"В исходе 3 часа ветр вдруг переменился и сделался от ННО, что и подало нам случай приблизиться к оному на такую дистанцию, что картечь из малых пушек могла быть действительна. Неприятель, заметя перемену сего положения, начал прямо против моего корабля и передового передо мною ж корабля "Преображение" всею густою колонною поворачивать через оверштаг, а другие, поворачивая ж по ветру, спустились к нам еще ближе; следующий передо мною корабль "Преображение" и находящийся под моим флагом корабль "Рождество Христово" произвели на всех их столь жестокий огонь, что оным причинили великий вред на многих кораблях и самого капитан-пашинского, из оных весьма поврежденных два корабля в реях и стеньгах, и один из них в руле со сбитою бизань-мачтою, упали на нашу линию и шли так близко, что опасался я сцепления с некоторыми из наших задними кораблями; вице-адмиральский корабль также весьма поврежденный, паруса фор-марсель и крюйсель упали на низ и были без действия, который к тому ж, упав под ветер, прошел всю нашу линию весьма близко, а чрез то оной и помянутые два корабля остались поврежденны до крайности; с некоторых кораблей флаги сбиты долой, из которых послан с корабля "Георгий" шлюпками, один взят и привезен на корабль; капитан-паша, защищая поврежденные и упадшие свои корабли, со всеми прочими и многими разными судами спустился под ветер и проходил контр-галсом параллельно линию нашу весьма близко, чрез что потерпел со всеми ими также немалый вред; великое повреждение его кораблей и множество побитого экипажа очевидно было весьма заметно, при оном же сражении один кирлан-гич подбит и с людьми потоплен".
Несмотря на жестокую пальбу с обеих сторон, с ближайших кораблей русские моряки спустили шлюпки, чтобы подобрать турок с потопленной большой кирлан-гичи. Они беспомощно барахтались в воде и взывали о помощи. С турецких кораблей по русским морякам открыли бешеную стрельбу картечью…
Гуссейн-паша и его два младших флагмана, по всей вероятности, начали понимать, что инициатива сражения переходит в руки русского флагмана. Ожесточенно отстреливаясь, неся большие потери в людях, потому что на кораблях находился большой десант войск, расположившийся на верхней палубе, турецкая эскадра, склоняясь под ветер, показывала корму.
Ушаков сразу заметил перемену в маневрах турецкой эскадры и подозвал командира "Рождества Христова", капитана 1-го ранга Матвея Ельчанинова.
- Турки начинают выходить из боя. Ворочайте чрез фордевинд, будем гнать неприятеля. Занимайте место в голове.
Приказал стоявшему рядом Данилову:
- Сигналы по эскадре!
- Авангардии поворот, все вдруг оверштаг!
- Выхожу в голову!
- Всем кораблям, не соблюдая мест, по способности, выйти в кильватер!
- Гнать неприятеля!
Передавая приказы флагмана сигнальщикам, Данилов соображал: "Такого прежде не бывало! Лихо распоряжается Федор Федорович! Не соблюдая диспозиции, всей эскадрой наикратчайшим маневром преследовать противника". А потом вдруг вспомнил Данилов последнее наставление Ушакова перед походом: "Нет надобности на всякие случаи делать подробные объяснения, господа командующие сами собой обозревать могут, что кому делать и исполнять должно…"
Передав сигналы флагмана и получив подтверждение со всех кораблей, что приказ принят к исполнению, Данилов продумывал, как происшедшее отобразить покороче и внятнее в журнале.
"…Подо всеми парусами спущался на неприятеля, сноравливая только то, чтоб не потерять ветра, чрез что линия на правый галс при том же ветре… устроилась скоро на ветре у неприятеля, который, приходя от того в замешательство, принужден устраивать линию свою под ветром, спеша бегством взять перед против нашего флота, и, прибавляя парусов, растягивал оную против нашей линии, закрывая многими судами, вспомосоществующими всеми возможностями своим поврежденным. Сколь я ни старался, с ветра подавшись вперед, против неприятельской линии со всею силой ударить на неприятеля, но легкость их кораблей спомощество-вала им взять против нашей линии перед. Неприятель многократно покушался бежать под ветр, и как скоро замечал, что и я с флотом, делая сигналы о погоне, спу-щался с поспешностью на него, тогда он приводил паки корабли свои бейдевинт и чрез то оставался флот их большей частью впереди и, заметно провождая он время, ожидал темноты ночи. В исходе 8 часа наступившая ночная темнота начала закрывать флот неприятельский, и в 9 часу оной в темноте закрыло на W, что и спасло его с поврежденными кораблями от наших предприятий и совершенной гибели, хотя и не было уже видно флота неприятельского, который шел, не зажигая огней нигде на кораблях. Однако я, желая продолжать погоню, почитая, что он ночью пойдет тем же курсом, не убавляя парусов со всем флотом, шел тем же курсом, спускаясь несколько под ветр, дабы от него не отделиться, и уповал при рассвете дня или и ночью, ежели пройдет бывшая тогда мрачность и луна окажет свой свет, при оном паки его увидеть и продолжать погоню. А дабы флот, мне вверенный, держался соединенно и следовал за мною, на оном на всех судах зажжены были огни. О всю ночь шел таким образом подо всеми парусами.
Того ж месяца 9 дня. С полуночи.
По рассвете неприятельского флота нигде уж не видал, ибо при бывшей весьма темной ночи не видно было, в которую сторону взял он путь свой…"
Далеко за полночь, убедившись, что эскадра держит заданный строй, Ушаков спустился в каюту, не раздеваясь, устало опустился в кресло и задремал. Разбудил его стук в дверь. На пороге стоял Данилов:
- Рассвет занимается, Федор Федорович, горизонт вокруг чист.
На истомленном лице флагмана появилась огорчительная усмешка. Вздохнув, он взял со стола подзорную трубу.
Поднявшись на шканцы, Ушаков перешел на правый борт. Долго всматривался сначала по носу, потом вдоль едва заметной полоски горизонта, над которой еще мерцали звезды. Перешел на левый борт, где уже розоватым отсветом занималась заря. Подставив лицо теплому, ласковому ветерку, с досадой хлопнул трубой по ладони:
- Удрал-таки Гуссейн-паша! Подозвал Данилова:
- Сигнал по эскадре! Поворот последовательно! Курс норд!
Солнце зависло над горизонтом, когда эскадра втянулась на Феодосийский рейд.
- Отдать якоря по способности! - приказал Ушаков. - Командующим прибыть с рапортами!
Одна за другой подходили к "Рождеству Христову" шлюпки. Салон флагмана едва вместил всех прибывших. В распахнутую настежь балконную дверь тянуло прохладой. Командиры рапортовали о потерях, состоянии судов, припасах.
"Убиты мичман Антонович, лейтенант Галкин, двадцать семи нижних чинов, - подсчитывал Данилов. - Раненых три офицера, шхипер, шестьдесят четыре нижних чина".
Выслушав рапорта, Ушаков поднялся, лицо его сияло.
- Господа командующие, позвольте всех вас поздравить со славной викторией! Нам принадлежит честь открыть летопись боевую флота Севастопольского! Впервые неприятель нам корму показал!
Глядя на радостные глаза командиров, Ушаков проговорил, перекрывая шум:
- Нынче поспешите в свои экипажи, отслужите благодарственный молебен, после чего, по моему сигналу, салют в тринадцать пушек.
В тот же день в ставку светлейшего лейтенант Лошаков повез рапорт Ушакова, с кратким донесением о Керченском сражении.
Но раньше Лошакова в Яссах получили извещение Ушакова о Керченском сражении и прибытии эскадры в Севастополь, отправленное флагманом флота "летучей почтой" из Севастополя. Самые срочные донесения доставлялись конными нарочными беспрерывно от поста к посту и от пикета к пикету.
"Флот Севастопольский, - сообщал Ушаков, - сего июля 8 числа против пролива Еникольского с турецким флотом имел жестокое сражение, пять часов продолжавшееся, неприятель весьма разбит и прогнан и после одержанной знатной победы флот нагл благополучно возвратился в Севастополь".
В тот же день Потемкин первым делом поздравил победителей. "Отдавая полное уважение нашей победе, одержанной вами над флотом неприятельским 8 дня сего месяца, приписую оную благоразумию вашего превосходительства и неустрашимой храбрости вверенных вам сил. Примите чрез сие, ваше превосходительство, засвидетельствование моего удовольствия и признательности и объявите оные всем подчиненным вашим. Поставляя за долг воздавать заслугам, не премину я охотно исполнить и в рассуждении всех тех, которых отличные подвиги будут вами засвидетельствованы".
Но Потемкин не отпускал вожжи. В тот же день, 16 июля, он отправил Ушакову ордер о скорейшем приведении кораблей флота в боевую готовность. "Обстоя-тельствы требуют как можно неприятеля утеснять ради преклонения его к миру… ради Бога постарайтесь все предписанное исполнить с ревностию, какую вы всегда доказывали".
Рапортуя Потемкину подробности сражения, флагман флота воздал должное своим подчиненным. "В продолжение сражения все командующие судов и разные чины флота Черноморского, находящиеся вооном действии, с крайним рвением и отличной храбро-стию выполняли долг свой, а паче начальники кораблей, в бою бывших, отличили себя отменной храброс-тию и искусством в управлении со всяким порядком вверенных им судов…" Всех командиров перечислил Ушаков, но, перечитывая копию отправленного рапорта, заволновался до пота, что редко с ним происходило. Писарь, переписывая начисто его рапорт, по недосмотру пропустил командира корабля "Святой Андрей", капитана 2-го ранга Анисифора Обольянинова. В тот же день Ушаков выслал рапорт, так как "по скорости переписки ошибкой писаря пропущен… А как он, Обо-льянинов, во время бою отличил себя искусством, храбростью и расторопностью в исполнении должности, сходно с прочими, посему извиняясь… в неосмотрительности… Господина Обольянинова представить честь имею".
Несказанно обрадовались вести о победе над турецким флотом в Петербурге. "Победу Черноморского флота над турецким, - делилась своими впечатлениями с Потемкиным императрица, - мы праздновали вчерась молебствием в городе у Казанской, и я была так весела, как давно не помню. Контр-адмиралу Ушакову великое спасибо от меня прошу сказать и всем его подчиненным". Вскоре состоялся указ о наградах морякам, участникам сражения. Ушакову пожаловали орден Владимира 2 класса.
Только-только успели корабли и фрегаты "залечить" повреждения, полученные в сражении, заменить разбитый рангоут и такелаж, пополнить запасы, как из Балаклавы усмотрели в море неприятеля. Турецкая эскадра неспроста приблизилась на видимость берегов Крыма. Порта намеревалась вновь прознать, готовы ли русские моряки к новым схваткам. Оказалось, что бегство капудан-паши от берегов Крыма из Керченского пролива не образумило турок. Страсти султана подогревались европейскими "друзьями".
В те самые дни, когда Ушаков "гнал неприятеля" от Еникале, на Балтике, в сражении со шведами, гребная флотилия принца Нгуен-Зигена потерпела поражение. Полсотни галер и семь тысяч людей потеряли моряки из-за бездарности своего флагмана. И все же, видимо узнав о поражении турок, шведы, союзники Порты, вышли из войны и запросили мира. Пруссия и Англия упрекали Густава III, короля Швеции.
Россия твердой поступью двигалась к Черноморским проливам, а это значило открыть путь русским товарам в Средиземноморье. В один голос с пруссаками, Лондон вдруг стал требовать, чтобы Россия вернула Порте Очаков. "Англия тут поступает противно величию ей свойственному в качестве одной из первейших держав в свете" - так отозвались в Петербурге на претензии Лондона.
Подстрекаемый Западом, султан Селим III, призвал капудан-пашу Гуссейна:
- Отправляйся в море, не допускай гяуров к Дунаю, там наша последняя надежда, Измаил.
Турецкая эскадра - 14 линейных кораблей, 8 фрегатов, три десятка других судов повел к Гаджибею ка-пудан-паша. Вторым флагманом на 84-пушечной "Ка-пудании" обосновался только что произведенный в полные адмиралы Сеит-бей.
Прибыв на рейд Гаджибея, капудан-паша расположил эскадру полумесяцем и приказал отдать якоря. Он посчитал, что теперь путь гребной флотилии из Лимана к устью Дуная отрезан. По недомыслию и свойственной азиатам самонадеянности, Гуссейн даже не выставил дозор. За что и жестоко поплатился.
Поутру 28 августа, едва заалело небо на востоке, Гуссейна, мирно почивавшего в роскошной каюте, на подаренной самим султаном перине, разбудил пушечный выстрел. Полуодетый, ничего не соображая спросонья, протирая глаза, выбежал капудан-паша на палубу.
- Нас атакуют гяуры! - донесся откуда-то гортанный вопль.
- Рубить якоря! Ставить паруса!
Прозвучала первая команда капудан-паши. С востока надвигалась тремя колоннами русская эскадра. Гус-сейн на этот раз решил не ввязываться в сражение, а сразу отступить. А между тем превосходство и в судах и в пушках опять было в его пользу…
Ушаков, обнаружив неприятеля, сразу понял, что преимущество в ветре и внезапности на стороне его эскадры. Положено строить суда в линию баталии, но флагман решил не упускать инициативу.
"…В 9 часу, пользуясь способным ветром и беспорядком неприятеля, спешил к нему под всеми парусами приблизиться и атаковать…"
После длительного отступления Гуссейн наконец понял: дело плохо. Его арьергард, под флагом Сеит-бея, будет разгромлен, если ему не помочь. Последовал приказ капудан-паши:
- Повернуть на обратный курс! Приготовиться к бою!
Близился полдень, эскадра Ушакова сокращала дистанцию, но время для маневра еще оставалось, кажется, турки намерены контратаковать.
- Построиться в линию баталии!
В считанные минуты суда приняли сигнал к исполнению. С некоторой гордостью следил за маневрами подчиненных флагман, все делалось споро и лихо. Упреждая противника, Ушаков вывел из линии три фрегата и создал ударный резерв.
"…По устроении сего в 3 часа дал сигнал спуститься на неприятеля и, дошед на ближнюю дистанцию, в 3 часа по сигналу ж началось жестокое сражение; неприятель, в скорости не терпя жестокого огня, с великой живостью на него производимого, начал уклоняться под ветр, а наш флот, по повторяемым сигналам спускался на него беспрестанно, умножая огонь еще силь-нее; перед вечером флот неприятельский, находясь уже разбит, в 5 часов начал отступать под ветр в беспорядке…"
- Всему флоту гнать неприятеля! - приказал Ушаков.
- Поднять синий флаг на грот-брам-стеньге, слева! - скомандовал сигнальщикам флаг-капитан Данилов.
К вечеру задул свежий зюйд-вест. Преследуя неприятеля, русская эскадра сохраняла выгодную дистанцию, спускалась на флагманские корабли турок, усиливая огонь, наносила им "великий вред". На корабле капудан-паши виднелось много пробоин, сбитая грот-стеньга долго волочилась, висела на вантах, пока ее не отрубили, в парусах зияли пробоины. Незаметно подкрались сумерки, на юге быстро темнеет. Ушаков распорядился прекратить преследование. Подозвал на совет командира "Рождества Христова" Ельчанинова и Данилова.
- Турки за ночной мглой исчезли, думается, далече не уйдут. Ветр нынче к зюйду зашел, крепчает с каждой минутой, волну разводит великую. Мыслю подвернуть все вдруг на ветр, отдать якоря, фонари возжечь. Переждать до рассвета. Што скажете?
Оба офицера сразу одобрили решение флагмана, а Ельчанинов добавил:
- Ночью-то беды не оберешься, ежели, не дай Бог, своего собрата протаранишь.
- Добро. Дать сигнал по эскадре чрез пушку. Лечь на якоря сосредоточенно. Показать место фонарями. Крейсерам отойти под берег к норду, лечь на якоря по способности…
Ушаков вскинул подзорную трубу в сторону исчезнувших силуэтов вражеских судов.
- Похоже, басурмане тож на якоря легли. Чутье не обмануло русского флагмана. Турецкая эскадра в самом деле оказалась неподалеку, на видимости. Едва забрезжил рассвет, турки, завидев русскую эскадру, только и помышляли, как бы поскорей избавиться от грозного соседа, спешили сняться с якорей.
Панику на турецких судах сразу заметил вышедший на палубу Ушаков и приказал сниматься немедля с якорей по способности:
- Вступить под паруса! Гнать неприятеля!
По привычке Ушаков окинул взглядом эскадру, как всегда, первым делом удостоверился, что все на месте. "Что за наваждение? Пяток фрегатов?" - крикнул Данилова, протянул ему подзорную трубу.
- Петр Лексеич! Сочти фрегаты!
Не прошло и минуты, Данилов недоуменно пожал плечами:
- Пяток, Федор Федорович!
Ушаков схватил подзорную трубу, встревожено пошарил по видневшейся турецкой эскадре. Там рубили якорные канаты, кое-как ставили паруса. Ушаков, не опуская трубы, крякнул так, что Данилов вздрогнул:
- "Амвросий"-то, среди турок пасется!
Уж свои-то суда флагман угадывал с первого взгляда, знал наперечет все приметы, будто отец заботливый…
И на самом деле, фрегат "Амвросий Медиоланский", когда стемнело, по ошибке забрел, увлекшись погоней, к турецкой эскадре и отдал якорь как раз посреди полумесяцем расположившихся турецких кораблей.
Выручили смекалка и выдержка командира, капитана 2-го ранга Нелединского, и предрассветная суета турок. Как положено, флаги спустили все корабли с заходом солнца, а поднимать свой флаг Нелединский не спешил. Убрав с палубы всех лишних матросов, он быстро снялся с якоря, сдрейфовал немного в сторону, неспешно поставил паруса и отстал благополучно от неприятеля. А так бы мог и в плен угодить, будь противник порасторопней, а его флагман посмышленей…
А один из флагманов, "Капудание", где держал флаг адмирал Сеит-бей, снялся с якоря одним из последних, и вскоре его и 66-пушечный "Мелек-Бахри" нагнали и взяли в огненное кольцо корабли русской эскадры. Поначалу 74-пушечный "Капудание" и его собрат пытались уйти от погони, ожесточенно отстреливались, ожидая, видимо, помощи от Гуссейна, но капу-дан-паша уносил побыстрей ноги.
"Рождество Христово" дало несколько прицельных залпов, и "Капудание" заполыхал. Брандскугель врезался в его корму намертво, и объятая пламенем корма заволоклась дымом. А "Рождество Христово" изготовилось нанести еще один, сокрушающий удар. "…Поравнявшись, весь борт свой оборотил против носу неприятельского корабля и, остановясь на дрейфе, в таком положении готовился сделать ему лаг всем бортом, уповая, что неотменно от оного должен будет он потонуть; но в сие время люди неприятельского корабля, выбежав все наверх, на бак и на борты, поднимая руки кверху, кричали на мой корабль и просили пощады и своего спасения, заметя оное, данным сигналом приказал я бой прекратить и послать вооруженные шлюпки для спасения адмирала, командира и служителей, и замечено было, что оный корабль разбит был уже до крайности, заливался водой и все три мачты сбиты долой по палубу и густой дым начал показываться, так что до распространения пожара передовая шлюпка успела взять только упомянутого адмирала трехбунчужного пашу Саит-бея, капитана корабля "Капудание" Мехмет-дерия и за ним Мустафу-агу и прочих 17 чиновников…" Едва шлюпка отошла от борта, как "Капудание" заполыхала, вся объятая пламенем. Налетевший шквальный ветер разносил языки огня по палубе и вдоль бортов.
- Не миновать "Капудании" погибели, крюйт-камера, поди, занялась пожаром, - успел проговорить Ушаков, и страшный взрыв потряс все вокруг. Адмиральский корабль взлетел на воздух, погребая под своими обломками почти восемь сотен моряков и "весьма знатную сумму" денег всей казны турецкого флота.