- Стало быть, Аргос может выставить четыре с половиной тысячи воинов для сухопутной войны, - подвёл итог Леонид, обведя присутствующих за столом долгим взглядом. - Спарта же имеет пять тысяч гоплитов, не считая периэков и наших союзников в Пелопоннесе.
- Не забывай, Леонид, что и у аргосцев есть союзные города, - вставил Агафон. - К примеру, Гермиона может выставить больше тысячи гоплитов. Тиринф - две тысячи. А ещё есть Мидея, Немея, Микены...
- Тиринфяне не станут сражаться за Аргос, - сказал Клеомброт. - Ты долго отсутствовал, дружище, и не знаешь всех перемен, случившихся под небом Пелопоннеса.
- А в Микенах, думаю, ещё не забыли бессмысленную жестокость аргосцев, не так давно прошедшихся с огнём и мечом по этому городу, - добавил Леонид. - Тем более не поддержат аргосцев Эпидавр и Трезена, которые вышли из Аргосского союза несколько лет тому назад.
- Аргос мы победим, это несомненно, - сказал Сперхий, наливая себе ещё вина. - Вот только как избавиться от гнева Талфибия?
Заметив недоумение в глазах Агафона, Клеомброт стал рассказывать ему о напасти, свалившейся на Лакедемон сразу после окончания последних Немейских игр.
- Можно затеять войну, невзирая на неблагоприятные знамения, - махнул рукой бесстрашный Эвенет. - Клеомен часто так делал и побеждал! Вы все были тому свидетелями.
- Не забывай, чем кончил Клеомен, - хмуро промолвил Клеомброт. - Это ли не месть богов?
- С богами шутки плохи, - согласился Пантей.
Потянувшийся за сушёной айвой Леарх вдруг заметил на себе пристальный взгляд Леонида. От этого взгляда внутри у юноши всё похолодело. Он лишь теперь в полной мере осознал, в какую скверную историю угодил, оказавшись в постели с Горго, да ещё в доме у своего "старшего возлюбленного".
"Да, с богами шутки плохи, - мелькнуло в голове у Леарха. - Ас царями?.."
Одно он знал совершенно точно: будь на месте Леонида Клеомен, он без раздумий убил бы Леарха на месте. И ложе наслаждения стало бы смертным одром.
* * *
Десять дней потребовалось Мегистию и сопровождавшим его людям, чтобы добраться до священной долины в Эпирских горах, где с незапамятных времён находилось святилище Зевса Додонского.
Край этот, овеянный мифами и легендами, некогда был прародиной дорийских племён, со временем ушедших на юг и создавших в Пелопоннесе свои государства: Спарту, Мессению, Коринф, Аргос...
Север же Греции заняли другие воинственные племена: молоссы, хаоны, феспроты и афаманы. На земле молоссов, чьи цари возводили свою родословную к Ахиллу, сыну Пелея и был построен город Додона. В святилище Зевса рос древний дуб, по шелесту листьев которого женщины-жрицы давали прорицания тем, кто приходил поклониться царю богов. Наиболее ценные дары просителей обычно развешивались на ветках священного дуба.
Подвешенными к одной из веток дуба-исполина оказались и серебряные чаши, привезённые Мегистием в дар Зевсу.
На его вопрос жрицы изрекли ответ бога, записанный ими на особой свинцовой табличке.
Оракул Зевса Додонского гласил:
Вот вам ответ мой, о, жители шлемонесущего града!
Равным за равное нужно платить в полной мере.
Кровью за кровь и смертью за смерть; так избегнете
Доли проклятой и мести богов олимпийских.
Привезённый Мегистием оракул эфоры и старейшины изучали долго и скрупулёзно. Наконец-то им в руки попала ниточка, которая могла вывести из тупика, в какой угодили все граждане Лакедемона по вине царя Клеомена.
Среди старейшин большинство склонялись к тому, что равной платой за убийство персидских послов является смерть Клеомена и тех людей, которые бросили персов в колодец, а потом тайно где-то закопали их тела, которые, кстати, так и не были найдены.
И если проклятье Талфибия постигло Лакедемон после смерти людей, виновных в убийстве персидских послов, значит, смысл додонского оракула гораздо глубже. Смысл заключается в том, что боги преследуют Спарту не только за убийство персов, но и за прочие злодеяния Клеомена, не очень-то почитавшего богов. В этой связи старейшины припомнили и недавний оракул Зевса Олимпийского, гласивший, что горе, когда бесчестье поселится среди честных людей.
- Чтобы избежать гнева богов, нам следует восстановить попранную справедливость и вернуть в Спарту Демарата, подло оболганного Клеоменом и Леотихидом, - заявил старейшина Евриклид, самый уважаемый среди геронтов. - Но следует не только вернуть Демарата на отчую землю, но и отдать ему трон Эврипонтидов. Вот в чём, по-моему, состоит истинный смысл додонского оракула.
Кто-то из старейшин пошёл ещё дальше, развивая мысль Евриклида. Прозвучало мнение, что было бы справедливо, если бы Леотихид добровольно сложил с себя царскую власть и даже принял смерть во искупление злодейски погубленных персидских послов. Соглашаясь с Клеоменом всегда и во всём, Леотихид тем самым стал пособником многих чёрных дел.
Однако эфоры, и особенно Евксинефт, решительно воспротивились тому, чтобы вернуть Демарата в Спарту.
Защищая Леотихида, Евксинефт говорил:
- Все мы знаем, на чём основана их вражда. Демарат в своё время отнял у Леотихида любимую женщину, с которой тот был помолвлен. Многих граждан возмутило тогда не то, что он увёл невесту, а то, как он это сделал. Я не стану вдаваться в подробности. Думаю, что они известны всем присутствующим. Скажу лишь, что прежде, чем обвинять в неблаговидных поступках Леотихида, неплохо бы вспомнить и про неблаговидные поступки Демарата. Даже бегство его из Спарты есть преступление, а не жест отчаяния или обиды. Ведь лишив Демарата царской власти, сограждане не лишали его власти вообще, у него оставались полномочия полководца. Однако Демарат счёл себя глубоко оскорблённым и предпочёл чужбину отеческому очагу. Будто служение Лакедемону не в царской диадеме есть что-то оскорбительное.
Ладно бы, Демарат избрал прибежищем для себя какой-нибудь греческий город или остров. Так нет же! Он припадает к стопам персидского царя, врага всех эллинов. Какой злобой против сограждан надо пропитаться, чтобы снизойти до служения Варвару, до низких поклонов ему! Возникает вопрос, зачем Демарат это сделал? Ответ очевиден: он намерен мстить спартанцам с помощью персидского царя. Леотихид может и не совсем хорош как царь и человек, но изменник Демарат, на мой взгляд, во сто крат хуже.
После речи Евксинефта прения разгорелись с новой силой. Сторонников у старейшины Евриклида теперь заметно поубавилось.
Леотихиду пришлось покинуть герусию, поскольку по закону в заседании не имел права принимать участие тот, кому выдвинуто даже малейшее обвинение в чём-то неблаговидном. Тем более - тот, над кем нависла угроза быть изгнанным из отечества.
Леотихид пришёл домой в величайшей тревоге, понимая, что если возобладает мнение старейшины Евриклида перевесом хотя бы в один голос, ему не избежать изгнания, а может, и смерти.
Вот почему, когда перед взором Леотихида предстал Леарх, полный беспокойства из-за случившегося с ним в доме Леонида, дружеской беседы не получилось. У Леарха язык не повернулся рассказать всю правду. Он знал, что в доме Леотихида ему могут запросто налить вина вопреки всем запретам, поэтому рассчитывал хотя бы залить свою печаль вином. Однако Леотихид, не слушая жалоб Леарха на невезение в жизни, довольно бесцеремонно спровадил его к своей супруге, заявив, что Дамо желает ему что-то поведать.
"Мне бы твои печали, мальчик!" - с лёгкой досадой думал Леотихид, вернувшись в свою комнату, чтобы и дальше томиться ожиданием исхода заседания в герусии.
После полудня, как всегда, наступало время трапезы. Старейшины, цари и эфоры расходились по домам, чтобы через два часа опять собраться вместе в стенах герусии. Если срочных дел не было, то деятельность государственных мужей в такие дни обычно продолжалась только до полудня.
Леотихид уже собрался подкрепиться лёгким завтраком, а заодно и расспросить Леарха, почему Симонид не заходит в гости, хотя часто бывает у царя Леонида и у Астидамии. И как получилось, что старшим возлюбленным Леарха опять-таки стал Леонид, обойдя и здесь Леотихида.
Однако раб-привратник сообщил Леотихиду, что к нему в гости пожаловал Евриклид и с ним ещё трое старейшин.
- Они желают говорить с тобой, господин.
- Что-то срочное? - Леотихид ощутил предательский холодок в груди. - Они принесли постановление совета старейшин?
- Евриклид говорит, что у него к тебе дело, господин. - Раб вновь поклонился.
"У него ко мне дело... - промелькнуло в голове у Леотихида. - Если бы меня приговорили к изгнанию или смерти, то гордец Евриклид вряд ли заявился бы. Значит, ещё не всё потеряно!"
- Впусти их, - кивнул рабу Леотихид. - Да проверь, чтобы были без оружия!
- Как ты напуган, Леотихид. Как ты напуган! - с такими словами Евриклид вступил в комнату, где сын Менара ожидал незваных гостей, восседая на стуле с подлокотниками. - Это свидетельствует о том, что ты чувствуешь за собой вину в деле Демарата, а также и смерти персидских послов.
Евриклид остановился перед сидящим Леотихидом и воззрился на него глазами человека, который всю свою жизнь сторонился людей слабовольных и падких па излишние наслаждения.
- Какой ты спартанец после этого, - промолвил Евриклид с брезгливостью и негодованием в голосе. - Какой ты после этого гераклид! А ну, слезай!
Властным жестом руки Евриклид согнал Леотихида с кресла и уселся в него сам.
- Садитесь и вы, друзья, кто где пожелает, - кивнул он своим седовласым спутникам.
Старейшины уселись на скамью. Длиннобородые и длинноволосые, с подчёркнуто прямыми спинами, они с нескрываемым осуждением взирали на Леотихида из-под насупленных бровей, сжимая в руках длинные посохи, символы власти.
Леотихид всегда робел перед Евриклидом, зная, что тот и в свои преклонные годы по-прежнему прекрасно владеет мечом и копьём, а ударом кулака способен повергнуть наземь крепкого мужчину. Свою робость он постарался скрыть.
- С чего ты взял, уважаемый Евриклид, что я напуган? - усмехнулся Леотихид, придвинув к себе дифрос. - Рад всех вас видеть в своём доме!
- Твой раб с таким тщанием обыскивал нас, что мне сразу стало ясно: ты объят страхом, - процедил сквозь зубы Евриклид. - Честному человеку некого опасаться.
Леотихид ничего не сказал на это, неопределённо пожав плечами.
- Твоя радость сейчас поубавится, сын Менара, когда ты узнаешь о цели нашего прихода, - сказал один из старейшин по имени Феретиад. Он был двоюродным братом Евриклида.
Улыбка сбежала с лица Леотихида, в глазах появилось беспокойство.
- Постановления совета о твоём изгнании или привлечении тебя к суду за сообщество в кознях Клеомена у нас к сожалению нет. - Евриклид словно читал мысли испуганного Леотихида. - Мы пришли к тебе с другим, сын Менара. Мы хотим, чтобы ты сам смыл с себя позорное пятно. Тогда спартанцы проникнутся к тебе уважением. Уважение это распространится и на твоего сына Зевксидама. Про него станут говорить, что он - сын достойного отца.
- Истинного гераклида! - вставил Феретиад.
- А сейчас, стало быть, я не истинный гераклид? - желчно усмехнулся Леотихид. - По-вашему, я незаконнорождённый, что ли?
- Я не об этом, - поморщился Евриклид. - Ни у кого из нас нет сомнений, что ты - чистокровный гражданин Спарты. Я имею в виду то, что ты опозорил род Эврипонтидов, оклеветав Демарата.
- И вы предлагаете мне добровольно уйти в изгнание? - Леотихид оглядел своих гостей.
- Не только уйти в изгнание, но и добровольно принять смерть во имя Спарты, - сделал поправку Феретиад.
Два его молчаливых соседа согласно закивали головами.
- Даже так? - изумился Леотихид.
- В прорицании Зевса Додонского ясно сказано: искупление может быть только одно - смерть за смерть, - сказал Евриклид. - На тебе есть вина за смерть персидских послов, ибо ты всегда и во всём поддакивал Клеомену. Поэтому, Леотихид, справедливости ради...
Евриклид невольно запнулся, так как за стеной в соседней комнате вдруг раздались громкие сладострастные стоны. Жена Леотихида явно была не одна и занималась тем, что доставляло ей невыразимое удовольствие.
Сидевшие на скамье старейшины молча переглянулись.
Леотихид же, нимало не смущаясь, заметил:
- Прошу, не отвлекайся, уважаемый Евриклид. Я внимательно слушаю тебя.
- Справедливости ради, Леотихид, тебе следует отдаться во власть персидского царя и принять смерть от его слуг, - холодно продолжил Евриклид. - Это будет справедливейшим возмещением и для персов, и для богов. Однако...
Евриклид опять замолк, ибо сладостные женские стоны за стеной перешли в исступлённый прерывистый крик.
Евриклид обменялся взглядом со своими спутниками, на лицах которых сквозь невозмутимую надменность невольно проступило ехидное любопытство.
- Ну, уважаемый Евриклид? - промолвил Леотихид невозмутимо. - Что дальше?
- Однако, - Евриклид вновь вперил суровый взор в хозяина дома, - я вижу, что ты со мной не согласен, сын Менара.
- Конечно, не согласен! Хорошенькую вы уготовили мне участь. Мне - гераклиду! - отдаться на милость Варвара, у которого подвизается в слугах изменник Демарат. Да вы с ума сошли, уважаемые!
- Мы не занимаемся постановкой трагедий, - сдержанно произнёс Евриклид. - Мы пытаемся избавить наше государство от напасти, свалившейся на него в том числе и по твоей вине. Ты сам выбрал такую неприглядную роль.
- Но ты можешь всё исправить одним смелым поступком, - добавил Феретиад.
- Я готов принять смерть в битве, как подобает спартанцу, - гордо подняв подбородок, сказал Леотихид, - но позволить персам прикончить себя как жертвенного барана я не могу. К тому же нет такого постановления от совета старейшин.
- Я знал, что говорить с тобой о доблести и чести, Леотихид, только даром терять время. - Евриклид поднялся со стула.
То же самое сделали его спутники.
- Сожалею, что нам не удалось договориться, - с улыбкой проговорил Леотихид, у которого гора свалилась с плеч.
Уходя, старейшины столкнулись в дверях с Леархом, румяное лицо и растрёпанные кудри которого говорили о том, что он только что вкусил любовных утех. Леарх явно не ожидал увидеть старейшин в доме Леотихида, поэтому покраснел до корней волос. Он попятился, уступая дорогу старцам, которые взирали на него как на преступника, застигнутого на месте преступления. А тут ещё полуобнажённая Дамо выглянула из-за дверной занавески, окликнув Леарха. При виде старейшин, выходивших из комнаты, она стыдливо ойкнула и юркнула обратно за дверной полог.
Старейшины важно прошествовали мимо застывшего столбом Леарха, саркастически усмехаясь и постукивая посохами по мозаичному полу, на котором из разноцветных камешков были выложены фигуры обнажённых нимф и гоняющихся за ними сатиров.
- Не позорь имя своего отца, Леарх! - сурово бросил Евриклид, проходя мимо юноши. - Тебе не место в этом доме. И тем более в объятиях этой распутной женщины! - добавил он, кивнув на дверь, куда скрылась Дамо.
Леарх ожидал, что Леотихид обрушится на него и жену с гневными упрёками за то, что они выставили его в неприглядном свете. Однако тот не только не выразил Дамо и Леарху своего недовольства, но пригласил обоих на трапезу, где щедро подливал им вино. Леотихид и сам немало выпил, довольный тем, что, по всей видимости, Евксинефту и прочим эфорам удалось одержать верх.
Евриклиду действительно не удалось настоять на возвращении в Спарту Демарата и на изгнании Леотихида. Существующее положение вещей, при котором среди знатных семей Лакедемона после смерти Клеомена установилось относительное спокойствие и равновесие, устраивало подавляющее большинство именитых граждан. С возвращением же Демарата это равновесие неминуемо нарушилось бы. Если ныне на всём происходящем в Лакедемоне чувствовалось влияние Агиадов и поддерживающих их знатных родов Эгидов, Тиндаридов и Талфибиадов, то с воцарением Демарата непременно пошёл бы в гору царский род Эврипонтидов, причём та его ветвь, от представителей которой и в прошлом хватало хлопот.
Безвольный Леотихид устраивал и Агиадов, и спартанскую знать, имевшую доступ в эфорат. Народ же хоть и любил Демарата, однако безмолвствовал, удручённый зловещими предсказаниями.
Одолев в герусии сторонников Евриклида, эфоры созвали народное собрание, на котором объявили: для избавления Лакедемона от гнева богов нужны два гражданина, согласных добровольно расстаться с жизнью. Этим двоим предстояло отправиться в Азию к персидскому царю, который имел полное право обрушить на них свою месть. Послов, утопленных в колодце по приказу Клеомена, было двое.. Тем самым, рассудили эфоры, спартанцы заплатят равным за равное и смертью за смерть, как и повелевает додонский оракул.
Распустив собрание, эфоры дали согражданам три дня на то, чтобы всё обдумать.
Евриклид, презиравший Леотихида за малодушие и недолюбливавший Евксинефта за покровительство Леотихиду, на другой же день после созыва народного собрания не без язвительности заметил эфору-эпониму: может случиться так, что никто из граждан не пожелает своей гибелью исправлять чужие ошибки.
- Как ты тогда поступишь, уважаемый эфор-эпоним? Что ещё придумаешь, дабы спасти истинного виновника наших бед?
При этом Евриклид сердито ткнул пальцем в Леотихида, сидевшего на царском троне. Дело происходило в стенах герусии.
Взоры старейшин, четверых эфоров и обоих царей устремились к Евксинефту, сидевшему там, где и положено было сидеть эфору-эпониму. Кресло его всегда стояло между древними статуями Геракла и Ликург, справа от возвышения, на котором восседали цари. Коллеги Евксинефта были смущены этим выпадом. Действительно, что делать, если не окажется ни одного добровольца принять смерть в далёкой Азии? Для всякого спартанца почётна гибель в сражении, а смерть как возмещение за преступление скорее постыдна.
- Твоя приязнь к Демарату мне понятна, Евриклид, - промолвил Евксинефт после непродолжительной паузы, - ведь ты был дружен с его отцом. Я тоже не питаю вражды к Демарату, лишь осуждаю за то, что он унизился до службы персидскому царю. Но я твёрдо знаю, что Демарат не вернётся в Лакедемон. Он понимает, что службой варварскому царю унизил себя в глазах спартанцев. Поэтому пусть трон Эврипотидов занимает Леотихид, который не совсем хорош ныне, но вполне может стать лучше в будущем.
- Ты не отвечаешь на мой вопрос, Евксинефт, - упрекнул эфора-эпонима Евриклид.
- Отвечаю. - Евксинефт слегка повысил голос. - Если никто из наших сограждан не выразит желания умереть от рук персов, то добровольцами станем я и мой старший сын.