– Вздор! – засмеялся король. – Марию необходимо срочно выдать замуж, иначе она останется старой девой. Если ей суждено выйти за лютеранина, быть посему! – Он гладил шею Катерины, поднял ее лицо и добавил: – Кит, ты чудо. Никто из моих советников не подавал мне такой ценной мысли.
– Нет, Гарри, мысль была твоя.
Король ненадолго задумался и ответил:
– Да, любимая. На самом деле все так и было, как ты говоришь.
Дот дивилась уму Катерины и, хотя она совершенно не разбиралась в политике, догадалась, что сейчас произошло, и смеялась про себя. Катерина внушила королю нужные мысли, а он этого не заметил!
– Гарри, – заговорила Катерина, – я хочу просить твоего позволения написать книгу.
– Книгу? – грубо загоготал король. – О чем? О домоводстве? О цветах?
– Я хочу составить сборник молитв и размышлений.
– Кит, вера – опасная территория.
– Гарри, я не стану касаться противоречий.
– Надеюсь, что не станешь. – Король схватил Катерину за руку и выкрутил ее. Дот видела, как больно Катерине, но ее лицо по-прежнему было невозмутимо. В комнату тихо вернулся паж. – А, Робин! – грохочет король. – Неси-ка обезьянку назад. Зверек куда занимательнее, чем королевский шут.
Глава 7
Гринвичский дворец, Кент, март 1545 г.
Мег лежала в постели, корчась от кашля. Последнее время ей становилось все хуже и хуже. Дот надеялась, что, когда погода наладится, Мег выздоровеет, но нарциссы уже в цвету и стоят в парке Гринвича стройными рядами, точно солдаты на параде, а Мег вянет, как осенний лист. Дот расшнуровала Мег лиф платья и стала втирать ей в грудь целебную мазь. Мег била крупная дрожь. Ее носовой платок упал на пол. Дот нагнулась, чтобы поднять его, и увидела: в белых складках как будто расцвел красный цветок. Она содрогнулась от ужаса.
– Мег, давно это у вас? – Она расправила белый квадратик в руке, показывая Мег красное пятно.
Не глядя на платок, Мег плотнее укуталась в стеганое покрывало.
– Подбрось, пожалуйста, еще дров в камин.
– Ответьте!
– Здесь так холодно.
– Мег… – Дот села на постель и, взяв Мег за плечи, посмотрела на нее в упор. – Вы давно кашляете кровью?
– Месяц или два, – еле слышно ответила Мег.
– Месяц или два? – повторила Дот громче, чем собиралась. – Что говорит Хьюик?
– Я ему ничего не сказала.
– Мег, он ваш врач. Он для этого предназначен.
Глаза у Дот защипало от слез. Она неуклюже обняла Мег, чтобы та не видела ее лица. Все знают: если у кого-то начинается кровохарканье, его дни сочтены. Она выпустила Мег, подложила в камин большое полено, поворошила угли кочергой. Полено быстро занялось, длинные языки пламени поднялись к потолку. – Мне придется сказать королеве.
Мег молчала. В руках у нее книга – какое-то богословское сочинение. Романов она больше не читала. В комнате невыносимо тихо; слышно только потрескивание пламени и шумное дыхание Мег. Дот подобрала платок и незаметно вышла.
Королева была в приемном зале; она читала фрейлинам вслух. Должно быть, вид у Дот был такой, словно она увидела привидение или даже хуже; как только Катерина заметила ее, она извинилась, встала и вышла в спальню, маня Дот за собой.
– В чем дело? – спросила Катерина, как только за ними закрылась дверь.
Дот разжала кулак и показала окровавленный платок.
– Боже всемогущий! – прошептала Катерина. – Мег?
Дот кивнула; она не могла говорить, как будто лишилась дара речи.
– Этого я и боялась.
Какое-то время обе стояли неподвижно; Дот показалось, будто прошла целая вечность. Наконец Катерина раскрыла объятия, и Дот, рыдая, упала к ней на грудь.
– Этого я и боялась, – повторяла Катерина. От растерянности и ужаса она не находила слов.
Дот никогда в жизни не была плаксой, но сейчас она не могла остановиться; словно выплакивала все слезы, которые не приходили раньше. Катерина молча гладила ее по голове.
Наконец Дот отстранилась и вытерла глаза о передник. На нем остались черные полосы от сажи, которой она начернила веки. Ее научила этому Бетти. Девушка любила "прихорашиваться", как она это называла. Бетти знала массу уловок, чтобы привлечь внимание парней.
Катерина смочила в кувшине с водой полотенце, отжала его и обтерла Дот лицо. От полотенца слегка пахло плесенью; Дот напомнила себе, что нужно было утром сменить его.
– Она так полностью и не оправилась после… – Катерина умолкла, подбирая слова. Мергитройд мертв уже больше десяти лет, и все же он до сих пор оказывает влияние на их жизнь. От него уже не избавиться. – После того проклятого человека.
Они сидели на диванчике у окна. Снаружи щебетали птицы; должно быть, они вили гнезда под крышей.
– Я часто гадала, почему Мег так сильно переживает. Как по-твоему, Дот, в чем тут дело? Конечно, тогда она была совсем еще ребенком…
Тайна Мег тяжело давила на сердце Дот. Она как тяжелый жернов, который пригибает ее к земле и не дает дышать. Немного подумав, она поняла, что их скрытность ничему не помогла.
– Не только, мадам…
– Что?
– Мег взяла с меня клятву, что я буду молчать.
– Дот, время тайн прошло.
Дот хранила тайну так долго, что теперь ей трудно подобрать нужные слова, чтобы обо всем рассказать.
– Тот человек… он не пощадил ее. Он погубил ее…
Катерина прижала ладони ко рту; она была потрясена. Дот никогда не видела ее такой – молчаливой, обессиленной. Наконец женщина обрела дар речи:
– Он обманул меня… Обманул, Дот! – Она заломила руки. – Почему ты не сказала мне раньше?
– Я поклялась молчать.
– Поклялась… Ах, Дот, – вздохнула Катерина. – На тебя можно положиться! – Потом надтреснутым голосом добавила: – Я думала, что уберегла ее. Все эти годы я верила, что, отдавшись ему, уберегла ее от опасности… ее и тебя… – Она схватилась за горло. – Что спасла вас обеих.
– Понимаю, что вам от этого не легче, но меня он не тронул, – сказала Дот.
– Думаю, тебе нужно благодарить свое низкое происхождение. Хотя утешение небольшое, Дот… совсем небольшое. – Голос у нее был горький. – Если бы его не повесили, я бы нашла его и разорвала собственными руками!
В приемной слышались шаги, взрывы смеха. Внизу, на дворе, цокали копыта лошадей. Снаружи жизнь продолжалась, а Дот могла думать только о том, что Мег выкашливает из себя жизнь.
– Некоторым не суждена долгая земная жизнь, – говорит Катерина. – Господь призывает Мег к себе. Надеюсь, Он не станет медлить, как я с… – Дот предположила, что королева имеет в виду лорда Латимера и его смерть, которая не наступала много долгих месяцев, когда он страдал от ужасной боли.
Дот машинально взяла Катерину за руку, бережно разжала пальцы по очереди, раскрывая ладонь, и стала массировать костяшки. Королева повернулась к ней лицом и кивнула.
– Знай, Дот, что ты всегда была утешением для Мег… всегда. Только ты была ее истинным другом, – продолжила она. – Оставайся с ней. Не покидай ее. Я постараюсь приходить как можно чаще, но ты ведь понимаешь, что я не всегда могу распоряжаться собой.
Дот поняла: Катерина имеет в виду, что должна являться к королю по первому его зову и что король стоит выше Мег. Король выше всех, и с этим ничего не поделаешь. Так устроена жизнь. По ночам, просыпаясь, Дот часто видела в комнате Мег Катерину. Бледная, как привидение, в светлой ночной рубахе, она сидела на краю кровати Мег и тихо пела ей или стояла рядом с кроватью на коленях и шепотом молилась.
Мег увядала, как срезанный цветок. Последние дни она уже как будто не была с ними; она была где-то в другом месте, в лучшем мире, как надеялась Дот. Она бредила об ангелах, в ее словах не было никакого смысла. Потом ненадолго девушка приходила в себя, вспоминала, где она. Вскоре ее одолевал мучительный кашель, как будто она пыталась вывернуться наизнанку. Иногда она хватала Дот за руку и говорила:
– Дот, я боюсь. Я боюсь умирать!
Дот сидела рядом с ее кроватью и гадала, поможет ли Мег ее вера, частые молитвы и чтение Библии. Она не отходила от больной, мыла ее, кормила, давала лекарства – совсем как Катерина в свое время у постели лорда Латимера. Хьюик навещал Мег ежедневно. Он говорил, что ее уже не спасти; он может немного унять боль настойками, только и всего. Но это стало ясно в тот миг, когда Дот увидела пятно крови на белом носовом платке.
Елизавета не приезжала, хотя Катерина и посылала за ней. Она в Ашридже со своим братом. Правда, она прислала письмо, которое Мег перечитывала снова и снова. Дот тоже читала его. В нем были лишь самые общие фразы, банальности. Это слово Дот узнала от Уильяма Сэвиджа.
От него нет вестей уже несколько месяцев, и Дот изо всех сил старалась забыть его, но не могла. Она велела себе не быть дурой, внушала, что Уильям Сэвидж – не Ланселот, а обыкновенный мужчина, который воспользовался глупостью легковерной девицы. К тому же он ничего ей не обещал, и тут же спрашивала себя, почему же он тратил столько времени на то, чтобы научить ее читать? Почему часто говорил ей:
– В целом мире нет такой девицы, как ты, Дороти Фонтен; мне ни с кем еще не было так хорошо.
Едва ли так говорят девушке, от которой хотят поскорее отделаться. То же самое он мог получить и от Бетти, надо было лишь похлопать ее по заду и предложить ей кружку эля. Дот часто думала об Уильяме. Мог бы прислать ей хотя бы записку! Не зря же он столько времени учил ее грамоте. Может быть, он боялся, что его письмо попадет не в те руки и у нее будут неприятности? Катерина позавчера упоминала о нем; сказала, что ей недостает его игры на спинете. Дот хотелось спросить, где он, вернется ли он ко двору, но она боялась выдать себя. Ей казалось, что Катерина сразу все поймет по ее лицу. Уильяма не было так долго, что Дот начала забывать его лицо. Он как-то поблек, превратился в смутное воспоминание, как те отпечатки, что остаются от осенних листьев на каменных плитах после дождя. А теперь она все время проводит с бедной Мег, и у нее нет времени для мыслей о любви.
Мег быстро читала, точнее, пожирала книгу, которую Елизавета послала королеве к недавно прошедшему Новому году; Елизавета написала ее сама. Она перевела какое-то сочинение на английский и на латынь и заказала красивый красно-зеленый переплет. Придворные дамы листали книгу и вздыхали от восхищения. Дот тоже украдкой заглянула в книгу; ей хватило времени лишь на то, чтобы прочесть заглавие: "Зерцало грешной души". Потом ей пришлось притвориться, что она протирает пыль на столе, на котором лежала книга. Скрепя сердце Дот признала: для юной девушки это замечательное достижение. Елизавета обладала одним качеством, которого нет у других. Дело не в ее блестящем уме и не в происхождении – Мария тоже дочь короля. Нет, Елизавету окружает нечто… волшебство, которое невозможно ни измерить, ни понять, однако все, и мужчины и женщины, немного влюблены в нее. Исключением служит Дот. Она, правда, признает, что завидует Елизавете, а ведь зависть – один из смертных грехов. Но это она, а не Елизавета сейчас рядом с Мег, сейчас, когда это важно, она лежит на кровати рядом с ней и тихо поет, чтобы Мег уснула. Это она вытирает горящий лоб Мег мокрым полотенцем и подносит к ее губам чашку с бульоном; последнее время Мег так слаба, что не может удержать чашку сама. Она молча сидит с ней за компанию и слушает, как Мег слабым голосом читает отрывки из книги Елизаветы. Дот с радостью сожгла бы эту книгу, если бы ей хватило мужества и если бы она не знала, что своим поступком разобьет сердце Мег.
– Дот, – прошептала Мег, пробуждаясь от сна, – это ты?
– Да, я.
– Пожалуйста, принеси мне перо и чернила. – Мег села. Похоже, ей полегчало, и Дот ожила, но ненадолго, потому что Мег продолжила: – Я хочу написать завещание. Пожалуйста, пошли за нотариусом.
Дот хотелось закричать: "Зачем тебе это? Завещания – для мертвецов", но она кивнула:
– Сейчас, только дам вам настойку и скажу вашей матушке, что вы посылаете за нотариусом.
Как только завещание было составлено, Мег в изнеможении упала на подушку. Катерина теперь тоже часто сидела с нею, а Дот старалась найти себе занятие и не думать о том, что происходит. Мег дышала с трудом, и, хотя она ничего не говорила, было ясно, что каждый вдох давался ей с огромным трудом. Она угасала. Позвали священника; он совершил обряд. Катерина и Дот сидели молча. Время как будто остановилось.
И вот Мег не стало. Священник тихо вышел. Дот и Катерина сидели молча; говорить было не о чем. Мег рядом с ними постепенно остывала.
– Мы оденем ее в самое красивое платье, – сказала Катерина. – Помоги мне, Дот.
– Но бальзамировщики…
– Сегодня все будут молиться за нее. Я хочу, чтобы ее запомнили красивой.
Они тщательно обмыли ее неподвижное тело, как будто боялись причинить ей боль. Дот внушала себе, что тело из дерева, как статуя в церкви. Только так она способна была это вынести. Она взяла кувшин, чтобы наполнить таз водой, но кувшин упал на пол и разбился. Вода растекалась по полу. Дот разрыдалась, как будто сама она тоже разбилась и вода хлещет из нее. Она упала на мокрый пол, захлебываясь рыданиями. Катерина села рядом с ней, не замечая, что намокает ее платье из китайского шелка. Они сидели так, обнявшись, покачиваясь из стороны в сторону. В комнату вошел паж; смущаясь, он отвернулся.
Гринвичский дворец, Кент, июнь 1545 г.
– Какой ужасный шум! – воскликнула Катерина, входя во внутренние покои. Ее сопровождал Кэт Брэндон. – Просто сумасшедший дом!
Крепыш ожесточенно лаял на мартышку Франсуа. Зверек запрыгнул на спинку кресла и, свесив длинный хвост, ел сливу. Другой лапой он сжимал любимую игрушку Крепыша, деревянную мышь. Катерина недолюбливала зверька. Мартышка оказалась настоящим бедствием. Но и приказать унести Франсуа она не могла. Пару раз он чуть не укусил ее. Бедной Дот постоянно приходилось убирать за ним. Щенок Кэт Брэндон подскакивал к Крепышу, заливисто лая; обезьяна дразнила песиков, размахивая мышью.
– Гардинер, сейчас же прекрати! – крикнула Кэт щенку, Катерина повернулась к ней, и они своим хохотом усугубили суматоху. Впервые за много недель Катерина смеялась по-настоящему. Смерть Мег тяжело подействовала на нее.
– По-прежнему удивляюсь вам. Как вы осмелились назвать его Гардинером? – недоумевала сестра Анна, входя в комнату следом за ними. – Мне бы духу не хватило!
– Епископ так злится, – улыбнулась Кэт. – Совсем чувство юмора потерял.
– Не знала, что оно у него есть, – заметила Катерина.
– Ему приходится улыбаться, когда рядом со мной мой муж, хотя улыбка больше похожа на гримасу боли, – усмехнулась Кэт.
Молодой румяный паж, смущаясь, схватил одной рукой Крепыша за ошейник, инкрустированный драгоценными камнями, а другой рукой попытался поднять с ковра Гардинера; от возбуждения песик сделал лужу, Дот вытерла ее; затем ей удалось отнять у мартышки мышь. Кэт Брэндон подхватила своего песика. Шум немного стих.
Все расселись на подушках; из окон лился солнечный свет. Каким облегчением было видеть солнце после долгих затяжных дождей! Сейчас как будто апрель, а не июнь. Отсмеявшись, все быстро посерьезнели. Катерина и ее приближенные еще носят траур по Мег. Так прошло почти три месяца. В платьях из черной парчи и черного же переливчатого шелка они напоминали Катерине воронов Тауэра. Она и Дот велела сшить новое платье из добротного черного бархата и к нему чепец, который она носит сейчас. Платье идет Дот, хотя она куда-то задевала сшитый из той же материи воротник, и на юбке появилась дырочка – должно быть, за что-то зацепилась на бегу. Безыскусность Дот была особенно дорога Катерине. При дворе все делается быстро и бесшумно, а придворные не допускают ни малейшей оплошности в гардеробе. После смерти Мег Катерина стала еще больше дорожить Дот. Конечно, она никому в том не признавалась, но Дот для нее ближе и роднее, чем Елизавета или Мария. Прошлое накрепко привязало их друг к другу.
Появилась Стэнхоуп; она из-за чего-то злилась, кричала в дверях на свою камеристку. С порога она гневно посмотрела на несчастную девушку, и та сжалась от страха. Катерина перевела взгляд на Кэт Брэндон, та закатила глаза. От выражения лица Анны Стэнхоуп может скиснуть молоко. Зато платье у нее великолепное, синее с переливами, расшитое золотом.
– Вижу, вы сняли траур, – заметила Стэнхоуп сестрица Анна, опередив Катерину.
– Мое лучшее черное платье запачкалось, – сухо ответила Стэнхоуп.
– Вот как, в самом деле? – Катерина с радостью прогнала бы ее, но вынуждена была прикусить язык. Она не может наживать себе врага в лице Стэнхоуп.
Та подошла к ним, присела рядом на подушку и, расплываясь в улыбке, рассказала об ужасной грозе в Дербишире.
– Шел град, – говорит она, – размером с хороший камень…
Ее перебил вошедший паж.
– Мадам, – доложил он, – только что прислали от Бертелета, печатника.
Он низко поклонился и протянул Катерине сверток. Катерина взволнованно приняла его, сорвав обертку, бросила ее на пол. Она держала в руках первый экземпляр своей книги – "Молитвы и размышления". Франсуа схватил брошенную обертку и разодрал ее в мелкие клочья. Катерина вертела книгу, рассматривала с разных сторон. Она была переплетена в белую телячью кожу, обложка и корешок с золотым тиснением. Она поднесла книгу к лицу, вдыхая запах, осторожно открыла и стала медленно переворачивать страницы. Ей не надо было читать ее, ведь она знала текст. Ей доставляет удовольствие просто любоваться воплощением своей работы.
– Позвольте взглянуть, – попросила Кэт Брэндон. Катерина протянула ей книгу. Кэт переворачивала страницы с изумленным видом. – Кит, это очень важно!
Книга перешла к сестрице Анне, она начинала читать:
– "Теперь я часто горюю и сетую на жизненные невзгоды и переношу их с печалью и большой скорбью. Ибо многое случается со мной ежедневно, что часто тревожит меня, тяжким бременем лежит на сердце и затемняет понимание. Печали сильно мешают мне и отрезают многие пути, которые я не могу свободно и ясно желать вам".
– Ах, Кит! – восхитилась сестрица Анна. – Как прекрасно!
– Вы первая, – вторила ей Кэт Брэндон. – Первая королева, которая опубликовала свои мысли на английском языке… Кит, это замечательно!