– Спокойно, Кречет! – теперь в голосе Алексея звякнул металл. – Спокойно. Нам предлагают переговоры. И Федор прав – надо договариваться. Вот только если бы ты, Багров, с самого начала все прояснил… Без стрельбы обошлись бы. Ну, ладно, что сделано – то сделано. – Берсенев распрямил плечи, широко перекрестился. – Помоги, Господи!
Кречет напрягся.
Помоги, Господи…
Неделя всего прошла с тех пор, как он сам предложил Берсеневу эту простую фразу в качестве условного сигнала. Значит, Алексей уже что-то придумал. А от него требуется подыграть. И не выдержал – тоже перекрестился: будь что будет, надо начать игру.
– Ишь ты! – подал голос Багров, и его злость, непонятно откуда взявшаяся и чем вызванная, вырвалась-таки наружу, заполнив тесное пространство избушки, как показалось Кречету, ощутимо. – Обошлось бы, говоришь? Договорились бы? Да еще с Божьей помощью? А когда в твой дом воры, тати ночные, лезут – ты чего делаешь? Рядишься с ними?
– Это кто это воры? – Берсенев даже опешил, не ожидая такого поворота разговора.
– Да вы все! – выкрикнул Багров. – Все! Здесь, в Сибири, наш дом. И леса наши, и звери, и рыбы. И золотишко, и камни самоцветные. А вы там, в Петровом граде, нашей столицей называетесь. Потому все в эту столицу, как в прорву, из Сибири тащите. От нас, законных хозяев, тащите! – он стукнул себя кулаком в грудь. – Да еще иноземные воры повадились… Ладно бы деньги платили – вы даром берете! Как тати, самые что ни на есть ворюги!
Выговорившись, Багров, словно ставя точку, хватил тяжелым кулаком по краю настила. Рогожин картинно развел руками.
– Вот так-то, православные. Так что, видать, вы за чужим пришли.
– Об этом после поговорим, – Алексей сам удивлялся своему спокойствию, даже уже не старался поймать в полумраке Лизин взгляд. – Ты ведь, Матвей, не все про нас знаешь. А ты, Федор, – тем паче. Теперь меня послушайте, вы оба. Одной крови мы с тобой, Рогожин. Понял?
– Про что ты?
– Про то самое! Беглый я. Видал?
Уже ничего не опасаясь, Берсенев поднялся, приблизился к Рогожину почти вплотную, рывком закатал рукав рубахи.
Даже при тусклом свете оплывшей свечи на запястьях были видны следы от кандалов.
Брови Федора подпрыгнули вверх. Ухмыльнувшись, он положил обрез на стол, тоже задрал свой рукав.
– Гляди-ка, похоже… Мои, правда, давние, твои новее. Нам с тобой, как я погляжу, одни браслеты надевали. И один ювелир…
Багров со своего места тоже хмыкнул:
– Слышь, Федя, я еще раньше у него эти следы заприметил. Только понять не мог, откуда они у господина инженера. Который по государеву делу приехал. И отчего их благородие Федотов, царство ему небесное, ничего не замечает.
– А он все знал! – выдохнул Алексей. – Повязаны мы, все. Перед тобой, дядя, дурочку ломали! – дальше он заговорил быстро, будто стараясь ничего не забыть. – У нас сговорено все было. Антон меня и жену мою выводит из города. Господин Федотов ведет к месту, где находили алмазы. Потом мы уходим за кордон. Все четверо. Так что, Рогожин, наши желания тут сходятся. Прости, Кречет. Сам видишь – другого выхода нет. И так одного человека из-за скрытности потеряли.
– Чего уж… – Антон придал своему голосу обреченности.
– Отставной полковник, которого твои убили, на царя обиженный. Потому с нами пошел. Меня чуть не по личному царскому приказу на каторгу послали. Поручик, товарищ мой, тоже имеет свой интерес. Сам за себя, хоть и прикидывается казенным человеком. Верно, Антон?
– Хватит, Берсенев, – буркнул Кречет. – Яснее уже не скажешь. Если они не поняли, значит, не хотят. Пускай убивают, раз решили. Зря ты перед ними распинался.
– Спешишь помереть? – Рогожин чуть подался вперед. – Так это мы мигом… Я так гляжу, согласия и между вами-то нет.
– Погоди, Федя, – теперь поднялся со своего места и Багров. – Стало быть, господа хорошие, вы меня все гуртом держали за дурака. Так или нет?
– Ошиблись, извини, – съязвил Антон. – Не дурак ты. Сволочь – но не дурак.
– Поговори, поговори, – кивнул Матвей. – Я к чему, Федор… Их четверо. Пусть девка не в счет, но эти трое – мужики сильные. Что, кокнуть меня собрались? Какую участь мне готовили, а? Я ведь завтра к утру про ваши эти самые планы хоть как узнал бы!
– Честно сказать? – спросил Кречет. – Вот сейчас, сегодня, после всего, я бы тебя, Багров, сам расстрелял. Так с предателями поступают. Особенно – в условиях военного времени. Но с самого начала тебя подрядили до Медведь-горы нас довести. Дальше – спасибо за службу, держи сотенную сверху и шагай обратно. Обратно сами, дорогу знаем. Что, не ушел бы восвояси?
– Ну… Дело ваше, – скрепя сердце признал Багров.
– Вот! – довольно подытожил Антон. – А что не вернемся – так места здесь, говорят, гиблые. Не мы первые, кто отсюда не возвращается. Так, нет?
Теперь Багров даже не счел нужным искать слова, засопел и снова опустился на настил.
– Гляди, дядя Матвей – ведь верно! – хохотнул Рогожин. – Впрямь продумали все.
– Так что, Федор, не враги мы тебе, – снова вступил Берсенев. – Жаль Федотова. Только вышло, как вышло. Похоронить бы по-людски… А самоцветов, если они есть, конечно, на всех хватит. Весь прииск ты в сидоре не унесешь, Федя.
Рогожин задумчиво поиграл обрезом, уже без явного намерения угрожать. Сейчас он лихорадочно пытался оценить изменившийся расклад.
– Значит, в этом деле бубновый интерес у каждого… Я так погляжу… – неожиданно резко вскинув обрез, он наставил дуло на Берсенева. – Откуда, говоришь, подломил, Алешка?
– В смысле – бежал? – немного растерялся тот. – С Красноярской пересылки.
– Бывали. Знаем. И кто там главный вертухай?
– Унтер Ларионов, – отчеканил Алексей. – Собака, каких поискать.
– Гляди, верно… Положим, это ты мог сам прознать, персона Ларионов известная… Ну, а видел там кого из блатных?
– Много каторжан сидит, – уклончиво ответил Берсенев.
– Неужто не свел дружбу ни с кем?
– Прости, Федор, у нас даже на одном этапе разные дороги. Хотя да, запомнил одного. Валетом называли.
– Никак опять попался, черт шальной? – воскликнул удивленно Рогожин. – Знаю, этот на киче, как у себя дома. Добро, теперь верю, что помирать геройской смертью тебе неохота. С другом твоим сердитым, кажись, тоже все ясно.
– Что тебе ясно? – окрысился Кречет.
– Да вот хоть это: дружок твой – впрямь каторжанин, свой, бродяга. А раз ты с ним, уж точно не по царской воле! – главарь довольно хохотнул, радуясь собственной прозорливости, затем всем корпусом развернулся к Лизе. – У тебя, красавица, какой бубновый интерес?
Берсенев ответил прежде девушки.
– Она моя жена. Помогла мне бежать. Теперь ее тоже ищут.
– Повенчались они, Федя, только намедни, – проворчал Багров. – Жена она ему всего-то ничего…
– И что с того? – Антон отметил – в этот момент Алексей не играл. – Мы повенчались, Лизавета – моя законная жена, перед Богом и людьми. Для того и помогла мне бежать.
– Это чтоб окрутиться? – Рогожин хлопнул себя по ляжке. – Во дела, а, дядя Матвей! – после заговорил уже спокойнее, к нему вернулась деловитость: – А ведь прав сукин кот – не враги они нам, выходит… Нет надобности грех на душу брать. Пущай живут пока.
– Тебе ли грехов бояться, Федька? Грехом больше, грехом меньше…
– Не скажи, не скажи! – видно, Рогожин отстаивал сейчас некую принципиальную позицию. – Одно дело – того порешить, кто на тебя войной идет. Другое – вот так, без причины, на ровном месте. Мужики ведь нам и без угроз дорогу-то укажут.
– Смотри, Федя, – пожал плечами Багров. – Тебе тут решать.
– Так я еще не решил ничего, – ответил Рогожин. – Погляди тут пока.
Не выпуская из руки обреза, Федор резко повернулся и вышел в темноту.
Багров снова нацелил ствол на Лизу. Понимал – нету лучшего способа заставить Кречета с Берсеневым сидеть тихо. Они же замерли в напряжении. Видать, еще какую-то проверку для них Рогожин придумал…
2
Жизнь научила его не верить никому.
Однако тот же выработанный годами разбойной жизни инстинкт самосохранения подсказывал Федору Рогожину более разумный выход: если напрочь никому не доверять, в конце концов загонишь себя в ловушку. Потому нужен небольшой круг людей, которым можно доверяться без риска. Без опоры быстро потонешь…
Таких людей вокруг Рогожина было очень немного. Васька Щербатый – один из них. Ему Федор доверял в той же степени, что и Матвею Багрову. С этим угрюмым таежником Рогожина свела судьба несколько лет назад, когда он в очередной раз ушел в побег. С ним прибился, молодой парнишка, который и натворить-то ничего толком не успел: пристал в городе к лихим ребятам, пошел с ними на дело, и не повезло – на первом же своем скоке попался.
У кого-то оказался шпалер, хотя, по понятиям скокарей, этому быть не положено. Пальнул всего один раз, но прицельно, прямо в грудь неудачливому городовому. Тот умер в больнице через несколько часов, а вся братва пошла на каторгу уже за убийство и соучастие. В тюрьме парнишка заболел и уговорил своего покровителя, Федора Рогожина, взять его с собой в побег – боялся в каталажке помереть.
Отошел на воле, через три дня. Звали парнишку Илья Багров.
Его отец, Матвей, в те времена слыл довольно-таки зажиточным крестьянином. Жили Багровы тогда не в Даниловке, совсем на другом краю губернии, и отец все пытался образумить своего непутевого сына. Когда же не удалось и даже адвокаты не помогли, возненавидел власти лютой ненавистью. Потому приютил в свое время Рогожина вместе с другими беглецами, укрывал их, давал денег. После того как Матвей с женой съездили тайком на то место, где Федор похоронил их единственного сына, своего младшего товарища, с бабой по возвращении случился удар. Так, парализованная, она и умерла. А сам Матвей Багров, за короткое время потеряв семью, снялся в один момент с места и уехал куда глаза глядели – лишь бы подальше.
Хотя уход этот "незнамо куда" происходил все-таки для отвода глаз. Конечно, Багрову хотелось убраться подальше от мест, переставших быть для него родными. Однако в никуда он тоже не уехал. Поселившись в Даниловке, на отшибе, Багров ничем не привлекал к себе внимания, и его уж точно никак не могли связать с Рогожиным даже не в меру прозорливые красноярские сыщики. Матвей же, обосновавшись в округе, где пролегают пути к золотым приискам и где погуливала рогожинская банда, оказывал Федору множество неоценимых услуг: укрывал часть награбленного, давал приют бандитам, был глазами и ушами самого Рогожина. Ему Федор верил, как себе – Багров ненавидел власти, забравшие у него единственного сына, и на том стоял.
Именно от Багрова узнал Рогожин: то, что рассказывают о сокровищах Медведь-горы – не такая уж красивая тунгусская сказка. Рано или поздно, рассудил мудрый Матвей, за камнями придут те, кто догадается, как тот рыжий иноземец их сыскал. Мимо Даниловки не пройдут, а значит – и мимо Багрова тоже. Бандитам оставалось лишь запастись мешком терпения, да не одним, и по указке Багрова обосноваться в указанном им месте. Выкопать землянку, сидеть и ждать, когда же появится дядя Матвей, ведя нужных людей по тому пути, который сам выберет. Ежели двинемся, поучал Багров, первую ночь на этой вот поляне заночуем. Рогожинским же нужно присмотреться, а после пойти вперед, через болото по медвежьему проходу, дальше – к заимке. Там ждать, проводник доставит добычу в ловушку. Как дальше быть, решать уже Федору.
И вот тут-то Рогожин растерялся.
Он не был готов к тому, что господа, которых заведет в таежную глушь дядя Матвей, окажутся пусть не друзьями ему, но уж точно – не врагами. При иных обстоятельствах Федора ничего не могло остановить. Девка давала Рогожину все козыри, и можно с легкостью разменивать пленных мужиков одного за другим: последний из них, кто останется в живых, выполнит все его желания, ведь на кону, как ни верти, жизнь девицы-красавицы. Теперь же Рогожин мог получить свое, не прибегая к насилию и запугиваниям. Более того, эти господа, похоже, такие же беглые, как он сам, и так же ненавидят власти, как Матвей Багров.
Не убивать больше никого их них, по крайней мере – сейчас, означало для Рогожина поверить им…
А это, в свою очередь, противоречило его основному жизненному принципу. Да и Багров, похоже, настроен к пленникам не дружески, пускай они с бандитами и в одной упряжке. Федору нужно было что-то, что убеждало его самого поверить пленникам.
Потому Рогожин и свистнул к себе Ваську Щербатого.
Тот вместе с Ноздрей как раз отволок труп подальше в тайгу, зверям на съедение, и теперь перекуривали это дело, устроившись у подножия разлапистого дерева. Заслышав свист главаря, Щербатый резво подскочил – таким манером Федор подзывал его часто.
– Че, Федя? – спросил он, подойдя.
– Слышь, Щербатый… – Рогожин старался так подбирать слова, чтобы получить именно такой ответ, который нужен, ничего при этом не объясняя. – Ты давеча в нашем трактире "пулю отливал" про то, что мы за кордон уходим, так?
– Как условились, – подтвердил тот. – Правда, сам я в трактир не совался, рожа-то приметная. А "пулю отлил", верно, запустил через девок. Самый надежный способ.
– Теперь вспомни: что там болтали, в городе, когда ты там крутился?
– Болтали всякое. Ты про что?
– Ну, вроде как с пересылки кто-то важный сбежал… Было?
– А, было дело! Я даже тогда обмолвился тебе, ты не слушал.
– Тогда не хотел, сейчас послушаю. Вспоминай, чего болтали.
– Так особо и ничего… Точно не знаю. Но слыхал, будто политические подломились. И девка какая-то с побегом помогала. То ли подкоп сделала, то ли напильник в хлебе передала…
– Про подкопы да напильники соврут – недорого возьмут, – хмыкнул Рогожин. – А вот про девку: точно ли?
– Вернее некуда. А чего, Федя?
– Да так, ничего. Будет курить, заходите, дела наши порешаем.
"Сходится, кажись, – решил Рогожин. – Политические… Так на уголовных они и не похожи. Фараоны политиков еще злее ищут. Видать, обратной дороги-то им нету. Правду говорят, отчаянные.
Ну, поглядим…"
3
Когда Рогожин вместе со своими людьми вернулся и коротко велел пленникам рассказывать, где нужно искать сокровище, оказалось – рассказывать особо нечего. Путь к алмазам укажет какое-то тунгусское капище, которое находится где-то здесь, у самого подножия Медведь-горы. Отыскать его, а дальше видно будет.
– Всего-то? – озадаченно спросил Рогожин.
– А ты как думал?
– Ладно, – Федор поскреб затылок. – Не знаю, как ты прознал, только верно – есть такое место. Поляна, палка и череп на ней. Место впрямь глухое, нашли мы его по случаю. Щербатый пугала забоялся.
– Ты б не забоялся! – огрызнулся Щербатый. – Сам же говорил – место проклятое, десятой дорогой обходить надо.
– Вот и хорошо, – кивнул Берсенев. – Все складывается. Осталось дойти до места и там посмотреть.
– Вот пойдем, православные, и посмотрим… Собирайтесь, зады поди отсидели до синяков.
– Прямо сейчас, ночью? – удивился Кречет.
– Дорогу дядя Матвей знает. И я не заблужусь. Часа два чесать, а там, глядишь, и солнышко встанет. На месте обождем, чего время терять-то… А? – он взглянул на Багрова.
– Как скажешь, – согласился тот. – Только думай, все ли пойдем, Федя?
– Правильно мыслишь, дядя Матвей. Неча всем кагалом идти. Решаю я вот что, господа хорошие, – он цыкнул зубом, явно оставаясь довольным собой. – Вот такое вот решение мое, значит… Двинемся к капищу мы с дядей Матвеем. Вы двое, Алешка с Антошкой, с нами двинете. А чтобы даже в мыслях не было в игры с нами играть, девка ваша здесь останется. Ребятки приглядят за ней, пока не вернемся.
Берсенев снова невольно стиснул кулаки.
– Так не пойдет…
– Пойдет, пойдет, – отозвался Багров. – Твои слова тут – тьфу. Ты сам пока живешь на Федькином честном слове, паря. Федя вам верит. Я – нет. К вечеру завтра мы сюда же вернуться должны с вами. И ежели до заката нас тут не будет – пускай ребятки делают с ней, чего душа пожелает. Верно говорю, Федор?
– Куда верней! Ну, слово сказано. Согласны, господа хорошие?
Ногти Берсенева больно впились в ладони.
– Как я понимаю, наше согласие тебя совсем не интересует, – выдавил он. – Ладно, выбора все равно нет… Ты должен дать слово, Рогожин, что с Лизой ничего не случится.
– А ты, Берсенев, – этому слову поверить! – не выдержал Кречет.
Рогожин усмехнулся.
– Вот и поглядим, благородие, чье слово вернее нынче. Если будет так, как я хочу, с барышни волос не упадет. Вот те крест!
Сказав так, Федор широко перекрестился.
Антон и Алексей переглянулись. Затем оба посмотрели на притихшую Лизу, за все время разговора не проронившую ни слова.
– Ночь нынче хорошая, светлая. – Рогожин похлопал обрезом по ладони. – Засим прощайтесь да пошли, – Можете хоть целоваться… И это, православные… Уж не гневайтесь, только ручки-то мы вам свяжем…