В тот же час младший флагман, бригадир Голенкин с авангардней, пленил "Мелек-Бахри", капитан которого сдался после недолгого сопротивления. Победа была полная, но и пострадали некоторые корабли эскадры. У "Рождества Христова" громадным каменным ядром разбило фок-мачту. С таким рангоутом продолжать погоню смысла не было.
- Прекратить погоню, возвратиться в строй! - приказал Ушаков.
Узнав о разгроме турок, Потемкин надумал поздравить моряков лично.
Эскадра, устраняя повреждения, направилась к Га-джибею, куда спешил из Бендер светлейший князь.
Флагман Севастопольского флота отменно знал морские традиции и положенное чинопочитание Главнокомандующему. Тем паче что князь впервые удостоил своим вниманием эскадру в море.
Правда, в это время, как на грех, подвела погода. Стояла жара, и море заштилело совершенно. Но настроение морякам не испортили капризы матушки-природы. По такому случаю флагман срочно собрал командиров:
- Светлейший князь прибудет на бригантине "Благовещение", соответственно под кайзер-флагом. Суда привесть в надлежащий вид, служителям в новом платье, поставить оных на реях, вам быть при параде. Салютации производить по моим сигналам, иметь на каждый борт наготове по тринадцать выстрелов.
Как протекала торжественная церемония, запечатлел флаг-капитан Данилов. "Сентября 1 числа. С полуночи. В 1 часу темно, облачно, блистание звезд, в 3/4 1 часа приехал к нам на шлюпке из флотилии с бригантины "Благовещение" штурман и объявил, что его светлость, князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический, соизволит на оной бригантине следовать ко флоту и требовал по тихости ветра шлюпок… В 5 часу увидели мы подошедшую к флоту бригантину, на которой присутствовал его светлость и корабль "Навар-хия"… и сие ж время ездил я на оную бригантину с рапортом к его светлости и в скорости возвратился на корабль, и к отданию оному подлежащей чести весь флот состоял готовым; в исходе 8 часа на бригантине "Благовещение" подняли кайзер-флаг на грот-брам-стеньге, причем для отдания оному чести со всего флоту, с каждого судна салютовано по 13 пушек, а с бригантины ответственно по 9. В начале 10 часа его светлость с бригантины соизволил сойти на шлюпку и следовал ко флоту под кайзер-флагом… почему салютовано от меня со всего флота по 13 пушек с каждого, служители были на всем флоте порядочно и чисто одеты, поставлены на реях, вантах и штагах и по бортам кораблей, а на пленном корабле пленные турки поставлены ж были наверху все по бортам же кругом корабля, и когда шлюпка начала входить во флот, в то время на всем флоте кричали ура семь раз… соизволил его светлость прибыть ко мне на корабль "Рождество Христово"… и все командующие кораблей и прочих судов собраны и были на оном корабле".
Потемкин благодарил командиров:
- Знаменитая ваша виктория над флотом турецким, который, как я узрел, разбит совершенно и рассыпан с потерею главного своего адмиральского корабля "Капудания", служит к особой чести и славе флота Черноморского.
Князь говорил с воодушевлением, впервые всматриваясь в лица моряков, людей, как он начал понимать, неординарных.
- Ведомо вам всем, сия виктория под неослабным водительством начальника вашего одержана и при неусыпном радении Федора Федоровича Ушакова, - князь перевел дыхание, видимо, не в привычку было ему многословие, - да впишется сие достопамятное происшествие в журналы, ко всегдашнему воспоминанию храбрых флота Черноморского подвигов.
Принимали светлейшего по-флотски. Застолье происходило на верхней палубе, без особых разносолов, но с добротной закуской из корабельных запасов. Недостаток деликатесов восполнили обильным питьем.
На правах хозяина, Ушакову пришлось несколько раз пригубить вина из бокала, благо светлейший куда-то спешил и после двух-трех тостов встал из-за стола. Все следом поднялись и, стоя, взглядом проводили князя. У трапа он остановился, по-приятельски взял Ушакова под руку:
- Пошли без промедления гонца к де Рибасу. Пускай, не мешкая, следует к Дунаю, Суворов там к Измаилу выступил, подмога ему потребна морская. А ты тож не засиживайся, в Севастополе исправляйся наискорейше и к устью Дуная последуешь. Сторожить, дабы турки не нагрянули к Измаилу.
- За мной дело не встанет, ваша светлость. Токмо достоверно знаю, в Севастополе магазейны пустуют. А мне лес мачтовый потребен, вона как разнесло фок-мачту у меня. Тако ж и на других судах дерев надобно немало…
Потемкин, ухмыляясь, прервал Ушакова:
- Твои заботы мне извечно знакомы. Отпиши ведомость в Херсон, распорядись моим именем.
Еще не смолкли пушечные залпы салютации по случаю отъезда князя, а Ушаков готовил предписание де Рибасу, который уже стоял наготове неподалеку, ожидая рескрипта Потемкина.
Откликнулся на победу Севастопольского флота и Александр Суворов, кратко, но выразительно: "Виват Ушаков".
Генерал-майор де Рибас направился с гребной флотилией вверх по Дунаю, вступил в схватку с турецкой флотилией, оттеснил ее к Измаилу. Севастопольская эскадра до половины ноября оберегала дельту Дуная от возможного нападения турецкого флота. Спустя месяц войска Александра Суворова, при активной поддержке Дунайской гребной флотилии, штурмом овладели крепостью Измаил. Русская армия форсировала Дунай, завершив кампанию 1790 года.
Новый, 1791 год обеспокоил Ушакова старыми заботами. Искромсанные сражениями, истрепанные штормами корабли надлежало добротно и быстро отремонтировать и поставить в строй. Как обычно, в Севастополе не хватало всех припасов. Казенные бумаги почтой по непролазной грязи доставляли в Яссы, и там они оседали в походной канцелярии ее правителя Василия Попова, который недолюбливал Ушакова. Потемкин надолго отъехал в столицу, где еще гремели салюты в его честь, покорителя Измаила. Досаждали иногда Ушакову нерасторопность, а подчас и нерадивость подчиненных.
Бывший "Мелек-Бахри" переименовали в "Иоанна Предтечу", и по указаниям Ушакова обновили и переделали. Флагман следил за работами и, встретив на берегу командира, капитана 1-го ранга Баранова, сделал ему выговор: "Извольте за ремонтом присматривать рачительно, как подобает капитану". Тот в ответ взъерепенился: "Я не корабельный мастер, ваше превосходительство, и не такелажник, а должен принять готовый корабль". Ушаков спокойно, не повышая голоса, повторил: "Сие мнение противно долгу службы, и должно исполнять, что предписано начальниками". Баранов продолжал артачиться. Пришлось объявить ему выговор по эскадре. Неделю спустя поступил приказ флагмана отправить матросов на строящиеся корабли в Херсон и Николаев.
Предписывалось направить "здоровых и способных к исполнению должностей служителей". Недавно прибывший из Лимана командир "Навархии Вознесение", капитан 2-го ранга Сенявин, любимец Потемкина, решил схитрить: "Здоровые и исправные мне самому нужны…" На следующий день матросов построили к отправке. Неожиданно появился Ушаков, начал обходить строи, по привычке опрашивать матросов. С "Навархии" трое пожаловались, один задыхался от кашля, другой мучился животом, у третьего опухли ноги в суставах. Ушаков вывел их из строя, вызвал Се-нявина: "Оных служителей переменить на здоровых, евоных в гошпиталю". Сенявин поморщился: "Других служителей посылать не стану". Лицо Ушакова налилось краской: "Подтверждаю приказание, служителей заменить". И ушел в сопровождении бригадира Пус-тошкина.
Сенявин приказание флагмана так и не выполнил. Ушаков объявил в приказе по флоту: "А как не впервые вижу, его, г. Сенявина прискорбности от неохотного повиновения команде, потому подтверждаю впредь по повелениям моим чинить безоговорочно, как долг службы требует…"
Коса нашла на камень. Наверное, Сенявину пришли на ум его знатные родственники, Алексей Наумович, вспомнилось расположение светлейшего, и он настрочил жалобу Потемкину на своего начальника: "На весь флот назван я ослушником, неисполнителем, упрямым…" и прочее…
Ушаков отправил жалобу Потемкину с пояснениями.
Тем временем заботы отвлекли от затеянной передряги. Потемкин находился далеко, в Петербурге, и от него поступило предписание: "Тотчас вам выступить, направьте плавание к румелийским берегам и, если где найдете неприятеля, атакуйте с Богом".
Тихим июльским вечером Севастопольская эскадра вышла в море и двинулась на восток. Неделю назад пикеты у Балаклавы усмотрели на горизонте вражеские паруса, направлявшиеся в сторону Анапы.
На второй день Ушаков обнаружил турецкую эскадру в тридцать-сорок вымпелов. Турки оказались на ветре, потому Ушаков выжидал некоторое время, чтобы занять выгодное положение для боя. К вечеру ветер покрепчал, развело большую волну. Ночью шторм ра-зыгрался вовсю. На судах ломало бушприты, стеньги, рвало паруса, у кого-то открылась течь. Пришлось возвратиться в Севастополь, устранять неполадки. Наведя порядок на кораблях, Ушаков повел эскадру на запад, к румелийским берегам. Там, в долинах Дуная, в предгорьях Балкан, турки терпели поражения, но надеялись подправить свое незадачливое состояние успехами на морских рубежах.
В который раз Селим III питал надежду сокрушить-таки морскую мощь русских. Для подкрепления султан вызвал Алжирскую и Тунисскую эскадры. Довольно опытный алжирский адмирал Саид-Али поклялся на Коране:
- Я отыщу и привезу в клетке этого нечестивца, Ушак-пашу.
Под предводительством капудан-паши Гуссейна и четырех других флагманов соединенный турецкий флот из 18 линейных кораблей, 17 фрегатов, полусотни других судов отправился из бухты Золотой Рог, чтобы отыскать и посчитаться с эскадрой Ушакова.
В последний день июля стояла на якорях у мыса Ка-лиакрия, под защитой грозных береговых батарей, эскадра Гуссейна. Второй месяц удача отворачивается от капудан-паши. Ушак-паша не показывается в море.
В адмиральском салоне нестерпимо душно, два матроса стоят с опахалами над диваном, где дремлет после сытного обеда, разомлевший от зноя, Гуссейн-паша. Стоянка у Калиакрии несколько затянулась. Флагман дозволил своим матросам отдохнуть на берегу. Сегодня священный праздник Рамазан. Его храбрые воины заслужили передышку и развлечения.
Внезапно резкий, тревожный хлопок пушечного выстрела донесся в распахнутую балконную дверь. Спустя мгновение капудан-паша в одних шальварах выскочил на балкон. И без подзорной трубы на ясном лазурном небе четко вырисовывались паруса русской эскадры, показавшейся из-за мыса.
- Поднять сигнал: "Всем сняться с якорей! Построиться в колонну для боя!" - с досадой закричал Гуссейн.
Он уже успел прикинуть: "У русских два десятка вымпелов. У меня, слава Аллаху, больше почти вдвое. Пушек, значит, у меня также в два раза поболее, - несколько успокаиваясь, лихорадочно соображал Гус-сейн. - Вот только бы успеть сняться с якорей".
Услышав тревогу, стоявшие ближе к мысу турецкие суда рубили якорные канаты, ставили паруса, открыли беспорядочный огонь. А с берега к ним неслись шлюпки с матросами…
Между тем русские, не открывая огня, под всеми парусами устремились под залпы береговых батарей. "Аллах, видимо, помутил их разум", - тревожно размышлял Гуссейн, стараясь разгадать замысел русского флагмана. И вдруг он с ужасом осознал, что русский адмирал отрезает эскадру от берега, от матросов, спешивших на свои корабли.
…На шканцах "Рождества Христова", широко впечатав ноги в палубу, стоял, переводя взгляд с берега на турецкие корабли, Федор Ушаков.
"Нынче Гуссейну деваться некуда. Генерально сей час выйти на ветер, даже рискуя, под огнем береговых батарей".
- Сигнал: "Поворот вправо, курс вест! - скомандовал Ушаков. - Сблизиться на картечную дистанцию!"
Эскадра устремилась вдоль берега, отрезая турок от берега и получая преимущество ветра. Турецкие суда, успев отрубить якоря, сбились в кучу. Эскадра Ушакова картечным огнем крушила турецкие корабли. Новая тактика Ушакова, ближнего боя, оказалась победной, как и в Керченском сражении, и в схватке при Тендре. Расстрелянные в упор неприятельские суда, ломая бушприты, реи, сталкивались друг с другом, стремились поскорее выйти из боя. Только алжирец Саид-Али вышел вперед и пытался построить корабли для боя. Заметив этот маневр, Ушаков, верный себе, сомкнул строй эскадры и устремился в атаку. "Рождество Христово" с ходу атаковал алжирца. Сблизившись до полукабельтова, русский адмирал обошел корабль Сайда-Али по носу и, дав продольный залп, заставил второго турецкого флагмана выйти из строя. Не успокаиваясь, Ушаков атаковал корабль старшего флагмана, Гуссейна.
Но все же русским кораблям серьезный урон наносили береговые батареи. Пострадали "Навархия", "Петр Апостол", "Леонтий". Они с перебитыми реями, грот- и бизань-мачтами, стеньгами, потеряли ход, но Ушаков все равно похвалил их, они "оказали храбрость и мужество". Вконец разбитые турки устремились в сторону Босфора.
Ушаков поднял сигнал: "Гнать неприятеля!" Сплошной дым от залпов и пожаров застилал отступившего неприятеля. Солнце клонилось к западу, скрываясь за прибрежными холмами, ветер посвежел, обещая шторм. Наступившая вскоре темнота и разыгравшийся шторм спасли турок от полного разгрома.
На траверзе мыса Эмине эскадра Ушакова легла в дрейф. Командиры доложили потери - полтора десятка убитых, три десятка раненых.
Флагман здесь рапортовал Потемкину. "Наш флот всею линией, передовыми и задними кораблями совсем его окружил и производил с такою живостью жестокий огонь, что, повредя многих в мачтах, стеньгах, реях, парусах, не считая множества пробоин в корпусах, принудил укрываться многие корабли один за другова, и флот неприятельский при начале ночной темноты был совершенно доведен до крайности от стесняющих его беспрестанно, лег стесненною кучей под ветер, обо-ротясь к нам кормами, а наш флот, сомкнув дистанцию, гнал и беспрерывно огнем бил его носовыми пушками, а которым способно, всеми лагами. Особо повреждены и разбиты пашинские корабли".
Эскадра спускалась к проливам, Ушаков подумывал бомбардировать Константинополь. На подходе к Варне от берега отвалили две турецкие кирлангичи. Сидевшие в них турки размахивали белыми флагами.
Один из них поднялся на борт "Рождества Христова" и вручил Ушакову пакет главнокомандующего армией, генерала Репнина. Предписывалось прекратить военные действия, с Турцией подписаны мирные статьи…
Эскадра взяла курс на Севастополь, а в эти же дни к армии прибыл, спешивший из Петербурга, светлейший князь. Он уже знал о поражении турок при Кали-акрии и, прочитав текст мирных статей, разорвал их.
- Нынче с султаном станется другой разговор.
Потемкин был в большом недовольстве, мирный договор затеяли заключить без его участия. Прибыв в свою ставку, в Яссы, среди других неотложных дел, срочно вызвал Ушакова и бригадира Пустошкина, а перед этим в Севастополь поступил ордер Потемкина - Сенявина лишили звания генеральс-адъютанта, отстранили от должности командира "Навархии" и велели "немедленно явиться к его светлости".
Объявив Сенявину повеление князя, Ушаков добавил:
- Знайте, господин Сенявин, я нисколько не таю на вас зла и желал бы разрешить прошлые ваши недовольства без ущерба для вас.
Ушаков явно намекал, что действия князя связаны с жалобами Сенявина минувшим летом. В душе Сенявин давно раскаивался о затеянной ссоре с флагманом и тешил себя надеждой, что и светлейший уже все позабыл и предал забвению. На деле получилось по-другому.
Не успел Сенявин появиться перед князем, как на него обрушилась гневная тирада:
- Я надежду в тебе питал, мнил, что моим помощником будешь у Федора Федоровича, а ты занялся паскудством, при офицерах посмел оскорбительно ослушаться достойного и умнейшего адмирала, поклеп начал на него понапрасну возводить. - Князь в распахнутом халате метался по кабинету, потрясая кулаками. - Сие от Войновича в тебе замашки остались! Ишь возомнил себя, щелкопер самонадеянный! Да ты в подметки Ушакову не годишься! - Потемкин с остервенением отпихнул ногой банкетку, .стоявшую посредине, подошел к окну, несколько минут молчал, разглядывая что-то во дворе. - Значит, так, - продолжал он, несколько поостыв и не оборачиваясь, - выбирай - либо повинишься перед Федором Федоровичем при всех офицерах и попросишь у него прощения, либо под суд тебя отдам по закону и в матросы разжалую. Иного приговора не будет. А ныне ступай под арест в кордегардию да поразмысли там хорошенько!
Сенявин сдал шпагу вошедшему адъютанту и отправился под арест…
В эти же дни в Яссы прибыл по срочному вызову Ушаков. Князь ожидал его с нетерпением, для ускорения проезда распорядился на всем пути от Очакова до Бендер на каждой станции держать по десятку лошадей. Потемкина тревожило поведение турок на переговорах в Галаце. Подписав под воздействием поражения у Калиакрии предварительные условия мира, турки затягивали переговоры. Они питали надежду на поддержку Англии, Франции, Пруссии, для которых усиление России на Черном море представлялось весьма угрожающим делом.
- Тревожусь я, Федор Федорович, - озабоченно сказал князь Ушакову, - как бы французы да англичане, науськивая султана, сами мордой не сунулись в Черное море. Каково ныне с эскадрой?
Ушаков начал без раздумий. Выложил на стол журнал корабельных работ по каждому судну, доложил подробно о всех неисправностях после Калиакрии.
- Ныне в море, ваше сиятельство, готовы менее половины судов. Надобно для поспешного ремонта мачтового и другого леса немало, парусины, железа.
- Все будет, - твердо сказал князь, - потребную роспись оставь мне. Сего же дня отправлю в Херсон к исполнению. Приложи всемерно старание быть с флотом в готовности.
В конце разговора Ушаков осторожно спросил:
- Ваша светлость, каково ваше решение по Сенявину?
Потемкин, по всей видимости, сам намеревался высказаться об этом, так как, в свою очередь, переспросил:
- А ты какое мнение о нем имеешь?
Ушаков собирался с мыслями недолго, очевидно, он уже давно имел свое суждение:
- Сенявин недюжинный, смышленый офицер, о деле печется рьяно, лихо командует, не трусливого десятка. К служителям строг, однако радеет о них. - Ушаков лукаво сощурился: - А гордыня непомерная да кичливость, мыслю, по молодости, сие пройдет. Да и урок ему преподан суровый.
По мере того как Ушаков говорил, лицо князя озарялось улыбкой:
- Ей-богу, какой ты молодец, Федор Федорович, простив Сенявина. Будто угадал мои мысли про сию занозу. Одначе я тебе больше скажу, глядя на тебя, со временем он будет отменным адмиралом и даже, быть может, превзойдет тебя.
Ушаков, добродушно усмехаясь, развел руками:
- Дай-то Бог, ваша светлость.
Потемкин неожиданно согнал улыбку:
- Поимей в виду, строго взыскивай с него исполнение должности. Ныне определим его на гребную флотилию, пускай там лямку потянет. Дня через два выпущу его, шпагу его захвати, сам и возвернешь ему.
Ушаков уже откланялся, когда Потемкин напомнил:
- Не позабудь бригантину за мной в Николаев выслать. Я там через три недели буду.
Через два дня после отъезда Ушакова князь вызвал Сенявина. Осунувшийся и побледневший, без привычного румянца на щеках, переступил Сенявин порог апартаментов князя. Потемкин куда-то спешил.
- Поезжай в Севастополь, повинись перед Ушаковым. Да впредь знай, он первый озаботился о тебе и просил снисходительства к тебе.
Прощаясь, Сенявин не предполагал, как, впрочем, и князь, что видятся они в последний раз…