Во время этих приготовлений Полина шмыгала из комнаты в комнату, как мышка; казалось, все заботы по хозяйству лежали на ней одной, потому что она так усердно хлопотала обо всем: то она ставила на стол серебряные корзины с печеньем, то насыпала сахар, то раскладывала по хрустальным вазам конфеты.
Наконец, с раскрасневшими щеками, хорошенькая девушка подбежала к сестре и сказала:
- Поди, посмотри сама, все ли сделано, как следует… Кажется все… Печенье повару удалось как нельзя лучше.
- Ах, оставь меня, Полина, - возразила Зина. - Я успею посмотреть потом, а теперь у меня нет ни малейшей охоты напрасно утомляться. Тебе я также посоветовала бы немного отдохнуть… Ты вся раскраснелась и волосы твои растрепались…
- Ах, это ничего! Премию за красоту я предоставляю тебе… Дяде Ване я нравлюсь и замарашкой… Недаром он называет меня "своей растрепкой" и это мне нравится.
- Дядя Ваня! - насмешливо сказала Зинаида Владимировна. - Он опять будет мучить нас рассказами своих старых историй, которые я все давно знаю наизусть за то время, как он, бывало, гостил у нас в Москве… Если бы ты сделала одолжение, не пускала бы его ко мне, а сидела бы с ним сама. Я прихожу в нервное состояние, когда он начинает свои рассказы: "Я помню интересный случай, бывший со мною…" Или: "Когда я еще был кадетом…" Нет, это решительно невыносимо.
- Замолчи! - воскликнула Полина. - Тебе вовсе не следует ставить ему в упрек его забывчивость. Все это нисколько не мешает ему быть славным, умным стариком, он совсем молодец… Хоть под венец веди…
- С тобой?
- Что же, я бы не прочь… Он лучше многих молодых, и я с ним охотнее беседую, чем с другими… Однако, я заболталась с тобою, а у меня куча дела, а времени осталось немного..
Она быстро схватила связку ключей и убежала.
Разговор происходил в очень изящно убранной комнате молодых девушек.
Зинаида Владимировна поднялась со своего места и подошла к зеркалу.
Простой, но изящный наряд оттенял ослепительный цвет лица и русые волосы, собранные в замысловатую прическу.
Эти две сестры, одна вычурно одетая и причесанная, стоявшая у зеркала, и другая, только что выбежавшая из комнаты, в небрежном туалете, с волосами, заплетенными в одну косу, - были действительно очень похожи друг на друга, но вместе с этим они казались даже не сестрами, а совершенно чужими девушками, - такова была громадная разница между ними, в обхождении, в характере, в способе держать себя…
Полина, как мы знаем, была лишь немного меньше ростом своей сестры, и только годом моложе ее, а тем она казалась перед ней совершенной девочкой.
Это зависело от направления их развития, от взглядов на жизнь и от количества самомнения.
Лицо Зинаиды Павловны было серьезно. Казалось, тревожные думы беспокоили ее хорошенькую головку.
Она была тщеславна и самолюбива, ей хотелось блистать в большом свете. Жизнь в Москве на ограниченные средства родителей не удовлетворяла ее. Она не считала лучшим и теперешнее их положение, хотя перспектива представления ко двору, о возможности которого сообщил отец, мутила ее воображение.
Она узнала вчера от своей горничной, всеведущей Дунянш, что Виктор Павлович Оленин в Петербурге, у своего дяди, того самого дяди Вани, которого так называла, по отдаленному свойству с их домом, Полина.
"Он приехал для меня, - решила Зинаида Владимировна. - Он будет сегодня с Иван Сергеевичем".
Это ей казалось несомненным, но все же какая-то тревога заставляла биться ее сердце.
"Придет или не придет! Конечно придет… - рассуждала она… - А вдруг…"
Беспокойство возобновлялось.
Громадное состояние Оленина, кажется, более чем он сам, привлекало практическую девушку.
- Близость ко двору и богатство… Одно без другого немыслимо… Я добьюсь и того, и другого! - мысленно несколько раз повторяла себе Зинаида Владимировна.
Самолюбивая Ираида Ивановна пламенно желала видеть в руках своей дочери богатство Оленина и часто говорила с ней об этом.
И теперь, войдя в комнату и застав дочь перед зеркалом, она заметила, что девушка создана для более лучшей жизни, чем та, которую она ведет теперь.
- Ты совершенно права, мама, - согласилась с нею дочь, - я сама чувствую, что должна быть в другом месте. Зачем мне притворяться перед тобой, я знаю, что я красива и могла бы играть видную роль в большом свете, но ведь молодость и красота скоро проходят, мне скоро двадцать лет, приданного у меня нет…
- А Оленин?
- Что Оленин… Он, говорят, в Петербурге… Приедет ли сегодня? А если и приедет… Что толку, так странно сдержан, что мне, кажется, самой придется просить его руки, если я хочу быть его женой…
Зинаида Владимировна захохотала, но в этом хохоте слышалась затаенная тревога.
- Если он здесь, он, конечно, будет сегодня же у нас… Для кого он сидел столько времени в Москве? Для тебя… Если он сейчас же после нашего отъезда приехал в Петербург, то значит тоже только для тебя…
- Но на самом ли деле он так богат, как говорят?.. - задумчиво, пропустив мимо ушей слова матери, спросила Зинаида Владимировна.
- Конечно же… Кому же это знать лучше, нежели дяде Сереже… Он был его опекуном… Его дядя Дмитревский тоже богат, а он единственный его наследник…
- Ну, дядя Ваня если кому и оставит состояние, то это Полине… - злобно, завистливым тоном заметила молодая девушка.
- Что выдумала?.. Впрочем, это было бы хорошо… С тебя довольно и состояния племянника…
- Вы думаете?
Разговор был прерван приездом первого гостя.
XIX
ПРАВЕДНИЦА
Этот гость был Иван Сергеевич Дмитревский.
- Легок на помине! - подумала Ираида Ивановна, выходя к нему в гостиную.
Атлетическая фигура Дмитревского поднялась при входе ее с кресла.
Из гостиной вышмыгнула, уже успевшая приветствовать "дядю Ваню", но не успевшая сделать своего вечернего туалета, Полина.
Генеральша недовольно покосилась вслед убежавшей дочери.
- Вы одни? - обратилась она к гостю.
- Один, матушка, ваше превосходительство… один… - отвечал, целуя руку Ираиды Ивановны. - А почему же вы думаете, что я не сам вдруг или сам третий?
- Я слышала, ваш племянник… - смутилась генеральша, так как первый вопрос вырвался у нее под впечатлением разговора со старшей дочерью.
- Приехал… Виктор приехал.
- Так я думала…
- Что он явится засвидетельствовать вам свое почтение… И хотел, матушка ваше превосходительство… Только я ему в том воспрепятствовал.
- Это почему же?..
- С дороги человек устал, да и недужится ему что-то… А рвался… ужас, как рвался… - фантазировал Иван Сергеевич, чтобы объяснить на самом деле странное отсутствие у Похвисневых Оленина.
- Надеюсь, недужится не опасно? - спросила Ираида Ивановна.
- Нет… пустяки… растрясло, дорогой растрясло… ну и недужится… - утешил ее Дмитревский.
- С чего бы растрясти… Ведь в санях…
- А ухабы, матушка ваше превосходительство, ухабы… - нашелся Дмитревский.
- И то, а я не сообразила… И здесь, в городе-то, иной раз всю душу вымотает, ежели далеко…
- Вот то-то и оно-то… Ну и растрясло… Как поправится мало-мальски… первый визит к вам… Ждет не дождется… - лукаво улыбнулся Иван Сергеевич.
Гость и хозяйка уже сидели в креслах.
- Вы не пройдете ли к его превосходительству?
С получением ее мужем генеральского чина, она не называла его иначе, как полным титулом.
- Пойду, пойду, вы идите, коли надо… Хозяйский глаз - смотрок… Я свои… И один посижу… и с его превосходительством покалякаю.
- Я действительно пойду… Мне надо кое-что по хозяйству справить… - встала Ираида Ивановна.
- Идите, идите, матушка.
Та вышла и прямо отправилась в комнату барышень. Полина делала свой туалет.
- Побойся ты Бога… Ведь ты причесалась какой-то чучелой, - кое-как, на лоб лезут пряди волос… Перечешись…
- Нет уж, слуга покорная… я предоставляю тебе чуть не пол дня проводить у зеркала, а я не стану… Причесалась, оделась и в сторону.
- Но как причесалась, как оделась…
- Как могла и сумела.
- Вели горничной.
- Теперь не могу стоять как кукла, которую обряжают… Свои руки есть.
Зинаида Владимировна пожала плечами и отошла.
- Дура!.. - сквозь зубы, тихо, но так, что Полина слышала, сказала она.
Полина Владимировна не обиделась, но, напротив, добродушно расхохоталась.
- Вот странно, сердится на то, что для нее же лучше.
- Как лучше? - обернулась к ней сестра.
- Да так! Если я оденусь и расфуфырюсь как ты то пожалуй буду если не лучше тебя, так такая же и отобью… Оленина.
- Благодарю за жертву… если для меня… Одевайся даже лучше меня. Я не боюсь.
- Нет, я и для других…
- Это любопытно…
- Что им будет за радость смотреть на двух одинаковых, как две капли воды… Это скучно… Да притом, они не будут знать в кого им влюбляться, а теперь для них это ясно…
- Как ясно?..
- Влюбляться надо в тебя, любить меня.
Разговор сестер прервал приход матери.
- Там пришел Иван Сергеевич… - деланно-равнодушным тоном сказала она.
- Один? - быстро обернулась к матери Зинаида.
- Один… Виктор Павлович болен… Иван Сергеевич настоял, чтобы он остался дома…
- Серьезно?
- Нет… Просто с дороги… Мне кажется, старик преувеличивает.
Ираида Ивановна вышла. За ней вскоре убежала и Полина.
Зинаида Владимировна позвала горничную и чуть ли не в двадцатый раз начала поправлять свою прическу.
Иван Сергеевич, между тем, отправился к генералу.
Он застал Владимира Сергеевича в волнении, ходившим по кабинету.
Генерал Похвиснев был полный, невысокого роста мужчина, с кругленьким брюшком и с коротенькими ножками. Он был одет в генеральском мундире, со всеми орденами. Оленина он встретил радушно, но рассеянно.
- С чего это ты, брат, в таком параде? - удивленно спросил Иван Сергеевич.
- Как с чего… все-таки будут гости…
- Не финти, Владимир… ты кого-нибудь ждешь… Недаром ты в такой ажитации…
Иван Сергеевич уселся в кресло. Генерал несколько раз молча прошелся по комнате и остановился перед своим приятелем.
- Если уже говорить… так говорить… Тебе скажу… Я действительно ожидаю сегодня к себе одну особу…
- Особу?
- Да…
- Какую же это?
- Графа Ивана Павловича…
- Кутайсова?
- Его самого… Сам назвался…
- Вот как… С чего бы это…
- Генеральша с Зиной как-то были на утреннем разводе… Граф их там увидал… Справился: кто… Ему сказали… Он при встрече со мной во дворце и говорит: красавицу какую, ваше превосходительство, привезли к нам да под спудом держите… Дозвольте хоть к вам приехать… полюбоваться… Шутник… его сиятельство…
Генерал остановился.
- Ну, а ты что?
- Я, известно, "сочту за честь" и все такое… как водится в этих случаях.
- Он бабник… Турка… горячая кровь…
- Может Зине суждено быть графиней…
- Ну, это навряд… Там Шевальиха опутала его сиятельство с ног до головы…
- Что Шевальиха… актерка… не жена…
- Ну, такие-то хуже жен… - заметил Дмитревский. Ему почему-то в этот момент вспомнился Оленин. "Что-то он со… своей?.." - мелькнуло в его голове. Генерал продолжал ходить нервными шагами по кабинету.
- Шевальиха, что Шевальиха… Такие и после свадьбы остаются… Не в этом дело… Капиталов у графа хватит… - говорил он, как бы рассуждая сам с собою.
- Остаются-то остаются, но об этом следует спросить Зину… Останется ли довольна она.
- Зинаида у меня умна… Такие пустяки ее не остановят.
- Это праведницу-то? Уж подлинно в тихом омуте… - заметил Дмитревский.
- Что ж праведница… Она умеет себя показать… Не всем надо знать, что кто думает…
- Такая мудрость жизни в молодой девушке, по-моему, отвратительна…
- Ну, пошел, поехал… Знаем мы тебя, уж поистине праведник, вас с Полиной на одну осину… Та тоже помешана на естественности и откровенности…
- И прекрасно… Такова и должна быть девушка, этот цветок, растущий на воле и не изуродованный искусственным жаром теплиц… К сожалению, такие девушки теперь редки…
- А по моему этот цветок, не сожженный жаром теплиц, просто дура… Она никогда не сделает партии…
- Она выйдет по любви и будет счастлива…
- Тебе хорошо, когда у тебя мошна-то по швам расползается, говорить о счастьи, а попробовал бы с сотней-другой душ…
- Можно быть счастливым и при небольших средствах…
- Вот что, Иван, ты это дело брось, и не вбивай еще больше дури в голову девчонке…
- Я ничего никому не вбиваю, я говорю, что думаю…
- Я ведь знаю, что ты стоишь горой за Гречихина, но этому не бывать… Слышешь, не бывать…
- Слышу… Мне ведь от этого ни тепло, ни холодно… Жаль Полину, но ведь она не моя, а твоя дочь… Выдавай ее не только за турка, а хоть за китайца… - рассердился Иван Сергеевич.
- Идите в гостиную, начинают съезжаться… - вошла в кабинет Ираида Ивановна и тотчас же вышла.
- Вот что, брат, ты там не проболтайся на счет Кутайсова, я хочу им приготовить сюрприз…
- Хорошо, хорошо, мне что за дело.
- А может он и не приедет?
- Может…
- Нет, скажи серьезно… Ты его лучше знаешь.
- Шевальиха задержит если…
- Авось не задержит… - тревожным тоном заметил генерал, и поставив трубку, которую курил, ходя, на подставку, вместе с Иваном Сергеевичем вышел в гостиную.
Там уже было человек десять посторонних.
Гости принадлежали к числу военных, бывших сослуживцев майора, так внезапно сделанного генералом. Многие были тоже в отставке, а другие перешли в штатскую службу.
Три дамы и одна золотушная девица, одетые по последней моде, вносили разнообразие в мужское общество.
С дамами беседовала Ираида Ивановна, а с золотушной девицей - Зинаида Владимировна.
Кто, как мы, по праву бытописателя, видел ее за какие-нибудь полчаса в ее комнате, посмотрев на нее теперь, не узнал бы ее.
Это была совершенно другая девушка. Она придала своему лицу какое-то выражение неземного существа, мечтательной наивности - она сияла какою-то, казалось, неподдельною святостью. За это-то выражение Иван Сергеевич, давно раскусивший ее, и называл насмешливо "праведницей".
Генерал начал здороваться с гостями. Иван Сергеевич оказался знаком со всеми.
Мужчины окружили его и стали поздравлять. Обращаясь к нему, они называли его вашим превосходительством.
Это не ускользнуло от внимания Ираиды Ивановны и Зинаиды Владимировны.
Обе они подняли головы и прислушались.
- Вы кажется Иван Сергеевич за компанию с Владимиром в генералы произвели? - крикнула она.
- Да он и есть генерал… Разве вы не слышите, мы его поздравляем…
- С чем? - вмешался в разговор Похвиснев, подходивший к ручке дам.
- Как с чем. Разве вы не знаете? Он сегодняшним приказом назначен товарищем министра уделов и переименован в действительные статские советники… Завтра приказ выйдет.
- Вот как… Хорош друг… Мне хоть бы словом… - укоризненно покачал головою генерал.
- Я и забыл об этой неприятности, - засмеялся Дмитревский. - Да кроме того, ты меня так пушил в кабинете, что я не имел времени, если бы и помнил. Истинно по-генеральски распек…
- За что?
- Да так, у нас завязался философский спор о жизни… Мы ведь с ним всегда спорим…
Разговор перешел на приключения с Владимиром Сергеевичем и Дмитревским.
Оба, по просьбе гостей, рассказали подробно происшедшие с ними случаи.
- Он счастливее меня отделался… - окончил свой рассказ Иван Сергеевич. - Ему воздали почести и оставили в покое, а меня запрягли… Буду я уж в этих уделах не у дел…
- Ишь скромничаешь… Министром будет… - заговорили кругом.
Ираида Ивановна и Зинаида Владимировна стали глядеть на него более почтительно.
Одна Полина смотрела на "дядю Ваню" своим обыкновенным светлым, любящим взглядом.
Когда Иван Сергеевич отошел от группы мужчин, она тотчас подошла к нему.
- Поздравляю, дядя Ваня… Отчего же ты мне не сказал?
- Да право же забыл! Да и что интересного… Ведь оттого, что я стал товарищем министра, я не изменился и узоров на мне не нашили…
- Вот я тоже, сделайся сейчас хоть царицей, осталась бы такой же как я есть…
- Так и следует, человек должен быть прежде всего человеком…
- Диву я даюсь на Зину…
- Это на "праведницу"?
- Ты ее не любишь, дядя, а мне ее жаль…
- Жаль?
- Ей, вероятно, очень тяжело быть не тем, что она есть и вечно следит за собою… Если бы ты видел ее перед гостями у нас в комнате.
- Что же?
- Она совсем другая… Нет этих ни опущенных глаз, ни сдержанной улыбки… Она, напротив, горячая… резвая, капризная…
- Знаю, знаю… словом - "праведница".
- Я еще вот что хотела сказать тебе дядя…
- Что моя, растрепочка?
- Она ведь влюблена.
- В кого?
- В Виктора Павловича.
- Успокойся, голубчик, такие как она не влюбляются, они влюбляют только в себя.
- То есть ей хочется выйти за него замуж.
- Это другое дело…
В это время вошедший слуга торжественно доложил:
- Его сиятельство граф Иван Павлович Кутайсов.
Генерал и генеральша бросились встречать почетного гостя.
XX
АББАТ ГРУБЕР
Графу Ивану Павловичу Кутайсову - любимцу императора Павла Петровича, было в то время сорок три года. Это был видный, красивый мужчина, со смуглым, выразительным лицом, обличавшим его восточное происхождение.
Интересна судьба этого человека.
Двенадцатилетний турчонок, присланный в подарок императрице Екатерине в первую турецкую войну 1769 года, он был, после совершенного над ним святого крещения, подарен ею сыну - великому князю Павлу Петровичу, которому шел в то время пятнадцатый год.
Великому князю полюбился турчонок. Он разделял с ним и научные занятия, и игры, а затем был им определен в гатчинские войска и скоро достиг в них штаб-офицерских чинов.
Павел Петрович был неразлучен со своим любимцем. Он был вместе с ним и по получении известия о кончине императрицы в ноябре 1796 года.
По восшествии на престол, император Павел осыпал своего любимца почестями и наградами - он был сделан графом Российской империи.
Граф Иван Павлович не остался неблагодарным за монаршие милости и был беззаветно предан своему государю. Любовь его к Павлу Петровичу доходила до обожания. Он ревниво охранял предмет этой любви от посторонних влияний.
Увлекающийся по натуре, император доставлял Ивану Павловичу много горьких минут нравственных страданий.
И теперь, несмотря на то, что исполнил слово, данное Владимиру Сереевичу Похвисневу и приехал полюбоваться на его красавиц, граф был, видимо, не в своей тарелке.
Произошло это от одного события в интимной жизни двора, приблизившего к трону нового любимца.
Этот любимец был иезуит - аббат Грубер.
Аббат был один из выдающихся распространителей иезуитизма. Он родился в Вене, воспитывался в иезуитской коллегии и получил там прекрасное разностороннее образование.