- О, это просто, - сказал он. - Усядемся около храма с жалобным видом - и люди накидают нам денег. Это называется "попрошайничество". На самом деле, неплохо еще обмотать какими-нибудь тряпками ногу и притвориться, что ты потерял ее на военной службе. Ты не представляешь, какими мягкосердечными становятся римляне, когда речь заходит о ветеранах-инвалидах.
- Ради всего святого, - сказал я. - Ты что, действительно такой наивный? Ты правда думаешь, что кто угодно может усесться на любом свободном углу со шляпой?
Вид у него стал озадаченный.
- Ну, - сказал он, - стражники, конечно, должны гонять таких, но...
- Но они не гоняют, - сказал я, - потому что "такие" организованы практически в ремесленную гильдию, которая собирает с них взносы, из которых оплачивает терпимость стражи. И именно поэтому с чужаками, которые пытаются занять свободный пятачок, не вступая в гильдию и не отдавая ей пятую часть дохода, обычно происходят разные несчастья. Мы и дня не протянем; уже к вечеру наши тела выловят из реки.
- Я и не подозревал об этом, - сказал Луций Домиций. - Но погоди, а что мешает нам вступить? Я всегда считал ремесленные гильдии отличной идеей. Ну то есть, кто-то должен заботиться о рабочем человеке...
Я рассмеялся.
- В мире полно отличных идей, - сказал я. - И даже еще больше; и если попристальнее приглядеться к любой по-настоящему стремной ситуации, к любому делу, которое окончилось так плохо, что уже и не исправишь, то в глубине всегда можно разглядеть исковерканные останки той или иной отличной идеи. Возьми войны, - продолжал я. - Твой народ восемьсот лет ведет войны, и каждая из этих войн начиналась потому, что римляне кого-то пугались - той или иной кодлы завернутых в шкуры дикарей, которые обязательно пройдутся по империи, грабя и насилуя, если их заранее не истребить. Восемь столетий упреждающих ударов, миллионы убитых и изувеченных - и все из-то того, что римляне считали мирную жизнь хорошей идеей. Или возьмем ваши правительства, - продолжал я; понятия не имею, что за стих на меня нашел, но было ощущение, что это проповедь давно зрела внутри, пока я не взорвался, как вулкан. - Все в мире идет наперекосяк исключительно из-за отличных идей разных идиотов. Ну вот, например, пятьсот лет назад вы, римляне, подумали, что избавиться от царей и устроить республику - отличная идея, и что в итоге? Самый продажный режим, какой видел мир, работающий как семейное предприятие аристократических воров и прохиндеев. Что потом? Сто лет назад твой двоюродный прапрадед или кто он там был, Юлий Цезарь, решил, что избавиться от всего этого дерьма и установить праведное правление одного хорошего человека - отличная идея. Что мы получили? Мы получили Тиберия, Калигулу, кровожадного паяца Клавдия...
- И Нерона, - пробормотал он. - Нерона не забудь.
- Да, именно, - сказал я. - К чему я и веду. Куча народа вдруг заявляет - давайте уберем Нерона, это отличная идея. Результат? Четыре гражданских войны за год. Поэтому избавь меня от своих отличных идей, они сосут. Ради всего святого, да тебе это должно быть известно лучше всех. Твоя же идея была: а давайте-ка прекратим тратим деньги на убийство дикарей, лучше пустим их на красивые здания и образование, чтобы люди научились ценить искусство, музыку и прочее дерьмо. И вот ты здесь.
Он рассмеялся.
- Да, - сказал он, - но это была плохая идея. И кроме того, может, я и низведен до тебе подобных, но здания по-прежнему стоят. И, может быть, идея вести хозяйство в соответствии с поэмой - плохая, но поэзия живет и будет жить вечно. И знаешь, почему так вышло? Потому что мой предок Август был покровителем искусств, и пока люди читают Вергилия Марона, они будут помнить Августа. Так что, может быть, это была не такая уж плохая идея. Я тебе так скажу, - добавил он. - Лично я считаю, что Вергилия Марона сильно переоценивают, но это всего лишь мое мнение, и кто я такой, чтобы спорить с историей? - он дернул головой. - Кстати, а кто может поручиться, что если бы мои предки не завоевали Галлию, Карфаген и тевтонов, то они не прорвались бы через границы и не сожгли город дотла? Но они сделали это, и потому город и империя будут стоять вечно.
- Ты так говоришь, будто это что-то хорошее, - пробурчал я.
- Ну конечно, это хорошо. Может быть, не для нас с тобой, но для всей человеческой расы - да. Представь только, во что превратился бы мир, если бы империя пала и им завладели бы германцы или персы? Мы скатились бы до животного состояния за несколько поколений. Знаешь, что? - продолжал он. - Единственное, что как-то поддерживает меня, так это мысль о значении империи. Помнишь историю о спартанском кандидате?
Я нахмурился.
- Это, что ли, про дочь фермера и козла?
- Жил да был спартанец, - начал Луций Домиций. - Он принадлежал к одной из виднейших правящих семей, и всю жизнь стремился войти в число трехсот царских личных стражей, лучших и храбрейших мужчин страны. Поэтому каждый день он упражнялся в спортивных дисциплинах и боевых искусствах, пока не решил, что лучшего результата ему не добиться. Тогда он отправился во дворец попытать счастья. Вечером жена и дети ждали его у порога и увидели, как он возвращается с широкой улыбкой на лице. Они спросили: ты принят? Спартанец просиял и ответил: нет. Ну, они не поняли, почему он так счастлив в таком случае и спросили: если ты пролетел, то чего лыбишься? А тот ответил: разве не прекрасно знать, что в Спарте есть как минимум триста человек еще лучше, чем я?
Я немного подумал.
- По размышлении, - сказал я, - я бы предпочел ту, про дочь фермера и козла. Кроме того, я не вижу в этом смысла.
- Не видишь? Странно. Смысл, - сказал Луций Домиций с плаксивым выражением лица, - в том, что я не возражаю, что меня погнали из императоров, вовсе нет. Не возражаю потому, что империя стоит по-прежнему, еще больше и сильнее, чем раньше. Я рад, что нашлись те, кто лучше меня приспособлен к этой работе, и что они смогли ее получить.
Я покачал головой.
- Знаешь, что? - сказал я. - Прекрасно, наверное, быть идиотом вроде тебя. Должно быть, чудесно иметь возможность смотреть на мир и находить в нем смысл. Хотел бы я так уметь, но увы, я не идиот и это мне не светит. Очень жаль, но так обстоят дела.
Он улыбнулся.
- Никто не совершенен, - сказал он.
Я не мог позволить, чтобы беседа закончилась этой дешевой остротой.
- Нет, серьезно, - сказал я. - Ты же на самом деле не веришь во все это дерьмо, а? Насчет империи, Рима и всего такого прочего, включая будущее человеческой расы?
- Нет, верю, - сказал он.
- Правда? После всего, что ты видел за последние десять лет, бродяжничая вместе со мной?
Он пожал плечами.
- Действительно, десять лет общения с тобой кого угодно заставят усомниться, что у человеческой расы есть будущее.
Тут я скорчил рожу - ха-ха-ха, очень смешно.
- Если ты спрашиваешь, не сделали ли они меня циником, то да, еще как сделали. Я увидел, что чиновники коррумпированы и некомпетентны. Я видел, что силы правопорядка империи настолько ничтожны, что даже нас не могут поймать, и я потерял бы ночной покой, будь я честным гражданином. Но это не изменило моего мнения о значении Рима ни вот настолько, совсем наоборот. Видишь ли, благодаря тебе мне удалось заглянуть под камни и я увидел, что из себя представляют человеческие существа и на что они способны, если их некому остановить. Вот что я тебе скажу: если завтра мне вернут трон, то после всего, что я видел, я стану лучшим, блин, императором, которого только знал мир.
После этого я сменил тему, потому что мне стало немного страшно; за десять лет он первый раз заговорил о том, чтобы снова стать императором, пусть и в шутку. Мне всегда казалось, что он об этом и думать забыл, все равно как человек, снятый в последний момент с креста - вроде меня, например - не рассказывает, что вот в следующий раз, когда его подвесят повыше, он выдаст такое представление, что закачаешься.
Как я и говорил, Луций Домиций был не просто идиотом, он был колоссальным идиотом, идиотом в то же смысле, в каком слон - животное. Как говаривала моя матушка, всякий на что-нибудь да сгодится. Думаю, Луций Домиций был лучшим идиотом на весь белый свет.
Рим сосет.
Не для каждого, может быть. Для жирных, в пурпурную полоску сенаторов, вплывающих в город в позолоченных слоновой кости паланкинах на плечах породистых германцев, Рим - лучшее место на земле, то, чем могли бы стать Елисейские Поля, будь у богов немного больше вкуса и таланта. Для остроносого финикийского торговца, въезжающего в город на ящиках, набитых тончайшими тканями для привередливых светских львиц, Рим - единственное место, куда можно стремиться. Для опустившегося италийского крестьянина (если, конечно, за его голову не назначена награда) Рим - это место, где можно прожить, стоя в очереди у стены богатого дома в ожидании маленькой корзинки благотворительного хлеба, вина и смокв.
Если вы испанский нувориш, взыскующий приглашения на званый ужин, калабрийский артишоковый магнат в поисках лучшей цены за фургон поникшей зелени, моряк с мраморной баржи, жаждущий дешевого вина, женщина, одаренная широтой взглядов и последними достижениями в области венерических заболеваний (в этом случае стоит приглядеться к району Большого Цирка - так утверждают мои источники), греческий парикмахер, сирийский врач, фракийский массажист, батавский флейтист или новоиспеченный законник, торопящийся заработать свой первый миллион до тридцати лет - Семь Холмов ждут вас. Без вопросов. Входите и ни в чем себе не отказывайте.
Более того, можете засунуть их себе куда подальше. Я не люблю шум, мне не нравится бродить по щиколотку в содержимом чужих ночных горшков (без шуток - особенно когда льет дождь и колеи переполняются). Я не люблю толп - все вокруг напряженные и настороженные, как олени на открытой местности, а стоит вам оступиться, и вас втопчут в грязь на такую глубину, что никто и не догадается, что вы там лежите; полуденную тьму в узких переулках между наемными домами, столь высокими, что свежеотчеканенное говно, вылетевшее с верхнего этажа, разнесет вам череп с надежностью пятнадцатифунтового кузнечного молота. Мне не нравится, что по ночам земля здесь трясется, когда подводы со строевым лесом и камнем грохочут по улицам так тесно, что носы волов утыкаются в задний борт идущей впереди телеги. Мне не нравится необходимость распластываться по стене всякий раз, когда полувзвод упитых в дупель городских стражников плетется мимо после целого дня бесплатных возлияний в городских кабаках и надеяться, что ни один из них не запнется о твою ногу - в противном случае тебя превратят в кровавую жижу за оскорбление официального лица при исполнении обязанностей. Мне не нравится здешний ритм жизни, настроения, приоритеты и стиль мышления. И мне крайне, крайне не нравится запах.
- Ты не представляешь, - сказал Луций Домиций, делая шаг в сторону как раз вовремя, чтобы избежать встречи с коровьей лепешкой, - как прекрасно я себя чувствую, снова оказавшись здесь. Все то время, которое я провел вдали, пытаясь не думать о городе, я беспрерывно врал сам себе: не так уж он и крут, все большие города на одно лицо и тому подобная чепуха - и вот я снова здесь. Это все равно как после десятилетней слепоты получить назад способность видеть. Это поразительно, просто поразительно. Я чувствую, что снова стал собой.
Черепица сорвалась с крыши и плюхнулась в жижу в нескольких шагах позади, уделав наши спины массой, о составе которой я бы предпочел ничего не знать. Если бы мне пришлось поселиться в Риме на сколько-нибудь долгий срок, то первым делом (и имея деньги) я бы пошел и купил себе надежный, хорошо подбитый шлем армейского образца, чтобы уберечь свои небольшие мозги от всей той дряни, которая здесь беспрерывно валится с высоты.
- Чудесно, - проворчал я. - Вот уж воистину - пока ты счастлив, только это и имеет значение.
Зря только воздух тратил, конечно же. За свою жизнь я уяснил одну вещь: нет смысле пытаться вбить хоть толику здравого смысла в голову влюбленного; а Луций Домиций был по уши влюблен в Зловонный Град, что было видно хотя бы по тому, как он плелся по улице с открытым ртом. Полное безумие, конечно, но такова любовь. Лично я всегда считал, что это вообще скверное занятие, но знаю, что многие со мной в этом не согласятся.
- Когда ты закончишь слюни распускать, - продолжал я, - может, поделишься мыслишками о том, где бы нам пожрать раздобыть и о прочих таких мелочах. Я знаю, я просто старый брюзга, но факт остается фактом - денег у нас никаких и...
Я оборвал себя на полуслове. Луций Домиций этого не заметил, конечно, потому что он вообще ни слова не слышал с тех пор, как мы миновали городские ворота, и не было никакого смысла пытаться привлечь его внимание к тому, что я только что видел.
Кроме того, я и сам был не уверен, что видел. Всего лишь случайный взгляд сквозь тесное переплетение рук, голов и плеч; я легко мог ошибиться. Я решил держать рот на замке и прежде чем разевать его, сперва убедиться во всем.
Если и есть вещи похуже, чем ошибка, то в первую очередь это правота; потому что через некоторое время, когда я уже убедил себя, что брежу, я снова его увидел, и на этот раз узнал безо всяких сомнений. У меня хорошая память на лица и ошибки быть не могло - это был тот же самый человек.
- Эй, - сказал я, хватая Луция Домиция за плечо и встряхивая. Он остановился, будто спал на ходу и вдруг проснулся, и уставился на меня.
- Чего? - сказал он.
- Плохие новости, сказал я. - За нами следят.
Он нахмурился.
- Чепуха, - сказал он. - Это же толпа. Наверное, ты просто увидел кого-то, кто идет в одном с нами направлении, вот и все.
- Не все так просто, - сказал я. - Понимаешь, я его откуда-то знаю.
- Что ж, это возможно. Ты же все-таки прожил здесь несколько лет. Наверное, какой-то лавочник, у которого ты что-нибудь покупал.
- О нет, - сказал я. - Я вспомнил, где его видел.
И я рассказал Луцию Домицию о своем прибытии в Остию и о добром господине, который дал мне денарий.
- Это он? - Луций Домиций нахмурился. - Думаешь, это его ты только что видел?
- Я не думаю, что это он, я знаю. Я никогда не забываю лиц, и тебе это известно. Основной инстинкт выживания в нашей профессии.
Луций Домиций, казалось, не был убежден.
- Ладно, - сказал он. - Предположим для простоты, что это тот же парень. Итак, какое объяснение более разумно: он шел по твоему следу до самой латифундии Гнатона, а оттуда - до города; это простое совпадение и ему нет до нас никакого дела? Если бы тебе надо было сделать ставку, на какое из них ты бы поставил?
- Я не верю в совпадение, - сказал я ему. - Это у меня религиозное. Вот что я тебе скажу: а почему бы нам не сховаться в переулке и не посмотреть, стряхнется ли ублюдок с хвоста? То есть если это просто случайный попутчик, то вреда не будет. А если он и в самом деле следит за нами...
- Проклятье! - Луций Домиций остановился, как вкопанный, будто увидел приведение или жену с лучшим другом, развлекавших друг друга в подворотне. - Гален, что это, мать его, такое?!
Он указывал пальцем, но будь я проклят, если мог понять, на что. Я посмотрел, но не увидел ничего, кроме каких-то старых зданий.
- Что стряслось? - спросил я.
- Да вон же! - он тыкал пальцем и орал так громко, что люди стали оборачиваться. - Его нет, а вместо него торчит вот это!
Я вздохнул.
- Хорошо, - сказал я. - Объясни. В чем, собственно, дело? И ради всего святого, потише и перестань размахивать руками.
- Дворец, - сказал он совершенно потрясенным голосом, едва не плача. - Дворец. Мой дворец, мой Золотой Дом. Он исчез.
- Херня, - сказал я. - Он же такого размера, двадцать лет только камень вывозить.
- Ты ослеп? Сам посмотри!
По правде говоря, я и не заметил, что мы уже в той части города. Но я огляделся кругом, сверился с ориентирами - Большой Цирк в отдалении на юго-западе, храм Клавдия слева от нас, Эсквилин вдали справа, Целий позади - все это означало, что Золотой Дом должен быть прямо перед нами, руку протяни. Но нет - вместо него была здоровенная круглая хрень, похожая на стопку сыров.
- Ты прав, - сказал я. - Он исчез. И этой шляпной коробки в наше время не было.
Тут кто-то прокашлялся у нас за спиной и мы развернулись так резво, будто нас в задницу ткнули раскаленной кочергой. Это был он. Низенький, круглый мужик с лысой головой и клочковатой белой бородой. Лицо как полная луна, нос - как пятачок. Мой благодетель из Остии.
- Извините меня, господа, - сказал он, - но я случайно вас подслушал. Я прав или мне только показалось, что вы недавно в городе?
Я таращился на него, будто он был горгоной. Разумеется, Луций Домиций никогда его не видел и не подозревал, что здесь что-то не так. Он кивнул и сказал:
- Да. Ну, мы здесь не в первый раз, но давно не приезжали.
- Понятно. Очень давно, как мне показалось.
- Двенадцать лет, - быстро сказал Луций Домиций. - Что случилось с Золотым Домом?
Толстячок улыбнулся.
- Снесен, - сказал он. - Одно из первых деяний Веспасиана, уж очень он был непопулярен. Напоминал, видите ли, людям о Нероне.
- Ох, - у Луция Домиция был такой вид, будто он узнал о смерти лучшего друга. - Правильно сделали. Денег в него было вбухано - типично для этого ублюдка Нерона, - он покачал головой, но не думаю, что кого-то обманул. - А что, эээ... за круглое здание?
- Вот это? - толстячок продолжал улыбаться. - Вы действительно отстали от времени. Это великий дар Веспасиана народу Рима, - продолжал он. - Я поражен, что вы о нем не слышали. Это величайшая спортивная арена в мире. Колизей - разумеется, вы слышали о нем.
- Ах, это он, - сказал я, собираясь обратно со щелчком, который можно было расслышать в Неаполе. - Какой я дурак, ну конечно, теперь я вспомнил. О нем повсюду говорят. Никто не говорит ни о чем другом, даже в Бактрии.
- Бактрия? - толстячок вздернул бровь. - Силы благие, что вы там делали?
- О, в основном торговали, - сказал я. - Чудесное место, но очень жаркое. Значит, это и есть Колосей? Я часто гадал, как же он выглядит.
- Колизей, - поправил меня толстячок с улыбочкой, которая мне не понравилась. - Действительно, стоит на него посмотреть, не правда ли? А прямо под ним Тит собирается выстроить новые бани, которые тоже обещают стать удивительным зрелищем. Просто поразительно, как быстро удалось трансформировать облик целого квартала.
- Фантастика, - пробормотал я. - В каком-то смысле это врачевание ран. Очень символично.
- Именно, - сказал толстячок. - Ну что ж, коль скоро вы в Риме чужаки, не желаете ли осмотреть новые достопримечательности? У меня выдался свободный часок или около того, и я бы с превеликим удовольствием...
- Нет! - тявкнул я. - Спасибо, но на самом деле мы немного спешим. Деловая встреча, - продолжал я. - На форуме, и мы уже опаздываем. Очень мило с твоей стороны предложить, но нам лучше поторопиться.
- Разумеется, - толстячок мрачно кивнул, но смотрел он на наши башмаки, и не нужно было быть чтецом мыслей, чтобы сказать, о чем он думает. - Что ж, если вы идете на форум, я прогуляюсь с вами - мне нужно примерно туда же. И я смогу показать вам некоторые другие изменения по дороге.