Короче, что произошло дальше, вы и сами прекрасно заняты, если только не были рождены в пещере и воспитаны волками. Армия Гальбы подошла к Риму и Нерон совершил самоубийство, прежде чем конная стража успела до него добраться; Гальба стал императором и был убит Марком Сальвием Отоном; Отон стал императором, правил девяносто пять дней и совершил самоубийство, прежде чем солдаты Авла Вителлия успели до него добраться; Вителлию повезло меньше, когда наместник Африки, Тит Веспасиан, въехал в город: его порубили на кусочки и сбросили в реку, и я не спешу заявлять, что он этого не заслужил.
Вся эта история высечена в камне, и вы слышали ее из самых надежных источников в цирюльне или узнали от старших, с которыми не поспоришь. Она слегка отличается от правды в некоторых незначительных мелочах, но коня на скаку не остановишь, как говорил мой дядя.
Могу рассказать забавную байку о Годе Пяти Императоров, как его стали называть. Как-то раз, несколькими годами позже, мы с Луцием Домицием оказались в винной лавке в Апамее - вонючей дыре на севере Сирии. Мы сидели там, нянчась с кувшинчиком ядовитого пойла и никому не мешая, и зацепились языками с одним писцом, который отправлял какие-то скучные функции в римской префектуре. В общем, он успел порядочно нагрузиться и вдруг принялся ругаться и жаловаться, какой он разнесчастный человек, несчастнее его не было на земле человека, и во всех его проблемах виноват подлый ублюдок Нерон.
Тут Луций Домиций опростал чашку и сказал, какое совпадение, его собственную жизнь этот подонок Нерон тоже пустил под откос, и писец сказал, ну вот! Луций Домиций сказал: извини, что спрашиваю, но что конкретно сделал тебе Нерон?
Ну, а писец - не помню, как его звали, да и неважно - скроил очень печальную рожу и объяснил, что он не всегда был ничтожным мелким писцом, в свое время он занимал должность секретаря по вопросам производства на Монетном дворе в Риме, где делают монеты. Это была, сказал он нам, очень высокая и ответственная должность, и свою работу он исполнял на совесть. Его начальники говорили ему, сколько монет и какого достоинства требует отчеканить, а он должен был нанять скульптора для изготовления форм (для чеканки монет из листового металла), изготовить десятки идентичных копий этих форм и следить, чтобы монеты чеканились в соответствии с расписанием и были под рукой, когда приходит время платить солдатам и все такое.
Как вы можете представить, сказал он, важной частью его работы было следить за тем, что творится в мире, в частности для того, чтобы не пропустить смену императора. Как и большинство из нас к концу правления Нерона, когда жизнь стала приобретать коричневатый оттенок и пахучесть, он, естественно, предположил, что следующим императором будет Виндекс, и принял соответствующие меры. Он отправил одного из своих художников в штаб-квартиру Виндекса в Галлии, чтобы тот внимательно посмотрел на наместника, сделал несколько набросков, по которым скульпторы Монетного двора смогут, не торопясь, изготовить формы прямо к началу нового правления.
Все было продумано, говорил он, и крупная слеза катилась у него по носу. Он прекрасно понимал, что как только придет Виндекс, первое, что ему понадобится - это несколько телег свежеотчеканенных монет для выплат солдатам. Поэтому он посадил своего лучшего гравера за работу и тот изготовил прекрасный портрет Виндекса. Скульптор вообще считал, что это его лучшая работа: в ней сочетались отменное сходство и самая бесстыдная лесть. Единственная проблема заключалась, конечно, в том, что Виндекс никогда не стал императором; и вот наш новый друг пускает свои прекрасные новые формы под молот: ему намекнули, что если Гальба хотя бы узнает про них, ему придется отвечать перед дворцовой стражей, зачем они ему понадобились. Ну и, само собой, отправляет скульпторов портретировать Гальбу. К счастью для него, главный гравер работал быстро, и очень скоро прекрасные новые денарии и сестерции покатились с прессов, готовые к отправке в солдатские казармы.
Затем, понятное дело, Гальбе отрубили башку и главным стал Отон; а Отон был симпатичным типом в два раза моложе Гальбы, и не было никакой возможности просто подправить формы. Формы пошли на слом, красивые новые монетки - в переплавку, а главный гравер просидел всю ночь и выдал более-менее впечатляющий портрет Отона.
Нашего бедолагу чуть не хватил удар, когда ему пришлось пахать в такой спешке, потому что более всего он любил работать спокойно и не торопясь. Но когда того требовали обстоятельства, он был способен на многое, и потому не прошло и трех месяцев, как новые формы были установлены и готовы к производству: как раз к тому моменту, как Отон перекинулся и освободил место для Авла Вителлия.
Тут главный гравер вышел из себя и устроился на работу к своему деверю, изготавливать волынки. Поэтому его помощник получил внезапное повышение, трудился денно и нощно и предоставил первоклассное изображение Вителлия. Это был настоящий триумф. Портрет был столь прекрасен, что Веспесиан, воцарившийся вскоре, первым делом отправил скульптора и нашего друга в изгнание на том основании, что изображение просто вопиет о том, что его авторы искренне обожали оригинал.
И вот, сказал писец, он здесь, обреченный до конца дней составлять описи в мушином аду Сирии, и ничего бы этого не произошло, если бы злокозненный псих Нерон не довел дело до того, что его выперли из дворца. Занимая важные, ответственные должности, следует больше заботиться о других, сказал он нам. Священный долг начальников заключается в том, чтобы постоянно иметь в виду, какие последствия их действия будут иметь для невинных тружеников, которые показывают чудеса изобретательности в самых сложных обстоятельствах. На самом деле, сказал он, это просто позор, что Нерону позволили покончить с собой в мире и покое, потому что он с наслаждением вырвал бы эгоистичному ублюдку легкие, орудуя тупым мастерком.
Не то чтобы мы залились румянцем стыда, но все же решили, что должны несчастному кувшин местного красного; кончилось все тем, что мы просидели до рассвета, выпивая за здоровье Веспасиана.
И так уж случайно получилось: наутро мы узнали, что Веспасиан подвернул сандалии, а главным стал его сынок Тит; и народ на рыночной площади был страшно рассержен реакцией всех нас троих на это известие: люди с неприятным выражением лица хотели знать, чего такого смешного, блин, мы тут нашли.
О да, забавная сторона есть во всем, если вы оказались в нужном месте в нужное время, чтобы оценить шутку. Возможно, в нашу последнюю ночь во дворце там и были те, кто широко лыбился, но я точно не был одним из них.
Первое, что помню - мой сон грубо прервали (я всегда спал хорошо, даже в самые стремные времена). Вы знаете, что чувствуешь, внезапно просыпаясь: это как тяжкое похмелье, возогнанное до нескольких секунд интенсивной боли и замешательства. И вот я валяюсь, а надо мной высится неясная фигура с капающей масляной лампой в руке, но я никак не мог собраться с мыслями, чтобы понять, брат ли это мой Каллист или сам император - или какой-то бог, явившийся во сне и выглядящий как один из них или они оба сразу.
- Бога ради, Гален, - прошипела фигура. - Вставай, срочно.
Поскольку она говорила по-гречески с густым сельским аттическим акцентом, а не в нос, как римляне, я предположил, что это брат.
- Иди в жопу, Каллист, - зевнул я. - Ночь на дворе.
- Именно, - рявкнул он. - Сейчас полночь, и дворец опустел. Никого не осталось в этом долбаном месте, кроме тебя, его и меня.
Это меня пробудило быстрее, чем если бы он опрокинул надо мной ночной горшок. Дворец был размером с хороший город, в нем проживали сотни людей, а может, и тысячи. Помимо слуг, писцов, поваров, парикмахеров, прачек, садовников и Бог знает кого еще, в любое время дня и ночи здесь должны были находиться сотни дворцовых стражников, не говоря уж о гостях и тусовщиках.
- Ты уверен? - спросил я. - Не может того быть, что мы одни остались, это невозможно.
- Сам иди посмотри, если хочешь, - ответил он. - За каждого, кого найдешь, дам тебе тысячу сестерциев.
- Дерьмо, - сказал я. - Так что творится?
- Догадайся, - ответил Каллист, швыряя мне тунику. - Когда оденешься, беги к кухонному выходу. Найди нам по мечу и захвати все деньги, какие есть. Я соберу хлеб и сыр. Неизвестно, будет ли безопасно покупать еду.
Когда он начал болтать про мечи, я понял, что у нас и вправду проблемы, потому что Каллист был из тех, у кого при одном взгляде на острые предметы непроизвольно втягивается живот. Его познания о боевых искусствах ограничивались умением хлопнуться на колени, умоляя не причинять ему вреда, да я и сам недалеко ушел. И должен заметить, что действенность этого приема доказана годами опытов.
В общем, он ускакал до того, как я смог расспросить его поподробнее, поэтому стал делать, что сказано. Натянув тунику в темноте - он забрал лампу с собой - я нашарил обувь, хлопая ладонями по полу. Просто на всякий случай я попробовал найти что-нибудь из его списка, но, видимо, он совпадал с таковыми у других обитателей дворца, поэтому ни мечей, ни денег нигде не было. Потратив на поиски массу времени, я вдруг сообразил, что если не побегу на кухню прямо сейчас, эти ублюдки могут сбежать без меня, поэтому я бросил искать и помчался туда со всей скоростью. Каллист был совершенно прав, разумеется. В здании было пусто, как в кошельке бездельника, и мой топот отдавался эхом в пустых мраморных залах - самый страшный звук, который я только слышал в жизни.
- Где, черт побери, ты болтался? - разгавкался Каллист, когдя я наконец их нашел. - Мы думал, что с тобой случилось что-то скверное.
Как ни странно, у меня сложилось впечатление, что со всеми нами случилось что-то скверное, но я был не в настроении спорить.
Совершенно дурацкий вид у нас был, и даже хорошо, что кругом не было никого и никто нас не видел. По крайней мере нам с Каллистом хватило выдержки натянуть туники и обуться. Луций же Домиций был в ночной рубашке и шлепанцах, невероятно экзотических - сплошь шелк и жемчуг, с вышивкой золотой нитью, изображающей сцену изнасилования сабинянок - в накинутом поверх плаще и старой кожаной шляпе, которую я видел на голове одного из садовников. Учитывая, как щепетильно он относился к внешнему виду, это был еще один дурной знак.
- Значит, так, - сказал Каллист. - Давайте соберемся. Ничто не помешает нам выбраться, если только мы не потеряем голову. Я считаю, нам надо идти к Фаону (Фаон был бывшим рабом, которого Луций Домиций освободил в награду за верную службу; с тех пор он скопил неприличные деньги на дорожных контактах и строительстве акведуков. Он жил в четырех милях от города, на вилле, которая выглядела бы как загородный дворец Зевса, если б тот мог себе такое позволить). Есть идеи получше?
По правде говоря, ни у кого из нас вообще никаких идей не было, и поэтому мы отправились к дому Фаона. Между тем, Луций Домиций был непривычен к ходьбе. Бегать - пожалуйста. Он любил участвовать в атлетических состязаниях и прочем дерьме, и на любительском уровне был даже неплох. Но вот что касается ходьбы, то ею он занимался исключительно редко, а в темноте, на мощеных улицах и изрытых колеями дорогах, в порнографических сандалиях на тонкой подошве - никогда.
В результате наше продвижение было гораздо более неторопливым, чем нам хотелось. Хуже того - кратчайший маршрут до дома Фаона пролегал мимо казарм гвардии, и можно было поставить годовую зарплату против лежалой макрели, что если солдаты узнают Луция Домиция, нас покрошат в капусту. Мы опустили голову и попытались миновать ворота казарм как можно скорее, и это было совершенно идиотским поведением, поскольку мы сразу приобрели самый подозрительный вид; нам нужно было проследовать мимо них, распевая непристойные песни, как будто мы нарезались, но мы не догадались так поступить. В общем, в результате нас остановили солдаты и потребовали назваться.
Задним числом я готов признать, что выражение, которое появилось на их лицах, когда они сунули нам к носу фонари и увидели двух Луциев Домициев, было самым смешным зрелищем, какое я только видел. Но в тот момент мне было вообще не до смеха. К счастью, мозг Каллиста продолжал функционировать.
Он улыбнулся, как идиот, и сказал, что мы артисты.
Стражник не ожидал такого поворота.
- Чего ты сказал? - спросил он.
- Артисты. На самом деле, - продолжал Каллист застенчиво, - мы профессиональные имперсонаторы Нерона, а это наш менеджер, - он с силой двинул меня под ребра и я трижды кивнул. - Мы выступаем на вечеринках, свадьбах и так далее, изображая Нерона - ну вы понимаете: поем, играем на арфах и немного танцуем. Неплохое представление, если не переходить границ.
Солдаты уставились на нас так, как будто мы внезапно отрастили по три головы каждый.
- Вот так вы зарабатываете на жизнь? - спросил один из них.
- Конечно. Двадцать сестерциев за ночь, плюс перекус и глоток-другой выпивки. Лучше, чем рыть канавы. Но сейчас у нас возникло подозрение, что нероновская тема накрывается тазом, так что мы решили на какое-то время убраться из города.
Солдаты некоторое бесконечно страшное время таращились на нас, потом один из них пожал плечами и сказал, что такой дурацкой истории выдумать невозможно, и поэтому она, скорее всего, правдива.
- Вы правильно решили, - сказал он. - На вашем месте я бы убрался отсюда так далеко, как только смог.
- Спасибо, - сказал Каллист, - так мы и сделаем. Хорошего дня.
Но это было не все. Едва мы отошли от казарм на расстояние окрика, земля затряслась, грянул гром и засверкали молнии. Для Луция Домиция, который всегда бы до смешного суеверен, это оказалось чересчур; не буду утверждать, что сам не почувствовал настоятельного позыва на низ; но я все же достаточно сметлив, чтобы отличить небольшое землетрясение, сопровождаемое грозой, от гнева богов. Мы потратили несколько минут на уговоры, умасливание и пинки по заднице, прежде чем Луций Домиций снова поднялся на ноги, но пока мы выбирались из города, он продолжал бормотать себе под нос на латыни.
Кстати, я уже говорил, что ненавижу сельскую местность? В устах родившегося на ферме парня это звучит странно, но от бескрайних просторов у меня начинает свербеть в заднице. Здесь ужасно всегда, но по ночам, когда не видно не зги и ты понятия не имеешь, куда идешь - несказанно хуже. Мы забредали в заросли куманики и плутали в камышах. Мы спустились в заброшенный гравийный карьер и не могли выбраться. В конце концов вскарабкались на невысокий утес, ухитрившись втащить туда Луция Домиция - Каллист тянул сверху, я пихал снизу, как пара жуков-навозников. Наконец, когда нам стало ясно, что мы безнадежно заблудились, мы налетели на заднюю стену дома Фаона (буквально). Это было прекрасно, но мы не могли найти ворот. Мы бегали туда-сюда вдоль стены, но если в ней и были ворота, мы каким-то образом ухитрились их проглядеть. Это уже становилось смешно, поэтому мы присели и попытались решить, что делать. Возможность перелезть через стену даже не рассматривалась, поскольку Луций Домиций уже продемонстрировал удивительное сходство с трехсотфунтовым мешком лука. Потом Каллист рассмеялся и сказал:
- Не о чем волноваться. Если мы не можем перелезть эту хрень или пройти через нее, пролезем под ней.
Это сильно меня встревожило. Дела и без того обстояли слишком скверно, не хватало еще, чтобы Каллист свихнулся и начал бредить. Но он был совершенно серьезен. Нам нужно было опуститься на четвереньки и начать копать руками.
Так мы и поступили - и это сработало. Оказалось, мы сидели прямо там, где из-под стены выходил дождевой сток. Мы выгребли из него грязь и дерьмо и обнаружили прекрасную широкую дыру, в которую вполне можно было пролезть даже Луцию Домицию, а он в те времена был изрядной толщины, особенно в районе задницы.
Итак, мы проникли внутрь. Луций Домиций, в предположении, что мы сумеем найти главный вход, намеревался проследовать прямо к нему, и постучать в двери, как подобает господам. Но Каллисту эта идея не понравилась. Всю дорогу от города он размышлял над ситуацией и теперь решил, что Фаон необязательно окажется таким дружелюбным, как мы от него ожидаем. Понятно, нам эта мысль не очень понравилась, и я даже предположил, что было бы куда лучше, если бы он подумал об этом раньше. В общем, пока мы об этом дискутировали, Луций Домиций случайно нашел кое-какие садовые инструменты - в смысле, наступил на грабли и получил ручкой по носу - и они навели Каллиста на новую мысль. Раз у нас получилось прокопать проход под стеной, решил он, мы можем проникнуть в дом тем же путем, и никто даже не узнает, что мы здесь; а если никто этого не узнает, то и солдатам не выдаст, будь он даже распоследний предатель.
Судите сами, как плохо мы соображали от усталости, если это рассуждение показалось нам разумным. Поэтому мы обыскали все кругом и нашли нужные инструменты - если быть точным: лом, двузубую мотыгу и лопату. Если вы намерены выбрать карьеру взломщика, это далеко не идеальный комплект, но все же лучше было воспользоваться им, чем рисковать состоянием ногтей Луция Домиция. Мы выбрали какое-то случайное место под задней стеной и стали копать, и едва только приступили, как стена под нами поддалась и пожалуйста вам - мы сидим на холодных плитах в подвале Фаона.
Продолжительное молчание, которое нарушил Луций Домиций.
- Ну вот мы и здесь, - сказал он. - А теперь что?
Реальный мир редко совпадает с воображением. Не стоит и говорить, что устроенный нами кавардак не остался незамеченным. В дверь подвала просунулся Фаон с лампой в руке. Он всмотрелся во тьму и сказал:
- О, это вы, - таким тоном, как будто встретил бедного родственника на бегах. - Что вам нужно? - спросил он, и у нас сложилось впечатление, что он не трепещет от радости, хотя понять его было нетрудно, полагаю, поскольку какие еще чувства может вызвать группа нежданных гостей, прокопавших дыру в твоем подвале?
Ну, против всякого вероятия мы достигли цели: добрались до виллы Фаона, и вы можете подумать, были довольны собой. Вовсе нет, потому что до нас дошло, что хотя мы и сделали, как хотели, но по-прежнему стоим по колено в навозе. Максимум, чего мы добились - это выиграли немного времени.
Фаон сообщил нам новости, и ничего хорошего в них не было. В частности, Сенат собрался на специальное заседание, объявил Луция Домиция врагом народа и выдал ордер на его арест. Как только его найдут, он будет казнен старинным способом...
- Что конкретно это означает? - вмешался Луций Домиций.
- Древняя традиционная кара за измену, - сказал Фаон. - Тебя разденут догола, шею зажмут в деревянные вилы и забьют до смерти прутьями. В последний раз этот способ применяли так давно, что пришлось искать инструкции в старинных записях.
Другой областью - помимо ходьбы - в которой Луций Домиций не имел почти никакого опыта, была боль. Зубная боль пару раз (вообще зубы у него были на удивление хорошие, во всяком случае гораздо лучше, чем он заслуживал со своей страстью к медовому печенью.
Там, откуда я родом, мы не можем позволить себе вредную для зубов пищу, тем не менее я страдал зубной болью всю жизнь), но ничего серьезнее, поэтому идея быть запытанным до смерти ввергла его в ступор. Вот вам римская аристократия.
Размазня!
- Все нормально, - сказал Каллист, - до этого не дойдет. Ох, да ради богов, - продолжал он, когда Луций Домиций извлек из рукава два очень миленьких кинжальчика. - Брось их немедленно, пока не поранился.