Олег между тем отправил своего гонца в город Элеунт, прося подмоги у начальника тамошнего гарнизона. Помощь пришла, но насчитывала всего триста пеших воинов и около семидесяти конников. Словно извиняясь за столь слабую поддержку, стратиг Элеунта прислал в дар Олегу великолепного белого коня в богатой сбруе.
Олег, как мальчишка, обрадовался коню больше, чем отряду воинов. Он полдня гарцевал, определяя, умеют ли разворачиваться в боевой порядок присланные конники. Каждого Олег самолично проверял на умение владеть мечом и копьём.
Посид, наблюдая с высоты недостроенной башни за действиями Олега, преисполнился к нему невольным уважением. Было очевидно: ратное дело русич знает. Теперь в голове Посида вертелись уже другие мысли:
"Хвала Господу, что именно Олега оставил Ксенон охранять Кинос-Сему".
Наступил день, когда дозоры, выставленные в нескольких верстах от Кинос-Семы, сообщили о приближении сельджукской конницы.
Олег вывел из крепости своё маленькое войско и двинулся навстречу врагу.
Отрядом азиатов командовал опытный военачальник Унсал-бей. Он неплохо знал приморские районы Карии, где ему не раз доводилось сражаться с ромеями. Сначала ромеи отступили. Затем отступать пришлось сельджукам, которые не смогли закрепиться в разрушенных ими же крепостях. Теперь сельджуки решили поменять тактику: не жечь и разрушать, а, наоборот, укреплять захваченные крепости и города, по примеру ромеев.
Унсал-бей приказал своим воинам не грабить местных крестьян и рыбаков, а за взятую у них провизию платить серебром. Предводители сельджуков стали понимать: без расположения местного населения трудно противостоять византийцам и удерживать завоёванные земли. Особенно строго Унсал-бей следил за тем, чтобы его воины не трогали христианские храмы и монастыри.
Возле небольшой часовни, возведённой на развилке дорог, конники Унсал-бея наткнулись на ромейскую пехоту, стоявшую в боевом порядке. Сельджуки на глазах у ромеев отпустили с миром троих странствующих монахов, нашедших временный приют в пустовавшей часовне. Унсал-бей даже дал монахам по серебряной монете: на них было выбито имя и изображение его повелителя султана Малик-шаха.
Именно Малик-шах лишил ромеев почти всех азиатских владений. Унсал-бей надеялся, что военачальник, преградивший ему путь, преисполнится страха, когда монахи расскажут про щедрость полководца сельджуков и покажут монеты грозного Малик-шаха.
Одна часть плана Унсал-бея удалась: монахи действительно предстали перед Олегом, который их допросил. Но вторая так и не свершилось: Олег не испугался султана, о победах которого он почти ничего не знал.
Унсал-бей видел, что у ромейского военачальника не более восьмисот пеших воинов против его двух тысяч всадников. Поэтому он без колебаний повёл в бой свою конницу. Ромейская пехота, построившись ромбом, мужественно отбивалась, закрывшись большими щитами и наклонив длинные копья. Находившиеся в центре ромба около полусотни лучников пускали стрелы, не подпуская врагов на близкое расстояние. Ни робости, ни смятения в рядах ромеев не было.
Но все-таки сельджуки вынудили ромеев уйти с равнины на близлежащий холм, покрытый диким орешником. Унсал-бей попытался было взять холм в кольцо, но ромейский военачальник упредил его манёвр, стремительным броском переместив свой отряд с холма в низину, изрезанную неглубокими лощинами. Кинувшиеся вдогонку всадники были вынуждены приостановить бег своих коней перед природными впадинами. Спешившись, сельджуки вновь напали на ромеев, полагая одолеть их своей численностью. Но ромеи искусно использовали неровности местности, не позволяя врагам зайти им в тыл или обойти с флангов. Сельджуки были вынуждены атаковать в лоб, неся при этом ощутимые потери, гак как в отличие от ромеев имели более короткие копья.
Полководец ромеев, гарцевавший на белом коне, действовал так, словно читал мысли Унсал-бея. Его отступление было не похоже на бегство: он использовал любую возвышенность, овраг или рощу, чтобы задержать идущих за ним по пятам всадников.
Унсал-бей знал, что горы скоро расступятся и близ крепости Кинос-Сема откроется прекрасная равнина. Когда ромеям придётся либо, вступив в неравную битву, быть прижатыми к морю, либо, укрывшись в крепости, сражаться в осаде.
День клонился к закату, когда наконец вдалеке попалась крепость с недостроенными башнями. К радости Унсал-бея, ромейская пехота обратилась в бегство по наравлению к Кинос-Семе. Сельджуки не преследовали врагов, полагая, что те хотят укрыться за стенами крепости.
"Бесконечного везенья не бывает, - усмехался Унсал-бей. - С утратой выгодных позиций уменьшается и храбрость войска. Ромеи устали, ведь им пришлось отступать и отбиваться в течение целого дня".
Каково же было его удивление, когда он увидел, что ромейская пехота остановилась посреди равнины, выстроившись длинной шеренгой.
Унсал-бей выехал к своему передовому отряду, чтобы оценить ситуацию. Он никак не мог понять, что замыслил противник. Застывшие в шеренге ромеи устало опирались на копья всего в полете стрелы. Ни справа, ни слева не было холмов или густого леса, а до крепости было ещё не близко. Если конница сельджуков опрокинет ромеев, то спасутся немногие.
"Если ударить без промедления, они будут наголову разбиты. Крепость можно будет тогда взять голыми руками", - промелькнуло в голове Унсал-бея.
Однако что-то его тревожило. Ромейский военачальник, до этого действовавший безукоризненно, вдруг совершил промах. И это настораживало.
Чем дольше колебался Унсал-бей, тем настойчивее рвались в сечу его удалые санчак-беи. Ромеи обречены, чего медлить!
И Унсал-бей решился. Взмахом руки он послал в атаку половину своего отряда. А сам во главе другой половины стал наблюдать за разворачивающейся битвой.
Казалось, ничто не спасёт ромеев от летящей на них конницы. Грозный топот, разливаясь по равнине, звучал победной музыкой в ушах и сердце Унсал-бея. Напрасно мечется позади своих пехотинцев предводитель ромеев на белом коне. Неизбежное сейчас свершится!
Унсал-бей оскалил зубы в торжествующей усмешке, увидев, что все ромеи разом подались назад от накатывающейся конной лавины. Но в следующий миг его лицо исказилось от ярости, а из груди вырвалось проклятие: он увидел, что шеренга ромейской пехоты скрывала за своей спиной два ряда толстых кольев, вкопанных в землю под углом в сторону атакующих. Отступив за колья, ромеи опять застыли в шеренге, наклонив копья и прикрывшись щитами.
Конница на всем скаку налетела на это неожиданное препятствие. Сразу же образовался завал из покалеченных лошадей и вылетевших из седел наездников. Задние напирали на передних, усиливая сумятицу. Унсал-бей видел, как дыбятся кони, как воины находят смерть на острых кольях и копьях. Боевой клич сельджуков захлебнулся, потонув в диком ржании лошадей и криках раненых воинов. Конница, повернувшись, устремилась прочь от смертоносного частокола, ей вслед свистели стрелы и дротики. Тела мёртвых сельджуков покрыли зелёную равнину.
Разъярённый Унсал-бей разделил стоявшую в резерве конницу на два отряда, приказав военачальники обойти ромеев с флангов и отрезать от крепости. Новая атака обещала быть успешной: строй ромеев был прикрыт частоколом лишь с фронта, а фланги были открыты.
Тем временем из крепости появился маленький конный отряд и поскакал на подмогу своей пехоте.
"Что может сделать горстка всадников против тысячи храбрецов? - подумал Унсал-бей. - Бесконечного везенья все же не бывает. Пришёл мой черед торжествовать!"
Но опять случилось непредвиденное. Конница сельджуков, обойдя частокол с флангов, была готова смести пехоту ромеев, но летящие галопом кони вдруг стали проваливаться в ямы, скрытые столь искусно, что заметить их на зелёном лугу было невозможно. Конная атака вновь захлебнулась. Ромеи с близкого расстояния засасывали врагов стрелами и дротиками, возле зияющих ям громоздились павшие лошади вперемежку с ранеными и мёртвыми воинами.
Унсал-бей встретил своих военачальников руганью и упрёками, срывая на них досаду. Он велел всем спешиться и снова идти в битву.
- Теперь, когда хитрости ромеев исчерпаны, нам остаётся только уничтожить их в пешем сражении.
Поскольку погибла почти половина сотников и боевой дух его войска заметно упал, Унсал-бей решил сам возглавить своих воинов. Знамя на высоком древке, помещённое в центр боевого построения, было хорошо заметно и сельджукам и ромеям.
Сельджуки ринулись на частокол, и возле него закипела яростная битва. Воины султана рубили колья саблями, проделывая проходы. Унсал-бей находился в самой гуще сражения. Он искал глазами ромейского полководца, считая делом чести своей рукой убить того, кто хитростью погубил так много его храбрых воинов.
Удача улыбнулась Унсал-бею. В самый напряжённый момент боя, когда вот-вот должен был наступить перелом, он столкнулся лицом к лицу с полководцем ромеев. Тот, оставив коня, тоже сражался пешим. Позолоченный шлем и панцирь выделяли витязя из боевого строя ромеев.
Сельджуки потеснили неприятеля от частокола, и битва уже разворачивалась на равнине. Численный перевес по-прежнему был на стороне нападавших.
Унсал-бей вглядывался в лицо ромейского военачальника, наполовину скрытое забралом с узкими глазницами, едва успевая отбивать удары его меча. Это был достойный противник! Одной только силой и напором такого бойца было не одолеть, в схватке с ним требовалось прежде всего умение. Однако умения владеть клинком Унсал-бею было не занимать.
"Я по праву возьму себе и позолоченный шлем и красивый панцирь", - думал он.
В следующий миг сабля вдруг вылетела из его руки от удара ромейского меча. Вернее, противник ловко захватил её специальным крючком на мече.
Унсал-бей схватился за кинжал, висевший у него на поясе, но не успел выдернуть его из ножен. Вражеский меч поразил ему горло. Ноги Унсал-бея подкосились, он упал наземь, захлёбываясь кровью.
Смерть вождя лишила сельджуков мужества, и они обратились в бегство…
* * *
Победа при Кинос-Семе необычайно прославила Олега. Этот успех был ещё более значим на фоне неудач Ксенона, который так и не смог вытеснить сельджуков за отроги Тавра и даже потерял отвоёванные города. Ксенон и его военачальники по возвращении в Кинос-Сему с удивлением взирали на пленных, на захваченных лошадей, на груду вражеского оружия, сваленную у главных ворот крепости. Особенно их обрадовала смерть Унсал-бея.
Ксенон не удержался от того, чтобы не поддеть Посида, который продолжал трудиться над возведением башен крепости, удачно избежавшей штурма.
- Я же говорил тебе, Посид, что не крепости, а войско в открытом сражении избавит эту землю от сельджуков.
Посид в долгу не остался:
- Эти слова пристало говорить Олегу, но не тебе, Ксенон. Ты бесславно вернулся под защиту этих стен.
Глава четырнадцатая. МЕСТЬ.
Над Тмутараканью бушевала гроза. Свинцовые с проседью тучи нависали над городом. Во дворах и на улицах тревожно шелестели листвой тополя и платаны.
Темно-бирюзовые воды обширного залива были покрыты мелкой рябью. Если в гавани Тмутаракани, укрытой длинным мысом, море было спокойно, то за мысом стихия дыбилась пенными гребнями волн. Они сплошной чередой накатывались на берег, усеянный перевёрнутыми рыбачьими лодками.
Тучный Барух, кутаясь в плащ, спешил по узком улице к дому своего давнего приятеля Рахмила. Улица была пустынна: надвигающаяся гроза разогнала людей по домам. Опустел и рынок. Барух как раз и шёл с него, закрыв на замок свою лавку.
"Зачем я понадобился Рахмилу?" - недоумевал Барух, останавливаясь возле знакомых ворот и ударяя по ним висевшей на верёвочке колотушкой.
В центральном помещении дома, куда слуга провёл Баруха, за овальным столом восседал и сам хозяин, два его брата, купец Гилел и ростовщик Хаим.
- Я прочёл твою записку, Рахмил, но ничего из неё не понял, - сказал Барух после обмена приветствиями. - А слуга, принёсший записку, исчез столь быстро, что я не успел его ни о чем спросить.
- Присаживайся к столу, любезный Барух, - сухо промолвил Рахмил. - Скоро ты обо всем узнаешь.
Барух оглядел всех присутствующих, сидевших с каменными лицами, и опустился на свободное место между Гилелом и Хаимом.
Всеобщее молчание тяготило Баруха, полагавшего, что его собираются втянуть в какой-то заговор, и он громко спросил:
- Кого ждём? - Барух кивнул на свободный стул. - И что здесь затевается, хотел бы я знать.
- Обещаю тебе, дружище, скоро ты все узнаешь, - так же сухо ответил Рахмил. - А ждём мы Зораха, который не может без опозданий.
- Уж этого у него не отнять, - мрачно усмехнулся старший брат Рахмила Фавл.
Опять повисла долгая пауза.
- Но все-таки по какому поводу собрание? - вновь не утерпел Барух. - Если дело касается денежных расходов, то я…
- Дело касается твоей жизни и наших жизней тоже, - с оттенком нескрываемого раздражения заметил Хил, младший брат Рахмила.
Глаза Баруха округлились от удивления, а рот сам собой открылся. Теперь он уже не сомневался: случилось что-то плохое. И это плохое неизбежно должно коснуться всех купцов Тмутаракани, а значит, и его, Баруха, тоже.
"Что же произошло? - ломал голову трусоватый Барух. - Где этот проклятый Зорах?"
Наконец пожаловал и Зорах. Усаживаясь за столом, он вслух сетовал на дождливое лето. Из-за этого ныне плохо уродился лен, что чревато убытками ему, Зораху, который перешёл с торговли шерстяными тканями на торговлю тканями льняными.
- Мы собрались здесь, чтобы обсудить нечто более важное, друг мой, - вежливо напомнил Рахмил.
- Что именно? - спросил Зорах. - Нашу тяжбу с фряжскими купцами?
Отвечая, Рахмил указал рукой на Гилела:
- Как вы знаете, друзья, Гилел имеет обширную торговлю скотом и изделиями из кожи в восточных провинциях Империи. С тех пор как Малую Азию наводнили безбожные сельджуки, вся торговля там пришла в упадок. Но с воцарением Алексея Комнина ромеи стали побеждать сельджуков и отвоевали обратно все Эгейское побережье Азии. Недавно войско ромеев изгнало сельджуков из Вифинии, взяв штурмом самый большой тамошний город - Никомедию. Гилел случайно оказался там спустя всего несколько дней после ухода сельджуков. Ему посчастливилось своими глазами увидеть василевса ромеев и его свиту: Гилел был приглашён на пир по случаю очередной победы.
Рахмил сделал паузу, затем продолжил:
- Так вот, на пиру у василевса Гилел увидел… Кого ты там увидел? - обратился к очевидцу Рахмил.
- Я увидел русского князя Олега Святославича, - ответил Гилел. - Он меня не узнал, а может, просто не заметил, ведь гостей на пиру было великое множество. Но я его сразу узнал.
- Так он жив? - изумлённо и вместе с тем испугам но воскликнул Барух.
- Не только жив, но и находится в большом почёте у ромеев, - пояснил Гилел. - Они назначили Олега стратопедархом, доверив ему часть своего войска. Во всяком случае, на пиру у василевса Олег держался на равных с самыми знатными ромеями. Мне удалось узнать, что Олег даже собирается жениться на гречанке из влиятельного рода Музалонов.
- Вот это да! - ахнул поражённый Зорах. - Вот это новость! Кто бы мог подумать, а?
- Ромеи обещали нам убить Олега, - сердито прошипел ростовщик Хаим, - именно на таких условиях мы заключали с ними сделку.
- Никифор Вотаниат, может, и убил бы, но он не удержался на троне, - сказал Рахмил. - Комнин же славится своим благородством и милосердием, поэтому он и пощадил Олега. А может, за него замолвила слово двоюродная сестра Олега Мария, которая тоже была в почёте у ромеев, когда жила в Царьграде. Как бы там ни было, но Олег жив и здравствует. Это плохо, друзья.
- Я думаю, Олег не забыл, благодаря кому он угодил в плен к ромеям, - вставил Фавл.
После этих слов Барух беспокойно заёрзал на стуле, а Хаим принялся нервно пощипывать свою жиденькую бородку. Не скрыли своего беспокойства и Гилел с Рахмилом. Только Зорах оставался спокоен.
- Вы полагаете, что Олег станет мстить нам? - заговорил он, обращаясь ко всем присутствующим. - Могу вас успокоить, друзья: страхи пустые. Подумайте сами, если бы Олег был волен в своих поступках, то он уже давно вернулся бы в Тмутаракань и мы все испытали бы на себе его гнев. Олег служит в войске ромеев, это значит, что он сменял участь пленника на службу наёмника, либо вовсе решил круто изменить свою судьбу, породнившись с домом Музалонов. Зачем Олегу жалкая Тмутаракань, если у него есть возможность поселиться в столице ромеев! Зачем ему быть удельным князем, терпя несправедливости от великого князя киевского, если ныне перед ним открыты двери в покои самого императора!
- Гилел, каким войском командует Олег? - поинтересовался Зорах. - Конницей или пехотой?
- Как мне сказали знающие люди, Олег командует пешей гвардией императора, которая состоит не то из варягов, не то из англосаксов.
- Ну вот, слышали? - воскликнул Зорах, глядя на Рахмила и его братьев. - Станет Олег думать о Тмутаракани, находясь так близко от трона. Я полагаю, Олег скоро станет наместником какой-нибудь ромейской провинции, а то и вовсе выйдет в советники императора. Олегу нет нужды оглядываться на прошлое: слава и почёт, каких он раньше никогда не видел, ныне кружат ему голову.
- Может, про нас грешных Олег и не вспомнит, - Рахмил, всегда отличался осторожностью, - но вряд ли он простит Всеволоду Ярославичу смерть своих братьев и свои скитания. Добившись могущества у ромеев, Олег может употребить это могущество против великого киевского князя. А удобнее всего затевать распрю с Киевом как раз из Тмутаракани: не нужно забывать, сколько друзей у Олега среди касогов и половцев.
- Олег может и станет мстить Всеволоду Ярославичу, но в Тмутаракань он не вернётся, - стоял на своём Зорах. - Не здесь, а в Константинополе - истинный размах для его честолюбия. К тому же я уверен: будущая жена Олега из рода Музалонов не только сама не поедет в тмутараканскую глушь, но и супруга своего не пустит.
- Олег может начать мстить Всеволоду Ярославичу через Володаря и Давыда Игоревича, нынешних князей Тмутаракани, - заметил Хил. - А если начнётся война с Киевом, то это неизбежно грозит нам убытками. Всеволод Ярославич не замедлит послать войско, Володарь и Давыд станут сопротивляться изо всех сил, ибо деваться им некуда. Кончится все тем, что от Тмутаракани не останется камня на камне.
- Если Олег может натравить Володаря и Давыда на Всеволода Ярославича, то он с таким же успехом может натравить их и на нас, - промолвил Хаим. - Этого тоже нельзя исключать.
- Но мы же не сделали ничего плохого Володарю и Давыду, - возмутился Барух. - Если бы мы не пленили Олега и не передали его ромеям, то вряд ли Володарь и Давыд смогли бы закрепиться в Тмутаракани.