– Неужто писателем стать хотите?
– Если выживу – дорог впереди много. – Он взглянул на Гриднева. – Разве не так, Паша?
– Так, Петруша, так, – откликнулся командир взвода Павел Гриднев. – Только сначала выжить надо! Дай-то нам Бог удачи!
8
Пока тридцатитысячный корпус генерала Данненберга полз в сторону Крыма, там на все лады громко и счастливо понеслось одно звучное слово: "Балаклава!" Русские войска в Крыму, совсем потерявшие боевой пыл, повторяли его как заклинание: "Балаклава! Балаклава!"
Бывают сражения обдуманные, стратегически просчитанные, а бывают спонтанные, по порыву воинственной полководческой души. Что касается последних, Наполеон Бонапарт говаривал: "Вмешаемся в битву, а там посмотрим!" Но чтобы вести такие сражения, и нужно быть Наполеоном! Необходимо иметь звериное чутье, чтобы распознавать все сильные и слабые стороны противника, предугадывать каждое его движение, каждый последующий шаг.
Если такого чутья нет, то и дергаться не стоит!
А это было даже не сражение, а безжалостное избиение англичан. И не простых пехотных полков, пушечного мяса в любой войне, а легкой кавалерии, состоявшей из отпрысков избранных аристократических семей объединенного королевства. В тот злосчастный для Европы день голубой кровью умылась крымская земля. Огласка этой катастрофы вызовет великую скорбь в сердцах всей английской аристократии и станет одним из главных военных скандалов девятнадцатого века…
А все было так: турки, стоявшие в четырех редутах по двести пятьдесят человек в каждом, оставили высоты Балаклавы под натиском русских войск, выступивших скоро и внезапно. Солдаты Порты бежали так поспешно, что бросили на холмах свои пушки, за что разъяренные шотландцы едва не перекололи штыками своих союзников. Главное, важные позиции оказались потеряны. Именно в эти часы в командовании англичан и произошло роковое недоразумение.
Лорд Фицрой Сомерсет Раглан, пятый сын герцога Бофорта, главнокомандующий английской армией, человеком был смелым и харизматичным. Когда-то он служил военным секретарем знаменитого Артура Веллингтона, которому сам Наполеон отдал шпагу, и женился на его племяннице. При Ватерлоо Раглан потерял правую руку по самое плечо, что стало для молодого офицера великой трагедией. Но он не пал духом! Тяжелое увечье подтолкнуло его даже к изобретению нового покроя сюртука, а именно рукава, который позже назвали его именем. Вверх Раглан шагал уверенно и смело даже с одной рукой. Он оказался хорошим военным администратором, но не полководцем, и сам знал об этом.
Но проявить-то себя порой так хотелось!
И вот лорд Раглан, держа в левой руке подзорную трубу, разглядел, как эти русские стаскивают с позиций отнятые у турок пушки.
– Генерала штаба Эйри ко мне! – приказывает он адъютанту.
Прибывает Эйри.
– Генерал, – говорит Раглан. – Мой приказ. Пишите… Лорду Лекэну приказываю легкой конницей идти во фронтовую атаку на позиции русских и отбить потерянную турками артиллерию. Батарея конной артиллерии может сопровождать. Французская кавалерия на вашем левом фланге. – Командующий французской армией генерал Канробер гостил в эти часы в лагере союзника – и был лишний повод показать ему, на что способны храбрые англичане! Лорд Раглан раздумывал недолго и добавил: – Исполнить немедленно.
Побледнев, но не подав виду, лорд Эйри записал последнее слово, подозвал офицера своего штаба 15-го гусарского полка капитана Нолэна, и военного, и популярного публициста в одном лице, и отдал ему записку. Вскочив на коня, капитан, даже не представляя, вестником какого черного невежества и преступной глупости является, рванул во весь опор к командиру английской конницы. Через четверть часа у походного шатра лорд Лекэн прочел приказ главнокомандующего.
Он тотчас изменился в лице и прошептал:
– Это же безумие?!
Но, взглянув на непроницаемое лицо Нолэна, который только нахмурился, понял, что капитан ни о чем не подозревает. Тогда Лекэн велел подозвать к себе командира легкой кавалерии лорда Кардигана. Еще через пять минут лорд Кардиган, командир привилегированной драгунской бригады, именуемой в армии "Бригадой легкой кавалерии", в состав которой входила вся знать королевства, узнал, что ему предстоит сделать. Он подкрутил свой тонкий черный ус и холодно прищурил правый глаз.
– Нас посылают на три батареи русских? – поглядев на начальника объединенной кавалерии, как всегда бесстрастно спросил он. – Но этого быть не может, сэр.
– Но это так, – ответил ему начальник.
– А что же… пехота? – по-прежнему хладнокровно спросил лорд Кардиган. – О ней даже не упомянуто в этой записке?
По всем правилам военной тактики подобная атака конницы должна была сопровождаться поддержкой пехоты и артиллерии – это было известно обоим командирам.
– Увы, граф. Ни слова, – покачал головой лорд Лекэн. – У нас нет выбора – это приказ: остается только повиноваться. – Он улыбнулся с горечью. – И я поручаю это предприятие вам. Заранее простите меня, граф. Просто вы – лучший.
Лорд Кардиган вытащил из ножен саблю и, приблизив лезвие к лицу, отсалютовал ею.
– Храни вас Господь! – кивнул ему Лекэн.
В этот день, тринадцатого октября 1854 года, им предлагали совершить чудо!
А точнее, пойти на верное самоубийство…
Большинство легких кавалеристов в лагере англичан, прибывших в Крым – завоевывать варварский край, сохранили душевный подъем паладинов прошлых веков. В этот час они даже не успели понять, что им угрожает. И что жизни их – столь дорогие родному острову! – так стремительно приближаются к концу. Через пять минут капитаны молчаливо разлетелись по своим сотням и тогда же бойко завыли медные трубы горнистов, призывая бригаду легкой кавалерии немедленно готовиться к атаке.
Время приближающейся трагедии под Балаклавой пошло на минуты…
В 11 часов 20 минут лорд Кардиган выехал вперед на черном скакуне Рональде, призере Ипсомских скачек, и скомандовал:
– Бригада легкой кавалерии идет в наступление! Первый эскадрон семнадцатого уланского полка – направляющий! Изо всех сил держать строй!
И лично занял место в первом ряду, как и прочие, растянувшемся по всему фронту. Все происходило на безымянном крымском поле у гор и селений с тяжелыми для европейца названиями, но которым вскорости суждено будет стать известными всей Европе.
И вот уже стройные сотни кавалеристов в богато расшитых красных мундирах, качнувшись вперед, пошли шагом, набирая темп, ускоряя аллюр, а потом уже ветром полетели к русским редутам. И чем дальше, тем бешенее неслись они навстречу неумолимому року!
– Красавцы! – не скрывая восхищения, вымолвил тогда лорд Раглан. Его штабисты с тем же восхищением и предчувствием чего-то страшного наблюдали за этой картиной. – Я решил верно, господа: пусть впереди будет легкая кавалерия! Клянусь памятью короля Георга Первого, они быстрее тяжелых кирасиров Скарлетта доберутся до русских и накажут наглецов! – Держа подзорную трубу в единственной руке, оставленной ему Наполеоном Бонапартом, лорд Раглан взгляда не мог оторвать от несущейся лавины всадников, под которыми от конского стука копыт сотрясалась земля. – Ну какие же красавцы эти рыцари Кардигана!
Зрелище, на первый взгляд, и впрямь было восхитительным – роскошные всадники на роскошных конях стремительно преодолевали расстояние, несясь по долине. Боевые кони "рыцарей Кардигана" так и взрывали копытами сухую крымскую землю! Еще пройдет полчаса – и этих всадников, летящих навстречу смерти, раз и навсегда назовут "бешеными кавалеристами", а саму безымянную долину – "Долиной смерти".
Русские, изрядно оснащенные артиллерией, стояли углубленной подковой между селением Кадыкиойем и Федюкиными высотами, когда увидели, что подняв пыль, прямо между ними по-бычьи прет – неясно куда и непонятно зачем – не менее тысячи англичан – целый осиный рой! Увидели это и те немногочисленные русские, что недавно выставили турок из четырех редутов, а теперь решили спешно увезти орудия. "Пушки на позиции! – заревели пехотные русские офицеры. – Быстрее, ребятки! Быстрее, родные! Силушки не жалейте! Фортуна уйдет! Опоздаем, изрубят всех к чертовой матери!" Солдаты, напрягая жилы, заторопились, оборачивая жерла недавно турецких пушек, отданных так беспечно и глупо противнику, на приближающихся англичан.
– Они что, обезумели? – спросил в эти минуты командующий французским штабом генерал Боске, накручивая подзорную трубу и еще не веря своим глазам. – О чем думает Раглан?! И почему молчал Канробер?! Он же там, черт возьми!
Войска французов, как кавалерия, так и пехота, стояли слева от англичан, и Боске мог легко видеть спины союзников в красных мундирах, что сейчас на дорогих боевых конях уходили вперед – прямо на пушки русских. Моложавый бригадный генерал Пьер Боске, долго воевавший в Алжире, был самым популярным генералом во французском военно-экспедиционном корпусе.
– Это же смертники, – только и добавил он, окруженный своим штабом. – Храни их Господь!..
И вот первые аристократы королевства, солдаты лорда Кардигана, влетели в котел, уже поставленный на огонь, готовый вот-вот закипеть, расплескивая кровавую похлебку…
Русские ненавидели англичан – и было за что! Они, как и французы, пришли не просто захватчиками на их землю, а союзниками нехристей турок – вечных врагов всех без исключения славянских народов. Последних турки столетиями уничтожали на захваченных территориях без пощады или уводили в рабство. Со стороны англичан это было оскорбительно, преступно и прощению, по мнению русских солдат и офицеров, не поддавалось. А еще не могли простить русские бомбежки Севастополя, когда под огнем и завалами погибали не только солдаты, рожденные для победы и гибели, но и мирное население крепости: старики, женщины и дети. Поэтому с особым чувством ждали русские батареи несущуюся на них кавалерию англичан, с особым азартом грудились пехотные полки в зеленых мундирах у селения Кадыкиойя и у подножия Федюкиных высот.
– Ждем! Ждем! – еще не веря в такую удачу, говорили русские офицеры-артиллеристы, нервно глядя в подзорные трубы.
Это был редкая ситуация, когда старшим офицерам двух военных станов не надо было испрашивать у высшего начальства начинать битву или нет – все и так было ясно!
ФОРТУНА!
Одним из первых, – в первой же линии с семнадцатым уланским полком, пока еще державшим пики вертикально, – летел на отнятые у турков редуты и сам бригадир Кардиган на черном скакуне Рональде. Граф справедливо решил, что честь не позволит ему укрыться за спинами своих кавалеристов. Да и не укрыться тут было никому! Он уже готов был услышать первый перекрестный залп русских пушек и принять смерть, дай бог, чтобы скорую! Слева от него летел и капитан Нолэн, привезший "черную" весть от лорда Раглана.
Когда они были в самой середине котла, Кардиган выхватил из ножен палаш и громко скомандовал:
– Сабли наголо! Пики вперед!
Перекличка капитанов пошла по рядам, и тут же опустились длинные копья улан, с ледяным стальным звуком вылетели палаши английских кавалеристов – драгун и гусар – из ножен.
А в рядах русских артиллеристов, у растянувшихся батарей, уже дымились запалы. Но офицеры все еще твердили: "Ждать, родимые, ждать!.."
Но ждать оставалось считанные секунды…
И вот котел закипел – стремительно и страшно! Первыми не выдержали бывшие турецкие бастионы, не на шутку испуганные вырастающей перед ними лавиной англичан, готовой смести все на своем пути, вслед за ними начали палить орудия с подножия Федюкиных высот, и уже потом – пушки Кадыкиойя. Земля задрожала: перекрестный огонь, которого ждал граф Кардиган, обрушился со всем ожесточением на бригаду легкой кавалерии. По жестокой иронии судьбы первым погибшим англичанином оказался капитан и военный писатель Нолэн – осколком снаряда ему разорвало грудь и выбросило из седла. В будущем эта смерть окажется очень выгодной лорду Раглану и его штабисту – генералу Эйри: в один голос они станут утверждать, что капитан Нолэн забыл добавить от себя к записке, посылающей на смерть отпрысков первых аристократов Англии: "Атаковать русские батареи, если возможно". Но рассуждать об этом было уже поздно и бесполезно: ад для англичан разверзся! Вначале били снарядами – они тяжело и страшно рвались у конских ног, разрывая тела животных и людей, разметая их в стороны. Падающие кони давили всадников, кровавая конская требуха разлетались по каменисто-песчаной крымской земле, в кровавой жиже ползали и стонали первые умирающие гвардейцы.
Уланы семнадцатого полка, ставшие первой линией нападавших, поймали свою удачу – они миновали фланговую бомбежку с Кадыкиойя и подножия Федюкиных вершин – проскочили-таки! – и открылись только бывшим турецким редутам, стоявшим к ним во фронт. "Вперед, Мертвые головы, вперед!" – ревели уланы боевой клич своего полка. Всем – и англичанам, и французам, и русским, – запомнился сержант Талбот, потомок древнего аристократа Джона Талбота, еще с Генрихом Пятым ходившего на французов в Столетней войне. Пушечным ядром ему снесло голову – фонтан крови бил из открытой шеи, поливая других, скачущих за ним, англичан, и суровую крымскую землю. Но обезглавленный сержант все еще несся с саблей в руке, отчего-то не выпуская ее, сжав воистину мертвой хваткой, пока новый залп не разорвал и его лошадь, и его уже неживое и без того изуродованное тело.
"Картечью! Картечью!" – неслось в рядах русских артиллеристов на бывших турецких бастионах.
А 17-й уланский полк, поредев лишь наполовину, все рвался и рвался вперед – ближе и ближе к русским. Сюда, к отвоеванному рубежу, уже скоро подходили пехотные роты и спешила кавалерия – стоило укрепиться, дать отпор бешеным англичанам. Не дай-то бог прорвутся!
А фланговая артиллерийская атака все продолжала и продолжала свою мясорубку – в фарш перемалывать ряды противника, даже не думавшего развернуть коней. Точно они уже были мертвы, стали призраками, эти родовитые англичане, что неслись вперед – на русские редуты. Много позже английский поэт лорд Альфред Теннеси, предок которого погиб в том сражении 13 октября, напишет знаменитое стихотворение, посвященное Балаклаве. Оно так и назовется: "Атака легкой кавалерии".
Там будут такие строки: "Пушки справа от них, пушки слева от них, пушки с фронта на них! Залпы, пламя и дым, крик и чад! Но под градом свинца и картечи, точно львы, несмотря на увечья, смерть презрев, оказались у врат, – подгоняемы роком, как в вечность, ворвались те шестьсот в этот ад!".
Котел битвы кипел неистово! Русские успели ударить картечью по 17-му уланскому полку, проредив его строй, но тем яростнее летели вперед англичане. Их уже ничто не могло остановить – остановить живых! Лорд Кардиган, у которого не осталось в груди никаких чувств, кроме бешенства и гнева, вытянув руку с палашом вперед, уже различал не на шутку встревоженные лица русских артиллеристов…
Шесть сотен 1-го Уральского казачьего полка дрогнули: из-за клубов пыли противник показался им куда более многочисленным! К тому же казаки распознали в противнике дьявольскую ярость без крупицы страха в сердце. Не выдержав, часть казаков повернула коней и бросилась прочь от позиций. Другая – выставила копья вперед, уже готовая принять сокрушительный удар. Но эти живые пока еще мертвецы, точно не заметив их, пронеслись мимо – в сторону редутов и артиллерии, которую им так легкомысленно приказали отбить.
Теперь это был принцип, а разве принцип не стоит жизни?
Лорд Раглан, не выпуская из единственной левой руки подзорную трубу, стоял неподвижно, точно окаменел. Он весь сжался, стал бледен и жалок. И были похожи на него офицеры его штаба. Раглан уже понимал всю катастрофу происходящего и теперь, наблюдая за избиением легкой кавалерии, строил планы того, как ему оправдаться перед Парламентом и короной. А на французских позициях генерал Боске отвел подзорную трубу от глаз и громко сказал офицерам штаба ставшую позже знаменитой фразу: "Это великолепно, но так не воюют! Это – безумие!" Бледный и растерянный, в свой стан прибыл генерал Канробер, нынешний главнокомандующий экспедиционным корпусом, и тотчас же вызвал к себе Пьера Боске.
– Вы можете спасти ситуацию, мсье? – спросил Канробер у бригадного генерала. – Это все Раглан – бездарный Раглан! – но мне жаль этих бедняг!..
– Дайте мне два егерских полка и я помогу этим храбрецам… и безумцам, – ответил Боске.
– Берите столько людей, сколько вам будет нужно, – кивнул Канробер. – Спасите хоть кого-нибудь из них! Я верю в вас, генерал! – добавил он вслед уже выбегавшему из шатра Боске, придерживающему у бедра саблю.
Через пять минут, давно готовые вступить в битву, два конных французских егерских полка сорвались с места и понеслись в сторону кровавой бойни, за ними следовали пехотные французские полки. И туда же спешила тяжелая кавалерия англичан – драгуны и гусары: Раглан поддался уговорам своего штаба спасти легкую кавалерию!
Лишь полсотни кавалеристов из 17-го уланского полка остались в живых – они и достигли батареи, накануне отнятой русскими у турок, но этот прорыв через ворота смерти и через ад лишил многих русских уверенности в своих силах. Англичане врезались в ряды русских гусар раскаленным клинком – и сумели яростью обратить часть из них в бегство. В чаду и ужасе битвы лорд Кардиган пронесся мимо русских гусар и влетел глубоко в ряды казаков, никак не ожидавших такого внезапного нападения. Он полоснул одного из них, другого, получил удар копьем в ногу и под крики: "Лови аглицкого офицера! Держи лиса! Хватай паскуду!" повернул коня Рональда и стремглав поскакал назад – через отступающих в замешательстве русских гусар. А конь его был хорош! И лорд Кардиган, молнией вылетев назад, выжил вновь!
Но положение в долине изменилось – и не в пользу русских. На помощь остаткам легкой кавалерии уже пришли французы! И подтягивались английские кирасиры! Русские бросились догонять и добивать англичан, но столкнулись со свежими силами противника. Кровопролитная битва завязалась в самом центре долины. Немного спаслось легких кавалеристов из героической бригады Кардигана, и спасением своим они были обязаны генералу Боске. Русские отказались от долгого преследования, боясь сами попасть в засаду. Лорд Кардиган, проявивший в этот день чудеса храбрости, с ног до головы залитый кровью товарищей, обнаружил себя легкораненым в ногу только в своем родном стане – в английском лагере.
Он даже не сразу понял, что жив…
Атака русских редутов бригадой легкой кавалерии, кровавая баня и отступление на свои позиции заняло всего двадцать минут. Но за эти двадцать минут были разрушены жизни многих аристократов королевства. Лорд Раглан готовился к худшему, но вздохнул чуть свободнее, когда узнал, что капитан Нолэн убит.