– Попроси его бегом бежать. Авось он спасет лошадь. Только смотри, нигде не задерживайся.
Поев, Танхум со всех ног помчался к Хайклу. Вернулся через полчаса запыхавшись и, еле переводя дыхание, сообщил:
– Нет его.
– А где его старуха?
– Никого нет.
– О господи, что ты со мной делаешь! – воскликнул Бер с отчаяньем. – Слушай, Танхум, – заговорил он умоляюще, – еще раз сбегай к коновалу, может, он уже дома. Приведи его.
Танхум снова побежал за Хайклом. На этот раз долго не возвращался. Бер ежеминутно выбегал на улицу, глядел, не идет ли сын, но как назло никого не было видно.
Наконец Танхум явился и, предупреждая нетерпеливый вопрос отца, выпалил:
– Сейчас придет.
– Что значит сейчас?
– Сказал, что скоро. А мне нужно уходить.
– Только ненадолго, – попросил отец.
Минут через пятнадцать пришел Хайкл и, неторопливо оглядевшись, спросил:
– Что случилось с вашей лошадью, реб Бер?
– Кто знает… Заболела, и все.
– Где лошадь?
– В хлеву. Идемте!
– Лучше выведите ее сюда, во двор, здесь светлее. А там и повернуться негде.
Бер вывел с трудом ступавшую кобылу. Поглядев на нее, Хайкл покачал головой, как бы желая выразить хозяину сочувствие, поджал губы, вздохнул и сказал!
– Попробуйте ее немного провести по двору.
Лошадь шла, еле переставляя ноги, качалась, спотыкалась. Увидев, что она вот-вот рухнет на землю, Хайкл поднял руку и крикнул:
– Хватит!
Он развязал засаленный мешочек с нехитрым лечебным инструментом, который носил всегда при себе, надел серый халат и не спеша начал осматривать лошадь. Задрав ей голову, заглянул в рот, посмотрел язык, затем приложил ухо к животу, прислушиваясь, как она дышит, поднял хвост, нагнувшись, пощупал ноги и спросил:
– Что она у вас ела, реб Бер? Не перекормили вы ее?
Давал все, что у меня было. Овсом и ячменем я ее не баловал.
Он ждал с нетерпением, что скажет коновал, а тот как назло тянул с ответом, вновь щупал живот и заглядывал под хвост.
Наконец он промолвил:
– Я думаю, что ваша лошадь… – Он сделал глубокомысленную паузу. – Я считаю, что это желудочное. Перекормил ты ее или перепоил.
– И больше ничего? – спросил с облегчением Бер. – Значит, ничего опасного?
– Прежде всего надо очистить желудок, – важно ответил Хайкл. Он вынул из мешочка жестяную коробку и попросил немного теплой воды и кусочек мыла.
Бер поспешил на кухню, поставил греть воду и начал искать мыло. Он не знал, где оно лежит, а будить жену, чтобы спросить, не решался. Он решил занять мыло у соседки, но тут Хайкл, продолжавший осматривать больную лошадь, спросил его:
– Вода нагрелась?
– Вода давно готова, а вот мыла не найду. Пойду попрошу у соседей.
– Давай воду, мыло у меня есть, – сказал коновал. Он начал крошить ножом мыло в коробку и прилаживать к ней резиновую кишку.
Когда Бер принес воды и налил в коробку, Хайкл приступил к своему делу. Кобыла начала вертеться, кишка выпала, и вода почти вся вылилась на землю.
– Бедняга настолько ослабела, что на ногах не держится, – сказал Бер упавшим голосом.
– Ничего, попробуем еще раз. Налей воды! – приказал Хайкл.
Не успели снова налить воды, как лошадь упала. Испуганный Бер глядел на коновала умоляющими глазами.
– Не надо ее мучить, – попросил он, – пусть очухается.
Хайкл не торопясь собрал свой инструмент в мешочек, подождал несколько минут, не подкинет ли ему хозяин что-нибудь за труды, но, увидев, что Бер в полном отчаянье и ему сейчас не до него, незаметно ушел.
Уже темнело. Плыли на юг розовые, озаренные закатом облака.
Бер вернулся в хату, встал у окошка лицом к заходящему солнцу и, не снимая картуза, начал усердно молиться. Он просил господа бога сжалиться над ним и отвести беды, так неожиданно свалившиеся на его голову.
Помолившись, он поцеловал молитвенник и положил на место. В дверях показался Танхум.
– Вот хорошо, что ты пришел, – сказал Бер. – Пойди нарви травы и постели в хлеву, надо завести кобылу на место.
– А что говорит коновал?
– Он сам не знает, что с ней, – вздохнул Бер. Вышли из хаты. Пока Танхум рвал под плетнем траву,Бер сделал попытку поднять лежавшую посреди двора кобылу.
– Вставай, Машутка, пойдем в хлев.
Лошадь, судорожно барахтаясь, попыталась было встать, но не смогла и вновь бессильно уронила голову на землю.
– Придется ее поднимать, – сказал Бер подходившему с охапкой сена Танхуму. – Застели помягче стойло и захвати веревку.
Пока Танхум возился в хлеву, пришли с работы Рахмиэл и Заве-Лейб. Увидев, что отец возится с лошадью, они в один голос спросили его:
– Что с ней?
– Разве не видите? Заболела, даже не подымается.
Вышел из хлева Танхум, держа в руках толстую веревку. С большим трудом вчетвером на веревке подняли кобылу и завели в хлев.
Немного отдышавшись, Бер позвал сыновей ужинать. Когда зашли в дом, отец поставил на стол миски с картофелем, простоквашей и нарезанным хлебом. Сыновья поели и стали готовиться к ночлегу.
– А помолиться забыли? – строго спросил отец. Парни наскоро пошептали что-то, улеглись и тут же уснули.
Бер подошел к Пелте. Убедившись, что она спит, дыханье ровное, он прочитал кришму и тоже улегся, но долго не мог заснуть.
На рассвете, как только пропели первые петухи, Бер быстро оделся и вышел во двор. Сердце его замирало, когда он открывал двери хлева. Нагнувшись и пощупав лежавшую на боку лошадь, он всплеснул руками и отчаянно крикнул:
– О боже! Что нам теперь делать?…
Как ни тормошил он кобылу за хвост, за гриву, она лежала неподвижно, не подавая признаков жизни, с оскаленными желтыми зубами, застывшая.
Собрав последние силы, еле волоча ноги, Бер вошел в хату и, дрожа от волнения, хриплым, сдавленным голосом сообщил проснувшимся сыновьям:
– Конец! Больше нет у нас Машутки… Теперь вы будете вечными рабами у своих хозяев. Вряд ли сумеем мы когда-нибудь снова стать на ноги.
Слезы текли по его осунувшемуся, почерневшему от горя лицу.,
2
Как ни тяжко было у Бера на душе, но, вспомнив, что завтра суббота, а на воскресенье дела откладывать нельзя, он решил сегодня же вытащить дохлую лошадь из хлева и хотя бы снять с нее шкуру. Но сделать это ему одному было не под силу. Старшие сыновья ушли на работу, а Танхум опять запропастился куда-то.
"Что же делать? Куда податься?" – думал Бер. И он отправился со двора в надежде найти кого-нибудь в помощь. По дороге Бер встретил Танхума.
– Куда ты провалился? – накинулся на него отец. – У нас такая беда, а ты разгуливаешь черт знает где, будто тебя это не касается.
– А я тебе нужен?
– Надо кобылу из хлева вытащить и шкуру снять, – спокойнее ответил Бер. – В канун субботы хозяева рано не отпустят Рахмиэла и Заве-Лейба, а ты же можешь помочь… Скорей пойдем домой.
– А разве вдвоем мы ее вытащим?
– Попробуем. С веревкой, может быть, и вытащим, – убеждал его отец.
– Ну, давай, – согласился Танхум.
Они вошли во двор, и Бер направился в хлев за веревкой, но, как ошпаренный, тут же вылетел оттуда. Он в недоумении развел руками и испуганно закричал:
– Где же лошадь? Куда она могла деваться? Уму непостижимо. А может, она не околела? – вдруг осенило его.
Танхум подскочил к отцу и встревожено спросил:
– Что? Что случилось?
– Посмотри… Нет кобылы.
– Как это нет?
Он просунул голову в хлев и, убедившись, что ее и в самом деле нет, спросил:
– А может, тебе показалось, что она околела?
– Как это показалось? – недоумевал Бер. – Я сам видел. Куда же она девалась?
И вдруг он, как ошалелый, помчался с криком:
– Сек! Сек! Сек!
Услышав крик, из соседних дворов выбежали люди.
– Что случилось, реб Бер? Что случилось? – останавливали они его.
– Лошадь моя исчезла! Не иначе как дьявол ее утащил!
– Как? Как это могло случиться? – спрашивали они его.
Ближайший сосед Бера Борух Зюзин, заслышав о невероятном происшествии, пошел в хлев, чтобы воочию убедиться, так ли это. Вернувшись, он крикнул:
– Подумать только, лошади и в самом деле нет. Куда же она девалась?
Вдруг кто-то крикнул:
– Да вот же она!… Вот…
– Где?… Где?… – с любопытством вопрошали сбежавшиеся люди.
– Вон там… в лощинке…
– В какой лощинке?
– На огороде.
– На каком огороде?
– На картофельном.
Все повалили туда. Там, нагнувшись, стоял коновал и снимал шкуру с околевшей лошади. Он настолько был увлечен своим делом, что даже не заметил ни окруживших его людей, ни своры собак, с нетерпением ожидавших, когда наконец можно будет наброситься на конское мясо. Услышав шум, Хайкл, не выпуская ножа из рук, удивленно посмотрел на людей и спросил:
– Чего вам здесь надо? Никогда не видали, как снимают шкуру с лошади?
– Снимать надо, со своей лошади, а не с чужой! – раздались голоса.
– А разве я даром должен был возиться с больной кобылой? Я испробовал все, чтобы спасти лошадь. Мне было жалко ее. А еще больше я жалел реб Бера. Что он будет делать без лошади?… Но вырвать ее у бога я не в силах был… Времени у меня ушло много, а получил я за это шиш… – оправдывался Хайкл.
– Вы посмотрите на этого святошу… Сам решил себя отблагодарить, – с насмешкой сказал Борух Зюзин,
От волнения Бер побледнел и сердито закричал:
– Подлец! Собачья тварь! Если бы тебе выгодно было, ты и с меня шкуру снял бы. Ты не лучше вот этих псов, которые ждут, чтобы сожрать мою кобылу. Подавись, черт паршивый, вместе с теми, кто хочет всю мою землю забрать, а моих сыновей в ярмо запрячь.
– Грабитель! Кровосос! – с возмущением кричал Борух Зюзин. – На чужом несчастье хочешь заработать?
– Отдай шкуру! Отдай! По-хорошему отдай! – раздались голоса.
Не обращая внимания на крики, Хайкл усердно продолжал свое дело.
3
Потеря лошади до того потрясла Бера, что он никак не мог прийти в себя. Как только он выходил во двор и заглядывал в хлев, ему вспоминалась Машутка. На картофельном огороде все еще валялись ее останки. Псы жадно глодали куски конины и злобно грызлись между собой.
– Погибель на вас! Чтоб вы сдохли! – проклинал их Бер. Схватив палку, он пытался разогнать собак, но как назло они еще сильнее огрызались.
– Почему так воют собаки? – спросила Пелта, проснувшись среди ночи. – Из-за них я не могу спать.
– Черт их знает… Пусть воют на свои головы. Заткни уши и спи, – предложил Бер.
Утром Рахмиэл и Заве-Лейб ушли к хозяину. Танхум тоже куда-то собрался.
– Куда тебя опять несет? – спросил Бер.
– Туда, откуда пришел, – ответил Танхум. – Я ведь пришел только повидаться.
– А почему ты не можешь, как твои братья, здесь наняться? – спросила мать, услыхав, что Танхум собирается уходить. – Побудь, сынок, немного около меня.
– Я ведь уже там нанялся, – ответил Танхум.
Не помогли настойчивые уговоры ни отца, ни матери, и Танхум незаметно ушел.
Мелкая предрассветная роса легла на пожелтевшие зреющие июля, серебряные капельки, переливаясь то фиолетово-красным, то оранжево-золотистым цветом, блестели на склонившихся под тяжестью колосьях и на изумрудно-зеленых кустах картофеля, тянувшихся вдоль дороги.
Танхум несколько раз подымал голову к небу, прикидывая по солнцу, который теперь час, и не спеша шагал дальше.
Всю дорогу он думал о девушке, которую встретил в колонии, куда сейчас держал путь. А дело было так: за полдень проходил он мимо просторного хозяйского двора. Вдруг из хаты с пригоршней хлебных крошек выбежала раскрасневшаяся девушка и, став на пороге, напевным голосом принялась скликать кур:
– Пуль-пуль-пуль!
Замахав крыльями, со всех сторон к ней устремились куры.
Девушка спустилась с порога, высыпала крошки и, слегка приподымая подол платья, стала отгонять чужих птиц:
– Кыш-кыш-кыш!
Затем она покружилась по двору, заглянула туда-сюда, видно, искала что-то, и снова ушла в Дом.
Танхум долго стоял у ворот и ждал, авось девушка снова появится. Но надежда его не сбылась. Тихо, почти крадучись, он зашел во двор, оглядел большую, свежевыбеленную хату с черепичной крышей, стройные ряды вишен и акаций в палисаднике, затем прошел на чисто прополотый огород, раскинувшийся за просторной ригой.
"Тут, видать, живет богатый хозяин", – решил Танхум.
Возбужденный, он отправился к хозяину, у которого хотел наняться работать, но того не оказалось дома, и он снова вернулся к воротам двора, где жила приглянувшаяся ему девушка… Танхум ходил взад и вперед, поглядывая на хату. Он горел желанием вновь увидеть девушку.
Ее смуглое полное лицо с искрящимися черными глазами, стройная фигура, красивая грудь, обнаженные до колен загорелые ноги до того взволновали парня, что она не выходила у него из головы.
"Вот это дивчина! Что надо! И хозяйка, видать, – думал Танхум. – Но как подойти к ней? Как заговорить? Разве такая пойдет за меня, если узнает, что хожу наниматься в батраки? Сначала надо поподробней узнать о ней, немного приодеться и обзавестись хоть кой-каким хозяйством, тогда можно будет и свататься. Но как купить себе что-либо, чтобы не напали на след, откуда взялись у меня деньги?"
Каждый раз, когда он уходил из дому, его охватывала тревога, не стало ли дома известно что-либо об обстоятельствах случайно попавших к нему чужих денег. Его постоянно преследовал страх. Он боялся показываться людям на глаза, старался не напоминать о себе. Поэтому он сторонился всех, метался с места на место и нигде не находил себе покоя. Поработав немного на одном хуторе, он неожиданно появлялся в Садаеве, а на другой день снова куда-то исчезал.
Чтобы избавиться от этих опасений, Танхум решил как можно скорее жениться и распустить слух, что получил богатое приданое.
Танхум отошел далеко от дома, а мысли его все еще блуждали вокруг девушки, к которой собирался свататься. Парень узнал, что она на выданье, полусирота, живет с отцом. Если Танхум приоденется и сообщит, что он при деньгах, может купить дом и обзавестись хозяйством, тогда ему не откажут.
– Эй ты! Чего замечтался? Дай дорогу! – послышался рядом голос.
Танхум вздрогнул и поднял голову. В его плечо почти вплотную упиралось дышло. Он тут же отскочил в сторону и увидел Юделя Пейтраха.
Юдель важно, по-хозяйски сидел па передке жатки и туго натягивал вожжи. Сытые, хорошо упитанные кони, вытянув шеи и размахивая хвостами, отгоняли назойливых мух, лоснящаяся кожа лошадей беспокойно вздрагивала.
Юдель был без пиджака, в жилете и исподней рубахе навыпуск. По его загорелому лицу потоками стекал грязный пот. Черная борода была всклокочена и покрыта пылью.
– Куда опять тебя несет? – спросил Юдель. – Шляешься по свету, словно приблудный теленок. Лучше бы пошел работать ко мне на ток.
– Я уже нанялся к хозяину, – ответил Танхум.
– Зачем тебе таскаться черт знает куда, когда можешь у меня работать, как твои братья. Разве Рахмиэлу и Заве-Лейбу плохо у меня?
Танхум догадывался, почему Юдель так усердно уговаривает его идти работать к нему. Богатей хочет всю их землю прибрать к рукам.
– Не все ли равно, где работать. Мой хозяин меня тоже не обижает, – ответил Танхум. – Хватит и того, что у вас работают Рахмиэл и Заве-Лейб.
– Зачем же тебе околачиваться вдали от дома и валяться где попало, когда можешь с родными братьями у меня работать? – не отставал от него Юдель. – Но раз уж тебе там так нравится, иди, иди… Разве я за свои деньги не найду людей? Мне пороги обивают, чтобы взял на работу, а ты еще ломаешься.
– Зачем мне ломаться? – усмехнулся Танхум. – Каждый ищет для себя работу повыгодней. Мне там хорошо, вот я и иду туда.
Юдель давно подметил, что Танхум относится к нему недоброжелательно. Может, шульц когда Танхум работал сотским в приказе, натравил на него этого парня? А сейчас, когда у Бера пала лошадь и он, Юдель, собирался уговорить старика сдать ему в аренду последние три десятины, Танхум наверняка станет помехой на его пути. Юдель попытался как-то задобрить Танхума, но разговор не клеился. Когда они дошли до пятого клина, Юдель повернул влево, а Танхум, погружая свои черные босые ноги в раскаленную пыль, пошагал дальше.
"Ну и пшеница выросла у него на нашей земле, – подумал Танхум, осматривая поле, на которое свернул Юдель. – Эх, если бы эта пшеница была нашей!"
Дойдя до межи, он сорвал несколько колосьев, растер их пальцами, сдул полову и залюбовался крупными, налитыми зернами, лежащими у него на ладони. Всю дорогу он то тут, то там срывал колосья и сравнивал их зерна с теми, что были у него в руке, и ему казалось, что лучшей пшеницы, чем на ниве его отца, нигде нет.
Жатва была в самом разгаре. Всюду с шумом двигались жатки, а следом за ними с вилами и граблями шли женщины и дети, быстро подбирая только что скошенный хлеб и складывая его в валки.
Проходя мимо еще не сжатой полоски отца, Танхум вдруг увидел соседа – Боруха Зюзина, лошадь которого всегда впрягали в пару с их лошадью при пахоте и уборке. Теперь их лошадь пала. "Что будет делать теперь Борух со своей одной лошадкой?" – подумал он.
Танхум любил дочь Боруха, Гинду, считался ее женихом и, бывало, не вылезал из их дома. Сейчас он начал избегать эту семью. Задумав жениться на стороне, он все реже и реже стал бывать у них. Однако при мысли о том, что надо расстаться с Гиндой, сердце его сжалось. Он бы с радостью женился на ней, но кто поверит, что такой бедняк, как Борух Зюзин, может дать ему богатое приданое,
Дойдя до косогора, Танхум услышал, что его кто-то окликнул. Он догадался, что это Борух, но притворился, что не слышит. Но тот наискосок пустился за ним вдогонку, пока не настиг его. Запыхавшись, с трудом переводя дыхание, Борух сказал:
– Думал, ты это или не ты… Звал тебя, да не слышал, видно. По походке вижу, что это ты, и хотел все же убедиться… Куда торопишься?
Стараясь не вступать в разговор, Танхум нехотя ответил:
– Надо… Обещал хозяину, где нанялся, что обязательно приду.
– Такая беда у вас с лошадью, и мать больна, а ты уходишь? – упрекнул его Борух.
– Я ненадолго, скоро приду, – ответил Танхум и, чтобы уйти от разговора, который, как Танхум понимал, больше всего интересует Боруха, он заговорил совсем, совсем о другом: – Там, в лощинке, на нашей земле… видали, какую пшеницу вырастил Юдель Пейтрах? Вот это пшеница… просто золото. Ни у кого такой пшеницы нет…