Я был разбит. Единственной возможностью избавиться от него, до какой я смог додуматься, было убийство, но для него было слишком людно даже по римским меркам. Хорошо, что на сей раз Луций Домиций соображал несколько лучше меня - разумеется, он мог себе это позволить, поскольку не видел этого мужика раньше.
- Мы бы с радостью, - сказал он. - Но сперва нам надо заскочить к нашим банкирам, а это займет какое-то время. Мы ведь только вернулись, понимаете, столько дел накопилось. Для начала - новые одежда и обувь. Мы выглядим, должно быть, как парочка оборванцев в нашей старой дорожной одежде.
Толстячок рассмеялся.
- Конечно, - сказал он. - В таком случае я вас не задерживаю. Приятно было познакомиться.
- Взаимно, - рявкнул Луций Домиций через плечо, увлекаемый мной в переулок. Как только мы надежно укрылись в тени, я погнал его бегом, и мы не останавливались, пока не оставили за спиной четыре или пять поворотов.
- Что, блин, на тебя нашло? - сказал Луций Домиций, отдышавшись. - С чего понадобилось так нестись?
Я стоял, упершись руками в колени.
- Этот человек, - сказал я.
- А что с ним?
- Остия, - трудно говорить, когда твои легкие будто зажимают в тисках. - Помнишь, я рассказывал тебе. Я сидел у стены, жалея себя, и какой-то совершенно незнакомый мужик подошел и дал мне денарий.
Луций Домиций кивнул.
- И что?
- Это был он.
- Что? - он вылупился на меня. - Ты уверен?
- Совершенно, твою мать, так точно.
- Но... - он некоторое время стоял, открывая и закрывая рот, будто пытался заговорить, но все слова как раз конфисковали приставы. - Ты шутишь, - сказал он наконец.
- Ну да, конечно. Я все придумал. Пошел в жопу, Луций Домиций. Клянусь тебе, это тот же человек. Клочковатая борода, кругленький животик и лицо, как у кролика.
- Должно быть, совпадение, - сказал он, но таким тоном, что было очевидно - он и сам в это не верит, так что я и спорить не стал. - Итак, - продолжал он, - кто он такой, по твоему мнению?
- Понятия не имею. Но у меня самое легкое подозрение, что нам он не друг.
- Но это черт-те что, - он поскреб подбородок так яростно, что чудом не пустил себе кровь.
- Мне не показалось, что он тебя узнал. Я хочу сказать, что если это тот же человек, и он нас выследил, конечно, он должен был знать, что раз вы с ним уже встречались, то ты узнаешь его, если он к нам подойдет.
- Значит, его это не волновало, - сказал я. - Думаю, он специально так сделал, чтобы мы знали, что он по наши души. Просто чтобы помучить нас, напугать нас до потери пульса, прежде чем убить.
Луций Домиций насупился.
- Это ты так говоришь, - сказал он. - Но на самом деле он просто маленький жирняй, мы уделаем его со связанными руками.
- Ну да, конечно, - сказал я. - Если только в следующий раз он не явится с двумя взводами городской стражи на пятках.
- Ему сначала понадобится нас найти.
- Ну, в последний раз у него неплохо получилось.
Луций Домиций сел и прислонился к стене.
- Я думаю, это все же совпадение, - сказал он. - Или так, или - если он все-таки нас преследует - ему просто крупно повезло. Сам посуди, да как он вообще мог нас найти? Мы не останавливались на постоялых дворах, ничего такого.
Я покачал головой.
- А что насчет сицилийца, которой заявился в поместье Гнатона? Это тоже было совпадение?
- Да, но... - он нахмурился. - Ладно. Даже если кому-то и удалось выследить нас дотуда, то как он передал весточку своему приятелю в городе, чтобы тот искал нас именно в этом месте? Что-то тут не сходится.
- Еще как сходится, - ответил я. - Сам подумай. Сперва он видит меня в Остии...
- Видит тебя, - сказал он. - Извини, если это прозвучит грубо, но кому, блин, может потребоваться выслеживать тебя от самой Сицилии до Рима?
- Сперва, - повторил я, - он нашел меня в Остии. Я предполагаю, что он работает на Сицилийца, психа, который перебил солдат - он нас преследует, он смекнул, что мы должны были оказаться на том самом зерновозе, поэтому послал своего приятеля вперед на быстроходном судне, чтобы перехватить нас, когда мы доберемся до Италии, так? Но ты спрыгнул с корабля, помнишь? Поэтому Кролик, который ждал в Остии, не увидел тебя, но зато увидел меня...
- И дал тебе денарий. Нам бы побольше таких смертных врагов.
Я пропустил его слова мимо ушей.
- Он увидел меня, - сказал я. - Но не тебя - я предполагаю, что гонятся они как раз за тобой, он и Сицилиец - поэтому он стал разбираться, что приключилось с тобой, возможно, пошел и поговорил с капитаном, который рассказал ему, что ты сбежал. К этому времени Сицилиец прибыл в Италию...
- Ладно, - перебил он. - Но почему он послал Кролика на первом корабле, а сам остался ждать другого?
- Помолчи, я не могу думать, пока ты болтаешь. Сицилиец прибывает, узнает от Кролика, что ты соскочил с корабля; они разделяются и обыскивают окрестности, проверяя все места, где можно найти работу, и тут-то Сицилиец и попадается нам на глаза у Гнатона. Затем мы выдаем себя, сбежав перед получкой - я говорил тебе, это плохая идея, но ты не слушал - Сицилиец понимает, что мы, скорее всего, направляемся в Рим. Он отправляет гонца и велит Кролику высматривать нас...
- И Кролик берет и отлавливает нас на улице. В городе с миллионом жителей. Ну да, конечно.
- Нет, ты не понял, - сказал я. - Это ведь тебя они ищут, так? Они знают, кто ты такой. Поэтому, конечно же, они знают, что первым делом ты захочешь взглянуть на свой старый дом, дворец, как сраный Одиссей из сказок. Кролику всего-то надо было поболтаться в районе Золотого Дома - и вот они мы. Все сходится.
Он обдумал мои слова.
- Если ты прав - я не говорю, что согласен с тобой, но если ты прав, мы снова по уши в дерьме. Но чего я не понимаю - это Сицилиец. Если Сицилиец за мной охотится, почему он отпустил меня в тот раз, по дороге в каменоломни? Почему не отвел к магистрату и не сказал - ты знаешь, кого ты поймал, приятель? Всего лишь величайшего злодея в истории. Вместо этого приключилась безумная история со стражей, после которой он отпустил нас, ради всего святого. Да он даже денег нам дал.
Я пожал плечами.
- Может быть, он только потом понял, кто ты есть, я не знаю.
Может, он не хотел, чтобы кто-нибудь знал, что он тебя нашел; может, он хочет убить тебя сам, как-нибудь с фантазией, и заурядное публичное распятие ему не подходит. Или он вообще не хочет тебя убивать, потому что думает, что у тебя есть какая-то секретная информация, которая ему нужна...
- Проклятие, - у Луция Домиция появилось выражение перепуганного хомяка, которое, как я знал, означало внезапное озарение. - Сокровище Дидоны.
Я посмотрел на него. Самое время начинать бредить, подумал я.
- Чего?
- Сокровище Дидоны, - он побледнел, как овечий сыр. - Ох, да ладно тебе, мы говорили о нем еще в старые времена, ты не мог не слышать.
- Нет, думаю, я бы не забыл ничего, касающегося сокровищ. О чем вы говорили?
Он покачал головой.
- Поразительно, - сказал он. - Кой хрен ты вообще делал целыми днями тогда, во дворце?
- Сокровище Дидоны, - сказал я. - Рассказывай.
Он ухмыльнулся.
- Легендарные сокровища Дидоны из Карфагена, - сказал он. - Ты же знаешь, кто это, да?
- Конечно, знаю, - соврал я. - Но какое отношение он к нам имеет?
- Она, - сказал Луций Домиций с раздражающе самодовольной ухмылкой. - Дидона была царицей Карфагена, она влюбилась в Энея. Это основатель Рима, на случай, если ты не...
- Проехали.
- Царица Дидона, - сказал он, - владела огромными богатствами: золото, серебро и драгоценные камни, и если верить старинным историям, оно было где-то спрятано, место забыто, клад никогда не нашли. Ну так вот, - продолжал он. - Я нашел его.
Мне показалось, я ослышался.
- Ты его нашел?
- Ну, практически. Был такой чувак - Виникул, нувориш из всадников, сделал себе состояние, спекулируя на зерновых контрактах, и он видел его, в глубокой пещере на побережье Африки. Но клад такой потрясающе огромный, что он взял только то, что мог увезти, а остальное оставил; буквально на следующий день его арестовали по подозрению в убийстве - он отравил трех своих братьев и их сыновей, чтобы завладеть семейным предприятием; ужасное было дело. В общем, во время суда он передал, что должен безотлагательно встретиться со мной, поэтому я приказал привести его и он мне все рассказал. Сказал, что если я его помилую, он покажет, где спрятано сокровище.
- И ты ему поверил? Брось, ты не настолько тупой.
- Конечно, я ему поверил, - ответил Луций Домиций, - потому что в его багаже при обыске обнаружилась примечательная коллекция древних финикийских золотых столовых приборов - блюд, кубков, тарелок и бог знает чего еще. Знающие люди осмотрели эти предметы и заявили, что они определенно финикийские и безусловно очень древние.
Я нахмурился.
- Вроде бы ты сказал, что Дидона была царицей Карфагена, а не Финикии.
- Карфаген был финикийской колонией, идиот. Что означает, - продолжал он, - что добро, которое при нем нашли, именно того сорта, которое должно было быть в кладе Дидоны. Ну, я был чрезвычайно взволнован, как ты можешь вообразить. Прежде всего, я никак не мог закончить дворец, денег постоянно не хватало. А кроме того, никто не может устоять перед тайной клада, это в человеческой природе.
- Значит, ты помиловал того чувака?
- Разумеется, нет, - ответил Луций Домиций. - Он из чистой алчности убил семерых. Нет, я вернул его в суд, чтобы он получил по заслугам. Но ему я об этом не сказал.
- Ты не сказал.
- Конечно, нет. Я сказал, что мы не будем отменять суда, но я позабочусь, чтобы он сбежал из тюрьмы, получил новую личность и смог поселиться где-нибудь далеко от столицы, чтобы начать новую жизнь.
Я приподнял бровь или даже две.
- И он повелся?
- Вообще без проблем. Когда все считают тебя простаком, не составляет никакого труда обдурить любого. В общем, он дал мне самые подробные указания, как туда добраться, нарисовал карту и все такое.
- Но ты же не забрал клад? Почему, блин, нет?
Он вздохнул.
- Ну, для начала, я хотел сам за ним отправиться, понимаешь? Глупо, конечно, но мне хотелось найти его самостоятельно. Кроме всего прочего, это было бы прекрасно с точки зрения общественного мнения - я нахожу огромный клад, исторически связанный с самим основателем, затем благородно передаю в казначейство, ничего не оставив себе. Дела тогда обстояли так, что я нуждался в каком-нибудь благоприятном знамении, чтобы понизить градус ненависти ко мне. А вскоре все начало просто разваливаться, практически все мои полководцы и наместники стали метить в императоры и никому из них нельзя было доверить эту тайну. Все, чего я добился бы - это снабдил того или иного претендента деньгами, которыми он мог расплатиться с солдатами за захват трона. А потом, разумеется, мне пришлось в спешке удалиться, на этом все и закончилось.
Прошло довольно много времени, прежде чем мне удалось подыскать слова, и первое из них было "ублюдок".
Вид у него стал удивленный.
- Что?
- Ублюдок, - повторил я. - Ты тупой, эгоистичный, говноголовый ублюдок. Ты говоришь, что все эти годы, пока мы умирали от голода и прятались от стражи, ты знал, где лежит огромное богатство, которое только и ждет, чтобы его забрали.
Он коротко усмехнулся.
- Честно говоря, - сказал он. - Это первый раз за много лет, когда я о нем вспомнил. В смысле, все прошлые дела и проблемы превратились для меня во что-то вроде сказочных историй. Но да, я полагаю, оно до сих пор там, если меня никто не обскакал. Что за странные рожи ты корчишь?
- Неважно, - простонал я. - Ты что-то говорил.
- А, ну да. Я хотел сказать, что когда ты предположил, что он, может быть, гоняется за мной из-за какого-то известного мне секрета, это заставило меня вспомнить о сокровище Дидоны, - он пожал плечами. - Что ж, это возможно. Кроме этого мне не приходит на ум, ради чего кому-то ловить меня втайне от всех остальных.
На самом деле я бы с удовольствием не разговаривал с ним некоторое время, чтобы окончательно не потерять контроль от ярости.
- Ну вот, - сказал я. - Значит, это возможно. Сколько народу знало об этой истории с сокровищем?
Он кивнул.
- Только придворные, - сказал он. - Те из них, которым я мог доверить самое жизнь. Но ты знаешь не хуже меня, как глубоко я заблуждался на их счет. А если подумать, из всех людей, вовлеченных в дело, только я знал все детали. Я запомнил их наизусть, а потом сжег карту. Поэтому да, полагаю, что я единственный человек в мире, который знает все о сокровище, если только Виникул не рассказал кому-нибудь еще. Но это вряд ли, он был очень мнительный тип.
Я покачал головой. Все это было чересчур для меня.
- Я говорил тебе, что мы должны отправиться в Африку, - сказал я. - Я, блин, говорил тебе, но...
- Ты говорил - в Мавританию, - перебил он, - а это совершенно в другой стороне, примерно в тысяче миль от Карфагена.
- Заткнись, а?
Остаток дня мы потратили на то, чтобы заблудиться.
В сложившихся обстоятельствах это было разумным поступком. В конце концов, если ты сам понятия не имеешь, где находишься, то как тебя искать? К счастью, заблудиться в Риме проще простого. Мы просто направились на северо-восток, пока не дошли до Субуры, а там нырнули в лабиринт прелестных маленьких улочек, дворов и тому подобного. Без проблем.
Когда мы закончили, было уже довольно поздно, мы оба вымотались, не говоря уж о голоде. В конце концов мы нырнули под портик какого-то ужасно неряшливого храмчика, повалились и заснули в компании примерно двенадцати других подонков. Не помню, что мне снилось, но зато помню, как проснулся, потому что первое, что я увидел, открыв глаза, был стоящий надо мной мужик с ножом.
Ненавижу такие пробуждения.
К счастью, мне хватило ума пнуть его в яйца, и он рухнул на спину. Когда я стал приподниматься, что-то тяжелое скатилось у меня с груди и со звоном полетело на пол. Только одна вещь в мире звенит таким образом.
Мужик попытался встать, так что я пнул его в ухо и он успокоился. С виду он был бродяга как бродяга, но сейчас находился в отключке, а я не собирался дожидаться, когда он очнется.
К слову, Луций Домиций решил проснуться как раз в этот момент. Он рывком уселся, и я услышал точно такой же звон.
Случаются вещи странные и вещи попросту необъяснимые. Я подобрал одну из звенящих штук, растянул слегка ремешки и заглянул внутрь. Внутри оказалось по меньшей мере сорок денариев.
Это означало, что ночью, пока мы спали, окруженные уличным сбродом, кто-то подкрался к нам совершенно незаметно и засунул нам с Луцием Домицием под рубашку по толстому кошельку.
Восемь
Со временем научаешься действовать в разных обстоятельства - например, если тебя преследуют власти, или если тебя вышвыривают из таверны из-за негодных башмаков, или побивают камнями за странные речи. Прожив в этом мире достаточно долго, набираешься умений, необходимых в подобных случаях, автоматически - если только вы не исключительный счастливчик или римский сенатор. Все это ожидаемые вещи. Опытный человек начинает уклоняться еще до того, как в него прицелятся.
Но на сей раз меня застали совершенно врасплох. Судите сами, каким надо быть больным ублюдком - выслеживать кого-нибудь через половину известного мира, чтобы подкрасться к нему, пока он спит, и снабдить деньгами? Эдак можно довести свою жертву до безумия. Это бесчеловечно.
Луций Домиций таращился на меня. Он что-то сжимал в руках.
- У тебя тоже? - спросил он.
Я кивнул.
- Нам надо убираться отсюда, - заявил я. - И побыстрее.
- Прекрасная идея, - ответил он.
На двоих у нас было восемьдесят денариев. Это хорошие деньги. Мы не привыкли носить на себе такое количество серебра. Поразительнее всего было то, что мы не украли их, не выманили обманом и не (боже упаси!) заработали. Пока мы торопливо продвигались в общем направлении Остийских ворот, я проворачивал в голове возможные объяснения. Например, что деньги - поддельные; пустить в оборот фальшивые деньги означало в Риме смертный приговор, и это был бы хитрый способ отправить нас на крест, да только я учую фальшивку в тумане за пятьсот шагов, а монеты в кошельках были совершенно подлинными.
Значит, думал я, деньги могут являться добычей с какого-нибудь ограбления, возможно, связанного с убийством стражника или слуги и быть как-нибудь помечены. Но я осмотрел их и не нашел никаких меток, монеты как монеты - одни постарше, с Тиберием, другие совсем новые, с уродливой мордой Веспасиана, косящего на вас сквозь латинские буквы. Ладно, думал я, может, этот хитрец - грек, и он считает, что деньги положено носить во рту; может, он смазал их ядом. . .
На этом этапе я решил перестать ломать голову, пока она действительно не сломалась.
- Ты понимаешь, - спросил Луций Домиций, когда мы проходили мимо Благой Богини, - что они, скорее всего, выставили соглядатаев у ворот?
Я покачал головой.
- Слушай, - сказал я, - все это вышло далеко за пределы привычного нам дерьма. Если они хотели перерезать нам глотки, то сделали бы это ночью. Вот тебе идеальная возможность. Двое бродяг, убитых в Субуре - да никто бы и не заметил. Нет, происходит что-то еще, и я ни хрена не могу понять, что, но у меня от этого кишки заворачиваются.
Он немного подумал.
- Значит, ты считаешь, что нам ничего не грозит на воротах?
- Понятия не имею, - сказал я. - Может и грозит. Но если мы не собираемся провести в городе остаток жизни, рано или поздно нам придется пройти через ворота. Мне видится, что лучше всего будет сесть на корабль и уплыть куда-нибудь далеко-далеко отсюда, а лучше Остии места для этого не найти. Из Остии каждый день во все стороны света отправляются корабли, и если мы проберемся на борт незаметно, никто не узнает, куда мы отплыли.
- Мне это нравится, - сказал Луций Домиций. - Хитро придумано.
- И нечего так удивляться. У меня то и дело бывают хорошие идеи.
Так мы себе шли и шли, и чем дальше, тем сильнее мне хотелось есть. Честно говоря, не думаю, что вы станете меня за это винить, поскольку последняя наша трапеза состояла из жидкого супа и вялой зелени в бараках Гнатона, и это было так давно, что ее вполне мог готовить Геракл, а тарелки потом мыл Ахилл. Мы не чувствовали голода прежде, потому что измотались до последней степени, но сейчас немного отдохнули, и я не видел смысла спасать наши шкуры бегством, если нам суждено погибнуть от голода в процессе.
Не стоит и говорить, что в ответ на мои жалобы Луций Домиций проявил столько же сочувствия, сколько можно ожидать от гадюки. Но я ясно дал понять, что если он мы не остановимся перекусить, я буду продолжать ныть до тех пор, пока у него глаза не полопаются.
- Ладно, ладно, - сказал в конце концов. - Мы возьмем немного хлеба на ближайшем лотке. Это тебя устроит?
- Нет, - сказал я. - Это, блин, совсем меня не устроит. Я желаю, как минимум, бобовый суп, горошек, шмат ветчины и кувшин вина. Одному богу известно, когда мы в следующий раз поедим, поэтому лучше запастись как следует. Самый обычный здравый смысл. Далеко же мы убежим, если будем слишком слабы, чтобы двигаться.