Утром княжеские отроки, разодетые, как павлины, постучали в дверь гостевых опочивален. И вот идут по переходу московские гости, князь, княжна и боярин Кочева с подарками, в сопровождении отроков. Ожидавшие их слуги распахивают двери, и перед очами гостей предстаёт тверской князь с княгиней. Она держит поднос с кутырем и солью. Взор Ивана Даниловича уставился на поднос: такое он видит впервые. Что же ему с этим делать? Хорошо, рядом Елена, которая шепнула: "Отломи кусочек, помокни в соль и надкуси". Он быстро это проделал и посмотрел в глаза княжны. Взгляды их встретились. Усилием воли он отвёл взгляд, как будто что-то неведомое его обожгло. Такой женской красоты он ещё не встречал. Склонила голову и Анастасия. От Александра не ускользнул этот момент, и он отреагировал на это гордой улыбкой за свою жену. А женское сердце Елены сжалось от плохого предчувствия. Скоро всё вошло в нормальное русло, и московский князь вручил подарки.
- Прими, друже князь, поделку московского мастера, - и передал меч Александру.
Если бы в гриднице не горело столько свечей, она всё равно бы засверкала разными цветами от тех каменьев, которыми был украшен этот меч. Глаза князя Александра загорелись радостным огоньком.
- И ещё, - Иван Данилович набросил шубу ему на плечи, сказав: - пусть она, - он провёл рукой по атласной шерсти, - тебя всегда согреват.
Александр расплылся в улыбке.
- А это, - он взял шкатулку у боярина и подошёл к княгине, - царица ты наша! Прими от... - он хотел сказать от раба твоего, но вовремя сдержался, - нас этот скромный подарок, - и достал из шкатулки монисто.
Алмаз в нём горел, как маленькое солнце. Все ахнули. Подавая подарок, рука князя невольно соприкоснулась с её рукой. Ему показалось, что между ними проскочила искра. И в то же время этого мгновения хватило ему, чтобы ощутить шелковистую нежность её кожи. И он почувствовал, что в его сердце зародилось какое-то, ещё не понятное ему чувство. Не осталось это мгновение незамеченным и ею. Белоснежное её лицо покрыл румянец, отчего она стала ещё прекрасней. Муж, что-то уловив, посмотрев на неё молящим и в то же время расстроенным взглядом, отвернулся. Произошло какое-то замешательство. Но Александр быстро нашёлся, пригласив гостей к столу.
Не зря тверской князь столько времени готовился к встрече с московским князем. Убранство одного стола чего стоило. Нет здесь привычных кубков, кружек. А стоят, как вой на страже, хрустальные бокалы из тонкого стекла, за которые боязно браться руками. А каких только бутылиц нет: и плоские, и раздутые. А сколько фруктовой заморской диковины: и ананасы, и бананы, и финики, и апельсины... Не пить, не есть их надо, а смотреть, словно перед вами волшебная картина. А о русском богатстве и говорить нечего. Какие тут осётры да белуги, стерляди, но это уже не в диковинку. И всё говорило о том, что хозяин хотел показать гостю своё расположение. Да и разговор он завёл о том, что не надо вспоминать прошлое, а надо помнить одно: корень-то у них один. И жить надо по-родственному. А если им объединиться, то они любому шею сломают! Ухмыльнулся московит, спросил:
- Кому же ты хочешь её сломать? Уж не о... ты помышляешь? - назвать кого, не захотел, ибо тут сидели разные люди, ещё и донести могут, но большим пальцем показал через плечо на юг.
Александр его понял. Взбодрённый не то выпитым, не то чтобы показать соседу свою храбрость, вызывающе сказал:
- Да хоть его.
Но тут зазвучал серебряный голосок Анастасии.
- Милый, - она повернулась к мужу, - хватит мужских разговоров, повеселим лучше гостей дорогих, - и взглядом приказала дворе кому позвать толпившихся за дверьми скоморохов, дударей.
В огромной гриднице есть где разгуляться весёлой публике, и она заполнила помещение. Иван Данилович поощрительным взглядом посмотрел на Анастасию, оценив её ум. Та ему только улыбнулась. "Какая прелесть!" - чуть не сорвалось у него с губ. Он вдруг почувствовал себя семнадцатилетним юношей, и ему захотелось вместе с этой смешной публикой выкинуть коленце, да не одно. Елена еле удержала загоревшегося мужа, поняв вовремя его желание.
Застолье продолжалось до самого вечера. Но оставаться на ночь москвич не захотел, ссылаясь на то, что у него срывается полюдье, и ему надо вернуться в Москву. Попросив князя не беспокоиться с проводами, глубокой ночью он отбыл домой.
ГЛАВА 7
То, что Алим назвал "куренью", была полуземлянка. Два тусклых оконца создавали в ней полумрак. У оконцев - дубовый лежак со шкурами. В углу над головой - иконка с ликом Божьей Матери. У тыльной стены находился очаг, пред ним стоял стол с ослонами, на северной стене - поставец да оружие всякое. У входа - вешало с одеждой.
Вдвоём они втащили хворого и уложили на хозяйскую одрину. Алим, несмотря на возраст, глаз имел острый. С плошкой в руке, где горел огонёк, он стал рассматривать больного. Задрав веки, долго что-то глядел в глазах.
- Ну, напужал ты мня, братец, - старец посмотрел на Митяя, - думал, тово... не жилец.
- Что, будить жить? - обрадованно спросил Митяй.
- Будить, будить, - почему-то недовольно пробурчал Алим и добавил: - Бог его знаить. Труден ён. Хворость его тяжела.
Митяй присел в ногах у больного и посмотрел на него, точно проверяя слова Алима.
- Чего рассупонился, ступай за чурбаками, - проворчал хозяин, ища на полках хапы.
Накинув старую шубейку, Митяй метнулся к двери. Вернулся он с огромной охапкой дров и положил у очага.
Пока он ходил, дед Алим из медвежьего сала с желчью, разбавленного настоем каких-то трав, натирал тело больного.
- Пади сюды, - позвал он Митяя, видя, что тот освободился, - держи, - и подал ему шерстяной лоскут. - Три-ка, - приказал он, кивая на больного.
А сам пошёл к очагу, где лежала крупная галька.
Парень тёр, а сам смотрел, что делает хозяин. Увидев, как дед, положив гальку в очаг, стал её обкладывать чурками, он догадался, для чего тот это делает. "Щас за водой пошлёт", - подумал он. И как в воду глядел. Выкатив из тёмного угла бочку на середину землянки, дед попросил Митяя таскать с проруби в неё воду. Митяй осторожно шёл по реке к проруби. Булькаться в холодной воде он ой как не хотел. Но лёд тут был крепкий. Несколько бадеек хватило, чтобы наполнить бочку до нужного уровня.
Митяй знал эту процедуру. И когда камни раскалились, он побросал их в бочку. Старик одобрительно крякнул и пальцами пощупал теплоту воды.
- Вокат! - сказал он.
И они бережно опустили больного туда.
- Даржи парня, - сказал дед, - а то утопнет.
А сам полез в погребец, который оказался прямо в курени, и достал оттуда сосуд с какой-то тёмной жидкостью. Её-то он и стал заливать в бочку, размешивая рукой. Митяй удивился: "А чё сразу не налил", но спросить не решился.
- Глыбжи опусти, - сказал дед.
Митяй опустил его до носа. Дед, скинув рубаху, обнажил своё вовсе не хилое тело, покрытое седыми волосами. Он начал больного массажировать, покрикивая:
- Повертай! А ще!
Процедура длилась довольно долго. Дед был неутомим, хотя пот бежал с него градом.
- Кажись, хватить, - сказал он и велел вынимать парня.
Дед помог Митяю донести больного до лежака. Обтерев, вновь намазал его мазью. Обернув холстом, закрыл несколькими шкурами.
- Ён пить запросит, дашь ему енто, - и, сняв с полки сосуд, поставил его на стол.
За долгое время Митяй впервые услышал голос больного:
- Пить.
Эти процедуры продолжались долго. Только дед менял состав лекарств. Часто он заставлял Митяя крошить свежие еловые ветки и закладывать их в бочку. Когда больной попросил есть, дед сказал:
- Нужна свежа кров ведьмедя.
Митяй посмотрел на него удивлёнными глазами. Дед ухмыльнулся и куда-то вышел. Вернулся вскоре, держа в руках две рогатины. В душе Митяя защемило. На медведей он не ходил. Но хозяин так возится с этим парнем, что ему нельзя было ни в чём отказать. Что же делать? Помог Алим.
- Ты чё, Митяй, испугался?
Он почувствовал, что парень вмиг изменился, увидев рогатины.
- Да ты чё, Алим, я... да нет... тово.
Деда не провести. Он подошёл к нему, положил руку на плечо:
- Тебе, Митяй, придётся счиниться. Я тоже один-то щас стал стеречься. А раньше... Я тя научу.
Вышли они затемно. Алим шёл широким размашистым шагом. Сказывалась выучка. За ним, след в след, шёл Митяй. Он нёс рогатины и шест. Когда подошли к реке, парень передёрнулся. Ещё свежа была в памяти его купель. Но дед шёл уверенно, выбирая дорогу по снегу. Митяй тут же смекнул, где лежит снег, там лёд толще.
Поднявшись на крутой берег, Алим присел на поваленной берёзе отдышаться.
- Да, - покачал он головой, - бывало, забежишь и дальше попрёшь. Так тоть, - и вдруг он переменил разговор, - не забудь, чё я те говорил. Соберись в кулак и зри. Ежли ведьмедь выскочит и на тя преть, метнись в сторону. Зверюга, знай, ловок. Это он на вид такой нескладный, а на деле шустр. Но больше они ходют на задних лапах. Вот тут ты сам будь ловким.
Дед встал:
- Глянь!
Он полусогнул ноги и покачался на них.
- Дай! - и указал на рогатину.
Взяв её, он принял стойку: левая рука впереди, правая почти на конце рогатины, ноги полусогнуты. И вдруг он бросается вперёд, выбрасывает резко рогатину, досылая её правой рукой.
- Эх! х! х! - раздаётся его резкий крик.
- Да, - качает Митяй головой, - вот те и старец.
Дед только усмехнулся.
- Пошли, - сказал он, углубляясь в лес.
Это было царство огромных, просто гигантских елей. Их кроны так широко разошлись, что казались вторым небом над головой. Тут была вечная темнота. Но идти было легко. Редко встречался поверженный великан, преграждавший дорогу). Митяю казалось, что это самое медвежье место.
- Слышь, Алим, а как мы донесём кровь? - догоняя его, спросил Митяй, сгибаясь перед очередной огромной веткой.
- Тык карман-то у тя есть? - смеётся дед.
- Шутник ты, старый! Никак ведьмежонка добывать будем.
- Нуть, с догадкой, - дед приподнимает ветвь.
Но скоро лес изменился. Ели начали мешаться с берёзой, кустарником. Идти стало гораздо труднее. Переходя очередной овраг, дед вдруг остановился и стал озираться вокруг себя.
- Тык, обождь. Кажись, тута.
Он пошёл осторожно по краю оврага. Его настороженность передалась и Митяю.
Он почувствовал вдруг, как потяжелели ноги. А тут ещё из-под куста вырвалась лиса. Митяя бросило в пот.
- Не отставай, - прикрикнул Алим, - тута! - возвестил дед, поворачиваясь к парню.
Он подождал Митяя и взял у него шест Наверху, почти над их головами, зияла какая-то дыра. Дед покрутил головой:
- Неловко тута брать.
- А что, они тута есть? - топчет Митяй снег.
- Есть, а куды им деваться. Но тута не будем брать. Пошли!
Они прошли мимо этой дыры, на которую парень смотрел с большой опаской. Он даже обошёл её сторонкой. Продираться сквозь кусты, по пояс в снегу, пришлось долго. Наконец Алим остановился, вытирая со лба пот. Он вновь забрал у парня шест и снова пошёл. Пройдя несколько шагов за ним, Митяй увидел поваленную сосну, а под ней дыр/, похожую на ту, которую уже видел.
- Тссс, - дед повернулся к парню и приложил палец к губам.
Митяй понял, что охота началась. Опять появилась тяжесть в ногах. Не говоря ни слова, рукой дед показал парню его место.
- Ага! - как-то машинально вырвалось у Митяя.
- Тсс! - пригрозил сердито ему старик, начиная шестом шуровать дыру.
Послышалось недовольное ворчание. Дед глянул в сторону Митяя и закивал головой, мол, есть там зверюга. И снова принялся беспокоить зверя. На этот раз хозяину не понравилось, что его так настырно тревожат. Он взревел, и в дыре показалась голова, а вскоре и сам зверь. Дед едва увернулся. Медведь, встав на задние лапы, пошёл на Митяя, стоявшего на его пути. Он дико ревел, махая лапами.
Мурашки бежали по спине Митяя. Но он стоял, выжидая удобного момента. Из головы всё вылетело. Единственно, что он повторял: "Господи, помоги!" Зверюга всё ближе и ближе. Какое желание бросить эту рогатину и задать стрекоча. Но дед говорил, что медведи бегают быстрее. Догонят и порвут.
Вот он, рядом! Господи... Митяй делает выпад. Рогатина упёрлась в ведьмедя, но он взревел ещё сильнее. "Жив, гад! - мелькнуло в голове парня. - Что делать?" И вдруг он вспомнил, как его учил дед. Он выдернул рогатину и вновь всадил зверю в грудь. И тут ему показалось, что медведь сейчас кинется на него, и бросился наутёк. Митяй не знал, сколько времени бежал. Когда выдохся, остановился, чтобы перевести дух. И его поразила тишина. Никто, оказывается, его не преследовал.
- Тьфу! - вырвалось у него из груди.
И он повернул назад. Долго шёл по следу, прежде чем вышел на деда, который свежевал медведя.
Митяй подошёл с опущенной головой. Дед, не оглядываясь, проговорил:
- Ну и ведьмедя ты завалил. Я туть таких видеть не видывал. Возьми мою котому и пошарь там, - он показал зализкой на берлогу, - ведьмежат.
Парень опрометью бросился исполнять его веление, с радостью понимая, что тот простил его трусость. Призывая на помощь Божью Мать, Митяй полез в берлогу. Он нашёл их, забившихся у дальней стенки. Медвежата урчали, огрызались, пробовали даже кусаться, когда парень заталкивал их в котомку. Когда вылез, сообщил:
- Я двоих тама взял!
Дед ничего не ответил. А кончив свежевать, сказал:
- Ты дрями сбери, дулму готовить будем.
Митяй озадачился: "Чё за дулма?" Но, подумав, что раз дрями надо собирать, значит, еду будем готовить, и бросился в лес собирать сухостой.
Митяй не ошибся. Когда от сушника осталась одна горячая зола, Алим, нарезав тонкие ломти медвежатины, бросил их на жар. Митяй уплетал мясо за обе щеки, похваливая деда. Когда насытились, Алим, поднимаясь, сказал, что пора собираться.
- А ето? - Митяй кивнул на медвежью тушу.
- Щас, - ответил Алим.
Углубившись в лес, он срубил две мощные ветки ельника. Когда возвратился с ними, Митяй понял, что ему опять придётся тащить "волокуши". Так оно и вышло.
Приближаясь к жилью, Митяй увидел хворого, который выбрался из курени и стоял, прислонившись к дереву.
- Дед! Смотри! - радостно завопил парень.
Дед, согнутый в три погибели от груза, приостановился и, увидев больного, улыбнулся. Митяй бросился было к больному, но дорогу преградила псина. Дружбан грозно рычал.
- Не бойсь, он не тронет, - с улыбкой проговорил больной и приказал Дружбану сидеть.
Когда прошли порывы радости, Митяй сказал, повернувшись к деду:
- Ты смотри-ка, Алим, наш-то хворый на поправу пошёл. Силёнка появилась, сам выполз, помочь хочет, - и засмеялся.
Дед перекрестился:
- Слава те, Господи.
- Ну, дедусь, поднял-таки. А я, признаться, уж больно опасалси.
- Дык ты дюже не радуйся, - делая лицо строгим, проговорил Алим, - хворь надо до конца выгонять из тела.
Он снял с плеч груз, распрямился, помахал руками, потёр спину.
- Как кличут тя? - Алим посмотрел на больного.
- Андрей, - ответил парень. - Где я? - и поочерёдно оглядел незнакомцев.
- Тыть? Да на алимовом отоке.
- Где? Где? - переспросил Андрей.
Митяй как-то весело посмотрел на старика, поддёрнул порты, по-мальчишески дёрнул носом:
- Да на острове. У казака. Он, - Митяй показал на Алима, - казак. И я казак. Мы свободные люди. У нас нет ни боярина, ни князя. Есть, правда, атаман. Но его выбирают казаки. А ты кто будешь?
В голове Андрея мелькнуло: нет бояр, князя - значит, они их не очень жалуют.
- Да я сын... конюшего. Князья поссорились, подожгли хоромы. Ну... я и сбёг.
- Ааа! - понятливо протянул Митяй. Потом, ударив себя в грудь, сказал:
- Я - Митяй, а он, - парень кивнул на хозяина, - дед Алим. Он тя...
Но Алим не дал ему договорить, а попросил спуститься в курень и принести большую миску, меч, висевший на стене, и братину со стола.
По возвращении ему последовало очередное задание: достать медвежонка. Дед ловко отрубил ему голову и слил в миску кровь. Положив тушку на землю, он почерпнул братиной ярко-красную жидкость и подал её Андрею.
- Пей! - голос его был строг.
Андрей безропотно подчинился. Сходив в землянку, дед принёс в братине какую-то жидкость. Пришлось Андрею "закусить" и ею.
- Таперече иди дрыхнуть.
Спал Андрей как убитый почти сутки. На завтра всё повторилось со вторым медвежонком. После такого лечения Андрей поздоровел на глазах.
А тем временем незаметно подкралась весна. Занятые с утра до вечера делами, они не замечали, как на южном обрывистом берегу забурел снег и зазвенела серебряным колокольчиком чистая, как слеза, капель. За ночь кайма берега обрастала прозрачными сосульками, и он походил на белоснежную кичку с ценной из крушеца подвеской.
В один из этих дней нежданно-негаданно налетел ураганный северный ветер. Он принёс на своих бушующих крыльях чёрную, как смоль, тучу. Снопами повалил снег. Но любое начало имеет конец, пришёл он и для тучи. Улетела она дальше, оставив после себя серебром покрытую землю да крепкий морозец. Казалось, вернувшаяся зима решила не уходить, разукрасив своё белоснежное покрывало алмазным блеском. Она заставила и солнце смотреть на землю с голубого небосвода каким-то извиняющим взглядом.
Утром Алим сбегал по малой нужде во двор в одном исподнем, вернулся и сразу к очагу, подставив огню мозолистые ладони и пальцы в трещинах. Немного отогревшись, он прошаркал к одрине, где спали парни.
- А ну подымась! - и стал теребить их за плечи.
Митяй, протирая глаза, глянул на оконце:
- Чё, светат?
- Светат, светат, - ответил Алим, собирая еду на стол.
Парни соскочили, сбегали на улицу и, побрызгав лица водой, готовы были садиться за стол. Но Алим своей привычке не изменял. Как обычно, он подошёл к иконе и стал вполголоса говорить:
- Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистой Твоея Матери и всех святых, помилуй нас!
Парни подхватили:
- Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе! Аминь! - и усаживались за стол.
Закончив утреннюю трапезу и поблагодарив Господа, Алим, глядя на парней, сказал:
- Нуть, пойтить надоть на реку, волокушу вытащить. Зазуля пока по верху идеть, улов должон быть дюже хорош.
Ребята быстро оделись и двинулись за Алимом.
Старец не ошибся. Когда начали тащить сеть, она была забита рыбой. Мокрая, холодная сеть да мороз сказывались на работе. Если привычные крючковатые пальцы Алима ловко высвобождали зазюлю, то у Митяя и Андрея так не получалось. Особенно у Андрея. Он частенько, чтобы отогреть, запихивал пальцы в рот. Но упрямо не бросал работу. Митяй попытался остановить его, считая, что такая работа может повредить его выздоровлению. На что тот, с укоризной глядя на друга, сказал:
- Митяй, я ся гораздо лучше чувствую, когда... - он пошевелил плечами, - разомнусь.
Поддержал Андрея и Алим:
- Пущай работает, - сказал он, - только смотри, чтоб всё пил, чё я те даю.
Андрей приложил руку к груди:
- Всё пью. Ты мой второй батька.