От Крыма до Рима(Во славу земли русской) - Фирсов Иван Иванович 28 стр.

- Быть по сему, господа капитаны. Эскадра сни­мается с якорей рано поутру, во вторник.

Прав был Ушаков, не присказками следовало ру­ководствоваться военачальнику, а здравым смыслом. И вторник, 31 августа, не принес удачи, а совсем на­оборот, возвернулся бедой. Вместо того чтобы искать неприятеля в море, следовать на запад, Войнович пять дней дефилировал с эскадрой вблизи крымских берегов. Лишь 8 сентября, на переломе лета и осени, эскадра подошла к мысу Калиакрия. Море было пус­тынным, но внезапно поднялся вихрь, налетел шквал, на одном из фрегатов сломало порывом ветра стеньгу. Войнович приказал эскадре стать на якоря и всех плотников направить на фрегат, ставить новую стеньгу. Мачту привели в порядок, но на свои корабли плотники не вернулись. Штормовой ветер развел большую волну, шлюпки заливало водой. Войнович поднял сигнал: "Сниматься с якорей, следовать к Варне". У военных моряков в походе три основных смертельных врага - неприятель, огонь и море. Опытный моряк повел бы эскадру подальше от враже­ских берегов в штормовую погоду, ближе к своим род­ным пенатам. Какое сражение, когда корабль кладет с борта на борт. К ночи ветер достиг ураганной силы, корабли раскидало в разные стороны, врозь, в трюмах вода прибывала с каждым часом. Только на одном Фрегате "Легком" успели подобрать паруса, и это сбе­регло судно. Все остальные корабли остались без мачт. Ураганный ветер снес их начисто, выволок за борт, едва успели обрубить ванты, и штормовое море Унесло их прочь. Несколько дней беспомощные суда носила стихия туда-сюда. Фрегат "Крым" не выдер­жал натиска, пропал в пучине со всем экипажем, * Мария Магдалина" без мачт и руля на пятые сутки очутилась перед Босфором, и турки пленили корабль без особых хлопот со всем экипажем. Флагман "Слава Екатерины" занесло к берегам Кавказа. Войнович давно пластом лежал в каюте. За него распоряжался смекалистый адъютант Дмитрий Сенявин. С большим трудом откачали воду, приладили запасные стеньги к мачтам, спустя неделю кое-как добрались до Севас­тополя. "Святого Павла" ураган забросил к берегам Абхазии. Сумрачным утром рассматривал Ушаков в подзорную трубу усеянную галькой прибрежную по­лосу. Вдоль берега разъезжали всадники, что-то вы­крикивали, стреляли из ружей. Командир построил экипаж. На море, в минуты смертельной опасности, людей, независимо от положения, сплачивает и род­нит угроза их жизни. Молча прошел вдоль строя ка­питан бригадирского ранга, вглядываясь в истомлен­ные, измученные бессонницей и борьбой со стихией лица матросов. Остановившись посредине строя, он кивнул в сторону берега.

- Там басурмане, дети мои. - Впервые так заду­шевно обращался к матросам обычно суровый на вид командир. - Погибель ждет нас у варваров. Здесь, - он топнул ногой о палубу, и скупая улыбка осенила лицо капитана, - наша жизнь и спасение. Ежели погибать, так с музыкой, в родной нашей стихии.

С огоньком и прибаутками принялись матросы от­качивать воду из переполненных трюмов. На уцелев­шей мачте затрепетал на ветру изорванный парус.

"Тут мы, - вспоминал Полномочный, - через ве­ликую силу к фок-мачте приставили небольшой парус и отворотили от берегов Абхазии".

21 сентября "Святой Павел" отдал якорь у родного Павловского мыска, в Севастополе.

"Корабли и 50-пушечные фрегаты, о которых ни­когда не сумлевался, - хныкал Войнович в донесении Мордвинову, - каковы они теперь, страшно на них смотреть".

Узнав о постигшей эскадру беде, приуныл светлей­ший князь, сообщая об этом императрице: "Я стал не­счастлив. Флот Севастопольский разбит… корабли и фрегаты пропали. Бог бьет, а не турки". - Хандра настолько одолела Потемкина, что он уже подумывал об оставлении Крыма.

Пришлось Екатерине подбодрить дружка: "Крым не потребно сдавать, куда же теперь девать флот Севас­топольский? Я надеюсь, что сие писано от тебя в пер­вом нервном движении, когда ты мыслил, что весь флот пропал… то ли мы еще брали, то ли еще теряли". Потемкин мало-помалу приободрился, начал присмат­риваться к Войновичу.

Вскоре настроение в ставке Потемкина поднялось. Прискакал гонец из Херсона. Турецкая эскадра отсту­пила из Лимана, покинула осажденную крепость Оча­ков. Заставили ретироваться турок смелые и решитель­ные действия Александра Суворова.

Прознав о бедах Севастопольской эскадры, капу-дан-паша Эски-Хуссейн принял на борт пять тысяч янычар и двинулся к Лиману.

- Захвати Кинбурн, - напутствовал капудан-па-шу великий визирь, - а Херсон сам упадет, и русским конец в Крыму.

Два ключа запирали вход в Лиман со стороны моря. Один ключ, Очаков, находился в руках турок. Другой ключ, Кинбурн, у русских.

Суворов соорудил на Кинбурнской косе поперечные укрепления, отрыл траншеи, возвел редуты с орудия­ми. В середине сентября турки начали очередной об­стрел укреплений. Перебежчики-греки сообщили, что турки готовятся высадить большой десант на косу. Су­воров перевел свою штаб-квартиру из Херсона в Кин-бурн, запросил подмогу у Мордвинова. Глава Адмирал­тейства и командующий Лиманской эскадрой нехотя выделил небольшой отряд, но предупредил его началь­ника, капитана 2-го ранга Обольянинова:

- Без осмотру вперед не суйся. У турок великое превосходство в кораблях, осторожен будь, неприятеля не атакуй, а токмо обороняйся.

Суворов понимал, что без поддержки с моря турок одолеть трудно. Не зная о крушении эскадры Войнови-ча на море, он с досадой сетовал Потемкину: "Просла­вил бы себя Севастопольский флот! О нем слуху нет!"

30 сентября эскадра Эски-Хуссейна подошла к кре­пости Кинбурн и открыла огонь из 600 орудий. Под прикрытием огневой завесы янычары начали вы­саживаться на косу в 12 верстах от крепости Кинбурн.

Суворов в это время стоял обедню в походной церк­ви. Когда ему доложили о высадке десанта, он, не пово­рачивая головы, невозмутимо произнес:

- Пусть все вылезут!

Офицеры переглянулись. Русских было в три раза меньше, чем турок. Полагалось атаковать десант во время высадки. У Суворова созрел иной план - не бросить десант, а полностью его уничтожить. Полко­водец отлично видел превосходство турок. В случае немедленной атаки русские батальоны были бы унич­тожены губительным огнем турецкой эскадры. Закон­чив спокойно обедню, он приказал открыть ответный огонь картечью, после чего сам повел в атаку солдат и конницу. Две ожесточенные атаки нанесли туркам большой урон, но успеха не принесли. Корабельные пушки засыпали косу ядрами, бомбами, картечью. Под Суворовым убило лошадь, его самого ранило кар­течью в бок. Он собрал всех, кто был в крепости, а тут подоспела подмога. Третий штурм траншей янычар начался, когда солнце зависло над горизонтом. Кар­течь безжалостно косила ряды янычар, пехота колола штыками, кавалеристы рвались вперед по горам тру­пов. Суворова ранило второй раз, но он оставался в строю атакующих. Турок выбили из пятнадцати ло­жементов. Почти весь десант был уничтожен. Победа полная.

Под Кинбурном отличилась галера "Десна", храбро сражаясь в одиночку с целой эскадрой. Матросы стре­ляли метко из пушек, потопили турецкое судно. Суво­ров похвалил моряков за отвагу.

Наконец-то решился двинуться к Очакову Мордви­нов с эскадрой. В двух милях от Очакова эскадра стала на якорь. Мордвинов собрал совет капитанов флоти­лии, состоявшей из 1 линкора, 4 фрегатов, 5 галер, 2 плавучих батарей, 2 баркасов.

- Супротивник наш намного превосходит силою нас, - сумрачно произнес контр-адмирал.

Мордвинов, как обычно, преувеличивал силы не­приятеля. За долгие годы службы в британском флоте он перенял у англичан привычку к осторожности и хо­лодному расчету. Женатый на англичанке, Мордвинов слыл педантом и не склонен был рисковать без особой нужды. Турецкая эскадра состояла из 3 линкоров, 5 фрегатов, 7 шебек, 4 бомбард и 12 канлодок. При уме­лом маневре вполне можно было атаковать турок, но Мордвинов в свое время командовал два года при­дворной яхтой, а на кораблях в боевых действиях обст­релян не был. Потому и замыслил необычное.

- Турки стоят в тесноте, полукружием. Плавбатарее Веревкина надлежит под прикрытием двух галер, лейтенанта Константинова и мичмана Ломбарда, скрытно подойти к туркам с наветра. Надобно внезап­ным кинжальным огнем возжечь неприятельские суда на ветре. А там, глядишь, и всю эскадру спалите.

Капитаны, переглядываясь, с сомнением крутили головами. Поднялся Веревкин:

- Замысел ваш хорош, ваше превосходительство, Да только на бумаге. У Эски-Хуссейна четыре десятка вымпелов супротив моей единой батареи. Ежели к тому ветер переменится? Сие боком-то выйдет.

- Неужто сдрейфил, Веревкин? - насмешливо спросил Мордвинов.

- Мне при Чесме смертушка не единожды в очи глядела, с той поры упреков не знаю, - с обидой в го­лосе проговорил Веревкин. - В экипаже моем полсот­ни матросов, почти все рекруты, в море не бывали и не обучены пальбе, О них пекусь.

- Авось пронесет, - сжал тонкие губы рассержен­ный Мордвинов, - быть по-моему окончательно.

В вечерних сумерках Веревкин передал на галеры, что снимается с якоря, и просил не отставать. Однако галеры почему-то не спешили. Чавкая веслами, бата­рея отправилась в путь, а около полуночи к ней прича­лила шлюпка, на палубу поднялся мичман Ломбард. От мальтийца, еще и год не служившего в русском флоте, попахивало вином. Оказалось, что он не нашел свою галеру "Десну", и Мордвинов назначил его на другую.

- Где же она? - недоумевал Веревкин.

- Буду разыскивать, - браво ответил Ломбард.

Веревкин насупился. Бравада хмельного мичмана не ко времени.

- Бордель какой-то, - проговорил помощник Веревкина лейтенант Кузнецов, стоявший рядом.

Вскоре батарею нагнала "Десна", но Ломбард вдруг отказался перейти на нее.

- Я назначен адмиралом на другую галеру.

- А черт с вами, - махнул рукой Верев­кин, - только под ногами не путайтесь.

Между тем рассвело, Веревкин собрал офицеров на корме.

- По причине разгильдяйства капитанов галер, остались мы нынче супротив турок одни. Благо есть ис­ход спасти животы наши - приткнуться к берегу и ре­тироваться. - Веревкин не мог досконально в сумер­ках разглядеть физиономии офицеров, но почувство­вал, что они недовольны сказанным. - Другой ход, - продолжал он, - исполнить долг, атаковать су­постата. Тогда, видимо, положить суждено животы за Отечество. Каково ваше соображение?

- Атаковать! -= не колеблясь, в один голос ответи­ли офицеры.

Веревкин облегченно вздохнул, перекрестился.

- С Богом, господа! По местам стоять! Якорь вы­брать!

Батарея медленно спускалась на виду у недоумева­ющих турок, развернулась к ник бортом, отдала якорь.

Хуссейн-паша всполошился, на палубах турецких кораблей забегали канониры, заряжали пушки.

Спустя несколько мгновений Веревкин обнажил саблю, взмахнул ею.

- Пали!

Грянул залп, первые ядра полетели в сторону ту­рок. Почти одновременно открыла ответный Огонь ту­рецкая эскадра. Неравный бой начался.

Поначалу турки "мазали". Но где там! Разве три де­сятка орудий одолеют сотни! Вскоре батарею опоясало огненное кольцо, десятки ядер ударили в борт, проби­ли палубу. Однако батарейцы бились насмерть, едва ус­певали перезаряжать пушки. Солнце приподнялось над горизонтом. Веревкин оглянулся. Сквозь пелену порохового дыма виднелись две галеры, спокойно сто­явшие на якорях без всякого движения и намерения прийти на помощь батарее.

- Подлецы! - Веревкин выругался.

Вдали маячила равнодушно молчавшая эскадра Мордвинова.

Корпус батареи то и дело содрогался от прямых по­паданий вражеских ядер, но яростный огонь ее пушек все больше раздражал противника. И тут случилось не­поправимое. Беда навалилась изнутри. Из отчета Ве-ревкина: "Я бы дрался до самой ночи с неприятелем, ежели бы не разорвало у меня пушки с левой стороны, от носа первую, которым разрывом убило до 15 чело­век, что навело на служителей такой страх, что насилу мог собрать людей, которые бросились на палубу, и по­сле того дрались мы еще с полчаса, но вторичное несчастье последовало, разорвало другую пушку на той же стороне от носу и убило больше 15 человек, вторичный страх напавший на людей, что было не можно никак сообразить…" Панику кавторанг пресек быстро. Сам схватил фитиль и встал у первой пушки. Бой продол­жался. Как назло, через четверть часа разорвало тре­тью пушку, ядром сразило артиллерийского поручика Иваненко…

Веревкин, весь черный от порохового дыма, вытер пот рукавом, поднялся на помост. Помощи ждать неот­куда. На турецких кораблях матросы хлопотали у якорных канатов. "Выход один - по течению спус­титься Лиманом и на веслах идти к Крыму", - поду­мал Веревкин и скомандовал:

- Руби якорный канат!

К нему подбежал откуда-то появившийся Ломбард.

- Господин капитан…

- Отстань ты, займись делом, ступай на правый борт, командуй канонирами.

Тем временем батарея, не прекращая огня, двину­лась вперед, поражая турецкие корабли, часть из них снималась с якорей для погони. Миновали последний корабль, вот и выход из Лимана.

- Лево на борт! Навались, братцы, на весла!

Веревкин поднял подзорную трубу, взглянул за корму. На кораблях турок распушились паруса.

- Два фрегата, четыре галеры, - почесал затылок Веревкин. - Однако еще не вся эскадра.

Прошел вдоль борта, подбодрил канониров.

- Братцы, не суетись, целься наверняка, береги ядра и порох!

Дело пошло веселей. После очередного залпа запо­лыхал приблизившийся фрегат… Потеряв управление, он выбросился на прибрежную отмель. Еще несколько залпов подбили две галеры.

- По траверзу справа паруса! - раздался тревож­ный голос.

Несколько галер и два фрегата устремились на пе­ресечку курса. Три яростные атаки отбили батарейцы. После четвертой огненные языки заплясали на верхней палубе, огонь медленно приближался к крюйт-камере. Испуганные матросы, вчерашние рекруты, бросились врассыпную, крестились. Офицеры останавливали их, заливали огонь.

Веревкин обнажил саблю, гаркнул:

- Назад! К орудиям! - Бросился к единорогу, на­вел на турок и выстрелил картечью.

Турки опешили, не выдержали огневого натиска, отвернули в сторону. Но путь к берегам Крыма прегра­дили корабли подоспевшей эскадры. В сумерках бата­рее пришлось изменить курс, уходить на запад, к Гад-жибею. Около полуночи отдали якорь, осмотрелись. Веревкин обошел палубу. Тут и там зияли пробоины, распростерлись тела убитых. Затемно завернули их те­ла в парусину, обнажили головы, опустили в морскую пучину. В предрассветной дымке обозначился берег, по которому на лошадях, с гиком, размахивая кривы­ми саблями, носились татары. Мористее стояли воору­женные транспорты турок. Командир решил взять один из них на абордаж. Но только снялись с якоря и набрали скорость, как плавбатарея наскочила на мель. Днище затрещало, в трюм хлынула вод. От толч­ка часть гребцов вывалилась за борт. Глядя на них, не­которые рекруты с испуга прыгнули в воду. В тот же миг татары с криками бросились по мелководью на приступ. Веревкин выдернул фитиль, ринулся в трюм, начал поджигать все вокруг, схватил топор, успел про­рубить днище. Моряки бились до последнего, в плен их взяли полуживыми, связали ремнями. Веревкина вы­волокли из трюма угоревшего, без сознания, за ноги. На берегу, едва он открыл глаза, хлестнули кнутом.

- У> УРУС, шайтан! - Связанного бросили поперек седла, отвезли в лагерь, потом с другими пленными пе­реправили в Стамбул.

Вскоре из стамбульской тюрьмы, не без помощи французского посла Шуазеля и пастора Гардини, под­купа турок, бывшему мальтийскому рыцарю удалось освободиться из темницы, и вскоре он объявился в ста­не Потемкина. Здесь Ломбард всячески очернил Верев-кина, прослыл героем. Узнав об этом, не стерпел контр­адмирал Мордвинов, по части справедливости он был беспристрастен по натуре и возмущался в рапорте По­темкину недостойным поведением Ломбарда.

"…оно преисполнено противоречиями, явною ложью и бесстыдным хвастовством… Скажу вам только, что, по усердию моему к службе, желаю вам побольше иметь Веревкиных и что Ломбард никогда не отнимет от него достоинства искусного и храброго офицера: он репута­цию имеет, утвержденную многими летами службы… Вы знаете, Ломбарда я не довольно уважал, чтобы с ним советовать дружески. Я соболезную, что храбрые люди, прославившие нас, но безгласные по сию минуту, преда­ются оклеветанию". Князь не внял достоверным доводам Мордвинова, Ломбарду присвоили чин капитан-лейте­нанта, и вскоре он бесследно исчез из России. А Веревкин так и остался опороченным до конца дней своих.

* * *

В Севастополе тем временем восстанавливали силь­но потрепанную летним штормом эскадру. На "Святом Павле" экипаж трудился без устали. Благо пример по­давал командир, который с утра до вечера в рабочем платье корпел, не чураясь любой работы, наравне с ма­тросами.

Неожиданно его вызвал Войнович. Вид у него был недовольный.

- Нынче получен рескрипт от светлейшего князя, отправить Алексиано в Лиман, принимать эскадру от Мордвинова. Ты-то ведаешь, что он болен, потому по­едешь вместо него.

Ушаков пожал плечами:

- А как же с кораблем? Недоделок там тьма!

- Я и сам тебя без охоты отпускаю, - пробурчал Войнович, - но ты же знаком с порядками князя, не дай Бог его прогневить.

Мордвинов, годами помоложе Ушакова, встретил его строго официально:

- Коли вы, ваше превосходительство, заступаете вместо меня, то надлежит вам наиглавнейше иметь до­стоверные сведения о действиях неприятеля. Ежели приметите какое движение опасное по берегу, меня о том повестите немедля в Херсон. Посылайте дозоры

близ Очакова, дабы турецкую эскадру не оставлять без наблюдения, в случае чего, шлите срочного курьера.

Ушаков вида не подавал, но прописные истины о со­блюдении бдительности знал не понаслышке. За пять кампаний на Азовской флотилии выучку получил до­статочную. "Сам-то ты сверх меры осмотрите­лен, - слушая Мордвинова, подумал Ушаков. - Ве-ревкина-то, почитай, в одиночку послал к неприятелю, поскупился дать ему надежное прикрытие".

Мордвинов отбыл в Херсон, там его ждали дела по Адмиралтейству, на верфях достраивались корабли.

На фрегатах и других судах не ждали, что новый флагман в первый же день появится на кораблях. Ос­мотрев суда, Ушаков, несмотря на сносный порядок, учинил выговор командирам за промахи по части со­держания и ухода за артиллерией. Он знал, что Морд­винов нередко устраивал пушечные учения, но, види­мо, командиры привыкли выучку проводить каждый по-своему, без жесткой требовательности.

- Надобно каждый способ действий канониров приучить совершать так, будто сей же час турок учи­нит нападение, - внушал Ушаков командирам. - Для того каждый служитель должон знать назубок свой ма­невр, днем или ночью. Спрашивать с нерадивых по всей строгости, похваливать умельцев и расторопных.

Не ограничиваясь нотациями, новый флагман до­тошно, каждый день бывал на учениях почти на всех судах эскадры.

Как-то неожиданно из Елизаветграда приехал По­темкин. На одном из фрегатов сыграли тревогу, кано­ниры действовали споро, князь сразу заметил, что на кораблях не только наведен внешний порядок, но и ма­тросы действуют на своих местах с огоньком.

Видимо, и на турецкой эскадре уяснили, что зате­вать какую-либо схватку с русскими на воде нет смыс­ла. На море к тому же почти каждый день штормило, задували холодные северные ветры. В середине ноября турецкая эскадра снялась с якоря и ушла к Босфору.