Терей махнул рукой дозорному, что тот может удалиться.
Если Терей, проводив дозорного из шатра, сразу успокоился, то Автесион никак не мог избавиться от беспокойства. Спартанцы изготовились к битве, принеся жертву богам. Стало быть, уверены, что битва будет. На чём основана такая уверенность?
Набросив на плечи плащ, Автесион решил сам взглянуть на спартанское войско. Может, дозорные чего-то недоглядели?
Слуга-конюх подвёл коня. Верхом на длинногривом жеребце, сопровождаемый тремя лучниками, Автесион поскакал к холму, с которого открывался вид на ближние покрытые лесом отроги Эвбеи, на лагерь лакедемонян, раскинувшийся между этими отрогами и глубокой впадиной оврага.
С вершины холма, поросшей орешником, спартанское войско, построившееся фалангой, было как на ладони. Гоплиты в красных плащах, с красными султанами на шлемах стояли, опершись на длинные копья, с прислонёнными к левому бедру большими круглыми щитами, на которых красовалась большая буква "Л" в широком красном круге. Это была заглавная буква в слове "Лакедемон". Точно так же на многих аргосских щитах была изображена буква "А", с которой начиналось слово "Аргос".
Прикрыв глаза ладонью от слепящих солнечных лучей, Автесион стал пристально вглядываться в боевое построение спартанцев. Ничего нового и необычного он не обнаружил. Лакедемоняне стояли, построившись фалангой из восьми шеренг. Царь и царские телохранители, как всегда - на правом фланге. Царский штандарт на длинном древке с изображением одного из Диоскуров маячил среди блестящих, устремлённых кверху наконечников копий. Легковооружённые илоты толпились позади фаланги.
Вроде бы всё было как обычно. И всё-таки что-то было не так.
Автесион чувствовал это, поэтому продолжал разглядывать боевой строй лакедемонян. Его опытный взгляд вдруг обнаружил, что интервалы между стоявшими в строю спартанскими гоплитами явно больше положенного. А в трёх задних шеренгах фаланги воинов было значительно меньше, чем в передних пяти шеренгах.
"О, Зевс! - мысленно воскликнул Автесион. - Лакедемонян стало меньше примерно на три тысячи человек. Почему Леонид не вывел всех своих воинов? Ведь в прежние дни он так не делал!"
Ломая голову, Автесион вернулся в лагерь и поведал об этом Терею.
- Не понимаю твоей тревоги, - сказал на это Терей. - Леонид мог оставить часть войска в своём стане, мог послать воинов помогать микенянам возводить стену.
- А что, если Леонид каким-то образом укрыл часть своего войска в засаде, - расхаживая по шатру, делился своими мыслями Автесион. - Он явно что-то замыслил! Я чувствую это. Почему он не отводит войско обратно в лагерь, ведь уже очевидно, что мы не принимаем вызов. Чего выжидает Леонид?
Терей молчал, не зная, что ответить. Внезапно в шатёр вбежал дозорный, следивший за дорогой, ведущей в Аркадию.
- Сюда приближается спартанское войско! - выпалил воин. - Спартанцы идут по аркадской дороге прямиком к Герейону.
Терей вскочил.
- Велико ли это войско?
- Примерно пять тысяч воинов.
- Видимо, эфоры послали царя Леотихида на помощь Леониду, - проговорил Терей, облачаясь в панцирь. - Надо остановить его. Нельзя допустить, чтобы лакедемоняне захватили Герейон. Выбить их оттуда будет непросто. Лучше разбить Леотихида до его соединения с Леонидом.
Автесион выбежал из шатра и велел трубачам дать сигнал: "К битве!"
Стан аргосцев наполнился топотом тысяч ног, бряцаньем оружия и возгласами военачальников, собиравших воедино свои сотни и полусотни. Лагерь был окружён повозками обоза только со стороны, обращённой к стану лакедемонян.
Аргосцы вышли из лагеря двумя колоннами. В одной были тяжело вооружённые воины в другой гимнеты с луками и дротиками в руках. Обе колонны стремительным маршем устремились к проходу между горной грядой Акреи и горой Эвбеей.
Терей и Автесион повели своё войско так, чтобы холм и деревья скрывали его движение от дозорных Леонида. Чтобы сбить их с толку, в сторону спартанского стана направился отряд аргосской пехоты, непрерывно трубивший в трубы и испускавший громкий воинственный клич: Фаланги отряда прикрывали две сотни всадников, широко рассыпавшихся по равнине, дабы создать эффект многочисленности. Издали и впрямь могло показаться, что аргосцы вознамерились дать сражение...
Труднейший переход по горам, лесам и топям, переправа через широкую реку с последующей ночёвкой под открытым небом до такой степени вымотали не привыкшего к трудностям Леарха, что он горько пожалел о своём намерении вкусить воинской славы. Сильная усталость и постоянное неистребимое чувство голода наполняли душу озлоблением против самого себя: хватило же глупости избрать такой жребий. Леарх был зол и на Сперхия за то, что тот постоянно гнал войско вперёд, не давая толком отдохнуть. Леарха раздражали участливые взгляды его соратников, которые видели, как трудно ему приходится. От предлагаемой помощи он отказывался, сдерживаясь, чтобы не ответить грубостью юношам-сверстникам, которые от чистого сердца предлагали Леарху свою помощь, дабы тот не оказался в числе отставших, которые брели где-то далеко позади вместе с микенскими проводниками.
Леарх держался из последних сил. Дорога, петлявшая среди скал, по которой двигался отряд Сперхия, казалась нескончаемой. Шлем, панцирь, щит и поножи невероятно тяжёлыми, древко копья постоянно выскальзывало из руки. Полуденное солнце заливало идущее войско потоком горячих лучей. Пыль, поднятая сандалиями жёлтой пеленой, вздымалась над дорогой. Она набивалась в горло, скрипела на зубах.
Когда передали сообщение, что лагерь аргосцев близко, Леарх мысленно возблагодарил богов. Ему казалось, что самое трудное уже позади. Даже предстоящее сражение казалось чем-то вроде избавления от бесконечного пути по жаре. Леарх тупо выслушивал приказы военачальников, не вникая в их суть и машинально выполняя все необходимые движения при перестроении войска из маршевой колонны в глубокую фалангу. Чтобы не потревожить аргосцев раньше времени Сперхий отдавал приказы не сигналом трубы, а голосом и взмахами рук.
Втягиваясь в проход между горных утёсов, в котором царила глубокая тень и веял еле ощутимый ветерок, идущие в боевом строю спартанцы увидели перед собой аргосское войско, развернувшееся фалангой на озарённой солнцем равнине. Отряды стояли без движения, но, судя по глухому рокоту боевых литавров, где-то в задних шеренгах аргосцев заканчивалось построение к битве.
Сперхий занял место на правом фланге своего отряда и взмахом руки отдал приказ к перестроению на ходу. Множество раз отработанный маневр был выполнен без малейшего сбоя. Глубокая спартанская фаланга, не прекращая движения, растянула фланги во всю ширину горного прохода. Легковооружённые илоты, двигавшиеся позади, взяли на изготовку дротики и луки со стрелами.
По команде Сперхия заиграли трубы и флейты. Спартанцы хором запели пеан. Шаг фаланги чуть замедлился для того, чтобы эномотархи и филархи выровняли шеренги, а гоплиты поймали заданный флейтами темп движения. Склонённые вперёд копья покачивались над красными султанами. По мере приближения к войску аргосцев две передние шеренги спартанских гоплитов взяли копья в положение над плечом. После чего шаг фаланги ускорился, а круглые щиты сомкнулись в сплошную стену.
Леарх, шагавший в третьей шеренге, хотя и знал слова военного пеана наизусть, но лишь для вида открывал рот. У него так пересохло в горле, что мысли были только о воде. Когда смолкли флейты и трубы, спартанцы прекратили пение. Теперь, когда до врага оставалось меньше ста шагов, эномотархи передавали по рядам боевой клич "А-ля-ля!" и "Эниалос!".
Со стороны аргосцев тоже летели громкие крики "О-ле! О-ле!" и "Энио!".
Их войско было гораздо многочисленнее отряда Сперхия. Однако узость горного прохода не позволяла аргосцам охватить фланги спартанской фаланги.
Два войска столкнулись лоб в лоб. В то время как передние шеренги спартанцев и аргосцев вовсю орудовали копьями, стараясь дотянуться до врага, задние всей своей массой налегали на впередистоящих соратников, не позволяя им отступать. Шум сражения, отражаемый отвесными стенами скалистых утёсов, далеко разнёсся по округе.
Леарх, еле державшийся на ногах от усталости, пришёл в полное отчаяние, когда увидел совсем близко от себя боевую фалангу аргосцев. Вражеские копья то и дело валили с ног кого-то из гоплитов в передней шеренге спартанцев. Тем не менее их фаланга наступала, заставляя аргосцев пятиться назад. Лучники и пращники, помогая своей тяжёлой пехоте, засыпали противника стрелами и камнями. Две фаланги были похожи на сцепившихся в смертельной схватке кабанов, один из которых теснил другого.
Вытеснив аргосцев из горного прохода на равнину, спартанцы оказались в затруднительном положении, поскольку вражеские гимнеты толпами устремились против их флангов. Илоты изо всех сил пытались сдерживать врагов, но, уступая им численностью, были вынуждены отходить. Убитых среди спартанцев было немного, но раненых становилось всё больше и больше.
Камень из пращи угодил Леарху в голову в тот момент, когда он заменял в строю стоявшего перед ним гоплита, сражённого вражеским копьём. Леарх оказался во второй шеренге, почти в самой гуще сражения. Теперь ему приходилось не только закрываться щитом от летящих сверху стрел и камней, но и действовать копьём против аргосских гоплитов, которые хоть и отступали, однако сражались храбро. Леарх наносил удары копьём, но удары эти были настолько слабы и неточны, что стоявший в передней шеренге филарх, обернувшись, спросил Леарха, не ранен ли он. Леарха и впрямь мутило, а перед глазами плыли красные круги. Он поразился тому, с каким спокойствием начальник филы интересуется его самочувствием, хотя сам находится в гремящем хаосе из щитов, мечей и копий, попирая ногами тела павших врагов.
В нос Леарху бил приторно-острый запах свежей человеческой крови, от этого ему становилось всё хуже. Он что-то ответил филарху. И вдруг провалился в темноту как в бездонный колодец. Шум битвы сменился каким-то странны гулом, который резко оборвался. И наступили мрак и тишина.
Очнулся Леарх в спартанском стане в царском шатре. Над ним колдовал лекарь. От него Леарх и узнал все подробности сражения, закончившегося для аргосцев поражением.
Аргосцы уже одолевали отряд Сперхия, когда им в спину ударило основное войско лакедемонян во главе с Леонидом. Всё было кончено в течение одного часа. На поле битвы осталось около четырёхсот аргосцев, двести было взято в плен.
Обратившегося в бегство врага спартанцы не преследовали, поскольку у них существовал такой обычай, введённый законодателем Ликургом. Все недруги Спарты, зная об этом обычае, предпочитали спасаться бегством в случае, когда разваливался боевой строй, а не стоять насмерть. Так было и на этот раз. Аргосцы бежали за реку Астерион, бросив свой стан.
Спартанцы потеряли в битве около полусотни воинов. При заключении перемирия они позволили аргосцам забрать своих убитых. Пленников по приказу Леонида отправили на строительство микенских стен. На месте сражения спартанцы возвели трофей в виде деревянного столба, увешанного вражескими щитами, панцирями и шлемами.
ДАФНА
Живописец Ксанф измучился, уговаривая Дафну сидеть спокойно и неподвижно в той позе, в какой он её усадил. Дафне надо было изображать тоскующую Деметру. Работа над картиной близилась к концу.
Неподвижное сидение изматывало и раздражало Дафну. Ещё бы! Сегодня в Спарте торжество, день рождения царя Полидора, из рода Агиадов.
Полидор правил во времена, когда вся власть была у царей, а коллегия занималась гаданием по звёздам и не играла почти никакой роли в управлении государством. Это было больше ста лет тому назад. Он прославился не победами над врагами, но справедливостью и милосердием, выступая в народном собрании и заседая в суде. Полидор оставил по себе столь добрую славу среди сограждан, что после его смерти спартанцы выкупили дом царя у его вдовы, заплатив быками, поскольку ни золотой, ни серебряной монеты в ту пору в Лакедемоне не было и в помине. Потому-то дом этот почти в самом центре Спарты получил название Боонета - купленный за быков.
В доме царя Полидора лакедемоняне устроили сначала государственный архив, ныне там кроме табличек с договорами и списками полноправных граждан хранились также государственные деньги. Уважение лакедемонян выражалось ещё и в том, что на государственной печати красовался его профиль.
Ежегодно в день рождения царя Полидора в Спарте устраивались бега юношей и девушек, а также состязания в борьбе среди девушек и молодых женщин. У Полидора не было сыновей, а только дочери, которых он воспитывал в суровом лаконском духе. Все дочери, а их было четыре, с юных лет участвовали почти во всех видах состязаний. Именно царь Полидор ввёл правило, чтобы женщины-борцы вступали в схватку совершенно обнажёнными, как и борцы-мужчины. Однако кулачные поединки среди женщин он запретил: этот вид состязаний чреват тяжкими увечьями.
До своего замужества Дафна неизменно участвовала во всех танцевальных представлениях и гимнастических агонах во время праздников, которых у лакедемонян в течение года было великое множество. Основные торжества в честь богов-покровителей приходились на лето и осень, но также немало праздничных дней выпадало на весну и зиму. Это были праздники в честь легендарных героев, древних царей и божеств. Выйдя замуж, Дафна уже гораздо реже принимала участие в танцевальных выступлениях, и то, если распорядители торжеств просили её об этом. Зато участвовать в гимнастических состязаниях она всегда была готова душой и телом, её не надо было просить об этом. Бег, борьба, метание копья и диска являлись для деятельной Дафны любимыми развлечениями.
Вот почему Дафна изнывала от нетерпения в ожидании, когда наконец Ксанф объявит, что на сегодня она свободна. Это ожидание казалось ей более долгим, чем в прошлые дни. Она то и дело осведомлялась у художника о времени, поскольку у того перед глазами была клепсидра. При этом Дафна сетовала, что клепсидра в доме Леотихида неточно показывает время, а вот клепсидра, подаренная её матери Симонидом Кеосским, изумительно точна. Жаль, что мать не позволяет брать эту замечательную клепсидру на сеансы позирования.
Ксанф резонно заметил Дафне, что в этом нет необходимости, так как не сегодня-завтра картина будет закончена.
- Но ведь Леотихид постоянно твердит, что ты ещё будешь писать с меня Афродиту, встречающую Адониса из Аидова царства.
- Не верти головой, Дафна! - проворчал Ксанф, сосредоточенно работавший кистью. - Сегодня ты такая непоседа! Скоро я отпущу тебя. Потерпи ещё немного.
- Значит, писать с меня Афродиту ты не станешь? - переспросила Дафна.
- Не будем забегать вперёд, дорогая моя, - медленно, словно нехотя, промолвил Ксанф. - Во-первых, наш Адонис ушёл на войну, а другого такого красавчика нет во всём Лакедемоне. Во-вторых, мне нужно отвезти в Коринф вот эту картину, её там ждут с нетерпением. И в-третьих, я должен отдохнуть хоть немного. Думаешь, легко писать картину, когда твоя натурщица сидит как на иголках, порываясь поскорее сбежать, либо давится от беспричинного смеха, а то и вовсе не приходит позировать.
- Это было всего один раз, когда я не пришла, - проговорила Дафна в своё оправдание. - И у меня была на то причина. Ты же знаешь об этом.
- Да, знаю. - Ксанф вяло покивал головой. - Был какой-то очередной праздник, и ты пела в хоре, восхваляя Леду, супругу Тиндарея. Весёлая у вас тут жизнь, в Лакедемоне! На каждый месяц выпадает по два-три праздника.
- А в Тегее разве не так?
- Умоляю, не вертись! - повысил голос Ксанф, - Тегейцы в отличие от спартанцев, милая Дафна, не считают зазорным заниматься ремёслами, поэтому свободного времени у моих сограждан гораздо меньше. А наши праздники не столь часты и продолжительны.
- По-твоему, все спартанцы бездельники? - нахмурилась Дафна. - И праздники у нас затеваются от нечего делать?
- Я этого не говорил, - спокойно возразил Ксанф. - Мне ведомо, что спартанские граждане подчинены суровой дисциплине, которая обязывает их постоянно совершенствовать своё воинское мастерство. Я даже скажу больше, милая Дафна, спартанцы просто помешаны на разговорах о доблести, а ваша молодёжь все дни напролёт занята укреплением мышц и развитием выносливости. Благодаря этому спартанское войско и обладает такой небывалой мощью. Что ж, воинское умение - это тоже ремесло. И с этим не поспоришь. Только, на мой взгляд, ремесло, замешенное на крови, смахивает на преступление. А от закона, повелевающего убивать слабых младенцев, и вовсе веет чем-то нечеловеческим. Ты не находишь? Даже дикие звери, низшие существа, не расправляются со своими детёнышами, как бы слабы те ни были.
- Ты это серьёзно, Ксанф? - не поворачивая голову, промолвила Дафна. Её голос прозвучал с угрожающей настороженность. - Ты осуждаешь стремление спартанцев к доблести? И тебе не нравятся законы Ликурга?
- Прошу тебя, не сердись, - миролюбиво сказал Ксанф. - Я свободный человек и имею право на собственное суждение. К тому же я не спартанец. По-моему, законы Ликурга давно устарели. Ликург создавал свои законы по образу и подобию законов критян, ведь он ездил на Крит, чтобы ознакомиться с жизнью дорийцев. Критяне во все времена отличались необузданной свирепостью, стремлением к грабежам и кровопролитиям, это общеизвестно. А во времена Ликурга Крит и вовсе был рассадником зла и всевозможных распрей. Чтобы выжить в столь жестоком мире критянам и понадобились жестокие законы, прославляющие сильных и уничтожающие слабых. Ликург своими законами сплотил спартанцев против внешних врагов, которые в ту пору грозили Лакедемону полным уничтожением. Это в какой-то мере оправдывает жестокость и бессердечие законов. Однако с течением времени Спарта возвысилась настолько, что ныне ей не страшен никакой враг не только в Пелопоннесе, но и во всей Элладе. Победоносные походы царя Клеомена, Леонидова брата, прекрасное тому подтверждение.
Ксанф сделал паузу, размешивая краски в маленьких алебастровых чашечках. Для него это была не просто обычная работа, но почти священнодействие...
Дафне же после всего услышанного долгая пауза показалась слишком томительной. Поэтому она нетерпеливо промолвила:
- Я слушаю тебя, Ксанф. Почему ты замолчал?
Ксанф, полагая, что его точка зрения заинтересовала Дафну, продолжил свои рассуждения с ещё большим воодушевлением. Однако чем дальше он развивал свою мысль о несоответствии существующих ныне нравов с теми моральными установками, каких придерживаются законы, тем больший внутренний протест пробуждался в душе Дафны.