- Благодарю! Византию же я ненавижу! Ненавижу всеми силами своей души, будь проклята она! И если только боги будут ко мне милостивы, в крови ее детей я утоплю свою ненависть… О, скорее бы поход…
- Ты, Всеслав? Ты ненавидишь Византию? Ты хочешь мстить ей? За что? Что она тебе сделала? - раздался вдруг грустный голос.
Все обернулись. У двери стоял незаметно вошедший в гридницу князь Дир.
- Скажи же, Всеслав, за что ты ненавидишь Византию? - повторил он.
- За что? Ты хочешь знать, княже? - сверкая глазами, воскликнул тот. - Так вот за что! Византийцы у меня отняли сына.
- Это мы знаем…
- Так разве не обязан я найти его? Я для этого хочу пойти на Византию.
- Но Византия велика.
- Все равно! Я найду его, хотя бы для этого мне пришлось пройти всю ее от края до края. - О княже, умоляю тебя, уговори Аскольда повести нас… Клянусь Перуном, я соберу славян, и мы все пойдем за вами.
Дир молчал.
- Что же ты молчишь, княже? - спросил Всеслав. - Или тебя не трогают горе и печаль твоих соратников!
- Оставь, Всеслав, - промолвил Дир, - ведь, ты знаешь, мы оба любим тебя!
- Что мне ваша любовь! - грубо проговорил Всеслав. - Я сам знатнейший из приднепровских старейшин! Если у варягов смелости не хватит и вы будете сидеть сложа руки, я подниму славян и пойду на Византию с ними. Ведь не для пиров да охот не только норманны, но и мы - славяне - избрали вас своими князьями… Эх, если бы был между ними Рюрик.
Дир нахмурился.
- Что же было бы? - с раздражением спросил Дир.
- Быстрым соколом полетел бы он к берегу, кинул бы клич и поняли бы все, что не баба заспанная, а князь у них!
- Молчи, несчастный! - яростно крикнул Дир, хватаясь за меч.
- Зачем молчать? Я говорю, что следует, а ты напрасно за меч хватаешься!.. Прялки он у тебя в руках не стоит!
Схватка была неизбежна, но вдруг раздался громкий голос Аскольда.
- Слушайте! - сказал князь. - Вы все здесь говорите о походе на Византию, но что принесет нам этот поход?
- Потешимся!
- Только! А сколько из нас не вернутся?
- Валгалла ждет храбрых!
- Это так, но что мы выиграем? Зачем нам Византия?
- Олоф бы не так рассуждал, - послышался голос Рулава.
- То Олоф… Он не умеет думать… Нам доверился весь этот край, мы должны оберегать его, а не гнаться за неизвестным…
- Но ты конунг наш!
- Хорошо, что же из этого?
- Ты должен нас вести к славе!
- Вы хотите Византии?
- Да!
- Будь по-вашему! Хотя бы на горе вам!
Едва он произнес эти слова, как все кинулись целовать его, и стены княжеские потрясли громкие крики:
- На Византию! На Византию!
III
Могло показаться необыкновенною дерзостью то, что жалкая кучка варягов, будь она даже подкреплена славянами, осмеливалась думать о нападении на великолепную столицу великой Восточной римской империи, владычествовавшей над полумиром.
Дерзкое намерение киевских варягов имело шансы на успех. Константинополь достиг высшей степени своего великолепия, а вместе с тем и слабости благодаря бесчисленным переворотам, при которых то и дело менялись правители.
Редко кто из императоров занимал престол по праву наследства. Их называли Порфирогенетами, то есть рожденные в порфире.
Таким Порфирогенетом был Михаил III, внук Михаила Заики, сын императора Феофила, сначала страстного гонителя иконопочитания, потом под влиянием своей благочестивой супруги Феодоры и патриарха Мефодия раскаивавшегося в своих еретических заблуждениях.
Его сыну Михаилу народ дал еще одно прозвище - "пьяница". Оно было дано Михаилу за его пристрастие к оргиям.
После отца Михаил остался в четырехлетием возрасте, и управление перешло к матери малолетнего императора, благочестивой императрице Феодоре, при которой был совет из трех высших византийских чиновников с братом Феодоры Вардасом во главе.
Несмотря на постоянные заботы благочестивой Феодоры о воспитании сына, руководство которым было поручено его дяде Вардасу, Михаил оказался человеком совершенно неспособным к правлению, слабохарактерным и развращенным.
Известно, например, что он не раз, подражая Нерону, выступал на ипподроме, к великому смущению Всего народа, простым возничим.
Личного участия в делах управления он почти не принимал, предоставляя его матери и дяде. Управление Феодоры ознаменовалось прежде всего восстановлением иконопочитания, установлен был и праздник Торжества Православия.
В это время сарацины все более и более распространяли свою власть в Сицилии, и византийцы могли удержать в своих руках только восточную часть острова с Таорминой и Сиракузами. Борьба с арабами на восточной границе и морской поход против арабских пиратов, занявших остров Крит, окончились неудачей.
Когда Михаил возмужал, то решил прежде всего избавиться от опеки своей матери. Вскоре после войны с Борисом болгарским, закончившейся мирным договором, Михаил низверг свою мать и, объявив себя новым Нероном, не последовал ему только в одном: Феодора была не убита, а заключена в монастырь, где и окончила свою жизнь. Ее место занял Вардас, к которому и перешло все управление. Вардас был выдающимся политиком своего времени, но низложение им патриарха Игнатия и то гонение, которому он подверг этого великого мужа, причисленного церковью к лику святых, с возведением на его место Фотия, повело к распре с папой Николаем I, имевшей своим последствием разделение церквей. В последовавшей затем борьбе с болгарами Византии посчастливилось. Был заключен почетный мир, и болгарский царь Борис последовал примеру Ростислава моравского, обратившегося к Михаилу с просьбой прислать к нему вероучителей христианства, что и было сделано, после чего он принял крещение. Между тем на Востоке борьба продолжалась. Союзниками магометан были павликиане. Византийский полководец Лев успешно боролся с арабами, но походы самого Михаила всегда оканчивались неудачами. Победы брата Вардаса, однако, обеспечили Византии спокойствие на Востоке. Но вскоре после этого над ней разразилась неожиданная гроза в виде нашествия норманнов, пришедших в Византию из Скифии.
Вступив на престол, Михаил Порфирогенет объявил, что он будет править, "как Нерон", но историк замечает по этому поводу: "Нерон по крайней мере любил музыку и поэзию, Михаил - одних коней и распутство".
Кроме Вардаса и Фотия, одной из самых замечательных личностей в царствование Михаила, был Василий Македонянин.
Македонский пастух, приведенный волею судьбы из гор своей родины в пышную столицу Византии, трон которой он впоследствии занял, вполне оправдал поговорку о необходимости родиться счастливым.
Он смог обратить на себя внимание Михаила и стать его любимцем. Вардас доверял ему и даже любил его, видя талант этого человека.
Василия нередко видели на форуме среди простолюдинов. Он чутко прислушивался к их разговорам, старался узнавать их нужды и очень часто поражал народ разумными распоряжениями, соответствовавшими его желаниям.
Так он прокладывал себе путь к византийскому престолу.
Однажды вечером, когда спал дневной зной, Василий в платье простого византийца отправился на форум Константинополя, желая узнать, что говорит чернь.
Когда он пришел туда, то около колонны Константина увидел толпу народа. Василий протискался вперед и увидел сидевшего у подножия колонны старика, с жаром рассказывавшего что-то своим слушателям.
Старик этот по имени Сила был ходячей летописью Византии. Он был так стар, что даже позабыл год своего рождения, но прекрасно помнил все, что касалось родного ему города.
- Велик и славен город Константина, - говорил старик. - Господь, единый вершитель всех судеб земных, хранит его… Вот слушайте, что расскажу я вам о временах от вас отдаленных, но вместе с тем и близких… Язычество и иконоборство сильно еще было в народе. Великий Константин умер, его слабые сыновья не сумели продолжить его святое дело, и отступник Иулиан встал на защиту язычества, но Галилеянин победил его и Иулиан пал на поле битвы, признав Его… Крест восторжествовал, и народ стал считать себя под его защитой. Но нравы народа развратились, и при восторжествовавшей вере во Христа Новый Рим стал по духу равен старому Риму, и вот всемогущий Господь, чтобы возвратить заблудший народ на путь спасения, послал ему кару… страшную, ужасную кару… развилась в Византии болезнь, неведомая страшная болезнь. Народ умирал, и в каждом доме был покойник. Новый Рим превратился в город мертвых, а те, кто оставался живым, сидели в своих домах, не смея выйти из них.
Старик рассказывал о чуме, не один раз посещавшей Византию и особенно сильной в VI веке.
- Постой, старик! - раздался из толпы голос, - была чума и прошла! Теперь византийцам следует бояться другого бича, пожалуй, не менее ужасного!
Все обернулись к говорившему.
Это был мореход, с суровым, загоревшим от зноя и морских ветров лицом.
- Что ты хочешь этим сказать? - раздались в толпе тревожные вопросы.
- А то, что нам грозит новая беда!.. Я только что вернулся с Днепра из земель славянских, и знайте, что в Киеве варяго-россы, осевшие там, готовят на вас теперь набег!..
Василий увидел, какое впечатление произвели на толпу эти слова. Нужно было расспросить моряка, что затевается там на берегах Днепра, у этих проклятых варяго-россов. До сих пор все было спокойно, никаких слухов о набеге этих варваров не было.
Василий подошел к моряку и, положив ему руку на плечо, спросил:
- Друг, откуда ты знаешь, что Византии грозит беда?
- Знаю! Я недавно оттуда…
- С Днепра?
- Да!
- И что же?
- Там собрались и варяги, и норманны, и славяне… Они требуют от своих князей, чтобы те вели их на Византию.
- И что же Аскольд и Дир?
- Разве они могут что-нибудь сделать! Все теперь в Киеве кричат только одно: "На Византию! На Византию!"
- Так ты думаешь, это серьезно?
- А это уж как кто думает!.. Опасность известная - не опасность: к ней можно всегда приготовиться, а если пренебречь ею и она нагрянет нежданно, каждый должен пенять на себя самого…
- А ты философ! Как твое имя?
- А на что тебе оно?
- Я люблю беседовать с умными людьми!
- Раз так, то ты можешь узнать, меня зовут Андреем из Крита.
- Вот и хорошо, Андрей! Не пойдешь ли ты со мной? Я угощу тебя вином.
- Отчего же? Я свободен!
- Так идем! А вам нечего пугаться. Идите по домам. Бог милостив, и не такие грозы мы видели.
- Это правда! - раздались в толпе восклицания…
Настроение толпы изменилось.
Василий Македонянин, угадав это, поспешил воспользоваться впечатлением, произведенным его словами, и увел моряка.
- Вот что, Андрей! - начал Василий, когда они отошли от форума, - не знаком ли ты с кем-нибудь, кто знал бы больше подробностей?
- Есть у меня такие… Только вряд ли они с тобой будут говорить!..
- Почему?
- Да ведь ты простолюдин…
Василий улыбнулся.
- А что же у тебя за знатные люди такие?
- Хотя бы хозяин мой - Валлос!
- А, знаю, он купец!
- Он, он!
- Так что же ему известно?
- Все!
- Ну уж и все?!
- Он был на пиру у этих киевских князей.
- Но отчего же твой хозяин не явился сразу рассказать, что он видел на Днепре?
- Когда ему! Он спешит поскорее распродать свои товары, а то потом, когда узнают, что готовится набег варваров, покупать не будут!
Македонянин поморщился при этих словах моряка.
Андрей, не замечая задумчивости своего спутника, продолжал болтать.
Василий заметил шедший им навстречу отряд императорской гвардии.
- Вот что, Андрей, - сказал он, - ты говоришь, что твой хозяин Валлос занят теперь своими товарами? Так не возьмешься ли ты сходить к нему и сказать, чтобы он поспешил во дворец императора?
- Во дворец! К императору!
- Да, ты скажи ему, что его немедленно требует к себе Василий по прозванию Македонянин.
В это время проходивший мимо отряд гвардейцев поравнялся с ними.
- Именем императора! - воскликнул Василий.
Начальник отряда узнал его и почтительно склонился перед ним.
- Вот, видите этого человека? - указывая гвардейцам на Андрея, сказал Македонянин, - идите за ним и приведите купца Валлоса, которого он вам покажет, ко мне… Захватите и прибывших с ним с Днепра его товарищей.
- Исполню все по твоему повелению, владыка, - наклоняя голову, ответил солдат.
Андрей изумленно глядел то на солдат, то на своего спутника.
- Да кто же ты такой? - едва придя в себя от изумления, воскликнул он.
Василий улыбнулся.
- Иди, мой друг, и ничего не бойся! Я обещаю тебе, что за свое сообщение ты получишь награду.
Возвратившись во дворец, Василий прошел на половину дяди императора Вардаса, недавно еще полновластного владыки великолепной Византии и всех покорных ей стран.
Но болезнь не боялась того, кто был для Византии большей грозой, чем ее новый "Нерон" - Михаил Порфирогенет. Она приковывала теперь старика к постели.
Больной от души обрадовался приходу своего любимца - Василия.
В ловком Македонянине Вардас видел именно такого человека, какой необходим был для негласной опеки над Михаилом.
Вместе с тем старик был уверен, что Василий не возьмет власть в свои руки, пока будет жив он, и, стало быть, Вардас до конца своих дней останется тем же, чем он был при жизни неограниченным владыкой Византии.
Василий нравился Вардасу и своими личными качествами. Он не был так лукав, коварен, льстив и так труслив, как другие приближенные Порфирогенета. В его речах и суждениях был виден редкий природный ум; меткие замечания его вызывали восторг в старом политике, и он начинал от души желать, чтобы после него власть перешла в руки этого Македонянина.
При появлении Василия лицо больного озарилось довольной улыбкой.
- Будь здоров, могущественнейший! - приветствовал его вошедший.
- Это ты, Василий! Какое уже здоровье, смерть витает надо мной. Что скажешь?
- Есть вести, и даже много вестей, но не скажу, что они были отрадные…
- Ты пугаешь меня…
- Пока еще я ничего не могу сказать точно… Но скажи, могущественный, как ты прикажешь поступить, если Византии будет грозить нападение варваров?
- Каких? Опять алланы? болгары?
- Ты знаешь, мудрейший, что от них не осталось и следа…
- Тогда кто же?
- За морем в Скифии поселились норманны, их называют варяго-россами…
На лице старого Вардаса отразилось сильное волнение.
- Они! - воскликнул он, - вот то, чего я боялся более всего.
- Так ты, мудрейший, имел этих варваров в виду?
- Давно я знаю о них! Что перед ними алланы, болгары, венгры, персы…
- Почему?
- Вот почему!.. Веришь ли ты мне, Василий? Что такое наши враги? Все народы, изведавшие сперва меч и иго римлян, а потом уже наслаждения, которые давал Рим. Они сильны, свободны, могущественны, но в жилах каждого из них уже течет яд Рима… яд наслаждения жизнью. Они уже видели разврат римской жизни, и его прелесть кажется им очаровательною. Она все еще влечет их. В этом их разложение. Они ничтожны, потому что корень их давно уже подточен Римом. Если бы даже франки или аллеманы тронулись на нас, я бы только смеялся… Но теперь я боюсь…
- Но почему же? - переспросил Василий.
- Потому что, имея во главе своей жалкую кучку чужеземных храбрецов, на нас поднимаются славяне… Ты знаешь ли этот народ? Нет? Это девственный народ. Он не знает ни лжи, ни обмана. И врагу, и другу он смело глядит в глаза. Никто не посмеет его ни в чем упрекнуть. Наше счастье, что у этого народа не было единого вождя, появился теперь он - и дрожит Византия…
Вардас замолчал. Молчал и Василий.
Ему Византия не была так близка и родна, но все-таки он теперь страшился близкой грозной опасности.
- Но что же теперь делать?
- Я не знаю, пока мы все-таки не знаем, что угрожает нам, - наконец сказал Вардас. - Ты говоришь, что распорядился привести купцов?
- Да, мудрейший, они уже ожидают здесь.
- Поди же и поговори с этими людьми, принесшими известие, а потом мы решим, как отвратить гнев Божий от нашей родины.
Василий поспешил пойти к ожидавшим его купцам.
Теперь это был уже не тот скромный, простой в обращении человек, который так дружески беседовал на форуме с подгулявшим Андреем. Теперь это был гордый, бесстрастный правитель, правая рука императора, человек, привыкший к беспрекословному повиновению.
Перед купцами был совсем другой человек. Они упали на колени, лишь только Василий появился перед ними в этом роскошном покое.
- Встаньте и слушайте! - внушительно и медленно заговорил Василий, - который здесь из вас Лаврентий Валлос?
- Прости, несравненный, это я! - выступил вперед дрожавший от страха купец.
- Ты?
Василий Македонянин устремил на него свой долгий, испытующий взгляд.
- Ты достоин смерти! - наконец, после молчания, проговорил он.
- Прости, прости, могущественнейший! - залепетал купец, - в чем повинен я?
- Грошовые собственные выгоды ты предпочел благу Византии, твоей родины, - сказал Василий. - Император знает все. Он разгневан. Разве мог он думать, что среди византийцев найдутся подобные негодяи. Вы сейчас же будете казнены. Эй, стража!
Македонянин громко захлопал в ладоши, призывая стражу.
В дверях появилось несколько наемников-норманнов, обнаживших мечи и готовых исполнить все приказания своего властелина.
Купцы, обвиняя друг друга, кинулись на колени, умоляя о пощаде.
- Хорошо, - произнес Василий, - может быть, мне и удастся умолить за вас великого Порфирогенета. Но вы должны исправить свою вину.
- Мы сделаем все, все, уверяем тебя, все, что только можем…
- Не сомневаюсь! Рассказывайте все, что вам известно!
- О чем, могущественный?
- Вы еще спрашиваете? Что делается на Днепре? Да не утаивайте и не болтайте лишнего, иначе вам придется плохо!
- Что ты хочешь знать, великий?
- Император знает, что вы вернулись из стран славянских, а там затевается набег в пределы Византии. Вот вы и должны рассказать об этом. Правда ли, что киевские князья Аскольд и Дир, бывшие до сих пор нашими друзьями, хотят идти на нас войной?
- Да, великий!
- И вы это знаете верно?
- Мы сами были на том пиру, когда варяги потребовали похода.
- И что же князья?
- Они, великий, как ты знаешь, имеют самые миролюбивые намерения. Они против войны, но их только двое, а варягов много; к варягам примкнули и славяне…
Лаврентий Валлос от имени всех остальных передал Василию все, что было известно по поводу затеваемого киевскими варягами набега. Они в рассказе Валлоса чуть не силой заставляли своих миролюбивых князей предпринять этот набег…
- Но каковы эти князья по своему характеру? - спросил Василий Македонянин, выслушав рассказ купца.
- Аскольд и Дир очень кротки, и войне они предпочитают пиры и охоты.
- А другие славяне, что они? Ведь варяги - это пришельцы на Днепре.
- Сами по себе днепровские славяне, в особенности те, которые называют себя полянами, народ миролюбивый…