Хозяин этого великолепия не потрудился проверить третью комнату, которая в действительности представляла собой часть балкона, опоясывающего внутреннюю сторону светового колодца. С двух сторон она была отделена от соседей стеной. Третья сторона тоже была закрыта ставнями, пропускающими воздух, но не позволяющими любопытным заглянуть внутрь. Там имелись бронзовая ванна, бак для воды и ночной горшок. Кухни не было. Цезарь не хотел нанимать слугу, который будет жить в квартире. За уборкой следили слуги Аврелии, которых Евтих регулярно присылал, чтобы вылить воду из ванны, наполнить свежей водой бак и вычистить ночной горшок, а также постирать белье, подмести пол и вытереть пыль.
Луций Декумий уже находился там. Сидя на высоком ложе и свесив ноги так, чтобы не касаться искусно раскрашенного тритона на полу, он пробегал глазами свиток, который держал в руках.
- Проверяешь отчет общины перед тем, как отдать городскому претору? - спросил Цезарь, закрывая дверь.
- Что-то вроде этого, - ответил Луций Декумий, бросив свиток в сторону.
Цезарь пересек комнату, чтобы посмотреть на цилиндр водяных часов.
- Если верить этому маленькому животному, пора спускаться вниз, папа. Вероятно, она не будет пунктуальной, особенно если Силану не по душе хронометры. Но все же эта матрона не производит впечатления особы, которая не дорожит временем.
- Ты не захочешь, чтобы я оставался здесь, Павлин, поэтому я только впихну ее в дверь и сразу же уйду, - обещал Луций Декумий и вышел.
Цезарь сел за стол написать письмо царице Орадалтис в Вифинию. Писал он так же быстро, как делал все остальное. Однако едва Цезарь успел положить перед собой лист бумаги, как дверь открылась и вошла Сервилия. Его мнение было правильным: она дорожила временем.
Поднявшись, он обошел стол, чтобы поздороваться с ней. Она протянула ему руку так, как это обычно делает мужчина, желая обменяться рукопожатием. Цезарь взял ладонь Сервилии с осторожностью и чуть стиснул тонкие косточки. Возле его стола уже стояло кресло, хотя до прихода Сервилии он еще не принял решения, разговаривать с ней через стол или уютно расположиться поближе к гостье. Его мать права: Сервилия - загадка. Поэтому Цезарь проводил ее к креслу, стоящему напротив стола, а после вернулся на свое место. Положив руки на столешницу, он с серьезным видом посмотрел на визитершу.
Сервилия хорошо сохранилась, если учитывать ее тридцать семь лет, решил он, и изящно одета в ярко-красное платье. Цвет опасно граничил с любимыми расцветками проституток, и все же одежда матроны умудрялась выглядеть приличной. Да, она умна! Густые волосы - такие темные, что на свету они скорее отливали синевой, чем рыжиной, - были зачесаны назад. Разделенные прямым пробором, они закрывали верхнюю часть ушей и соединялись на затылке в пучок. Необычно, но, опять же, прилично. Маленький рот с чуть поджатыми губами, чистая белая кожа, черные глаза под тяжелыми веками с длинными, загнутыми вверх ресницами. Брови, заподозрил он, сильно выщипаны, и - что интереснее всего - чуть отвисшая правая щека. Как и у ее сына Брута, насколько он заметил раньше.
Настало время прервать молчание, поскольку казалось, она не собирается этого делать.
- Чем я могу тебе помочь, госпожа? - официально осведомился Цезарь.
- Децим Силан - наш pater familias, Гай Юлий, но существуют определенные вопросы, связанные с моим покойным первым мужем Марком Юнием Брутом, которые я предпочитаю решать сама. Мой нынешний муж не очень хорошо себя чувствует, поэтому я стараюсь избавить его от лишних хлопот. Важно, чтобы ты правильно понял мои действия, потому что может показаться, что я узурпирую права pater familias, - проговорила она еще более официально.
Выражение деланного интереса на его лице не изменилось с того момента, как он сел. Цезарь просто слегка откинулся на спинку кресла.
- Я пойму правильно, - обещал он.
Нельзя сказать, что при этих словах она расслабилась. С момента появления в кабинете она уже казалась расслабленной. И все же в ее осторожность добавилось чуть больше уверенности. Это было заметно по ее глазам.
- Позавчера ты видел моего сына, Марка Юния Брута, - сказала она.
- Приятный мальчик.
- Я тоже так думаю.
- Но официально пока еще ребенок.
- Да, еще несколько месяцев. Но дело, по которому я пришла, касается его, и он настаивает, что ждать нельзя. - Чуть заметная улыбка мелькнула в левом уголке ее рта, который, когда она говорила, был более подвижен, чем правый. - Молодость импульсивна.
- Мне он не показался импульсивным.
- В большинстве случаев он такой и есть.
- Значит, я должен сделать вывод, что ты пришла по поручению молодого Марка Юния Брута?
- Да, это так.
- Ну что ж, - глубоко вздохнув, молвил Цезарь, - следуя протоколу нашей беседы, вероятно, теперь ты должна рассказать мне, чего же он хочет.
- Он хочет жениться на твоей дочери Юлии.
"Мастерский самоконтроль!" - мысленно аплодировала Сервилия, не заметив никакой реакции в его глазах, лице, теле.
- Но ей всего восемь лет, - сказал Цезарь.
- И он официально еще не мужчина. Но он желает этого брака.
- Он может передумать.
- Я тоже сказала ему об этом. Но он уверяет, что не изменит своего решения, и в конце концов убедил меня в своей искренности.
- Сомневаюсь, что я хочу прямо сейчас обручить Юлию.
- А почему бы и нет? Обе мои дочери уже помолвлены, а они моложе Юлии.
- Приданое у Юлии небольшое.
- Это не новость для меня, Гай Юлий. Но состояние моего сына весьма велико. Он не нуждается в богатой невесте. Его отец очень хорошо обеспечил его. А кроме того, он - наследник Силана.
- Ты еще можешь иметь другого сына от Силана.
- Возможно.
- Но не вероятно?
- Силан плодит девочек.
Цезарь подался вперед, сохраняя равнодушный вид.
- Объясни мне, Сервилия, почему я должен согласиться на этот союз?
Брови ее взлетели вверх.
- Я думала, это очевидно! Неужели Юлия сможет найти себе мужа более высокого происхождения? С моей стороны Брут - патриций Сервилий, со стороны отца его предок - Луций Юний Брут, основатель Республики. Все это тебе известно. Состояние у него великолепное, политическая карьера определенно приведет его к консульству, и теперь, когда цензорская должность восстановлена, он может закончить жизненный путь цензором. У него кровное родство с Рутилиями, Сервилиями Цепионами и Ливиями Друзами. К тому же не забывай об amicitia, существующей благодаря преданности деда Брута твоему дяде по браку Гаю Марию. Я понимаю, ты - близкий родственник семьи Суллы, но ни моя собственная семья, ни мой муж не ссорились с Суллой. Твое собственное различное отношение к Марию и Сулле выражено более явно, чем у любого из Брутов.
- Ты аргументируешь, как заправский адвокат! - оценил Цезарь и наконец улыбнулся.
- Принимаю это как комплимент.
- Да, это комплимент.
Цезарь встал, обошел стол и протянул руку, чтобы помочь Сервилии подняться с кресла.
- Ответа я не получу, Гай Юлий?
- Ответ ты получишь, но не сегодня.
- Когда? - спросила она, направляясь к двери.
Еле уловимый соблазнительный запах духов исходил от тела Сервилии, шедшей впереди Цезаря, который уже готов был сказать ей, что даст ответ после выборов. И вдруг он заметил нечто, что заставило его захотеть увидеть ее снова. И прежде, чем состоятся выборы. Хотя платье полностью закрывало матрону, как требовали приличия ее класса, спинка платья чуть отвисала, оголяя шею и позвоночник до середины лопаток. И там узенькой дорожкой рос черный пушок, спускаясь по шее и исчезая в глубинах одежды. Он вовсе не выглядел грубым, скорее похожим на шелк, и не стоял дыбом, а беспорядочно лежал на ее белой коже, потому что тот, кто вытирал ей спину после ванны, не позаботился пригладить волоски и уложить их вдоль позвонков. О, этот капризный пушок просто умолял уделить ему внимание!
- Приходи завтра, если это удобно, - сказал Цезарь, обгоняя ее, чтобы открыть дверь.
На лестничной площадке сопровождающего не оказалось, поэтому Цезарь провел ее до вестибула. Но когда он хотел проследовать за ней на улицу, Сервилия остановила его.
- Благодарю, Гай Юлий. Дальше не надо провожать, - сказала она.
- Ты уверена? Здесь не лучшие места для прогулок матроны.
- У меня имеются спутники. До завтра.
И он побежал обратно, вверх по ступеням, к последним мгновениям еле уловимого запаха духов и к ощущению невероятной пустоты комнаты. Так пусто там еще никогда не было. Сервилия… Непостижимая, многослойная, и каждый слой тверд по-разному - железо, мрамор, базальт и алмаз. Совсем не милая. И не женственная, несмотря на большую и красивую грудь. Отвернешься от нее - жди беды, ибо, в его представлении, у нее два лица, как у Януса: одно - чтобы видеть, куда она идет, а другое - чтобы наблюдать за тем, кто ступает следом. Абсолютное чудовище. Неудивительно, что все говорили, будто Силан выглядит все более и более больным. Никакой pater families не решится просить за Брута. Она могла и не объяснять этого. Ясно, что Сервилия сама управляет своими делами, включая и сына, что бы ни говорил закон. Интересно, помолвка с Юлией - ее идея или это действительно исходит от Брута? Аврелия может знать. Цезарь немедленно пойдет домой и спросит мать о Сервилии.
И он поспешил домой, продолжая думать о Сервилии: каково будет привести в порядок тонкую дорожку черного пушка, бегущую вдоль всего ее позвоночника.
- Мама, - влетел он в ее рабочую комнату, - мне нужна срочная консультация, прерви свои дела и приходи в мой кабинет!
Аврелия отложила перо и с удивлением посмотрела на Цезаря.
- Сегодня день ежемесячной выплаты ренты, - напомнила она.
- Мне все равно, даже если это день квартальной выплаты.
Он исчез, едва закончив фразу и оставив Аврелию в состоянии шока, вынужденной прекратить расчеты. Это непохоже на Цезаря! Какой демон в него вселился?
- Ну? - осведомилась она, входя в его кабинет.
Он стоял, заложив руки за спину и перекатываясь с пяток на носки. Его тога валялась на полу. Она подняла ее и выбросила в столовую, потом прикрыла за собой дверь.
Какой-то момент Цезарь словно не замечал ее присутствия, а потом вздрогнул, посмотрел на мать с изумлением и… неужели приятным возбуждением? Потом сын приблизился к Аврелии и помог сесть в кресло, в котором она всегда устраивалась.
- Дорогой мой Цезарь, ты можешь стоять спокойно, если уж не в силах сидеть? Ты похож на уличного кота, почуявшего кошку.
Это показалось ему очень смешным. Он расхохотался:
- Вероятно, я и чувствую себя как уличный кот, почуявший кошку.
Забыт день платежей. Аврелия поняла, с кем только что разговаривал Цезарь.
- Ого! Сервилия!
- Сервилия, - подтвердил он и сел, вдруг став серьезным.
- Мы влюбились? - поставила диагноз мать.
Он подумал, покачал головой:
- Сомневаюсь. Возможно, это просто сильное желание, хотя я и в этом не уверен. Думаю, она мне даже не понравилась.
- Многообещающее начало. Тебе все наскучило.
- Правильно. Мне надоели все эти женщины, которые с обожанием глазеют на меня и ложатся, позволяя вытирать о них ноги.
- Она тебе этого не позволит, Цезарь.
- Я знаю, я знаю.
- Почему она хотела тебя видеть? Начать роман?
- О, до этого мы не дошли, мама. Фактически я не имею никакого понятия, взаимно ли мое желание. Может быть, и нет, потому что оно возникло, когда она повернулась, чтобы уйти.
- Еще интереснее! И чего же она хотела?
- Догадайся, - усмехнулся он.
- Не играй со мной в отгадки!
- Не догадываешься?
- Я не только отказываюсь отгадывать, Цезарь, я сделаю больше. Если ты не перестанешь вести себя как десятилетний ребенок, я уйду.
- Нет-нет, останься, мама, я буду вести себя хорошо. Просто так приятно встретиться с вызовом, с маленькой terra incognita.
- Да, это я понимаю, - сказала она и улыбнулась. - Расскажи мне.
- Она пришла от имени молодого Брута. Просить моего согласия на помолвку Брута с Юлией.
Это был сюрприз. Аврелия даже заморгала.
- Как удивительно!
- Вопрос в том, мама, чья это идея: ее или Брута?
Аврелия склонила голову набок и стала думать. Наконец она кивнула и сказала:
- Думаю, Брута. Когда горячо любимая внучка - только ребенок, обычно не ждешь, что подобное может случиться, но, если подумать, признаки были. Он смотрит на нее, как глупая овца.
- Сегодня ты сыплешь замечательными метафорами, мама, и все связаны с животными! От уличных котов до овец.
- Перестань веселиться, даже если ты испытываешь вожделение к матери этого мальчика. Будущее Юлии имеет слишком большое значение.
Он мгновенно стал серьезным.
- Да, конечно. На первый взгляд это замечательное предложение, даже для Юлии.
- Я согласна, особенно сейчас, когда твоя политическая карьера приближается к зениту. Помолвка с Юнием Брутом, чья мать - из семьи Сервилия Цепиона, даст тебе огромную поддержку среди "хороших людей", Цезарь. На твоей стороне будут все Юнии, все Сервилии, и патриции, и плебеи, а также Гортензии, некоторые из Домициев, несколько Цецилиев Метеллов… Даже Катул вынужден будет замолчать!
- Заманчиво, - проговорил Цезарь.
- Очень заманчиво, если, конечно, мальчик серьезен в своем намерении.
- Его мать заверила меня в том, что он крайне серьезен.
- Я тоже верю этому. Он не показался мне человеком, постоянно меняющим свои взгляды. Очень сдержанный и осмотрительный мальчик.
- Но вот понравится ли это Юлии? - хмурясь, промолвил Цезарь.
Аврелия подняла брови.
- Странно слышать это от тебя. Ты - ее отец, тебе решать, за кого она выйдет замуж. И ты никогда не давал ей повода заподозрить, что разрешишь ей выйти замуж по любви. Она имеет слишком большое значение. Она - твой единственный ребенок. Юлия сделает то, что ей скажут. Я воспитала ее так, чтобы она понимала: в таких вещах, как брак, у нее нет права голоса.
- Но я хотел бы, чтобы идея брака с Брутом не была ей неприятна.
- Обычно ты не сентиментален, Цезарь. Значит ли это, что тебе самому этот мальчик не слишком по душе? - вдруг спросила проницательная Аврелия.
Цезарь вздохнул.
- Отчасти, быть может. О, нельзя сказать, что он не глянулся мне так же, как не понравилась его мать. Просто он занудливый, как унылая собака.
- Что за звериная метафора!
Он коротко засмеялся.
- Юлия - такая прелестная малышка. И такая живая. Ее мать и я - мы были так счастливы… Я хотел бы видеть и дочь счастливой в браке.
- Из зануд получаются неплохие мужья, - заметила Аврелия.
- Значит, ты - за их союз.
- Да. Если мы упустим этот шанс, другого такого же может не представиться. Его сестры уже заполучили молодого Лепида и старшего сына Ватии Исаврийского, так что двоих подходящих претендентов мы лишились. Возможно, ты лучше отдашь ее сыну Клавдия Пульхра или Цицилия Метелла? А может, сыну Помпея Магна?
Цезаря так и передернуло.
- Ты абсолютно права, мама. Лучше унылая собака, чем хищный волк или шелудивая дворняжка! Сказать честно, я надеялся на кого-нибудь из сыновей Красса.
Аврелия фыркнула.
- Красc - твой хороший друг, Цезарь, но ты превосходно знаешь, что он никому из своих сыновей не позволит жениться на девушке без значительного приданого.
- Ты опять права, мама. - Цезарь хлопнул себя по коленям - верный знак, что он принял решение. - В таком случае пусть будет Марк Юний Брут! Кто знает? Вдруг он превратится в неотразимого красавца, как Парис, когда минует стадия прыщей!
- Я очень хочу, чтобы ты не был таким легкомысленным, Цезарь! - произнесла его мать, поднимаясь, чтобы вернуться к своим бухгалтерским книгам. - Это помешает твоей карьере на Форуме, как иногда мешает карьере Цицерона. Бедный мальчик никогда не будет ни красивым, ни лихим.
- В таком случае, - совершенно серьезно сказал Цезарь, - ему повезло. Чересчур красивым людям обычно не доверяют.
- Если бы женщины могли голосовать, - лукаво заметила Аврелия, - это положение вещей изменилось бы очень скоро. Каждый смазливый Меммий становился бы царем Рима.
- Не говоря уже о каждом Цезаре, да? Спасибо, мама, но я предпочитаю оставить все так, как есть.
Вернувшись домой, Сервилия не сообщила о своем разговоре с Цезарем ни Бруту, ни Силану. Не сказала она и о том, что завтра опять пойдет к нему. В большинстве домов новости распространяются через слуг, но только не через слуг Сервилии. Два грека, которых она брала для эскорта всякий раз, когда куда-нибудь отправлялась, были старыми прислужниками и отлично знали: лучше не болтать о хозяйке, даже среди соотечественников. История о няне, которую Сервилия выпорола, а потом распяла за то, что та уронила малютку Брута, последовала за госпожой из дома Брута в дом Силана, и все знали, что Силан не в силах справиться с темпераментом своей жены. С тех пор никого больше не распинали, но пороли часто, и это обеспечивало мгновенное повиновение и постоянное молчание. В этом доме рабов не освобождали, чтобы те могли нахлобучить фригийский колпак - шапку свободы и называть себя вольноотпущенниками. Раб, проданный Сервилии, оставался рабом навеки.
Поэтому два грека, проводив на следующее утро госпожу в нижний конец улицы Патрициев, даже не пытались посмотреть, что находится в здании, куда она отправилась, и даже не мечтали о том, чтобы потом пробраться наверх и подслушать у дверей или заглянуть в замочную скважину. Конечно, они не подозревали матрону в связи с каким-нибудь мужчиной. Сервилия была слишком хорошо известна. В этом отношении она была безупречна. Она была гордячкой. От равных ей по происхождению до самых ничтожных слуг - любой знал: даже Юпитера Наилучшего Величайшего Сервилия считает ниже себя.
Может быть, случись всемогущему богу пристать к Сервилии, он и получил бы от ворот поворот, но союз с Гаем Юлием Цезарем определенно занимал ее мысли и выглядел в них самым привлекательным образом, когда она в одиночестве поднималась по лестнице. На этот раз того странного и довольно шумного маленького человечка нигде не было видно, и Сервилия отметила это. Предположение о том, что нечто иное, чем помолвка сына, получится из ее разговора с Цезарем, поначалу не приходило ей в голову, пока она не почувствовала в нем перемену - когда она уже стояла возле двери, собираясь уходить. Перемену достаточно ощутимую, чтобы у нее появилась надежда… Нет, предчувствие. Конечно, она знала то, что знал весь Рим: Цезарь слишком придирчив к своим женщинам. Он требовал, чтобы они были исключительно чистыми. Поэтому перед новым визитом Сервилия тщательно вымылась и ограничилась несколькими каплями духов, чтобы они не перебивали запаха тела. К счастью, она почти не потела и никогда не надевала одно платье больше одного раза. Вчера на ней было ярко-красное. Сегодня она выбрала насыщенный желтый цвет, в ушах покачивались янтарные подвески, на шее лежало янтарное ожерелье. "Я нарядилась, чтобы быть соблазненной", - подумала она и постучала в дверь.