, ни варяга, ни славянина, не дали бы в обиду князья киевские Аскольд с Диром.
Переменились князья, совсем переменились с того времени, как храбрые и беспечные, они вместе с Рюриком делали набеги то на землю франков, то на бриттов, то на пиктов, то на страны приильменские.
Так же оба они и отважны и храбры были, как и прежде, только молодость уходила от них, не манил их, как прежде в дни весны их жизни, шум битвы. Чудный край своими красотами заставил растаять лед вокруг скандинавских сердец и забыть чарующую прелесть Валгаллы. Они увлеклись благодатным покоем, отдались ему и жили теперь для счастья тех людей, которые вверили в их руки и свою судьбу, и свое спокойствие.
И киевляне понимали их.
- Ласковее князей наших искать - не найдешь! - говорили в Киеве.
- Что солнце они на небе!
- Вон на Ильмене не так! Там из их роду же князь, а, рассказывают, совсем другой. Забрал ильменцев в ежовые рукавицы и держит их - дохнуть не дает… Вот как!
- Так то на Ильмене!.. Там ежовые рукавицы нужны… Без них не обойдешься.
- Особенно с новгородцами…
- Верно! Ух, эти сорвиголовы! Таких буянов поискать еще.
- Мы вот не то: коли нам хорошо, так и живем мы мирно и смирно…
Так говорили на Днепре.
Но нет на земле полного счастья для людей.
Как ни счастливы были князья киевские Аскольд и Дир, а нет-нет да и защемит тоскою их сердце.
Вспоминалась им прежняя их жизнь… Слышался отдаленный шум битв, звук воинских рогов, звон мечей, стук секир о щиты… Они вспоминали Рулава.
Да, в светлой Валгалле охотится теперь старый воин за чудесным вепрем. Устав от охоты, пирует он в пышном чертоге Одина. Дивной красоты валькирии ласкают его там, а на земле скальды, в своих вдохновенных сагах восхваляя его, хранят в памяти потомства его славное имя…
А их имена никто не вспоминает да и не вспомнит… Скальды не сложат в честь их вдохновенной саги, ни одна мать не назовет их именем своих сыновей… Даже и имена их стали не те… Они забыты, забыты навсегда…
Они - воины старого Биорна… Валгалла не ждет их. Они забыли, что каждый норманн рожден для войны…
И грустно становилось витязям, когда такие мысли приходили к ним…
- Что нам делать? - спрашивали друг друга Аскольд и Дир.
- И дружина скучает… столько молодцев без дела сидят…
- Идем в поход!
- Куда?
В самом деле, куда? Не на Ильмень же! Там ведь свой, там великий Рюрик, там смелый Олоф с храброй дружиной.
- В Биармию идти?
- А где она? Ищи ее - не найдешь…
И все чаще и чаще обоим витязям приходила на память Византия…
II
Не одни князья подумывали о Византии…
Было в княжеской дружине много горячих голов, считавших, что "нет в мире лучше дел войны". Они не роптали на Аскольда и Дира за их бездействие открыто, но между собой в разговорах только и вели речь о близкой Византии…
Всем в Киеве от неезжих гостей прекрасно известно было, что в столице великой империи Востока скопились богатства целого мира, что народ там изнежен и беспечен, что оборона слаба, и потому-то манил к себе, как запретный плод, скучавшую княжескую дружину города св. Константина.
- Не узнать совсем наших конунгов! - говорили старые варяги, - куда их прежняя храбрость делась, совсем другими стали.
- Засиделись на одном месте… Аскольд обабился… Не до того…
- Так других послали бы… есть ведь кого… Мало ли здесь воинов…
- Еще бы! Вот Всеслав, даром что не норманн, а славянин - храбрее льва!
- Уйти бы от них самим.
- Мало нас здесь… Ничего не выйдет…
- И славяне пойдут за нами.
- Ну, те без князей, да Всеслава и шагу одного вперед не сделают.
- Пожалуй что так!
- А следовало бы! Мечи позазубрились, тетивы у луков поразвились…
- Поговорили бы с Аскольдом и с Диром.
- Так они и будут слушать!
- А что же? Хотя они и ярлы, а без нас ничего не значат.
- Да вот пир будет, тогда… Скальда Зигфрида попросим. Он усовестит.
Так и решено было среди варягов завести с князьями речь о набеге на Византию во время пира.
Любили оба витязя попировать время от времени среди своей дружины, именитых киевлян и почетных гостей. Созывались они ради этого случая в княжеские гридницы, уставленные столами, усаживались за них, и начинался пир.
Подавали на стол жареных кабанов, рыбу всякую, птиц, что поставляли к княжьему двору охотники из окрестных дубрав, а крепкий мед и вина фряжские на пиру рекой лились.
Во время пира выходил сначала скандинавский скальд с лютней, а после него славянский баян вещий с гуслями. Начинали они петь своими старческими голосами, каждый про свою старину, и, слушая скальда, забывали князья и тоску свою и горе, переносились в родимую страну, ее фиорды, и тоска как будто отходила от них на мгновение, чтобы потом явиться с новою силою, как только в княжем тереме замолкал шум веселого пира.
Не забывали новые князья и своего киевского народа.
Пока они пировали в гридницах, на теремном двору также шел пир для простого народа. Выкатывались из глубоких подвалов целые бочки крепкого пенного меда. Те пили мед и вино, похваливали да славословили князей своих любимых.
Вот и теперь на пир созваны были норманнские дружинники, знатные киевляне и почетные гости.
В эту пору в Киеве были одни только "гости" византийские. Они и явились на княжеское пиршество. Пятеро их было: Лаврентий Валлос, Ананий из Милета, Флорид Сабин и природные византийцы Алкивиад и Ульпиан.
Каждый из них уже по нескольку: раз бывал на княжеских пирах; они сами старались попадать на пиры, чтобы первыми узнавать все, что делается в княжеских гридницах.
Так и теперь они одними из первых явились на пир в княжеский терем.
Там уже все было готово к приему званых гостей. Кроме византийцев, по гриднице расхаживали несколько норманнских дружинников и славян-варягов, ожидавших появления князей.
- Ну что? - спросил сурового Руара его товарищ Ингелот, - решаемся ли мы напомнить конунгам, что не дело воинов сидеть, сложив руки?
- Я уже говорил тут кое с кем из товарищей… Они поддержат, и ты увидишь, как все это выйдет, - отвечал Руар.
- Самое важное, начать… напомнить… Вот на это кто решится…
- И это решено. Это принял на себя славный Зигфрид.
- Скальд?
- Да, он… Уж он сумеет… Зигфрид также скучает… Охоты да пиры притупили его вдохновение. Как он может воспевать героев, когда они по годам не видят обнаженного меча…
- Так, так… Стемид, ты слышал?
- Слышал, - подошел к ним третий дружинник, - на Византию?
- На Византию! На Византию! - раздались со всех сторон голоса.
Все сразу воодушевились, разговоры стали шумными, лица разгорелись, глаза заискрились.
Византийские гости, тревожно переглядывались.
- Это что, же? - шепнул Валлосу Алкивиад.
- Что? Покричат да перестанут! - пожал тот плечами.
- А если нет?
- Без князей они не пойдут, а те вряд ли решатся когда-либо напасть на нашего величественного Порфирогенета.
- Кто их знает! Вдруг придет в голову что-нибудь этакое этим грубым людям.
- Говорю тебе, что Аскольд и Дир не осмелятся тронуться, а если и эти с ума сойдут, то ведь мы здесь не просто так.
Громкие крики прервали этот разговор купцов. Из внутренних покоев терема показалось торжественное княжеское шествие.
Впереди шли по скандинавскому обычаю пажи, расстилавшие перед князьями богатый ковер; за ними, окруженные самыми близкими людьми из своей дружины, следовали киевские князья Аскольд и Дир. Рядом с ними шел высокий дружинник.
Все варяги, пришедшие с князьями на Днепр, были без бород с длинными, спускавшимися на грудь усами, бритые, с одним только пучком волос, закрученным на затылке. Этот же человек имел черную окладистую бороду и длинные, падавшие на плечи волосы.
Это был славянин Всеслав - любимец Аскольда и Дира, а вместе с тем и Рюрика, ушедший с ярлами на Днепр, чтобы быть поближе к Византии, где томился в плену его сын Изок.
Он, надеясь на освобождение сына, был страстным сторонником похода на Царьград и более чем другие негодовал на бездействие князей.
Князья заняли после обычного поясного поклона всем присутствующим главное "высокое" место за столом. Рядом с ними с одной стороны сели Всеслав, Любомир, Премысл, старейшины киевские, с другой - Руар, Ингелот, Ингвар, Стемид, - начальники варягов.
Аскольд, как старший, предложил присутствующим начать пир.
"Заходили чарочки по столикам". Сначала все молчали, принявшись за яства и запивая их крепким медом. Руар, Ингелот, Ингвар и Стемид, отставив блюда, переглядывались между собой. Потом все трое взглянули на своих князей.
А Аскольд и Дир сидели хмурые. Печать грусти явно лежала на их лицах. Видно, не заглушал их тоски шум пиршества.
- Конунги, скучно вам! - вдруг громко воскликнул Руар. - А вместе с вами скучно и нам. Далеко мы от нашей родины, так хотя бы в память ее не будем изменять ее обычаям.
- Разве вы не довольны пиром? - спросил Аскольд.
- Нет, на столах всего в изобилии, а разве забыл ты, что для норманна пир не в пир, если он не слышит вдохновенной песни скальда про дела и битвы былые?
- Да, пусть-ка споет Зигфрид, прошу тебя, Аскольд, - сказал Дир. - В самом деле, скучаем мы, а это немного напомнит нам покинутую нами далекую родину.
Аскольд, соглашаясь, кивнул головой.
- Зигфрид, Зигфрид! Спой нам, вдохновленный Ассами скальд! - закричали со всех сторон.
Аскольд в последнее время не очень охотно слушал скальда Зигфрида, отдавая предпочтение славянскому певцу.
По знаку обрадованного Дира в гридницу к пирующим введен был седой Зигфрид, скандинавский скальд, любимец светлого Бальдера.
Зигфрид вошел, высоко подняв голову. Его выцветшие от лет глаза на этот раз светились огоньком вдохновения. Таким Зигфрида давно уже не видели. Все при его появлении мгновенно затихли.
- Привет вам, витязи, привет вам, мужи Днепра и Скандинавии! - произнес Зигфрид, останавливаясь напротив князей. - Чего желаете вы от старого певца?
- Спой нам, Зигфрид, - сказал ему Дир.
Скальд тихо засмеялся.
- Спеть вы просите, а о чем? - заговорил он, повышая с каждым словом голос. - Где я почерпну вдохновение для моей песни? Разве слышу я шум битв, звон мечей? Разве вижу я теперь героев, жаждущих пройти через все пять сотен и сорок дверей Асгарда в светлую Валгаллу? Нет. Вместо героев - трусливые бабы, да и то не норманнские, а такие, каких наши воины видели разве только в одной Исландии…
- Молчи, старик! - гневно воскликнул Аскольд. - Тебе позвали петь и пой!
- Ты прав, конунг или князь, - уж не знаю, как теперь и называть тебя, - усмехнулся Зигфрид, - хорошо, я спою, но спою я только тебе да названому твоему брату…
Он с минуту помолчал и потом запел сначала тихо, но затем его старческий голос начал крепнуть и наконец стал таким же звонким, как голос юноши.
О родных скалах родимой Скандинавии пел он; о фиордах, откуда по всем морям, известным и еще неведомым, расходились легкие драхи смелых викингов. Пел он о славе берсекеров, об их отважных походах на бриттов, саксов, франков, вспомнил об Олофе Тригвасоне, мудром смелом Гастингсе, перед которым трепетала Сицилия, потом запел о чертоге Одина - светлой Валгалле, о тех неземных наслаждениях, которые ждут там души павших в бою воинов и вдруг, глядя в упор на Аскольда, запел:
Презренен, кто для сладкой лени
Забыл звон копий и мечей!
Валгаллы светлой, дивной сени
Не жаждет взор его очей.
Пусть он умрет - чертог Одина
Пред ними хоть будет налицо,
Не выйдут боги встретить сына
С веселой песней на крыльцо…
А на земле - клеймо презренья
На память жалкого падет,
И полный всяк пренебреженья
Его лишь трусом назовет!
О боги светлые! К чему же
Ему не прялку дали - меч?
Что толку в трусе подлом - муже,
Забывшем шум и славу сеч!..
- О, замолчи, молю тебя, замолчи, Зигфрид! - прервал скальда, вскакивая, Аскольд. - Ты разрываешь душу мою…
- Почему я должен молчать, славный прежде витязь? - гордо спросил Аскольда Зигфрид. - И с каких это пор норманны прерывают песнь своего скальда, заставляют его умолкнуть, когда светлый Бальдер, певец Ассов, вдохновил его?
- Я знаю, что ты хочешь сказать… Ведь мне все понятно! - проговорил растерявшийся Аскольд. - Все, все вы здесь против меня… Вам не нравится спокойная жизнь, вы стремитесь к кровопролитию и грабежу.
- Подожди, конунг! - перебил его Руар. - Как решаешься ты пред лицом своих дружинников говорить о грабеже? Не к наживе стремимся мы, а к светлой Валгалле, к тому, чтобы в потомстве не были покрыты позором наши имена. Об этом и пел Зигфрид. Вспомни, кто ты! Да разве мы для этого подняли вас обоих на щит, разве для того мы избрали вас своими вождями, чтобы мечи наши ржавели, секиры притуплялись, а щиты покрывала плесень? Нет, нам таких конунгов не нужно… В самом деле они рождены для прялки, а не для меча…
- Но что же вы хотите от нас? - воскликнул Дир, видя, что его друг не в состоянии от гнева и стыда выговорить даже слова.
- Чего мы хотим?
- Да, чего?
- Чтобы вы вели нас!..
- Куда?
- На Византию!
- На Византию, на Византию! Все пойдем! - загремели по гриднице голоса. - Вы должны повести нас, а иначе мы прогоним вас…
- Слышишь? - шепнул Ульпиан Валлосу.
- Да, но мы не допустим этого! - отвечал, улыбаясь, тот.
- Это будет трудно!
- Но не неисполнимо… Поверь мне, как бы они ни храбрились, а без Аскольда и Дира ни в какой поход они не пойдут… Но послушаем, что скажет князь…
- Знаем мы ваши желания, друзья, - несколько дрожащим от волнения голосом заговорил Аскольд, - и готовы исполнить вашу просьбу!
Крики восторга огласили гридницу.
- Только дайте обдумать нам все, - продолжал князь, - и, клянусь Перуном и Одином, и громящим Тором, мы исполним вашу просьбу?
После ухода Аскольда и Дира гридница начала быстро пустеть.
Первыми поспешили уйти византийские гости. Все, что они здесь видели и слышали, было для них так неожиданно, так поразило их, что они боялись теперь за себя больше, чем за родину…
За ними удалилась часть норманнской дружины и киевлян.
В гриднице остались только Руар, Игелот, Стемид, Ингвар, скальд Зигфрид и Всеслав.
- Честь тебе великая, вдохновенный скальд, что ты своей дивной песнью разбудил уснувшие сердца наших ярлов, - говорил Руар, пожимая руку Зигфриду.
- Мною руководил светлый Бальдер - ему честь и хвала! - с улыбкой отвечал тот.
- Но все-таки твоими, а ничьими иными устами говорил он с Аскольдом!
- Долг скальда было сделать то, что сделано мною. Но не будем говорить об этом!.. Итак, ваше желание исполнено, витязи!
- И мое также! Спасибо тебе, норманнский баян! - вдруг сказал Всеслав.
- И твое, славянин? - с удивлением воскликнул Зигфрид.
- Да, и мое!
- Но это не похоже на кроткий нрав ваших людей.
- Может быть! Но не забывайте, что я - славянин только по рождению… Лучшие годы провел я в вашей стране, там я оставил все славянское и вернулся на родину с вами настоящим варягом.
- Это мы знаем, ты всегда был храбрецом.