Далее Карл решил занять Москву и покончить с докучливой Россией. На Москву он шел через Украину. Ну а после Полтавы, куда "страдая раной, Карл явился" - в ночной перестрелке случайным выстрелом у него была раздроблена стопа - все вернулось на круги своя. Карл вместе с Мазепой бежал в Турцию - союзницу Швеции, а Петр вернул на польский трон Августа II.
Так что саксонский двор являлся как бы русской креатурой.
Ко времени нашего повествования на дворе стоял 1734 год. Петр умер в 1725 году, всего девять лет назад. И все эти девять лет в России была слабая власть, и Европа недоумевала - что это за страна и почему она продолжает вести себя по-хозяйски, смея выигрывать дипломатические войны? Надо бы запихнуть джинна обратно в бутылку и забыть про это государство.
Теперь на престоле Анна Иоанновна. Она, конечно, не чета Петру, но двор ее состоит из европейцев. Кто ее приближенные? Бирон, Остерман, братья Левенвольде, Миних. Это самые крупные фигуры, но и во втором эшелоне полно европейцев. А чего им, спрашивается, радеть о России? Живите себе тихо, отдайте награбленные Петром земли, и никто вас трогать не станет. В конце концов, Анна только женщина, она любит роскошь, китайские шелка, драгоценные камни и восточные благовония. По слухам, она замечательно относится к Франции. Посадим на трон Лещинского и будем дружить августейшими домами. Возобновим дипломатические отношения. Петр Великий приезжал в Париж, и Анна Иоанновна приедет. Мы ее здесь обласкаем, подарим отменные ружья. Говорят, она обожает охоту. Она же европейская женщина! Недаром столько лет прожила в Курляндии. А это уже Европа.
Видимо, именно так мыслил король Людовик XV, когда предложил Флери послать в Россию умного человека, ну… двоих, которые объяснили бы русскому двору его реальную выгоду.
Флери отнесся к этому плану скептически, но… чем черт не шутит. Если их высочество желает затеять подобную игру, то отчего бы не попробовать? Тайное письмо Шамбера дошло по инстанции, и Флери было доподлинно известно, что Бирон французские деньги взял. А если фаворит наживку заглотил, то он уже на крючке. Раньше делали ставку на Миниха - сорвалось, датчанин оказался слаб. Но с разумной точки зрения Бирон более перспективная фигура. Франция знала, что любовь в политических делах надежный помощник, а всей Европе было известно, что Анна влюблена в своего обер-камердинера. Более того, в Париже знали, что они живут одной семьей. У Бирона две жены: одна Бенгина, другая - царица. И еще неизвестно, чьи там дети. Формально они носят фамилию Бирона, но пока это все покрыто мраком. Уж кто-кто, а фаворит сумеет оказать на Анну влияние. Иногда лишнее слово, мелочь незначительная, изъян в поведении могут перевернуть все с ног на голову.
Беда только, что в Россию сейчас просто так не проберешься. Посланцы короля должны будут ехать в Петербург инкогнито. Первой мыслью было обрядить в тайную дорогу Шамбера. Он опытный агент, кроме того, у него личные отношения с фаворитом. Главное, довезти до Петербурга зашифрованное письмо от Флери и объяснить все внятно. Конечно, предстоит торговля. Мы пообещаем русским, что со своей стороны признаем Анну императрицей, заставим турок закрепить за Россией Азов и Швеции рот заткнем.
И тут выяснилось, что Шамбера посылать никак нельзя, потому что здоровье его все еще не пришло в норму. Он просто не доберется до Петербурга.
Шамбер встал на дыбы. Почему агент не может быть хромым? Сейчас он на костылях, но через пару недель, от силы через месяц, он сможет передвигаться с палкой. Может быть, это даже лучше, в целях конспирации.
Знал бы Шамбер, что князь Козловский, встречу с которым он лелеял в мечтах, находится совсем рядом на русских позициях, он бы не рвался так в Россию. Мечта француза была кровавой и не романтической: встретить князя Матвея, вытрясти из негодяя украденные деньги и прирезать его, как собаку.
В результате решено было разбить операцию "русский вояж", как она стала называться, на два этапа. Вначале отправляются двое агентов, а им вдогонку, спустя некий разумный срок, едет Шамбер. Кандидатуры агентов предложил он же. Это были уже знакомые нам безутешная вдова Николь де ля Мот и аббат Арчелли. Кандидатура Николь не вызвала никаких возражений, ловка, умна, красива, и легенду ей легко придумать. Аббат тоже успел зарекомендовать себя с самой лучшей стороны.
Здесь самое время рассказать подробнее про Арчелли. Он был завербован испанским послом де Лирия в то самое время, когда последний пять лет назад возвращался из России. Всей Европе тогда было ясно, что как только дряхлеющий Август II испустит дух, все царствующие дома Европы станут предлагать на польский трон своих кандидатов. Были бы деньги и ловкие люди, и тогда престол Речи Посполитой будет в кармане.
Словом, Испания решила поучаствовать в общем карнавале. Аббат Арчелли был направлен в Варшаву испанским эмиссаром. Решено было выслать в Польшу на предвыборную кампанию миллион песо. Шпионская деятельность аббата обходилась Испании куда дешевле - четыреста дублонов в год. Требовалась еще значительная сумма на подкуп Станислава Лещинского, дабы уговорить его отказаться от прав на престол в пользу юного инфанта Филиппа.
Вот текст инструкции, написанной маркизом де ля Пас, министром иностранных дел Испании, для монаха Арчелли.
"Прежде всего вы должны стараться войти в сношение со всеми главными магнатами Польши и узнать, кто те поляки, которые претендуют на корону. Сблизившись с магнатами, вы должны говорить, что выбор на престол поляка много принесет затруднений и грозит раздорами, что ничего нет лучше, как выбрать иностранного принца.
Заложивши это основание, вы должны с благоразумием и осторожностью выражать свои суждения о качествах и заслугах различных принцев Европы, для того, чтобы незаметно остановить их внимание на инфанте Филиппе, восхваляя его молодость, обещающую большие дарования, и выставляя особенно то, что Испания, удаленная от Польши, никогда не может быть опасна этой республике и никогда не употребит своих сил для разрушения основных законов этого королевства. Нежный возраст принца Филиппа даст ему возможность незаметно усвоить все обычаи страны и переродиться так, чтобы он сделался настоящим поляком".
Арчелли исполнял инструкцию очень точно: интриговал, шептал по гостиным, высказывал суждения, шпионил. Одна из его депеш была перехвачена, и он как-то плавно, так и не пристроив испанского принца на трон, незаметно для себя перешел на службу Франции. Принц Филипп, кстати, ездил потом в Россию с желанием выгодно жениться, но тоже как-то не получилось.
Перед поездкой в Россию все было продумано до мелочей: местожительство найдено, подарки в виде ювелирных украшений из Гамбурга высланы и должны были вовремя прийти в Петербург, лица, близкие к русскому двору, с которыми предстояло работать, названы. Теперь главным было благополучно добраться до места.
11
Карета неслась по лесной дороге, как уходящий от кровожадного волка олень или как волк, обманувший охотников. Матвея бросало из стороны в сторону, и он все время задевал локтем больной руки патронную суму, которую Евграф держал на коленях.
- Да поставь ты ее на пол, - кричал он денщику.
Евграф пытался отодвинуться от князя, но суму на пол не спускал. С той самой минуты, как они доползли до тисовой аллеи и обнаружили там собственную карету, а потом еще и патронную суму под сиденьем, Евграф держал ее в руках как малого ребенка и даже поглаживал с нежностью. Все-все было на месте - и документы, и депеши, и главное, деньги. Такую удачу Господь всемилостивый раз в жизни посылает.
На противоположном сиденье, спиной к козлам, сидела прелестная незнакомка, "ночная дева", как окрестил ее Матвей. Она спала, склонив голову на плечо отца, личико ее до половины было закрыто капюшоном, видны были только плотно сомкнутые глаза и золотистый, тугой, как пружинка, локон на лбу. Кто такая, куда едет? Надо признать со всей очевидностью, что пара эта была послана Матвею самой судьбой.
Все произошло стремительно, можно сказать - неправдоподобно, словно не сама жизнь, а романист какой-то, недоучка, сочинил сюжет. Лязгнул замок, распахнулась дверь в каретный сарай, и туда с бранью впихнули высокого господина в черном, а потом и дочь его. Девица была так испугана, так неловка, что наступила на подол платья и непременно повалилась бы прямо на грязный пол, не подхвати ее черный господин. Потом она сидела, уткнув лицо в грудь его, плакала и повторяла: "Батюшка, за что? Почему они нас схватили? Что плохого мы им сделали?"
Французы… Вроде бы негоже сейчас конфедератам с французами враждовать, но кто поймет эту загадочную польскую нацию? Темно, не разглядишь ничего, но голосок очаровательный. Вспомнился вдруг Париж. Приятно слышать французскую речь. Но девица, пожалуй, не парижанка. Чувствуется какой-то легкий акцент… а может, просто кажется.
Матвей, конечно, не утерпел, сунулся с утешениями. Куда там! Дева так и зашлась от слез. Из невнятного разговора отца с дочерью Матвей понял, что оба они ехали в Россию, где им была обещана работа, что в пути их ограбили, пленили и что девицу зовут Николь.
Евграф оказался более удачливым. Как только слезы иссякли и дева принялась всхлипывать, с ужасом оглядывая сарай, денщик подкатил с грудинкой и хлебом. Вот шельмец! Он всегда хочет есть, худой, как жердь, а обжора фантастический. И все не впрок, все перегорает в бездонном желудке. При этом твердо уверен, что в любом, даже безвыходном положении, еда есть лучшее утешение и помощник.
И хлеб и грудинку девица приняла, поела и воды попила из горлышка жестяной фляжки.
- Звери, право слово, звери, - ворчал Матвей, грозя кулаком в сторону сопящего под дверью часового.
Девица что-то обиженно лепетала в ответ, а Евграф дергал за рукав барина и все спрашивал: "Что она говорит-то? Переведите, ваше сиятельство… Может, оно нам в помощь".
Матвей отмахивался от прилипчивого денщика, а потом стал переводить несвязные речи и всхлипы девицы слово в слово. Она толковала про какого-то слугу, которому удалось бежать, про то, что надо надеяться, что надежда умирает последней, словом, несла всякий вздор. Молчаливый отец ее тоже изредка открывал рот, но его слова и вовсе не несли никакой информации. Он только сокрушался по поводу своей несчастной судьбы.
Девица вдруг замерла, прислушиваясь, и даже пальчик подняла, упреждая всех - замрите!
- Бог всегда посылал мне помощь, не оставит он меня и теперь, - прошептала она одними губами.
- Мыши, - пояснил Матвей, пытаясь объяснить скребущий звук из темного угла.
- Нет, нет, это наше спасение, - сказала Николь и вдруг резво вскочила на ноги и бросилась в темноту.
А дальше все завертелось со скоростью сорвавшегося с петель колодезного ворота. В глубине сарая лязгнула отодвигаемая щеколда. Оказывается, там была дверь. Матвей и не подозревал о ее существовании.
- Скорей, скорей, - страстно шептала Николь и тянула за руку к этой двери Евграфа. - Господин офицер, поторапливайтесь! Мой слуга спас нас. Ну что же вы? И тише, тише…
Надо сказать, что контузия коварная штука. Броде бы Матвей вполне нормально соображал, но как-то не смог быстро перестроиться. Куда бежать, зачем, если так хорошо сидим и разговариваем?.. Евграф пытался тащить раненого барина на горбу, тот вырывался, но в дверях денщик одержал-таки победу, обхватил его за талию и перенес через порог. Стойла в большинстве своем были пусты, только в двух или трех стояли лошади.
Потом все куда-то ползли. Чужой слуга показывал дорогу. Маленький такой мужичок, соплей перешибешь, а вот решился на подвиг - спас хозяев.
Николь вздрогнула во сне и распахнула глаза, осмотрелась с удивлением, пытаясь вспомнить, где находится, и выпрямилась.
- Батюшка…
Суровый отец уже склонил к дочери участливое лицо:
- Все хорошо, родная. Погони не было. А если и была, то мы от нее ушли. - И тут же обратился к Матвею: - Позвольте представиться.
Познакомились. Далее с двух сторон щедрым потоком полились слова благодарности. Матвей твердил: "Помилуйте, сударь, это я должен вас благодарить, это ваш слуга…" - и так далее. Но господин Арчелли не уступал русскому офицеру в благородстве: "Без вас мы бы не решились на этот шаг. Нас выручила ваша карета. Ваш слуга тоже выше всех похвал". Словесный рыцарский поединок прервала Николь:
- Успокойтесь, господа. Все мы здесь присутствующие выше всяких похвал. И будет об этом. Батюшка, вы лучше узнайте у князя Козловского, куда он едет. Обстоятельства наши таковы, что мы вынуждены, даже, может быть, против желания князя, воспользоваться его помощью.
Матвей так и зашелся в припадке великодушия: как так вообще можно ставить вопрос, да он за честь сочтет, он, может быть, последнее время только и мечтает, как бы оказать милой деве и ее благородному отцу какую-либо услугу.
В таком вот ключе шел разговор. Николь ненавязчиво подбрасывала тему, господин Арчелли подхватывал ее, князь Матвей с горячностью заверял, что он готов умереть, если ему кто-либо помешает снабдить отца и дочь деньгами, довезти их до места и проследить за тем, чтобы они устроились с подобающим комфортом. А Евграф, сидя рядом, шипел в ухо барина: "Переведите, ваше сиятельство, может, что-нибудь для дела нужное". Господи, для какого дела-то? И что тебе, недоумку, здесь может понадобиться? Учитель латыни, испанского, французского, а также ваяния и живописи едет в Петербург к некоему богатому негоцианту, дабы репетиторствовать его детям. С учителем едет его дочь, не оставлять же ее одну. К слову, учитель вдовец. Уж, наверное, негоциант и без помощи Матвея устроит эту пару надлежащим образом, но этот господин Труберг или как его там, должен знать, что русский офицер придет проверить, как живется в его доме гувернеру и его дочери, и не обижают ли его детки, и прилежно ли учат латинские глаголы и испанские падежи.
Путешествие протекало чрезвычайно приятно. Матвей вспоминал Париж, играл галантного кавалера, пытался острить, а Николь смеялась. Батюшка смотрел бирюком, но не перечил дочери, только цедил что-то сквозь зубы, но так невнятно, что молодому человеку лень было вслушиваться и разбирать его ворчание. Тем более что смех Николь был чрезвычайно звонок, право слово, словно сноп искр вспыхивал над костром. Но чаще всего и совсем не к месту вспоминалась вдруг морская волна, которая нахлынет на берег, а потом, бирюзовая, откатит назад, шурша мокрой галькой.
А что беспокоило Матвея в дороге, так это раненое плечо. И не потому, что от боли зубы сжимал. Больно, конечно, было, но вполне терпимо. Беда была в другом: рана подтекала, сочилась сукровица, плечо мокло, под мышкой было неопрятно. Матвей панически боялся, что провоняет, а потому все время настаивал, чтобы окошко в карете держали открытым, а Евграф, как назло, затворял створку, мол, застудитесь. Вот идиот!
Благополучно миновали русскую границу. Документы Матвея были в полном порядке. Про французов он строго сказал: "Это со мной". Не объяснять же полицейскому драгуну, что отец и дочь попали в плен к полякам и лишились паспортов. Драгун было заартачился, мол, хоть какую-нибудь бумажонку покажите. Пришлось повысить голос и сунуть в рожу личное письмо генерала Любераса. Словом, обошлось, пропустили.
И тут, среди родных просторов, не доезжая постоялого двора, Матвей поддался уговорам Евграфа и согласился промыть рану и наложить свежую повязку на плечо. Остановились у небольшой, тонущей в ивах и черемухе речушки, в которую впадал весьма чистый ручей. Бабочки летают, место - лучше не придумаешь.
- Мадемуазель, сударь, наша остановка не займет много времени. Мы ненадолго оставим вас, - галантно сказал Матвей и нырнул вслед за Евграфом в приречные заросли.
Крапива уже вошла в рост, поэтому далеко в чащу углубляться не стали.
- Садитесь, ваше сиятельство, вот тут, на бревнышке, - сказал Евграф, доставая из патронной сумы корпию, ножницы с длинными зубьями и квасцовый камень, дабы прижечь рану. Все эти вещи он выпросил, а может, украл в лазарете перед длинным путешествием.
Прежде чем приступить к процедуре, Евграф критически осмотрел барина. Василькового цвета кафтан с нарядно отороченным по воротнику и обшлагам красным подбоем выглядел так, словно его бросили на пол и долго топтали сапогами.
- Это мы почистим, грязные места замоем, уже то хорошо, что не надо уродовать кафтан, надетый внакидку. А вот камзол лосиного цвета придется резать, иначе до раны не добраться. Ну и шут с ним, с камзолом, весь бок мокрый от сукровицы, выкинуть к чертям собачьим и все дела!
- Но-но! Я тебе повыкидываю. Чтоб все в целости до дома довез! И меня и одежду форменную.
С кряхтением и причитаниями Евграф освободил руку барина и от камзола, и от рубахи, и от грязных бинтов. Матвей сидел голый по пояс и сквозь зубы ругался. Больно ведь! Рана загноилась, какие тут на хрен квасцы!
Евграф только плесканул из ведерка на рану, как вдруг Матвей ахнул, вскочил на ноги и, ломая сучья, ломанул прямо через крапиву к большим, стоящим у самой воды, ивам. Евграф подхватил суму, побежал вслед, но на полпути обернулся, чтоб посмотреть, что так напугало князя. Мамзель французская… Она стояла, ухватив рукой ветки черемухи и, чуть приоткрыв от удивления рот, смотрела вслед денщику. Евграф ничего не сказал, только плюнул в сердцах.
Матвей сыскался у речки, надежно прикрытый плакучими, до земли достающими ветвями.
- Что же вы делаете, Матвей Николаевич! Разве так можно? Всю рану засорили… Листья какие-то, сор лесной…
- Ничего… Листья только на пользу. Бинтуй давай! Да осторожнее. Я, чай, человек, не кобыла…
- А скачете как отменный жеребец!
К удивлению Евграфа князь запретил прополоскать в ручье пропахший потом и сукровицей камзол.
- Дай сюда, - приказал он денщику, - пусть у меня будет.
Так и нес камзол в руках, пока Евграф не запихнул его в багаж.
Первые минуты Матвей не смел поднять глаза на девушку. Стыдно было, что она застала его в таком разобранном виде.
Но неловкость скоро прошла. Николь вела себя так естественно, так сочувствовала своему спутнику и боевым его ранам, что впору было не краснеть, как нашкодивший малец, а распустить павлиний хвост и рассказывать о своих подвигах при взятии Шотланда. Вот ведь рубка была! Но не смог он ничего рассказать, язык словно прилип к гортани. Так и ехали. Дева щебечет, а он молчит и улыбается глупо.
12
На следующий день, к вечеру, когда до места назначения остался один прогон, случилась неожиданность: колесо слетело с оси. Большого урона не было, только багаж в канаву угодил, да батюшка, мрачный ворчун, по неловкости изволил набить шишку на затылке.
- Только бы до кузни добраться, - причитал Евграф. - Проклятое колесо! Вот и думай теперь - доедет оно до постоялого двора или не доедет. Экая незадача!
Неожиданная задержка в пути не огорчила Николь:
- Папенька, мы пока погуляем…
Этой фразой она сразу как бы приглашала к прогулке Матвея, а также давала понять отцу, что обойдется без его общества, потому что вполне доверяет русскому. Матвей с охотой откликнулся на приглашение. Перед ними расстилались луга, поросшие колокольчиками и розовой смолкой. И, конечно, ромашки, куда же без них? Поэтический пейзаж, что и говорить. Узенькая тропочка, петляя, вела к роще деревьев. Птицы пели в траве, высоко в небе ястреб выискивал добычу.
Николь быстрым шагом шла вперед, Матвей еле поспевал за ней.