Лежа на руках Фредегонды, ребенок с такой жадностью сосал большой палец, что у молодой женщины выступили слезы на глаза, когда она склонилась над ним. К горлу подступил комок. Она прижала мальчика к себе, потрясенная жестокостью своих собственных мыслей, а в следующее мгновение еще более взволнованная тем, что такие мысли могли быть порождены лишь отчаянием. Она хотела заставить принца полюбить себя и соблазнила его, как... как шлюха, как священная блудница из лупанария, откуда Претекстат вытащил ее четырьмя годами раньше. А теперь, став королем, Хильперик вернулся к жене. Как знать, может быть, он ее даже любил? Кто такая Фредегонда, чтобы равняться со знатной дамой? Никто. Gепеtа. Безымянная девушка, ослепленная роскошью королевского двора, словно ночная бабочка, порхающая вокруг свечи... Впрочем, она и сама ослепила его - но принц не может любить шлюху... Он может развлекаться с ней, сделать ее фавориткой и даже жениться, если придет охота. Ингоберга, жена Карибера, в конце концов, была лишь куртизанкой... В Суассоне открыто поговаривали о том, что она поставляет своих юных служанок на ложе супруга... Говорили также о двух любовницах Гонтрана - Венеранде и Меркатруде (первая была галуазкой, вторая - из франков), которые тоже были куртизанками - как и византийская императрица Феодора...
Фредегонда глубоко вздохнула, попытавшись проглотить комок, застрявший в горле. Она сама - ни куртизанка, ни любовница... Но, по крайней мере, никто не будет обращаться с ней как с такой женщиной, раз уж Хильперик отдалился от нее...
Она снова приподняла кожаную занавеску - на сей раз чтобы скрыть от детей душившие ее рыдания. Но тут Теодебер и Мерове вдруг начали ссориться, а потом и драться, и их крики и возня в тесной повозке разбудили их младшего брата. Проснувшись, младенец тут же заплакал и стал дергаться всем телом - так энергично, что это даже удивило Фредегонду. Она не успела спохватиться и удержать его, и он упал, - к счастью, на подушки, устилавшие дно повозки. Но прежде чем она успела наклониться и поднять Хловиса, Мерове, которого старший брат толкнул особенно сильно, упал прямо на младшего. Он лежал, глуповато улыбаясь, и не торопился подниматься, словно не видя, что придавил ллладшего брата. На мгновение Фредегонда окаменела, но тут же вскочила с места и, рывком подняв Мерове, отшвырнула его к стенке, с силой и злобой. Потом схватила Хловиса, который сразу разразился пронзительными воплями. Тут же раздались новые крики, еще более громкие и душераздирающие, - Мерове упал прямо на жаровню и опрокинул ее, и несколько раскаленных углей попали ему под одежду.
Позже, вспоминая произошедшее, Фредегонда не раз старалась определить, сколько времени прошло, прежде чем она бросилась Мерове на помощь. Так или иначе, не сразу. Прошло пять, может быть, десять секунд, пока мальчик извивался на полу, стараясь избавиться от углей, которые буквально сжигали его заживо. Пять или десять секунд, за которые повозка наполнилась отвратительным запахом горелой плота... Пять или десять секунд, на протяжении которых она смотрела на него, не шевелясь, потому что в голову ей пришла ужасная мысль, сковавшая ее движения. Наконец она передала Хловиса старшему брату, а сама устремилась к несчастному Мерове. Схватив жаровню, чтобы отодвинуть ее, она сильно обожгла руки до самых локтей. Одним рывком она сорвала с Мерове длинную тунику, и угли высыпались на подушки, которые тут же задымились. Фредегонда ударом ноги распахнула створчатые дверцы повозки и выбросила в снег сначала Теодебера, затем плачущего Мерове. Потом подхватила Хловиса на руки, и сама выпрыгнула из занявшейся пламенем повозки.
Она упала в снег, больно ударившись боком и головой, поскольку старалась своим телом защитить Хловиса. Она с трудом могла вздохнуть, перед глазами плясали огненные точки. Некоторое время она лежала неподвижно, боясь взглянуть на руки, которые терзала страшная боль. Потом поднялась всеобщая суета. Кто-то поднял ее, другие подхватили Хловиса, со всех сторон неслись крики. Она мельком увидела Мерове, которого двое людей несли к другой повозке и который выглядел совершенно безжизненным, потом Теодебера, который что-то говорил стражникам. Последней ее мыслью, перед тем как потерять сознание, была та, которая заставила ее окаменеть еще в повозке; "Если он умрет, их останется только двое".
Фредегонда очнулась в незнакомой комнате - светлой, просторной, с побеленными стенами и рассыпанными по полу душистыми сухими травами. Здесь был даже маленький камин, в котором тлели угли. Один лишь взгляд на них тут же вызвал в ее памяти недавние трагические события, и она резко подскочила на кровати, напугав женщину, дремавшую на табурете у изголовья. Та в испуге уставилась на нее, а потом сорвалась с места и выбежала из комнаты так быстро, словно увидела дьявола, даже не закрыв дверь. По торопливому дробному стуку ее деревянных башмаков Фредегонда поняла, что та спускается по лестнице, - стало быть, она находилась в башне на верхнем этаже.
Комната, однако, явно принадлежала не кому-то из слуг. Она чем-то напоминала келью и могла бы быть обителью священника, если бы не сухие травы и цветы на полу и не огромная медвежья шкура, которой Фредегонда была укрыта поверх простыней.
Попытавшись устроиться поудобнее, она оперлась на руки и тут же застонала от жгучей боли. Руки были до локтей перевязаны льняными бинтами, удерживавшими примочки из измельченной дубовой и буковой коры, однако малейшее движение или соприкосновение с чем-либо было настоящей пыткой. На голове тоже была повязка. От резкого движения кровь с силой застучала у нее в висках, закружилась голова, и она долго лежала неподвижно, не осмеливаясь не пошевелиться, ни даже вздохнуть, пока головокружение не прекратилось. Она подумала о Мерове, пострадавшем гораздо сильнее, чем она, и сейчас, должно быть, терпящем невыносимые мучения. Может быть, он даже не выжил, и в этом виновата она - не потому, что толкнула его, а потому, что не поторопилась прийти на помощь. Странно, но этого, должно быть, никто не заподозрил - судя по тому, что ее принесли сюда и перевязали, одели в теплую шерстяную рубашку и приставили к ней служанку. Она попыталась вспомнить, что происходило, перед тем как она потеряла сознание. Теодебер разговаривал со стражниками. С некоторой отстраненностью, как будто речь шла не о ней, Фредегонда спросила себя, что он видел из всей этой драмы и как именно ее пересказал. От слов этого пятилетнего ребенка теперь в прямом смысле зависела ее жизнь.
Снова послышались шаги - кто-то приближался к распахнутой двери, и это нарушило течение ее мыслей. Через несколько мгновений на пороге показался священник в темной рясе с капюшоном. Увидев ее, он торжественно воздел руки и провозгласил:
- Хвала Господу, ты очнулась и, кажется, в добром здравии!
Он откинул капюшон, и Фредегонда узнала капеллана, который всего несколько недель назад обучал ее по катехизису.
- Мы боялись, что ты серьезнее пострадала, - он сел на деревянный табурет у изголовья, оставленный служанкой. - Ты ударилась головой о камень, было много крови... Мы все молились о твоем выздоровлении.
Фредегонда ничего не сказала и лишь осторожно улыбнулась священнику, ожидая, что он еще скажет.
- Королева была потрясена, - продолжал он. - Она просила сразу же дать ей знать, когда ты придешь в себя. Думаю, несмотря на свое состояние, она придет тебя навестить.
- Свое состояние?..
- Да, когда она увидела раны несчастного Мерове, это был для нее такой удар... Она сразу слегла и со вчерашнего вечера не встает с постели.
- А я здесь тоже со вчерашнего вечера?
- Точнее, с сегодняшнего утра. Ты провела ночь в монастыре в Круи. Целителям пришлось очень долго обрабатывать раны - твои и Мерове.
- Как он себя чувствует?
- Он сильно страдает... Король велел оставить его внизу, пока ему не станет лучше. Дело в том, что этот постоянный плач и стоны не слишком-то... Но, во всяком случае, его жизнь вне опасности. У него останутся ужасные рубцы на шее и теле, но он выздоровеет. Король и королева глубоко признательны тебе за твое мужество. Дама Одовера сказала мне, что хочет стать твоей крестной матерью. Ты же помнишь, что тебя должны окрестить одновременно с Хловисом, не так ли?
- Да. Благодарю вас, святой отец!
Она неловко сжала руку священника и держала ее в своей руке, не выпуская. Долгое время они сидели ничего не говоря. Фредегонда была слишком взволнована для того, чтобы что-то сказать. Горло ее сжималось, в глазах стояли слезы. Она одновременно испытывала смущение и торжествовала. Священник буквально окаменел при мысли, что кто-то может увидеть их: такая близость между служителем Бога и лежавшей в постели женщиной, единственным одеянием которой была ночная рубашка, превосходила всякие границы допустимого. Донесшийся издалека шум шагов дал ему благоприятную возможность убрать руку и слегка отодвинуться от кровати, что он сделал излишне поспешно, не найдя что сказать.
Судя по шороху тканей, бряцанию оружия, перешептываниям и смешкам, к ним направлялась целая толпа. Первым вошел настоящий гигант, в богатой одежде, однако со скрамасаксом у пояса, ничуть не похожим на парадное оружие. Его красная довольная физиономия была хорошо знакома Фредегонде, но она никак не могла вспомнить его имени. Гигант тем временем неожиданно подмигнул ей и тут же снова принял нарочито серьезный вид. Тогда Фредегонда наконец вспомнила - Дезидериус. Волосы и усы галла сейчас были подстрижены по римскому образцу, а одежда не уступала роскошью королевской. Следом за ним вошел человек, которого она никак не ожидала увидеть, хотя и ждала больше чем кого бы то ни было, - Хильперик, окруженный незнакомыми ей мужчинами и женщинами. Его голову охватывал широкий золотой обруч - это была корона его отца Хлотара, - и сам он в это мгновение выглядел таким красивым и благородным, каким был в ее мечтах об их общем королевском жребии. Вокруг него толпились придворные в роскошных нарядах, набившиеся в комнату и дружелюбно смотревшие на нее, - не как на диковинного зверя, а как на свою добрую знакомую, которую они пришли навестить. Все это казалось настолько абсурдным, настолько нереальным, что Фредегонда, проглотив слезы, натужно улыбнулась.
- Дамуазель Фредегонда...
Произнеся эти слова, Хильперик остановился, ожидая, пока все разговоры стихнут. Этих нескольких мгновений молодой женщине хватило только на то, чтобы в полной мере оценить, что означало такое обращение. Так никогда не обратились бы к служанке - лишь к свободной женщине благородного происхождения. И когда она это поняла, король Суассонекий продолжил свою речь:
- Дамуазель Фредегонда, я собираюсь при всех воздать должное вашему мужеству. Пусть все, кто здесь находится, будут свидетелями: отныне я - ваш должник и... ваш преданный друг.
На сей раз он наконец-то решился прямо посмотреть на нее. Более того - он ласкал ее взглядом.
- Отныне вы больше не состоите на службе у королевы, - объявил Хильперик и вновь остановился, не спеша продолжать свою фразу, чтобы получше насладиться произведенным эффектом.
Однако результат не оправдал его ожиданий, поскольку Фредегонда все еще не могла прийти в себя, втайне смакуя слово "дамуазель", а также выражение устремленных на нее глаз Хильперика. Остальные слова почти не доносились до ее слуха, и их содержание ничуть ее не волновало. Заметив ее рассеянный вид и, очевидно, испугавшись, что она может снова потерять сознание, король решил сообщить ей, по крайней мере, самую важную для нее новость:
- Вы больше не служанка королевы, ибо это занятие подходит лишь для простолюдинки, но отнюдь не для благородной женщины... Поэтому вы становитесь ее дамой-компаньонкой, и она будет вашей крестной матерью.
С этими словами Хильперик обернулся к капеллану, который смиренно склонил голову при упоминании о предстоящем крещении. Словно в подтверждение слов короля, он осенил себя крестным знамением.
- А теперь я прошу всех удалиться, - обратился Хильперик к придворным. - Королева поручила мне передать на словах послание для нашей возлюбленной фредегонды, которое никто не должен слышать, кроме нее. И вы тоже выйдите, святой отец, прошу вас.
Когда все направились к двери, Фредегонда откинулась на подушки и закрыла глаза - как ей показалось, всего на несколько мгновений. Но когда она снова открыла глаза, Хильперик сидел у изголовья, и на его лице читалось беспокойство.
- Прости меня, - прошептала она дрожащим голосом. - Я не...
- Не говори ничего. Тебе нужно отдохнуть. Целители сказали, что только это и нужно. Покой и отдых. Через день, а может быть, уже и сегодня вечером, тебе можно будет подняться. Ты хочешь есть или пить?
Она кивнула.
- Я пошлю твою служанку за всем, что тебе нужно. Да, - добавил он, видя, что она улыбается, - твою служанку. Не помню, как ее зовут... Ну, неважно. Дай ей любое имя, какое захочешь.
Фредегонда снова улыбнулась, на сей раз через силу. Значит, он говорит о галуазке...
- Спасибо.
- Нет, это я должен благодарить тебя. Теодебер рассказал нам, что ты спасла Хловиса и Мерове несмотря на то, что он сделал...
Фредегонда попыталась немного прояснить воспоминания, словно окутанные туманом. То, что Мерове сделал... Что бы ни рассказал старший, что бы он ни осознал из случившегося - Мерове был ни в чем не виноват, а она конечно же не заслркивала никаких почестей... И тем более - от Хильперика...
- Нет, это не...
- Не говори ничего, - снова остановил ее Хильперик. - Ты спасла детей - это главное. Я бы не вынес, если бы потерял их... И тебя вместе с ними.
Фредегонда закрыла полные слез глаза и попыталась избавиться от чувства неприязни, которое испытывала к самой себе.
- Я думала, - прошептала она, - что ты меня больше не хочешь...
Хильперик улыбнулся и взял ее за руку.
- Это правда, я пытался забыть тебя, но не смог. Однако, я ведь должен чувствовать себя счастливым из-за того, что имею сейчас... Разве я не король? Разве нет у меня сыновей, чтобы наследовать мне? Разве я не богат?
На мгновение он замолчал, но еще прежде, чем Фредегонда успела что-то сказать, он сам ответил на свои вопросы:
- Мое королевство - всего лишь жалкая милостыня, которую мне бросили, как нищему. Я знаю, что старшие братья охотно отрубили бы мне голову, если бы не Зигебер. Но как часто я говорил себе, что предпочел бы смерть такому бесчестью! Я прекрасно вижу, как смотрят на меня Осаний и остальные! Их настоящий повелитель - в Реймсе! Зигебер - вот кто на самом деле король Суассонский! А я - я ничего не значу!
- Неправда! - воскликнула Фредегонда. - У тебя есть преданные люди, которые пойдут за тобой куда угодно. И еще - у тебя есть я.
- Это так... И те несколько часов, в течение которых я не знал, выживешь ли ты, были воистину ужасны... Я хочу, чтобы отныне ты всегда была рядом со мной. Всегда...
Они долго смотрели друг на друга в наступившей тишине. Фредегонда подумала о том, что сейчас Хильперик склонится к ней и поцелует в губы, но он этого не сделал. Она осторожно убрала руку, которую он сжал слишком сильно.
- Тогда уж скорее тебе стоило бы стать моим крестным, а не Одовере, - через силу улыбнувшись, сказала она.
- О нет, только не это!
- Почему?
- Потому что после этого мы не сможем быть любовниками.
И, поскольку Фредегонда при этих словах взглянула на него с удивлением, Хильперик придвинул табурет ближе к изголовью и склонился над ней.
- Капеллан и этот старый святоша Осаний стараются всячески улучшать мое христианское образование, - насмешливым тоном произнес он. - Наверняка они считают, что я недостаточно хороший христианин, чтобы быть хорошим королем... Так или иначе, они мне все уши прожужжали о крещении Хловиса, растолковали смысл всех церемоний, роль крестных отца и матери. Так вот, если я стану твоим крестным отцом, то в глазах Церкви я буду все равно что настоящий отец. И если мы будем спать вместе, это будет считаться кровосмешением.
- Вот как? - Фредегонда лукаво улыбнулась. - Значит, ты собираешься спать со мной?
- Ну уж не сейчас, во всяком случае!
Острая пронизывающая боль заставила Фредегонду мгновенно проснуться. И снова первое, что она увидела, - был испуганный взгляд служанки, сидевшей у изголовья. Ее служанки... С трудом сдерживая готовые сорваться с губ стоны, она прижала к груди перевязанную руку и держала так до тех пор, пока не утихла боль, похожая на то, будто ее пронзают многочисленные кинжалы. И, когда Фредегонда наконец смогла вздохнуть свободно, она принялась рассматривать женщину, которую определили к ней на службу. Выражение круглого лица, лишенного всякой миловидности и каких-либо признаков возраста, сразу поразило ее. Никто никогда не смотрел на нее с таким... таким страхом! Настоящим, безумным страхом, над которым она, наверное, посмеялась бы, если бы не испытывала такую боль. Девица, очевидно, была глупа, но страх, буквально парализовавший ее, вряд ли можно было объяснить только этим.
- Все хорошо, - прошептала Фредегонда. - Я, должно быть, неловко повернулась во сне.
Та кивнула и, видя, что госпожа ей улыбается, немного расслабилась. Фредегонда медленно выпростала больную руку из-под укрывавшей ее простыни, помогая другой рукой, тоже перевязанной. Уже стемнело, но эта несчастная, кажется, не осмеливалась шелохнуться, боясь разбудить ее. Она даже не зажгла свечу и сидела в сумерках неподвижно, наблюдая за госпожой.
- Как тебя зовут?
- Пупа, дама Фредегонда.
- Раздуй огонь в камине и зажги свечи, хорошо?
Служанка тут же засуетилась, счастливая, как собака, повинующаяся приказам хозяина. Когда в комнате стало достаточно светло, Фредегонда посмотрела на свои руки и невольно поморщилась от отвращения. Бинты насквозь пропитались кровянистым гноем.
- Нужно сменить вам повязки, - Пупа протянул к ней руки.
- Нет!
И тут же Фредегонда снова заметила на лице служанки выражение ужаса, которое, очевидно, появлялось у той при малейшем возражении госпожи. Должно быть, Хильперик, отправляя ее сюда, пообещал этой несчастной самые страшные кары, если вдруг с его любовницей что-то случится...
- Нет, - повторила Фредегонда уже спокойнее. - Мои ожоги, кажется, загноились. Тебе нужно пойти и поискать целителя или кого-нибудь, кто в этом разбирается. Понимаешь?
Служанка торопливо закивала.
- Я тут знаю кое-кого, - сказала она. - Одну женщину, которая служит кухаркой. Она меня вылечила, когда я обожглась о котел.
- Ступай скорее за ней...