- Я им живым не дамся, - сказал Луций Домиций. Сказав это, он вздрогнул и со звоном уронил кинжальчики. Драгоценный камень, венчавший рукоятку одного из них, отскочил и покатился по полу. - Но, может быть, ты и прав, - быстро добавил он. - Может быть, в конце концов мы и выберемся. Как ты думаешь, Фаон? Сможешь ты спрятать нас где-нибудь, пока все не успокоится?
- Нет, - ответил Фаон. Ну что ж, по крайней мере он не врал. - Ты, должно быть, лишился остатков своего небольшого ума, когда притащил его сюда, - продолжал он, обращаясь к Каллисту (вероятно, он понял, что из нас троих мой брат единственный обладает хоть каким-то интеллектом). - Его станут искать тут в первую очередь, а если вас поймают, то я вместе с вами отправлюсь на корм воронам.
Должен сказать, катастрофы - чудесный способ узнать людей поближе. До этого я встречал Фаона пару раз, и он показался мне одним из этих имперских лизоблюдов: вежливых, очаровательных, готовых на все по слову цезаря. Засранцем, одним словом. Никогда не думал, что он способен быть так освежающе прямолинеен.
Тут Луций Домиций ударился в слезы.
- Это все я виноват, - заявил он. - Я один причина несчастий, и теперь все вы - мои единственные верные друзья - будете убиты вместе со мной. И все потому, что я такой жалкий трус. Имей я хоть каплю достоинства, то покончил бы с собой на этом месте!
Каллист вздохнул.
- Бога ради, заткнись, я пытаюсь думать, - он нахмурился и схватил Фаона за рукав. - Ты, - сказал он, - поднимайся наверх, смотри за дорогой. Как только увидишь что-нибудь - дашь нам знать, понял?
Фаон кивнул и убежал.
- Я бы на твоем месте не доверял этому козлу, - пробормотал я. - Как только появятся солдаты, он кинется им на встречу, крича: сюда! сюда! так быстро, как только сможет.
Каллист посмотрел на меня.
- На это я и рассчитываю, - сказал он. - А теперь заткнитесь и слушайте, вы оба. Кажется, я все продумал, поэтому, ради всего святого, слушайте внимательно. Не знаю, сколько времени у нас еще есть.
Он говорил таким уверенным тоном, что на мгновение я и в самом деле поверил, что он что-нибудь придумал. В конце концов, не он ли вытаскивал меня из дерьма с десяток раз, начиная с того случая с яблочком? Каллист, конечно, не Аристотель, но соображает, не отнимешь.
- Каков план? - спросил я с надеждой.
- Ладно, - Каллист наклонился и подобрал дурацкие кинжальчики. - Думаю, Фаон прав. Рано или поздно нас здесь найдут. Я должен был предвидеть это еще во дворце, но я не подумал, поэтому вина моя. Я хочу, чтобы вы поняли это. Я тот, кто заварил кашу, и я вас из нее вытащу. Это чистая правда и я не собираюсь на этот счет спорить. Ясно?
Само собой, Луций Домиций никогда не видел его в таком настроении. Он был слегка сбит с толку, думаю, из-за того, что с ним говорили как с лакеем или конюхом. Оно и к лучшему, потому что он молчал. В общем, мы оба кивнули в знак согласия и Каллист продолжал:
- Мы могли бы попробовать удрать, но шансы на успех очень малы. Втроем, пешком... если мы пойдем по дороге, солдаты догонят нас. Простое преимущество всадников перед пешими. Если, наоборот, мы будем избегать дорог, то не будем иметь ни малейшего понятия, куда идти, и застрянем, как червяки в абрикосе. Да ты сам знаешь, каково оно в сельской местности, Гален. Стоит чужаку забрести в округу, и об этом узнают все еще до того, как бедолага пройдет милю. Короче: бегство не для нас.
- Как и прятки, - заметил я. - Ты слышал толстяка. Здесь нам нельзя оставаться.
Но Каллист покачал головой.
- Я этого и не предлагаю, - сказал он. - Задумайтесь на секунду. Что заставит солдат уйти и оставить вас в покое?
- Это просто, - простонал Луций Домиций. - Моя голова в корзине.
- Прекрасно, - сказал Каллист, едва кивнув. - Ее-то они и получат.
Должен сказать, что если забыть на минуту о контексте, видок у Луция Домиция после этих слов стал весьма комический.
- Ты, ублюдок, - сказал он и стал пятиться, пока не уперся жопой в стену. - Ты все-таки собираешься меня продать. Ублюдок.
(Видите, что я имел в виду, когда говорил о катастрофах? Это говорил тот же жирняй, который не далее как пару минут назад собирался вскрыть ради нас вены. И все такое).
Но Каллист опять покачал головой.
- Я не об этом думал, - ответил он спокойно. Тут он повернулся ко мне. - Гален, - сказал он. - Помнишь того хорька, который был у нас в детстве? Проклятая тварь как-то сбежала и задавила лучшего петуха Анаксарха, и тот явился к нам в гневе, костеря мать и требуя выдать ему хорька, чтобы он свернул ему шею, а не то он доберется до архонта, солдат, наместника и отправит нас гнить на галеры, - он ухмыльнулся. - Помнишь, что мы сделали?
Мне не понравилось, куда он клонит.
- Конечно, - сказал я. - Ты соорудил ловушку, пошел в холмы, где было гнездо хорьков, и поймал жилистую старую самку, которую и отдал Анаксарху, а он не заметил обмана. Но...
- Именно, - улыбка брата померкла. - Он смог убить хорька, мы сохранили своего, и все остались довольны.
- Кроме того другого хорька, - заметил я.
- В жопу другого хорька. В этот раз нам повезло больше. В этот раз нам не надо никого ловить, потому что у нас есть доброволец.
Я испугался, что понял, о чем он. На самом деле испугался - знаете это чувство, когда мочевой пузырь сжимает ледяная рука и ты готов обмочиться?
Если бы это сказал кто другой, я бы просто не поверил. Но Каллист... он был особый человек. Он никогда не юлил и шел прямо к цели.
- Погодите, погодите, - вид у Луция Домиция был удивительно тупой. Серьезно, я бы со всей охотой размозжил его башку о стену. - Я не понимаю. Может кто-нибудь объяснить, о чем вы говорите?
Каллист повернулся к нему.
- О Боже, - сказал он. - Все тебе надо разжевать. Слушай. Мы с тобой очень похожи, так? Не стоя плечом к плечу, может быть, но меня легко выдать за тебя, если тебя рядом не будет. Сходства хватит, чтобы надуть капитана стражи, который и видел-то тебя с дюжину раз, на параде или в театре, издалека.
- Да, - сказал Луций Домиций. - И как это нам поможет?
Проклятый дурак, он до сих пор не понял. Каллисту пришлось объяснить.
- Очень просто, - сказал он. - Вы меня убьете. Когда сюда придут и найдут мое тело, то подумают, что это ты. Вы спрячетесь на сеновале, но никто вас искать, конечно, не станет, раз труп императора уже будет у них...
Луций Домиций завизжал. Я не шучу: завизжал во всю глотку, как свинья, которую режут тупым ножом.
- Нет, - рыдал он. - Нет, нет, нет. Нет, я не позволю тебе. Даже не говори об этом, это ужасное...
Каллист со всей силы хлестнул его по лицу. Подействовало.
Луций Домиций перестал верещать и в ужасе уставился на Каллиста.
- Значит, договорились, - сказал Каллист. - Ладно, - он держал один из кинжальчиков. - За дело. Мы не знаем, сколько времени у нас есть. Было бы неплохо, если б вы немного попортили мне лицо - не слишком, только чтобы размазать очертания. Ну давайте же, бога ради.
Но Луций Домиций сполз по стене, как слизняк, и только беспомощно всхлипывал. Толку от него не было никакого.
- Каллист, - сказал я. - Какого черта ты несешь? Ты не можешь отдать свою жизнь за... за это...
- Пошел на хер, - ответил он яростно. - Это моя жизнь. Стоит мне вспомнить, сколько раз ты чуть не убил нас своими тупыми аферами, и сколько раз я рисковал ради тебя головой... - он, должно быть, прочел по моему лицу, что его слова разбили меня на части. Как будто кто-то вскрыл меня, вытащил все кости и зашил обратно. - Серьезно, все в порядке, - сказал он. - Я хочу это сделать и ради него, и ради себя. Вариантов у нас все равно нет. Или я, или мы все, так что для меня вообще нет разницы.
- Чепуха, - сказал я. Меня начало трясти. Странная штука. Много раз я был уверен, что скоро умру, и не на пустом месте; и каждый раз это пугало меня до потери пульса, но никогда я не испытывал такого полного, такого абсолютного отчаяния - из-за того, подозреваю, что знал, что если меня порешат, никакого значения это иметь не будет (потому что какой кому от меня прок? Никакого и никому, даже мне). Но сама мысль о том, что умрет Каллист - умрет и оставит меня одного - никогда не посещала меня прежде, и говорю вам, я не мог ее вынести. Только из-за того, что ужас сковал меня мертвой хваткой, я не свалился в рыданиях, как Луций Домиций.
И он сказал:
- Гален, я хочу, чтобы ты сделал это для меня. Я никогда у тебя ничего не просил, никогда, но прошу сейчас, потому что это важно. Сделаешь это для меня? Сделаешь?
И я услышал собственный голос:
- Хорошо, - потому что, чтобы мне сдохнуть, никак иначе я ответить не мог. Таков Каллист: иногда, совсем изредка, он мог заставить меня захотеть уподобиться ему.
- Сделаешь? - повторил он, и я кивнул своей тупой башкой и позволил всунуть мне в руку один из дурацких ножиков.
Он сжал мои пальцы на рукояти, чтобы я его не выронил. Затем он шагнул ко мне, а я отшатнулся, как будто это он собирался меня зарезать, а не наоборот.
- Соберись, Гален, - резко сказал он. - Давай покончим с этим.
Луций Домиций за его спиной принялся ныть и хныкать, как капризный двухлетний ребенок. Каллист подошел ближе; я пытался стоять на месте, но не мог, а потом уперся спиной в стену и отступать дальше было некуда.
- Давай же, - закричал Каллист - его уже достало все это - а я широко-широко раскрыл глаза и ударил его ножом.
Конечно, это было нелепо; я все сделал как попало, как всегда. Нет, я действительно ударил его - кровь была повсюду, на моих руках, на полу, где угодно - но он был жив. Ему было мучительно больно, не надо было быть врачом, чтобы это понять, но он изо всех сил сдерживался, чтобы не сорваться.
- Все в порядке, - сказал он. - Попробуй еще раз. - Он схватил мою руку и дернул от себя, так что нож вышел из его кишок. - Давай, - сказал он, - выше, вот сюда. - Думаю, он имел в виду сердце или шею, но я так растерялся, что едва мог дышать. Поэтому он потянул мою руку вверх, пока кончик ножа не попал во впадину между ключиц, а затем обхватил меня руками и крепок обнял.
Я пытался удержать его, когда он начал падать, но мы были скользкими от крови, и он сполз у меня по груди и привалился к ногам, а я только стоял и смотрел на него. Я хотел закричать, но голоса не было. Хуже не бывало ничего.
Бог знает, сколько я так простоял, но в какой-то момент вбежал этот маленький кусок говна Фаон, крича что-то о всадниках, увидел мертвое тело, увидел меня и сказал, о боже. Затем верх взяла какая-то часть моего сознания, о которой я до того момента ничего не знал, и я услышал, что говорю:
- Все в порядке, я убил его.
К счастью, Фаон слишком сосредоточенно пялился на кровавое месиво на полу, чтобы оглянуться и увидеть Луция Домиция. Поэтому он спросил:
- Кого? Кого ты убил?
А я сказал:
- Цезаря, конечно, а кого я по-твоему мог убить, мать твою? Он не хотел сдаваться живым и я убил его.
Фаон оторвал взгляд от того, что лежало на полу, и посмотрел на меня.
- А теперь что? - сказал он.
- А теперь ты выйдешь навстречу всадникам, - сказал я. - И ты приведешь их сюда, и ты покажешь им тело, и ты скажешь им, что это сделал раб.
Понятия не имею, кто все это говорил. Такое мог бы сказать Каллист, но голос, который я слышал, был моим, однако с каких пор я стал таким умным и таким находчивым?
- Ты скажешь им, - продолжал я, - что раба, который сделал это, зовут Эпафродит - ты знаешь, тот маленький идиот, который писал за него письма. Это очень важно: Галена и Каллиста здесь никогда не было, сегодня ночью ты их не видел, его убил секретарь Эпафродит, и он сбежал, прежде чем ты вернулся. Ты понял?
Фаон был слишком потрясен, чтобы спорить.
- Эпафородит, - повторил он, как будто заучивая роль. - Ладно.
- Хорошо, - сказал я. - Потому что если ты скажешь им, что это были Гален и Каллист и нас поймают, то мы расскажем, что это ты помог ему бежать из дворца и привел сюда и собирался тут спрятать... ну, ты понял.
Фаон так перепугался, что только кивнул.
- Ладно, - сказал я. - А теперь пошел нахер.
Он кинулся прочь, а я схватил Луция Домиция за ворот и практически выволок его оттуда через дыру, которую мы выкопали, и мне пришлось пихать его, пока он не побежал, и я продолжал толкать его в задницу, чтобы не дать ему остановиться и свалиться на землю большой бесформенной кучей, и мы пересекли сад, пролезли под стеной, а оказавшись на дороге, снова бежали, и бежали, и бежали.
И, в общем, с тех пор только этим и занимались.
Три
Где мы остановились? Ах, да.
Значит, мы были на Сицилии. Мы скрывались, только что избежав пятнадцатилетней отсидки в каменоломнях (это было хорошо), из-за того, что какой-то безумный грек перерезал наших охранников (и это было плохо, потому что винить в этом станут нас, и очень скоро каждый солдат на острове кинется нас разыскивать). У нас был толстый кошелек с деньгами безумного грека (тоже хорошо), и одежда (тоже плохо, потому что фасон ее безошибочно указывал на Сбежавшего Заключенного). Мы понятия не имели, где находимся и что нам делать дальше.
Иными словами, по нашим стандартам это был обычный рабочий день.
- Первое, что нам нужно сделать, - сказал я Луцию Домицию, когда мы пробирались по каменистому склону, - это избавиться от этой одежды, помыться и причесаться. - Второе - отправиться в Мавританию.
Он резко остановился и уставился на меня.
- Мавритания, - повторил он.
- Мавритания. Это решение всех наших проблем. Все, что нужно сделать, это уехать в Мавританию, где мы станем свободны и безгрешны, а все наши проблемы останутся в прошлом.
- О, хорошо, - сказал Луций Домиций. - Не будет ли слишком большой грубостью спросить - почему?
Я насупился на него.
- Это очевидно. Во-первых, отсюда туда просто попасть, суда ходят туда-обратно каждый день. Во-вторых, никто в Мавритании нас не знает, мы сможем начать сначала и не надо будет каждые две минуты оглядываться через плечо. В-третьих, мавританцы - урожденные имбецилы.
- Чего?
- Имбецилы, - он что, специально тупит, или что? - Тупые. Не слишком умные люди. Богатые, жирные, дружелюбные и доверчивые. У нас там дело пойдет.
Он посмотрел на меня, как будто я принялся слюни пускать.
- Откуда ты, черт возьми, это взял?
- Это общеизвестно, - сказал я ему. - Все об этом знают. Это, как там говорят, провербиально. Жирные и мягкие, как пахта. Можно отправиться в любой из тамошних городов, везде одно и то же. Тингис, Икозий, Кирена...
- Кирена в Ливии.
- Да? - Луция Домиция хлебом не корми, а дай поцепляться к мелочам. - Ну и что с того, это же одно и то же, нет разве?
- Нет, - ответил он с раздражением. - Их разделяет тысяча миль.
- Давай не будем отвлекаться на детали, - сказал я. - Главное, что это далеко отсюда. Кроме того, - продолжал я, потому что собирался сказать одну хорошо продуманную вещь, да только он меня перебил, - это пограничная страна. Грубо говоря, вот длинная, узкая прибрежная область, которая и является римской провинцией, а все, что за ней - это огромные пространства свободной Мавритании, независимого государства. А ты знаешь, что это означает.
Он кивнул.
- Там не говорят на латыни, - сказал он.
- Это означает, - объяснил я терпеливо, - что она за пределами римской юрисдикции. Если нас начнет припекать и нам потребуется немного передохнуть, надо будет только перепрыгнуть через границу - и мы в безопасности. Выдачи оттуда нет.
Он покачал головой.
- Тут ты ошибаешься, - сказал он. - Между империей и свободной Мавританией есть договор.
- Да нету никакого договора.
- Есть договор, чтоб тебя! Мне лучше знать, я сам его подписывал.
Я пожал плечами.
- Ну, в любом случае, - сказал я. - Все равно там лучше, чем здесь, где солдаты ищут нас под каждым кустом. Что скажешь?
Он пребывал в сомнениях.
- Не знаю, - сказал он.
- Перестань занудствовать. Там широкие просторы. Фантастический климат.
Он задрал бровь.
- Это же пустыня, нет разве?
- Только если зайти вглубь суши.
- Ты же только что сказал, что туда нам и надо. Кроме того, в Мавритании водятся львы и скорпионы размером с кота. И дикие кочевники, которые убьют тебя за щепотку соли. Нам туда не нужно.
- Нет, нам туда нужно.
- Нет, не нужно.
- Нет, не нужно, - передразнил я. - Слушай, Луций Домиций, все эти годы, которые ты потратил, оттачивая мастерство спорщика в дебатах с острейшими умами поколения, они вообще окупились, нет?
- Ох, заткнись. .
За разговором мы продолжали спускаться в долину, пока не достигли плоской обработанной земли. Мы по-прежнему не знали, где мы, конечно, а мои инстинкты подсказывали, что нам следует оставаться среди скал, подальше от населенных мест, где мы будем торчать, как прыщи. Вообще-то мои инстинкты принялись рядиться, как давно женатые супруги - еще они говорили мне, что именно среди скал солдаты и станут нас искать. Что нам требовалось - это избавиться от этой одежды, перестать выглядеть как беглые рабы и превратиться в кого-нибудь еще. В том, что ты никто, есть несколько положительных моментов, и один из них - гибкость.
Очень скоро мы оказались на пыльной узкой дороге между маленькими оливковыми рощицами, разделенными каменными стенами, а где-то справа текла речка. Это было не очень хорошо, поскольку любой, кто нас увидит, сразу поймет, что мы не местные. Я раздумывал, что с этим делать, когда из буковой рощи прямо по курсу до нас донеслись голоса. Твою же мать, подумал я; схватил Луция Домиция за рукав и затащил его под стену.
- Что опять? - спросил он.
- Голоса впереди, - сказал я. - Заткнись, я хочу послушать.
Я немного послушал и разулыбался. Это были юноша и девушка, и чем они там занимались, было совершенно очевидно; никакой угрозы, и Луций Домиций начал подниматься, но я потянул его обратно.
- Ох, ради всего святого, - пробормотал он. - Если тебе приспичило подсматривать за юными любовниками, то сейчас не время. Мы спасаем свои жизни, если ты вдруг забыл.
Я вздохнул. Никакого внимания к деталям, как видите. В этой жизни надо быть внимательным, или запросто пройдешь мимо всех представившихся возможностей и даже не узнаешь, что они тебе встречались.
- Слушай, - сказал я.
Талантов у меня немного, но я хорошо определяю людей по голосам, такой уж у меня дар. С девушкой было просто - местная крестьянка; возможно, стирала белье на реке, когда повстречала парня. А вот с ним было поинтереснее. Он практически ничего не говорил, весь шум исходил от нее, но когда он наконец подал голос, то заговорил на латыни. Мой опыт подсказывал, что в моменты наивысшей страсти люди редко упражняются в иностранных языках. Стало быть, у нас тут был настоящий, двадцатикаратный римлянин.
Разобраться в остальном не составило труда. Лично я виню во всем школы.