В полдень к стапелю подкатил нарядный возок, из него вперевалку вылез небольшого роста, довольно тучный капитан 1-го ранга. Обошел вокруг стапеля, внизу ни души. Пришлось с одышкой, неуклюже балансируя, пробираться по шаткому деревянному трапу в корпус судна.
Видимо, кто-то предупредил Ушакова, и он встретил прибывшего.
- Дозвольте доложить, ваше превосходительство, - начал Ушаков. Он уже догадался, что это Марк Иванович Войнович, командующий флотской дивизией, по старшинству звания. Его 66-пушечный корабль, уже спущенный на воду, достраивался на плаву.
Прервав Ушакова, Войнович неожиданно поманил его и направился к трапу. На стенке он также внезапно, с некоторой фамильярностью взял Ушакова под руку и, увлекая за собой, с оттенком напускного добродушия произнес:
- Ты что же, батюшка, не представляешься как положено. Ая-яй, а я тебя вчера заждался.
Ушаков впервые встречал такую, довольно развязную форму общения со старшим по званию. Первое впечатление от Войновича подтверждали его предположения о характере, видимо, будущего начальника и сослуживца. Сняв шляпу, Войнович, весь лоснящийся от пота, помахивал ею, словно веером. Чернявый, с торчащими во все стороны космами, он вдруг напомнил Ушакову таракана.
- Дозвольте доложить, ваше превосходительство, - несколько отстранившись, продолжал Ушаков, - в городе чумная зараза, так я обязан был прежде о служителях озаботиться.
- О всех, батюшка, не озаботишься. И о себе радеть надобно, - видимо обиженный холодным равнодушием собеседника, Войнович надел шляпу и невозмутимо произнес: - Прошу, пожалуй, заглядывай ко мне вечерком. Винцом побалуемся. Я завсегда гостям рад.
Глядя вслед отъезжающей коляске, Ушаков невольно подумал: "С чумою-то мне совладать, быть может, и удастся. А вот с тобою ужиться, наверное, трудов будет стоить немалых ".
Первые две недели работа на стапеле спорилась, но вдруг появился первый больной с признаками чумы.
- Так что, ваше превосходительство, покуда не явно, одначе жар и на теле пятна проступают, - доложил штаб-лекарь после вечернего осмотра.
- Немедля его во двор, соорудить на ночь камышовый шалашик и чтоб ни с кем ни-ни. Посуду и все протчее для него отделить. А что предпринимать посоветуешь, Степан Лукич, медлить-то нам не дозволено?
- Действо должно быть одно, Федор Федорович, по науке медицинской самое наилучшее таких болезных содержать в отдалении, а где сыскать для них помещение?
Слушая штаб-лекаря, Ушаков уже принял про себя решение. Вечером, несмотря на поздний час, он был у Клокачева.
Вице-адмирал, видимо утомившийся за день, сгорбившись, сидел за столом. Улыбнувшись через силу, спросил:
- Воюешь с растреклятой, Федор Федорович? Слыхал о тебе немало лестного от Муромцева. С чем пожаловал?
- Беда у меня, ваше превосходительство, кажись, лихоманка в экипаж занеслась.
- Так сие обыденно, не един десяток каждодневно спроваживаем на тот свет. У тебя-то сколько их?
- Покуда-то един, одначе лиха беда начало.
- Что надумал?
- Прошу дозволения вашего превосходительства завтра же поутру всей командой переселиться в степь. Там привольно, землянки отроем, из камыша хаты соорудим. Покуда на дворе теплынь. Мыслю, там мы с заразой повоюем и сладим.
- А со стапелем-то как?
- Команды, как и прежде, водить станем под присмотром офицеров. Харчить будут днем на стапеле. Завтракать и вечерять в степи.
Клокачев распрямился, на лице разгладились морщины.
- А ты ведь дельное задумал. Добро, действуй, видимо, и остатным командам за тобой следом надлежит отправиться.
Ушаков вернулся в казармы, когда артельные партии закончили ужинать. Не мешкая, собрал офицеров, распорядился готовиться к выходу в степь.
- Поутру прибудут обозники с телегами. Весь скарб погрузить, и айда в степь. Почнем враз из камыша ладить хатки-палатки в виде покоев для ночлега.
Поодаль оброем земляночки, камышом же крытые, дабы артельно не скапливать служителей в одном месте. Для болезных соорудим в дальнем довольно расстоянии две большие палатки. Вкруг них землянки для поправляющихся.
Ушаков говорил степенно, не торопясь, всматривался в лица офицеров. Кажется, основу, его командирский замысел, поняли и нетерпеливо переминались, ждали команды.
- Все, други мои, - необычно закончил Ушаков, никогда прежде не обращавшийся так к офицерам, - ступайте к служителям. Штаб-лекаря и штурмана прошу задержаться.
Когда офицеры, еще переговариваясь, выходили из комнаты, Ушаков пояснил корабельному штурману Дементию Михайлову:
- Тащите сюда ваш инструментарий прокладочный, плотную бумагу и все, что потребно для черчения. Вычертим диспозицию нашего полевого лагеря. А вы, Степан Лукич, - обратился он к лекарю, - присаживайтесь. Обмаракуем с вами, каким образом расположить все наши субстанции. Не позабыть бы про козлы для проветривания и сушки платья. В реке будем промывать оное после уксусной обработки. Покуда солнышко греет, в охотку служителям и лишний раз искупаться не грех.
Утренняя заря только занималась, а степь под Херсоном огласилась непривычным для этих мест шумом. Тарахтели телеги, притаптывая бурьян, шагали команды, рассыпавшись по полю, матросы вбивали колышки, размечали места под палатки, землянки, нарезали камыш у Днепра. Вокруг под ногами пищали потревоженные суслики, сновали полевые мышки.
К полудню камышовая огородка обозначила полевой лагерь команды ушаковского корабля. По замыслу командира сооружались камышовые палатки, матросы рыли землянки. Как доносил Ушаков, все постройки по своему предназначению делились на шесть категорий.
" - Под литерой А - палатки из камыша для каждой артели;
- под литерой В - маленькие землянки вокруг артельных палаток для изоляции подозреваемых больных;
- под литерой С - деревянные козлы для проветривания платья;
- под литерой D - в отдалении от лагеря две большие и несколько малых землянок для больных;
- под литерой Е - маленькие палатки в отдалении для отделения только что выявленных больных от здоровых;
- под литерой F - карантин для выздоравливающих".
Все четко продумано и распределено, подобно корабельному расписанию. Теперь требовалось исполнять на деле задумки командира. Весь экипаж воспринял как неизбежную необходимость меры своего начальника. Не все проходило гладко на первых порах. Работа на стапеле спорилась, но из города то и дело мимо лагеря пылили телеги с жертвами губительной заразы. Об этих страшных днях поведал потомкам Иван Полномочный. "Зарывали по 50 человек в яму, и такой был ужас, что друг друга боялись сходиться. Платье и прочее так валялось, никто ничего не смел брать, всякий жизнь свою берег… Вот страшная была жизнь! Не дай Бог никому такое видеть! Я девять суток, выгнанный из артельщиков, лежал в камыше, ожидая смерти, у меня была горячка, и все боялись меня. Который сожалеет артельщик - принесет ко мне кусок хлеба и борщу в какой-нибудь посудине, с ветру поставит, а сам убежит поскорее; я приползу на корячках, посижу, как собачка, и лежу, но дай Бог здоровья одному штаб-лекарю - Степану Лукичу Зубову, который осматривать команды ездил, он приходил и ко мне; я поднимал рубашку, стоя на коленях, уже сил моих не было, и он ничего не заметил и велел артельщикам особливую какую-нибудь конуру для меня сделать; и выкопали и огня развели". Как видно, не всем хватало землянок…
Но болезнь в команде Ушакова явно пошла на убыль. Клокачев приказал по примеру Ушакова вывести в поле все команды. Адмирал воспринял опыт капитана. К сожалению, этот приказ был один из последних, Клокачева-таки сразила чума насмерть…
Вскоре на смену ему прибыл прежний знакомец Ушакова, вице-адмирал Сухотин. В начале ноября Ушаков рапортовал по инстанции командиру Херсонского порта генерал-майору Муромцеву о полной ликвидации среди его экипажа и мастеровых заболевания чумой. В то же время среди соседних команд страшная болезнь не утихала, ежедневно унося на тот свет людей. Близились холода, Ушаков предусмотрительно обработал свои казармы уксусом, отрыл землянки во дворе, огородил казармы камышовой стеной, словом, перенес всю прежнюю систему в расположение своего экипажа в городе. За всю зиму ушаковская команда не потеряла ни одного человека, Федор Ушаков одержал победу в схватке со смертельным врагом, чумой.
Первым оценил по достоинству действия Ушакова командир порта. Спустя месяц после переселения экипажа на зимние квартиры, он издал приказ. "За употребляемые командующим корабля № 4 флота господином капитаном Ушаковым всекрайне неусыпные старания и способы к пресечению по команде его между служителями заразной болезни, которую с Божьей помощью совершенно пресек и с 4-го числа минувшего ноября оной уже не оказывается. Да и впредь к предохранению от сей злосчастной болезни служителей все меры принятые в том, как участвующий в отличности от прочих, приемля с великим моим удовольствием и ему, господину Ушакову, приписую в том искреннюю благодарность и похвалу, что не премину и главной команде с должной рекомендациею донесть о таковых успехах…" Муромцев обратил внимание всех остальных командиров к применению метода борьбы Ушакова с чумой, которые "обязывают и по человеколюбию добродетели их заслуживать навсегда могут".
В первый день Нового, 1784 года Федору Ушакову присвоили звание капитана 1-го ранга. Весть об этом достигла Херсона, когда вице-адмирал Сухотин, с похвалой о действиях Ушакова, сообщал графу Чернышеву: "Особо же вашему сиятельству при сем случае, как до прибытия моего, так и в мою бытность по справедливости могу свидетельствовать о господине Ушакове, что он неусыпными своими трудами и старанием в команде своей прежде всех успел прекратить… за великое удовольствие для себя почту, ежели он, господин Ушаков, за столь благоразумные учреждения заслужит вашего сиятельства особливое благоволение; я не скажу чтоб и прочие командиры не имели в том попечения, но однако ж его в том превосходящие труда заслужили до моего прибытия от начальника благодарность".
Чернышев не замедлил высказать свое мнение Ад-миралтейств-коллегии, и 3 мая состоялся специальный указ коллегии, направленный персонально Ушакову с объявлением ему благодарности за успехи в борьбе с чумой. Такие рескрипты довольно редко исходили из высшего правления российского флота… Ушаков же не старался выпятить себя из среды командиров. Просто он с присущей его характеру чертой старался исполнять свой долг по службе, не следуя в кильватере жизненных событий, а проявляя инициативу, по силе ума своего отыскивал необычные меры, не забывая при этом о своих подчиненных, заботясь о людях.
Одним из первых поздравить Ушакова с похвалой высокого начальства примчался из Глубокой пристани Войнович. Там заканчивал достройку на воде его 66-пушечный корабль "Слава Екатерины". Как и прежде, уроженец далекой Черногории внешне вел себя запанибратски.
- Поздравляю, поздравляю бачушка с превеликим вниманием к твоей особе его сиятельства графа Чернышева…
- Сию похвалу, Марко Иванович, - после присвоения звания Ушаков обращался с Войновичем как с равным, - отношу целиком к моим подопечным. Офицеры и служители в том признании не менее моего заслугу имеют.
Войнович захохотал:
- Не скажи, не скажи, Федор Федорович. Уж я-то знаю, что тут ты скромничаешь. Весь Херсон о тебе наслышан.
Ушакову, видимо, не хотелось слушать излияния Войновича.
- Поведай, пожалуй, как обстоит с твоим кораблем, скоро ли в Севастополь отправитесь?
- По секрету скажу, что мне и здесь неплохо. Вскорости чуму прогоним окончательно, жители возвернутся, веселей станется.
"Тебе бы только в свое удовольствие, в праздности пребывать", - подумал Ушаков.
- Насколько знаю, светлейший князь Потемкин располагает в Ахтиярской бухте базу флота Черноморского обосновать.
- Когда сие сбудется. Теперь-то в Ахтияре одна татарва пребывает. Вкруг скалы голые, сказывают, да дикие козы бродят. В Херсоне все толком обустроено. Заходи-ка ко мне, спектакль поглядишь немудреный. Винцом побалуемся, душу отведем.
Ушаков знал, что Войнович устраивает у себя дома спектакли, некоторые офицеры, подчиненные Ушакова, принимают участие в этих домашних спектаклях. Но Ушакова как-то не привлекало откровенничать с Войновичем. Человек он был совершенно чуждого Ушакову склада. Поговаривали, что и графское достоинство ему пожаловали непонятно за какие заслуги.
- Благодарствую, Марко Иванович; у меня на стапеле работ невпроворот. Надобно до осени на воду спуститься да устье Днепра миновать.
Войнович и раньше приглашал Ушакова, но он всегда находил предлог, чтобы отказаться. "Отшельник какой-то", - не показывая виду, сердито подумал Войнович, откланялся и уехал.
Лето вступило в свои права, жарче припекало солнце, а вместе со знойными днями кое-где опять появилась "моровая язва".
Из Петербурга Потемкин получил письмо встревоженной императрицы.
"Пронесся слух по здешнему народу, будто язва по-прежнему в Херсоне свирепствует и будто пожрала большую часть адмиралтейских работников… Сделай милость, возьмись сильной рукой за истребление херсонской язвы…"
И все же труды и пример ушаковского экипажа по борьбе с чумой явно брали верх над заразной болезнью. К осени поветрие начало затухать, в город понемногу возвращались жители, и наконец из карантина выпустили несколько сот жителей, а сам карантин сломали и сожгли.
Осенью сошел со стапеля № 4 линейный корабль и был наречен именем "Святой Павел". Командир этого 66-пушечного корабля капитан 1-го ранга Ушаков дождался-таки столь желанного дня, переселился на корабль и обосновался в капитанской каюте. Теперь-то он был не в гостях, а д о м а. С шутками и прибаутками покидали казарму матросы, взвалив на плечи нехитрые баулы. Подле ограды толпились девицы. Многие из них с грустью помахивали платочками, расставаясь с верными дружками…
Ступив на палубу, матросы, щурясь на яркое солнце, поглаживали планширь фальшборта, притоптывали сапогами-" словно испытывая прочность настила палубы. Из радужного состояния их выводил зычный голос боцмана:
- Хватит зенки пялить! Шевелись, братцы! Геть по кубрикам и рундукам! Койки вязать! Бачковым на камбуз, бачки ополаскивать!..
Матросы, улыбаясь, озирались. Половина из них пугливо жалась друг к другу, отходя подальше от фальшборта, не решались глянуть вниз, где в десятках сажен плескались ленивые волны, слегка покачивая полупустой корпус "Святого Павла". Это были молодые рекруты из солдат, впервые ступившие на палубу корабля.
Старослужащие матросы ржали, хватали молодых за рукава, тащили к борту.
- Не бойсь! Не робей! Не свалишься! До седой бороды служить тебе здеся! Ежели прежде рыбам кормить не спровадят!
Вся осень прошла в хлопотах. "Святой Павел" готовился к переходу в Глубокую пристань. Оттуда в Севастополь ушли три корабля, первенцев Херсонской верфи: 66-пушечный линейный корабль "Слава Екатерины" и два 50-пушечных фрегата "Святой Георгий" и "Херсон".
Весной, в половодье, Ушаков проводил "Святого Павла" через отмели устья Днепра. Корабль пришлось приподнимать на специальных устройствах-плотах, камелях, чтобы пройти безопасно перекаты и бары в устье Днепра. С мая по август, все лето 1785 года на корабле, у причалов Глубокой пристани, поднимали на борт и устанавливали мачты, наращивали их стеньгами, крепили реи, вооружали и обтягивали такелаж, подвязывали паруса. В то же время "Святой Павел" прирастал огневой мощью, главным средством для нанесения ударов по неприятелю. На талях, через блоки, закрепленные на концах рей, на борт поднимали тяжелые пушки, орудийные станки. Крюйт-камера заполнялась пороховыми зарядами, на батарейных палубах укладывали пирамидками ядра. Приближалась осень, Ушаков поторапливал людей, "Святой Павел" готовился к переходу в Севастополь.
В ту пору произошли важные перемены в верхах. Главнокомандующий войсками на юге России светлейший князь Потемкин-Таврический указом императрицы был назначен Главнокомандующим Черноморским флотом и Азовской флотилией. В Херсоне учреждалось особое "Черноморское Адмиралтейское управление", подчиненное непосредственно президенту Адмиралтейств-коллегий, генерал-адмиралу Павлу I.
"По связям флотов наших, - гласил этот указ императрицы Потемкину, - вы имеете в указанное время доставлять надлежащие рапорты и ведомости генерал-адмиралу".
Императрица пожаловала Потемкину право поднимать кейзер-флаг, символ высшего должностного лица Российского флота, при пребывании на борту корабля. Ему же предоставлялось право присваивать чины до капитана 2-го ранга включительно.
Одним из первых Потемкин назначил капитана 1-го ранга Николая Мордвинова старшим членом Черноморского Адмиралтейского правления. Главным командиром в Севастополе пребывал обрусевший англичанин, контр-адмирал Фома Мекензи. Туда вскоре надлежало отправиться "Святому Павлу" капитана Федора Ушакова.
* * *
Десятый год над просторами Черного моря не слышалось раскатов орудийных залпов. Казалось, умиротворение надолго станет привычным явлением в отношениях двух держав, расположенных на его берегах. На самом деле покой и тишина были призрачными. Россия небезуспешно осваивала небольшую прибрежную полосу от Перекопа до устья Днепра. Турецкие купцы то и дело рассказывали на базарах Стамбула страшилки о крепостях русских гяуров на берегах Днепра, Да и их соплеменники наблюдали из Очакова, с крепостных стен, что в Херсоне не на шутку русские мастеровые взялись за строительство кораблей.
Не могли смириться в султанском дворце с потерей своей вотчины и верного союзника, крымского хана. Правитель ханства, Шагин-Гирей, потомок Чингисхана, был личностью незаурядной. Получив образование в Венеции, владел итальянским, греческим, русским языками, посетив в 1771 году Петербург, очаровал Екатерину II приветливостью и европейскими манерами. Весной 1778 года хан в Бахчисарае потчевал кофейным напитком генерал-поручика Александра Суворова, недавно назначенного командующим Крымским корпусом. Крым тогда еще не был присоединен к России, и Суворов сразу же предупредил подчиненные войска и потребовал "соблюдать полную дружбу и утверждать обоюдное согласие между россиян и разных званиев обывателей… С покорившимися наблюдать полное человеколюбие".
Предупреждая возможную высадку в Крыму десанта, Суворов протянул по всему южному побережью полуострова линию сторожевых постов, ввел сигнализацию между своими войсками и кораблями Азовской флотилии, приказал обучить солдат умению распознавать свои суда от турецких…
В бухте Золотой Рог готовилась к походу к берегам Крыма турецкая эскадра. Великий визирь требовал от главного капудан-паши высадить десант в Крыму.
- В Крыму ждут только нашей помощи. Русская царица держит там продавшегося гяурам Шагин-Гирея. Пора изгнать его из Бахчисарая.
Капудан-паша не забыл прошлые неудачи турецких рейдов в Керчь и Еникале.